Текст книги "Аттила. Бич Божий"

Автор книги: Морис Бувье-Ажан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

На тот момент франки, похоже, были разобщены. Кто же был их верховным вождем? Одни говорят – Меровей, но другие полагают, что того не существовало вовсе. Одни утверждают, что Хильдерик, но другие говорят, что тому тогда было лет восемь-девять, и родись он даже гением, его голос не мог быть решающим.

Автор настоящей книги увлеченно изучал этот темный период в истории – эпоху Меровингов, но не может похвастаться, что ему удалось рассеять мрак. Однако он считает, что знаменитый Хлодий Лохматый, действительно самый могущественный франкский король того времени, умер глубоким стариком около 435 года. По легенде, когда ему минуло сорок лет, он еще не имел детей, но его жена как-то в полдень пошла одна на берег моря и увидела в волнах морское чудовище, державшее в плавнике трезубец. От страха она потеряла сознание, чем чудовище и воспользовалось. Когда женщина очнулась в его объятиях, монстр на чистом латинском языке сообщил ей, что если муж проведет с ней ночь любви, она родит как бы одновременно и от него, порожденья Нептуна, допущенного к жизни новым Богом, и от Хлодия. Когда на свет появится мальчик, она должна назвать его Меровеем, то есть Сыном Моря. Так и случилось.

Меровей в возрасте от ста до ста тридцати лет произвел на свет сына Хильдерика, будущего отца Хлодвига. Хильдерик из уважения к престарелому родителю решил, что весь род, включая предков, будет называться Меровингами.

Проблема в том – и с этим согласны почти все исследователи – что нет никаких следов правления Меровея. Скорее всего, после смерти Хлодия вожди избрали королем молодого интригана Хильдерика, в последнюю минуту усыновленного старым королем при туманных обстоятельствах и, вполне возможно, приходившегося ему внуком. Вполне возможно, что отец этого Хильдерика именовался Меровеем и даже мог править какое-то крайне непродолжительное время между «отцом» Хлодием и «сыном» Хильдериком. Но более вероятно, что пройдоха Хильдерик выдумал или распространил легенду о морском чудище, стремясь доказать, что его правление предначертано свыше.

Так что царствования Меровея не было, или же оно продлилось недолго. Может, и самого Меровея не существовало. В 451 году главным «королем франков» был Хильдерик. Но затруднительно определить, сколько ему в то время было лет – четырнадцать или двадцать три (известно только, что в молодости он выглядел взрослым не по годам, а в старости моложавым). Нельзя даже точно сказать, как долго он правил – в течение полутора или… двадцати лет! В последнем случае предполагается долгий период регентства его матери, однако сама мысль об этом была недопустима во франкском королевстве той эпохи; впрочем, и это предположение не может быть полностью исключено.

Древние хронисты непременно упоминают о присутствии «юного Хильдерика» на полях сражений в начале вторжения гуннов в Галлию. По Фредегару, он был «сыном короля Меровея», правившего тогда франками, попал в плен к гуннам «вместе с матерью» (!) и был освобожден благодаря отваге «благородного франка» Виомада. Спрашивается, почему вдруг франкский король отправил на войну жену и малолетнего сына? В это просто невозможно поверить.

Но те же авторы пишут об активном участии Меровея в борьбе Аэция против гуннов, вторгшихся в Галлию. Создается впечатление, что этот Меровей вовсе не отец Хильдерика, а простой франкский вождь, – которому, впрочем, ничто не мешало величать себя королем – возможно, из правящего рода Меровингов. Похоже, что Меровей, о котором идет речь, пребывал долгое время в нерешительности, оказывая вначале моральную поддержку Аэцию и не участвуя открыто в сражениях на его стороне вплоть до того дня, когда понял, кто одержит верх. Бургунд Гондиок (сын Понтера из «Песни о нибелунгах») занимал такую же позицию.

Аэций, вне всякого сомнения, и пользовался поддержкой абсолютного большинства франков. Впрочем, еще в самом начале похода, как только гунны вторглись в долину Рейна, молодой «франкский король» Рамахер, усыновленный Аттилой, был убит своими воинами. Бедный юный король! Приск видел его, когда Аэций направил юношу в Рим приветствовать императора. «Пушок еще не тронул его щек, – писал Приск, – его длинные светлые волосы пышными волнами ниспадали на плечи». Он был убит, и во главе объединенного племени встал его старший брат Вааст, союзник Аттилы.

