Текст книги "Аттила. Бич Божий"

Автор книги: Морис Бувье-Ажан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Два гиганта сошлись на знаменитых Каталаунских полях. Аттила потерпел поражение, но не был уничтожен, так как этого не захотел Аэций. Карьера гунна не оборвалась навсегда. И когда Аэций победителем, во главе своих овеянных славой войск, возвратился в Равенну, Валентиниан III обвинил его в том, что он намеренно упустил Аттилу. Однако новый император Восточной империи Марциан, тоже паннониец, испытывал к Аэцию глубокое уважение и слал гонцов с предложениями об организации совместной обороны рейнских и дунайских рубежей. Валентиниан был вынужден не только отказаться от судебного процесса, но и заявить о благосклонном отношении к браку своей дочери Евдоксии и любимого сына Аэция – Гауденция.

Аэций был несказанно рад. Его сын войдет в императорскую фамилию, и тогда все станет возможным!.. Но вот Аттила вторгается в Италию и осаждает Аквилею. Валентиниан не спешит обратиться к военному гению Аэция и даже не прислушивается к его совету призвать на помощь императора Марциана. Раздосадованный Аэций уезжает погостить к другу. Когда Валентиниан был вынужден предложить ему принять командование армией, он поначалу отказывается и лишь затем уступает уговорам и призывает Марциана. Предстояло возродить армию и наладить оборону. Тем временем Аквилея была захвачена, вырезана, разграблена и сожжена. Аттила брал один город за другим, так как многие сами открывали ему ворота, чтобы избежать участи Аквилеи.

Аэций держал оборону к югу от По и предпринимал контратаки. Аттила остановился в Мантуе и готовил решительные броски к Равенне и Риму. Однако вмешательство папы Леона убедило Аттилу уйти из Италии, что дало современникам повод говорить о чуде.

Аэций отвел войска, но собирался продолжить реорганизацию армии. Однако Валентиниан III не был намерен вернуть ему военные полномочия и легко дал себя убедить, что Аэций готовится свергнуть его с престола. Он отменяет намеченную свадьбу своей дочери и Гауденция. На Аэция совершается целый ряд покушений. В конце концов, в 454 году Валентиниан собственной рукой убивает его в своей комнате. Меньше чем через год император и сам будет убит одним из ближайших советников, жену которого он изнасиловал.

Онегез

В окружении Роаса уже находились писцы и переводчики, необходимые для поддержания отношений с Римом и другими государствами. Все послы или высокопоставленные заложники предоставляли своих секретарей в его распоряжение. При императорских дворах также принимали образованных варваров, как писцов-переводчиков, так и дипломатов, которые участвовали в делах внешней политики.

Аттила долгое время жил при римском дворе и видел, что там помимо бесполезных высокородных приживал имелась и развитая администрация, способная облечь в форму документа приказы и распоряжения властей и проследить за их выполнением. Конечно, он не собирался копировать весь сложный и отточенный механизм управления, который казался ему излишне тяжелым и бюрократичным, но он понимал полезность административной работы и политической информации. Аттила не был тупым завоевателем, целенаправленно разрушавшим цивилизацию. Его успехи в области политического управления и организации общественного порядка впечатляют не меньше, чем военные победы.

Правой рукой Аттилы во всех начинаниях был грек Онегез. Он был главным советником и часто выступал в роли то полномочного посла, то военачальника, то короля гуннов, когда Аттила уходил в поход без него.

Онегеза сравнивали с великим визирем, вице-королем, гуннским королем – вассалом императора. И на то были свои основания. Он сопровождал Аттилу на многих сложных дипломатических встречах, руководил широкомасштабными боевыми действиями, брался за самые тяжелые поручения и выполнял их с блеском, умел подчинить своей воле самых гордых гуннских вождей. Везде, где он останавливался на продолжительное время, возводился деревянный дворец, настоящая королевская резиденция. Его жена, которая была и осталась его единственной спутницей жизни, активно участвовала в политической жизни и устраивала торжественные приемы правителей и зарубежных посланников. Ее имя не дошло до нас, она осталась в истории как «супруга короля Онегеза».