Союзы… Столь тщательно подготавливаемые союзы… Аттила дал сигнал к общему сбору на подступах к Дунаю. Аэций не решался оставить Италию: вдруг это лишь уловка с целью заставить пойти на сделку или скрыть готовящееся нападение в другом, самом непредвиденном месте?..

Общий сбор войск Аттилы!.. Ученый Амедей Тьерри в своей «Истории Аттилы» (издание 1884) дал столь его красочное описание, что невозможно удержаться, чтобы не процитировать это:

«Никогда еще со времен Ксеркса не видела Европа такого скопления народов, ведомых и неведомых; в поход выступило не менее пятисот тысяч воинов. Азия выставила самых уродливых и самых свирепых своих представителей – черных гуннов и акациров с колчанами длинных стрел, аланов с длинными копьями и роговыми панцирями, невров, бел– лонотов, раскрашенных и татуированных гелонов, вооруженных косами и облаченных в куртки из человеческой кожи. Из сарматских степей примчались на своих колесницах полукровные племена, наполовину славяне, наполовину азиаты – оружие, как у германцев, нравы, как у скифов, полигамия, как у гуннов. Германия направила свои самые отдаленные западные и северные племена – ругов с берегов Одера и Вислы, скиров и тукилингов с верховьев Немана и Дюны (…); они шли в бой, вооружась коротким скандинавским мечом и круглым щитом. Были здесь и герулы, быстрые наездники и неустрашимые воины, но жестокие и наводившие страх на все другие германские племена, которые смогли в конце концов обрести покой, лишь полностью их истребив. На призыв Аттилы откликнулись остготы и гепиды. Их тяжелая пехота столько раз повергала в ужас римлян. (…) Такова была эта армия, которая, казалось, вобрала в себя весь варварский мир и притом была еще далеко не полной. Перемещение стольких народов стало почти революцией на обширной североевропейской равнине. Славяне спустились к берегам Черного моря, чтобы занять свои прежние земли, с которых их когда-то вытеснили ушедшие теперь остготы; арьергард черных гуннов и авангард белых гуннов – авары, болгары, гунугары, турки – сделали еще один шаг к Европе. В гигантской армии перемешались грабители всех мастей, вожди и чернь, друзья и враги, будущие властители Италии, занявшие место западных цезарей. (…) Все обломки цивилизованного мира и все лучшие силы варварского мира, казалось, составляли свиту гения разрушения».

Пятьсот тысяч воинов!.. Некоторые авторы утверждают, что даже семьсот. Прокопий пишет, что в войсках были массагеты и другие скифы. Сидоний Аполлинарий добавляет, что к походу присоединились квады и маркоманы, свевы, франки с берегов Неккара, тюрингские племена и зарейнские бургунды. Современные авторы, правда, далеко не все, находят цифру в пятьсот тысяч преувеличенной и говорят самое большее о ста пятидесяти – двухстах тысячах человек.

Общеизвестно, что подавленное состояние свидетелей печальных событий и последующее мифотворчество приводят к постоянному преувеличению числа нападавших и оборонявшихся в эпоху Античности, Средневековья и даже в более поздние времена, сегодня наметилась противоположная тенденция – преуменьшать все цифры. Несомненно, точные подсчеты сделать невозможно, однако иногда мы в состоянии определить, по крайней мере, порядок величин. Это можно сделать, основываясь на данных демографии, находках с полей сражений, на том, что известно о переселениях, следующих за войнами, а также на выводах из противоречивых свидетельств древних авторов, как правило, принадлежавших к противоборствующим сторонам. Представляется возможным – хотя и без неоспоримых доказательств и безукоризненной точности – оценить число воинов, собравшихся под знаменами Аттилы, включая примкнувших позднее, примерно в четыреста пятьдесят тысяч человек; конечно, их могло быть и больше.

Аэций после присоединения к его легионам и гарнизонам войска вестготов, франков Меровея, бургундов Гондиока, аланов Сангибана (который отступится от него на некоторое время), а также экспедиционного корпуса из Арморики, небольшого контингента альпийских бреннов, летов (варваров-колонистов, поселившихся в римских и галло-римских провинциях) и багаудов, решивших бороться с захватчиками-гуннами, не мог иметь более ста пятидесяти тысяч воинов; возможно, их было еще меньше. Обычно соотношение сил Аэция и Атгилы оценивается как один к трем, однако и соотношение один к четырем предлагается довольно часто.