Современники оставили много упоминаний об иноземных командирах, советниках, атташе, переводчиках и секретарях при дворах Аттилы и Онегеза. Бок о бок с ними находились также образованные и способные гунны. Главнокомандующим гвардией, впоследствии ставшим военным министром, был Эдекон, белый гунн характерного монгольского типа, а поддержанием дипломатических отношений с Империей занимался Берик, черный гунн, отличавшийся суровостью. Но Берик зависел от первого советника Аттилы, римского паннонийца Ореста, являвшегося одновременно начальником секретариата и ответственным за внешние сношения.

Орест

Это была еще одна незаурядная личность. Поразительный сплав государственного мужа и искателя приключений! И какая судьба!..

Родился Орест близ Петавии (Петтау) на Драве в богатой семье, женился да дочери графа Ромула, видного деятеля Западной империи, который выполнял поручения первостепенной важности. Орест и сам очень быстро достиг в Империи поста, достаточно ответственного, но тем не менее не удовлетворявшего его амбициям. К тому же ему претили упадок и разложение императорского двора. Прибыв с письмом ко двору Аттилы, он был очарован сильной личностью этого гунна и решил остаться, убежденный, что сделает здесь блестящую карьеру. Орест становится ближайшим советником Аттилы, столь уважаемым, что осмеливался возражать против решений вождя, если не был с ними согласен, и не раз Аттила принимал его доводы. Ему поручали вести самые трудные переговоры, зная, что он никогда не подведет. Со временем он сколотил огромное состояние.

У него было лишь одно разногласие с Аттилой – но какое разногласие! Как и Онегез, Орест был сторонником захвата Рима, тогда как Аттила уступил просьбе папы Леона. После смерти Аттилы он, как и Онегез, тщетно противился разделу Империи гуннов и, разочаровавшись в новой родине, возвратился в Италию. Он становится начальником ополчения при императоре Юлии Непоте, далматинце по происхождению. Убедившись в полной неспособности последнего, Орест свергает его и провозглашает императором своего сына, который вступает на престол под именем Ромула Августула! Последним римским императором Запада становится сын Ореста, великого министра Аттилы! Разумеется, страной от имени малолетнего сына правит отец.

Толпы варваров подступают все ближе к Риму. Оресту предлагают раздел Империи, при котором значительная часть досталась бы гуннам. Орест отказывается. В 476 году король герулов Одоакр захватывает Рим и начинает раздел – треть итальянской территории предназначена гуннам. Одоакр приказывает отрубить Оресту голову, низлагает Ромула Августула, отменяет титул императора и провозглашает себя королем-патрицием Запада. Finis Romae.

Если «взаимное проникновение варваров и Рима» показалось Фердинанду Лоту фундаментом феодального, а затем и классического общества, то на скольких же кровавых битвах, заговорах и преступлениях они зиждились!

IV
СОЗДАНИЕ ИМПЕРИИ

К концу 421 года Аттила, которому, видимо, исполнилось 27 лет, уже входит в правительство своего дяди Роаса и выполняет важные поручения. Несмотря на то, что Роас не обделял вниманием и старшего брата Аттилы – Бледу, тот был слишком ненадежен и склонен к пьянству, чтобы разделить власть. Можно поручиться, что только неожиданная и скорая смерть помешала Роасу завещать королевский трон одному Аттиле, способному хоть в какой-то степени компенсировать недостатки братца. Во всяком случае, вплоть до своей смерти в конце 434 года Роас опирался только на Аттилу. Таким образом, последний не только вышел на международную арену, но и прошел серьезную школу, предшествовавшую созданию империи гуннов.

По свидетельству современников, Аттила знал греческий и латинский, причем греческим языком владел лучше. Это позволило ему стать естественным посредником дяди во всех переговорах с обеими империями. К тому же он располагал и личными связями.

Феодосий II вызывал его беспокойство. Аттила никогда не верил и не поверит впредь ни единому слову этого правителя Восточной империи. Поборник строгих нравов при своем распутном дворе, набожный до смешного, суеверный до глупости, рогоносец, которого супруга обманывала нагло и открыто, Феодосий интересовался только охотой, скачками, бегами, фехтованием и каллиграфией. Друзья недаром называли его Феодосием Каллиграфом – это было его единственное почетное звание. В своем знаменитом «Кодексе Феодосия» он собрал законы, изданные христианскими императорами. Дворцовые перевороты, которым не удавалось даже поколебать его слабой, но реальной власти, следовали с пугающей частотой. Его первые министры, почти исключительно евнухи, чаще всего приходили к власти, удавив предшественника, и едва успевали сколотить себе состояние, как, в свою очередь, погибали от руки убийцы. За двадцать пять лет их сменилось пятнадцать.

Политика Аттилы определилась быстро: на Западе относиться лояльно к Империи, пока Аэций будет там заметной фигурой, на Востоке – по мере возможности запугивать глуповатого императора, расстраивать его примитивные козни и пользоваться его бездарностью и слабостью. Добился же Роас от Феодосия и звания римского полководца, и большого жалованья в 350 фунтов золота в год. Следовало идти дальше под тем предлогом, впрочем, справедливым, что Константинополь подкупает различные народности, поддерживая их враждебность к гуннам. Аттила настолько убедил в этом своего дядю, что тот в 434 году открыто пригрозил Империи вторжением и добился прибытия императорских послов, принесших извинения и откуп, которые Роас считал справедливыми.

В 423 году, после смерти императора Западной Римской империи Гонория, Аэций попросил у Роаса войска для поддержки Иоанна Узурпатора. Аттила немедленно приложил все усилия, чтобы просьба была удовлетворена. Постарался он на славу: большинство историков сходятся во мнении, что предоставленная армия гуннов и их союзников насчитывала от пятидесяти до шестидесяти тысяч воинов! Кроме того, Аттила выделил Аэцию через Роаса огромное войско гуннов, чтобы он мог сместить Себастиана и внушить Галле Плацидии уважение к себе.

Но и это было еще не все. Аттила предпринимал многочисленные шаги по установлению прочных связей между Роасом и Эбарсом, между королевствами дунайских и кавказских гуннов, гуннами «черными» и «белыми». Аттила не раз навещал соседей и добился выполнения своей нелегкой миссии: обеспечить надежное сообщение между Каспием и Дунаем, оборудовать пункты смены лошадей на всей протяженности пути, сплотить земли оседлых или полуоседлых гуннов, развить сельское хозяйство и ремесла, где это было возможно, упростить обмен, то есть облегчить поступление на Запад всего, что производил Восток.

Эти гигантские усилия нашли поддержку у Эбарса и других гуннских вождей и их союзников, расселившихся на бескрайних просторах. Отныне товары шли от современного Баку до Вены, рис и копчености из азиатских кладовых перекочевывали в рейнские погреба, кавказские кузнецы и чеканщики соперничали с ремесленниками из окрестностей Линца, «едоки вареного мяса» из донских степей обменивали меха, кожи и зерно на материи, предметы быта и золото «едоков сырого мяса» с берегов Рейна. Цепочка хорошо охраняемых торговых городков протянулась от Астрахани до Будапешта. Это, вероятнее всего, так, однако, если не считать костей, керамики, оружия и кольчуг, относящихся к концу правления Аттилы, на сегодняшний день не найдено ничего, что могло бы послужить реальным тому доказательством.

Создается впечатление, что из-за ошибки в датах многие авторы преуменьшали масштабы деятельности Аттилы на Кавказе до смерти Роаса. Действительно, упоминается большая встреча Аттилы и Эбарса после 435 года, когда Аттила усмирил акациров. При этом достоверно установлено, что Эбарс умер раньше своего брата Роаса, около 431 года. В предшествующие годы Аттила провел немало времени в полезных беседах с дядей Эбарсом и значительно укрепил свой авторитет. Эбарсу после смерти не наследовал ни один «суверенный вождь». Единственным «королем гуннов» становится Роас; Аттила, долгое время боровшийся за единство империи гуннов и за поддержание порядка на Кавказе, направляется в королевство Эбарса, столицей которого, возможно, являлась Махачкала в Дагестане на западном побережье Каспийского моря. Он проводит здесь некоторое время, необходимое, чтобы показать, что он, племянник почившего короля, а главное, племянник единственного правящего короля, пришел сюда как хозяин, представляя неделимое королевство гуннов. Аттила подтверждает полномочия гражданских и военных чиновников Эбарса, выбор которых пришелся ему по душе, устанавливает налоги, осматривает укрепленные лагеря и крепости, определяет взаимосвязи и иерархическую подчиненность на случай общей обороны, назначает наместников, которых легко убеждает в том, что они не местные князьки, но представители знати всей империи гуннов, которые всегда будут с почестями приняты при дворе; Аттила организует как можно более частое сообщение между кавказцами и дунайцами, равно как и между ними и промежуточными пунктами; он учреждает институт делегатов при дворе от «белых» и «черных», которые должны координировать управление, конечно, довольно условное, но тем не менее имевшее место. Тем самым Аттила хотел показать кавказцам, что они – полноправные подданные всей великой Гуннской империи, что западные гунны не имеют над ними никакой власти, но все подчиняются одному «монарху», а их роль заключается в охране восточных границ империи гуннов.