Какие же чужеземные вожди пользовались расположением Аттилы? Король гепидов Ардарих, король остготов Валамир, его брат Теодемир, который станет отцом Теодориха Великого, и один из франкских вождей Вааст.

А какие чужеземные вожди пользовались доверием Аэция? Вполне вероятно, король вестготов Теодорих (не имеющий никакого отношения к вышеупомянутому остготу Теодориху Великому), которого он с большим трудом уговорил, считал мудрым политиком и советовался с ним. Можно назвать также франка Меровея и бургунда Гондиока, несмотря на его колебания и несвоевременные приступы отваги.

Аэций еще был во власти сомнений, когда началось великое вторжение.

Почему именно в Галлию?

Прежде всего потому, что Аттилу, как и всех завоевателей с востока, точно магнитом притягивал к себе Запад, манил океан – finis terrae, край земли.

Но была и другая причина: неправильное понимание ситуации. Аттила ошибся, и ошибся как минимум три раза.

Аттила ошибался, считая, что галлы, в большинстве своем враждебные власти римлян, откажутся встать на защиту Империи. Но галлы, которые действительно мечтали положить конец владычеству римлян, стремились сами решить свою судьбу при поддержке расселявшихся на их землях варваров, чуждых дикости гуннов, и не хотели подставить шею под ярмо еще более тяжкое, чем прежде. Борясь с Римом, они в то же время с неменьшей охотой защищали восточные границы Империи. Лучший из «римских» легионов, выставленный Аэцием против гуннов, больше чем на три четверти состоял из галлов.

Аттила ошибался, доверяя Евдоксию и рассчитывая на помощь багаудов. Настоящие багауды, поднимая мятеж против галло-римского «порядка», хотели видеть Галлию единой и свободной и не были намерены вырывать ее из рук Западной Римской империи лишь для того, чтобы передать ее под власть другой империи, какой бы она ни была.

Он ошибался, полагая, что франки, бургунды и даже вестготы рано или поздно присоединятся к нему в надежде на поживу. Но они и так уже были, на разных условиях, «федератами» и, наблюдая ежедневно растущую слабость Римской империи, знали, что время работает на них, а потому в подавляющем большинстве не желали помогать кому-то еще, какими бы обещаниям их ни пытались прельстить.

Наконец – и это очевидно всем, – Аттила избрал Галлию потому, что она, несмотря на мятежи и раздоры, была богатой, желанной страной, манившей к себе завоевателя, которого в походе не сопровождало организованное интендантство.

Несмотря ни на что, в V веке Галлия была довольно процветающей страной, намного богаче дунайских провинций, византийских земель и даже самой Италии. Ее плодородные земли притягивали беглых колонов, свободных крестьян и трудолюбивых багаудов. В многочисленных шахтах и каменоломнях добывалось необходимое сырье, хорошо оборудованные мастерские работали даже на экспорт. Производство предметов обихода и роскоши было развито более, чем где бы то ни было. Торговля процветала, а цены, несмотря на алчных и своевольных римлян, оставались невысокими. Купцы из Галлии путешествовали по всему цивилизованному миру, добираясь до его самых отдаленных уголков. В Галлии выросли такие города, как Бордо, Тулуза или Ле-Ман, которые сегодня считаются одними из самых красивых именно потому, что в свое время подверглись ужасным разрушениям и омолодились, похорошели в процессе восстановления. И повсюду: в монастырях, поместьях, в густо населенных городах – ремесленники, ремесленники, ремесленники…

Варвары уже давно обосновались на этих землях. Они никак не ожидали, что встретят в Галлии такое благополучие, несмотря на все обрушившиеся на нее беды. Эти кочевые народы нашли здесь цивилизацию, административную организацию, основанную преимущественно на власти епископов, открыли для себя то, что может дать оседлая жизнь, мирная эволюция без головокружительных скачков и падений, без жестокой ломки и бесконечных перемен.

В Галлии уже сложилась определенная административная организация, романизированная галльская или галлизированная римская. Оставаясь еще достаточно сырой, она тем не менее была гораздо лучше отлажена, чем та, что Аттила пытался установить в своей империи, хотя бы в силу своего несравненно более длительного существования. Тут – города под управлением наместников и чиновников, деревенские общины, хутора свободных крестьян с устоявшимися традициями, крупные поместья, ярмарки с особым статусом, профессиональные цехи чеканщиков монет, перевозчиков и шахтеров; обители и братства, лавки с привилегиями для иноземных купцов! И конечно же монастыри, богатые, почитаемые, добывающие хлеб в поте лица своего, и епископы, католические или арианские, игравшие не последнюю роль в административном управлении.