Но и на этом он не остановился. Отобрав лучших лошадей и наездников, Аттила во главе самого роскошного эскорта, который только можно было найти в этих краях, и с богатыми дарами отправляется к роксоланам и другим сарматским племенам. Обменявшись с ними заверениями в искренней дружбе, лицемерными с обеих сторон, он движется дальше, наносит визит метидским князьям и аланам, занимающим земли между Доном и Волгой, и проводит особенно длительные переговоры с вождем коварных акациров – воинов-кочевников, обитавших на берегах Каспийского моря к востоку от Волги. Хан Куридак оценил поднесенные ему золотые блюда и обещал никогда не вторгаться в земли гуннов. Был заключен первый настоящий договор о дружбе.

В сопровождении своего великолепного эскорта Аттила продолжает путь и навещает массагетов к востоку от Каспия, затем племена хуан-лун и хионг-ну. Появление блестящих воинов на великолепных скакунах немало подивило последних, тем более, что пришельцы говорили на вполне понятном языке. Хионг-ну, настороженные частыми набегами соседей-китайцев, – тех самых китайцев, что в свое время возвели Великую стену исключительно для защиты как раз от них самих, – поинтересовались целью путешествия. Аттила успокоил их, заверив, что гунны и хионг-ну имеют общие корни, это братские народы, поэтому и говорят на схожих языках, что гунны прибыли с дружеским визитом и скоро приедут снова, а в залог дружбы предложил им несколько мечей. Триумфальный прием был обеспечен. Но Аттила намеревался засвидетельствовать почтение китайским властям. Пройти за Великую стену!.. Хионг-ну уверяли, что это безумие: его ждет оскорбительный отказ, а то и того хуже. Аттила направляет нескольких уполномоченных в сопровождении переводчика провести переговоры с китайцами и объяснить, что к ним пожаловал член императорской фамилии гуннов – тех гуннов, что владеют на западе самой большой империей мира, даже большей, чем обе римские, и цель визита – укрепить узы дружбы с властителями Поднебесной.

Посольство гуннов было принято благосклонно. С высоты Великой стены представители китайских властей внимательно рассматривали всадников. Все страхи рассеялись. Перед ними был почетный эскорт, который не вызывал опасений. Через несколько дней, ушедших на подготовку достойного приема гуннского князя, состоялась торжественная аудиенция у китайских наместников в Туен-Хуанге. Аттила провел некоторое время в Северном Китае. Наместникам он подарил нескольких лучших лошадей, золотую посуду и римские монеты из жалованья «римского полководца» Роаса. Китайцы в ответ презентовали украшения, кинжалы с резными рукоятями, слоновую кость и шелковые одежды.

Аттила с трудом расстался с этой удивительной страной. Гостеприимные хозяева хотели, чтобы он продолжил свой визит в Китай, но Аттила объяснил свой отъезд необходимостью присутствовать при дворе и, заключив договор о дружбе с благородным наместником, которому льстило представлять всю Поднебесную империю, царственный посланник империи гуннов возвращается стремительным маршем от Великой стены к берегам Дуная. Его миссия выполнена. Укреплено единство империи гуннов, ее слава достигла сердца Азии, заключены союзы и договоры о дружбе, а народы, населяющие азиатский континент, смогли убедиться, что следует считаться не только с римлянами. Империя гуннов стала реальностью.

Хотя и довольно рыхлая, но все-таки империя, со своими границами, пусть и не постоянными, но защищенными, с бескрайними пространствами, не исхоженными теми, кто считал себя здесь хозяевами, со своими подданными разного рода и племени, которые не могли отличить белых гуннов от черных, со своими земледельцами, пастухами, кочевниками, воинами, горожанами, ремесленниками, торговцами, мастерами, со своими данниками, мятежниками, федератами, истинными и ложными союзниками, со своей официальной религией и многочисленными местными культами. Сколько было этих вездесущих гуннов? Никто не знал.

Все приводимые цифры чрезмерно преувеличены. Одни говорят о тысячах, другие о миллионах. Но кого называют гуннами? Обитателей предгорий Кавказа и верховьев Дуная? Только западный ареал?..

Все «гуннское сообщество», основанное на принципе расового единства, по крайней мере, единства черных и белых гуннов, достигало, по оценочным данным, от двухсот пятидесяти тысяч до пяти миллионов человек!

Любители завышать число говорят о плотной концентрации гуннов между Азовом и Каспием, внушительной колонии между Дравой и Дунаем и значительном расселении на равнинах Тисы и по всей Венгрии, а также большой части современной Югославии. Приверженцы минимума учитывают кочевников, обосновавшихся на Северном Кавказе, отдельные группы, расселившиеся по долинам Тисы и среднего Дуная, некоторое количество поселенцев в Венгрии и военный лагерь на берегах Дуная к востоку от Вены.

Первые принимают во внимание протяженность границ, которые необходимо было охранять, огромные размеры захваченных земель, интенсивность и объем обмена и потребления продуктов питания и, главным образом, внушительное количество воинских когорт и множество наемников, участвовавших в походах. Минималисты указывают на слабость соседей, наиболее часто беспокоивших восточные владения, отсутствие настоящих сельскохозяйственных поселений и сохранение кочевого скотоводства, редкие места долговременного или постоянного пребывания, преобладание сырья в производстве и организованном обмене, участие в походах гуннов значительного количества варваров – союзников или наемников.

Одним из краеугольных камней расчетов выступают размеры армии гуннов, направленной Роасом в помощь Аэцию для поддержки Иоанна Узурпатора. Известно, что цифры в пятьдесят-шестьдесят тысяч человек более чем спорны, и даже если учесть, что Аттила приложил значительные усилия для сбора войск, маловероятно, чтобы он опасным образом ослабил прочие свои легионы. При этих условиях сторонники большого населения оценивают численность гуннов в 250 000 воинов на западе, 200 000 в различных захваченных землях, 200 000 на востоке; контингент в 650 000 воинов предполагает 1 600 000 человек, «следующих за войсками», что в целом дает 2 250 000 личного состава подвижных частей и гарнизонов и примерно такое же количество, если не больше, земледельцев, пастухов, рыбаков, кузнецов и ремесленников в деревнях и городках. Но, скажут минималисты, из 50 000 корпуса Аэция гуннов было не более 15 000. Остальные воины происходили из других варварских племен и пришли вместе с гуннами. Таким образом, основываясь на этих пятнадцати тысячах, можно допустить 25 000 на западе, максимум 5000 гарнизонных войск по различным укрепленным пунктам, около 12 000 воинов на восточных границах, что в целом дает 42 000 воинов и 100 000 «следующих за войсками» и ополчения. Получаем 142 000 плюс около 38 000 в Паннонии и окрестностях, 25 000 разбросанных по степям кочевников, не более 12 000 осевших на западе и 33 000 расселившихся на восточных землях.

Чрезвычайно трудно разрешить этот бесконечный спор. Вместе с тем предположение о 250 000 населения совершенно нереалистично: в условиях того времени сформировать, помимо других войск, легион в 60 000 человек было бы невозможно. Кроме того, если экспедиционный корпус, приданный Аэцию, включал в свой состав не-гуннов, то последние, вне всякого сомнения, составляли весьма незначительное меньшинство. С другой стороны, даже если кочевники трудно поддаются подсчету, их численность в любом случае не могла ограничиваться несколькими тысячами, а постоянный интерес к восточным рынкам достаточно убедительно доказывает, что там имелась давно сформировавшаяся высокая концентрация населения.