Вкусив новой жизни, варвары не хотели быть вытесненными или просто потесненными новыми пришельцами, равно как и получить новых конкурентов в борьбе за свободные земли. Аттила хотел явиться освободителем, а был воспринят как конкурент или смутьян. Ну а христианское население Галлии – по крайней мере, в большинстве своем христианское – не желало склониться перед Бичом Господним в смиренном ожидании кары за грехи.

Аттила понял свои ошибки очень быстро, но все равно слишком поздно. Допустив, если не санкционировав преступные деяния в отношении епископов, он впоследствии сделал все возможное, чтобы загладить вину перед ними и привлечь их на свою сторону.

Можно было бы лишь подивиться бездействию Аэция в то время, когда Аттила открыто готовился форсировать Рейн, если не знать, что он сам тогда затевал.

Пока воины Аттилы рубили вековые дубы в Герцинском лесу и строили мосты через Рейн, а также, для большей уверенности, разных размеров барки, Аэций гостил в Оверни у своего старого боевого друга Флавия Марцелла Авита.

Авит успел сделать и неплохую гражданскую карьеру. Будучи префектом претория Галлии, он сумел заключить между Римом и вестготами союз, которому последние противились долгое время. Префект при этом остался почитаемым другом вестготов и их короля Теодориха. Отойдя от дел державных, он счастливо проводил время в своей роскошной овернской усадьбе, доставшейся от отца – богатейшего галла. Авита занимали только поэзия и цветоводство. Его дочь Папиллия вышла замуж за поэта и историка Сидония Аполлинария, который ее очень любил и воспел в своем «Панегирике».

Авит был тронут визитом патриция. Он легко разгадал замысел друга. Аэций хотел убедить Теодориха выступить против Аттилы, но сам никогда не смог бы этого добиться.

Теодорих всегда был верен Риму, но когда к нему недавно прибыл посланец Валентиниана, он сухо ответил ему: «Римляне были столь неуклюжи, что навлекли на себя грозу. Так пусть же они сами и справятся с ней!»

Только Авит мог переубедить Теодориха, внушив ему, что Аттила стремится нейтрализовать его, чтобы затем изгнать, как только доберется до Аквитании.

Человек долга, Авит был польщен и принял предложение. Он полностью оправдал все надежды – Теодорих сам встал во главе войска вестготов. Как писал Сидоний Аполлинарий в своем «Панегирике»: «Отряды воинов в шкурах строились под звуки римского горна».

Авит помог также привлечь под знамена Аэция войска багаудов, несмотря на твердое убеждение, что по окончании войны они снова возьмутся за старое. Проводив обрадованного и полного признательности гостя, Авит облегченно вздохнул. Этот почтенный и уважаемый человек не сомневался, что теперь его карьера достойно завершена. Знал бы он, что после поражения гуннов снова станет префектом Галлии, примет из рук императора Максима Петрония верховную власть над Галлией, будет провозглашен императором Западной Римской империи, отречется от престола после четырнадцати месяцев правления, когда романо-готский полководец Рицимер предпочтет Майориана, добьется назначения епископом в Италию, проведет в этой стране некоторое время и затем вернется домой, чтобы в уединении, в достатке и покое провести остаток дней в своей великолепной овернской усадьбе.

Ну а пока что Аэций разыграл блестящую партию: Теодорих во главе вестготов перешел на его сторону, а багауды на время становятся союзниками римлян, чтобы преградить дорогу Аттиле! Добиться этого было невозможно, пока общая угроза не стала очевидной.

Аттила переправился через Рейн, форсированным маршем вышел к Триру, который Цезарь называл «вторым Римом», и разграбил его.

Эдекон и остгот Теодемир пересекли границу Гельвеции и двинулись в направлении Страсбурга. По пути их атаковали бургунды Гондиока, теперь преданного союзника Аэция. Бургунды были обращены в бегство, смяли и увлекли за собой подошедших на помощь франков – по Фредегару, именно тогда юный Хильдерик с матерью и были пленены гуннами, а затем спасены храбрым Виомадом!