Отбросив в сторону примитивистский подход деления на два, можно допустить, что собственно гуннов, черных и белых, было около полутора миллионов человек: от 200 000 до 250 000 на морском побережье и на Кавказе, с учетом не прекращавшегося и все более интенсивного заселения Каспийского побережья; от 450 000 до 500 000 между Днепром и Волгой и в Заволжье; от 80 000 до 120 000 между Днепром и Вислой, Вислой и придунайскими землями, а также в нескольких анклавах, точное место расположения которых трудно установить; от 100 000 до 120 000 к западу от Дуная и даже Рейна (там осели гунны Октара; наемники-гунны приглашались часто, и скрытое проникновение продолжалось вплоть до открытого вторжения); но на всех этих пространствах имелись области повышенной концентрации населения, которые следует учитывать отдельно: от 160 000 до 200 000 только в Восточной Паннонии и на территории современной Венгрии и по меньшей мере 300 000 в громадном дунайском скоплении, которое современные авторы предпочитают называть «большим лагерем» или «цепочкой лагерей» (но, естественно, при этом не учитывается ранее упоминавшееся гуннское население Паннонии и Венгрии, более оседлое и разнородное).

Следует ли говорить о «гуннском народе» или же о народах, а то и просто племенах? Разница заключается только в выборе названия. Если допустить – что чаще всего и делают – единство происхождения белых и черных гуннов, история сама разделила их на два весьма разных «общества»: оседлое скотоводческое каспийцев и противостоявшее ему грабительское кочевников-дунайцев, живших войной. На востоке хоть и неразвитое, но все-таки сельское хозяйство, вобравшее в себя знания китайцев и хионг-ну: тут рис, там тутовые деревья, шелковичные черви, фруктовые сады, огороженные пастбища, конные заводы, свинарники и псарни, посевы на грядках, хорошо продуманная ирригация, плуги всех типов от примитивной сохи до железного лемеха, и конечно же, огромные стада скота, кочующие или перегоняемые по регулярным маршрутам, морские и речные рыболовецкие промыслы с отлаженными технологиями и великолепными снастями. На западе – полное бескультурье, которое обычно вызывало усмешку у коренных жителей, если только им самим не приходилось за него расплачиваться, подвергаясь систематическому грабежу. Даже оседая где-либо, западные гунны заставляли обрабатывать землю местное население, хотя бывали и исключения – гунны с венгерских и иллирийских равнин. Белые гунны добывали соль и минералы; черные гунны не тратили на это время и отнимали или покупали добытое у белых, но при этом обеспечивали защиту шахт и иногда внедряли то тут, то там собственные технологии обработки металлов, удовлетворявшие их потребности в вооружении и украшениях.

Так все-таки: народ, народы или племена? Сходства и различия экономического характера мы уже рассмотрели. Что же можно выделить или предположить в социальном плане?

С большой долей уверенности можно утверждать, что гуннский народ или народы были разделены на племена, понимая под этим родственные сообщества, которые в свою очередь делились на хорошо различимые группы и имели примитивную организацию, лишенную единообразия. К основным группам относятся урало-каспийская, степная, русско-украинско-польская и западно-дунайская. Однако такое определение довольно условно, поскольку племена и родоплеменные сообщества, в теории образующие эти группы, существенно отличались друг от друга. На восточных рубежах языковые различия и иной образ жизни позволили гуннским племенам избежать поглощения или покорения китайским народом, но китайская культура тем не менее оказала на них свое воздействие, главным образом, в распространении конфуцианства и его разновидностей с культом предков и более выраженным уважением к политической иерархии, нежели к индивидууму. Но идея Бога-создателя так и не прижилась. Китайское влияние слабеет по мере продвижения на запад. Исчезает и культ предков. Ничего не остается, кроме обычных верований кочевников. Наиболее распространенной была приверженность тотемизму и моногамии. На всем протяжении цепи «ограниченных зон проживания» гуннов от Дальнего Востока до Запада культура этого народа испытывала влияние тибетской, туркменской, персидской, астраханской, тюркской и русской цивилизаций. Но в целом складывается впечатление, что быстрота перемещений, несхожесть языков, дикость и врожденное безразличие гуннов к религиозным культам помешали им воспринять внешние влияния. Как уже говорилось, наиболее общей чертой гуннов было неверие в Бога или богов. Отсутствовал даже фетишизм в самых примитивных племенных формах. Гунны не признавали какого-либо гуннского бога и скептически, но все же осторожно, относились к существованию богов у других народов. Они допускали, что среди других народов могут встречаться существа, обладающие сверхъестественными способностями, несущими добро или зло, но не считали их ни богами, ни демонами. Гунны чтили предков, но не верили в продолжение жизни после смерти, допуская только вечный сон в небытии.