Эдекон и Теодемир разрушили Аугст (Базель), Виндониссу (Виндиш) и Аргентуарию (Кольмар), и их авангарды уже подходили к воротам Безансона. Орест с гепидом Ардарихом захватил Страсбург, Шпейер, Вормс и Майнц. Онегез, Скотта и Вааст овладели Тонгром, а затем Аррасом. Однако, пока недисциплинированные армии варваров растекались по своему усмотрению в направлениях Реймса, Крейля, Амьена, Бове, Руана и даже Кана, грабя и разоряя все на своем пути, Аттила, разбивший свой лагерь где-то под Триром или Люксембургом, испытывал тревогу от своих успехов и их последствий.

Обладать гигантской армией, конечно, превосходно, и успешное начало кампании тому лучшее доказательство. Но можно ли действительно назвать ее армией или даже объединенными войсками? Даже лучшие из полководцев Аттилы не могли удержаться от рискованных авантюр. Войска разбредались во всех направлениях, не подчиняясь единому плану действий. Дикость часто брала верх над стратегическим мышлением. Повсюду царил грабеж. Но если его ограничить, не охладит ли это воинственный пыл? Аттила призвал к себе Эдекона, Онегеза и Ардариха и поделился с ними своими опасениями. Результат не замедлил сказаться: Ардариху удалось остановить один из своих диких отрядов, который неизбежно был бы изрублен под стенами Реймса.

Драматична судьба Бича Божия. Играя роль Дикаря, Безжалостного, Воплощения ужаса, он не мог хотя бы иногда проявить себя Миротворцем, Дипломатом или Освободителем. В бесчисленных походах армия гуннов показала себя едва ли не самой организованной и дисциплинированной. Ее стратегия была наиболее верной, командование – авторитетным, иерархия – самой четкой. Сравниться с ней могли только гепиды и остготы, усвоившие некоторые основы стратегии. Однако отсутствие общих войсковых учений, так называемых «больших маневров», не позволяло обеспечить должный уровень взаимодействия. Так, была отмечена слабая координация действий конницы гуннов, самой подвижной из всех, и тяжелой пехоты гепидов, наиболее защищенной из всех. Риск потери управления был велик даже при наступлении, и еще больше возрастал при выполнении маневра или отступлении. Разброд и неразбериха в когортах, когда каждый действовал по своему усмотрению, если не сказать – думал только о своей шкуре, были тем более опасны, что войска выходили из подчинения центральному командованию и начинали сражаться, следуя своим традиционным племенным тактическим приемам и нисколько уже не заботясь о соседях и конечном исходе сражения.

Бич Божий не стал воином, повергающим в трепет, ставшим во главе стройных, смертоносных, бесстрашных и бесстрастных демонов, безразлично поражающих все на своем пути, как это представлялось по Апокалипсису. Картина нашествия должна была выглядеть еще более бесчеловечной, более механической, более впечатляющей и намного более безжалостной.

Аттила понимал это и все чаще задумывался, сможет ли своевременно подготовиться. Своевременно – значит, до начала ожидаемого им контрнаступления многочисленных римских легионов и союзников-федератов под энергичным управлением Аэция.

Он поделился собственными соображениями с полководцами и военачальниками своей армии, которых ему удалось собрать на совет, приложив при этом все усилия к тому, чтобы его страхи не передались им в полной мере.

Эдекону поручалось привести в порядок катапульты и баллисты, что в разгар войны было непростой задачей. Другие вожди должны были сгруппировать свои войска на отведенных им рубежах: Мец – Бар-ле-Дюк, Лангр – Шатильон-на-Сене и Реймс – Шалон-на-Марне.

Во все концы были посланы эмиссары на поиск разбредшихся когорт. Предстояло убедить вождей направиться к пункту общего сбора, не задев их тщеславия и индивидуализма. Небольшие лагеря, оставляемые на захваченных землях, обозначали успех наступления того или иного отряда.

Военачальники получили указания ограничиться боями местного значения, по возможности уклоняясь от столкновений, и сделать все, что в их силах, для пресечения грабежей.

Сам Аттила возглавил ближайшие к его ставке войска, с которыми намеревался взять Мец, поскольку крайне нуждался в показательной победе. После ошеломляющего успеха он сумеет выйти к Труа или Сансу, проведет еще раз перегруппировку сил, распределит стратегические задачи и примет на себя командование всей гигантской армией.