Сколь ни удивительно, однако и социальная иерархия гуннов была предельно упрощенной, примитивной. Несмотря на то что на дальних восточных, прикаспийских и приазовских землях рабство существовало, гуннские сообщества не могут считаться классическими рабовладельческими. Впрочем, гунны редко брали в плен, предпочитая грабить и убивать, и хотя они могли облагать побежденных данью, это не было собственно рабством. Сами гунны были исключительно свободными людьми и гордились этим. Существовала только военная иерархия, причем постоянно, а не только на время походов – того требовала необходимость нападать и обороняться. Этот военный характер сохранялся даже в дунайских и придунайских районах, несмотря на сравнительно многочисленную гражданскую администрацию. «Суверенные вожди» являлись главнокомандующими, министры были одновременно и военачальниками, вожди племенных союзов возглавляли войска, а их командиры сочетали военные функции с «гражданскими».

Каждый гунн был по определению воином, независимо от того, занимался ли он ремеслом, горным промыслом или сельским хозяйством. Оседлый гунн держал оружие наготове, а кочевник вообще с ним никогда не расставался. По первому сигналу тревоги гунны бросали все, а женщин, детей и стариков везли за собой в кибитках, впоследствии же они по возможности старались оставлять их под защитой надежных укреплений.

У гуннов имелись разные типы общества и семьи.

Большинство этнографов полагают, что пастухи-кочевники придерживались моногамии и коллективного проживания детей в общем шатре по выходе из младенческого возраста. В уральском, каспийском, кавказском и днепровском регионах была распространена полигамия с иерархией жен, иногда с различением жен и наложниц, причем полигамия могла сосуществовать с моногамией.

«Общность женщин» у кочевников по-прежнему предполагается многими исследователями. Согласно этой теории, мужчина не имел исключительного права на одну или несколько женщин. Родственные связи мало кого заботили. Младенцы жили в повозках матерей, а когда они подрастали, их переводили в повозку для детей, а позднее, когда мальчики становились юношами, девочки поселялись в отдельной повозке. Вожди не подпадали под общее правило и жили с собственными женами и наложницами, которые растили их детей. Захват женщин был законом войны. Красавицы становились частью добычи, и вожди имели право выбирать первыми.

Эта гипотеза сегодня зачастую ставится под сомнение, и большинство ее приверженцев признают, что обычай общности жен существовал только короткий период и в наиболее примитивных ордах дунайских кочевников.

Моногамия не была абсолютной и сосуществовала с полигамией. Предполагается, что моногамии придерживалось большинство занимавшихся перегонным скотоводством, а также оседлые поселенцы, городские ремесленники и торговцы, обитатели земледельческих поселений. Сторонники моногамии обосновывают это предположение малочисленностью населения и проникновением религий с суровыми требованиями к морали. Высказывалась и еще одна довольно интересная версия. Единого типа семьи не существовало, и военные отряды состояли как из приверженцев моногамии, нарушение которой строго каралось племенем, так и из «многоженцев», не знавших ограничений. Гунн мог свободно выбирать между двумя формами, но, склонившись к моногамии, уже не мог нарушать ее законов. Такие юридические тонкости и нечто вроде полиции нравов, которая должна была бы существовать, лишают эту гипотезу убедительности. Но вполне вероятно, что решительные сторонники моногамии – любовь творит чудеса! – боролись за уважение своих браков и могли, при наличии заслуг, добиться согласия соплеменников или, по крайней мере, вождей.

Выдвигалась также и не слишком убедительная гипотеза существования каст в составе племени: вождь пользовался привилегией неограниченной полигамии, среднее звено имело право на ограниченное количество жен, а простые воины должны были соблюдать моногамию. В пользу этой гипотезы можно привести то, что вожди гуннов действительно придерживались полигамии и количество жен и наложниц возрастало с их рангом, а кроме того, ограничение числа женщин, «следующих за войском», было желательно для сохранения маневренности.