Текст книги "Невилл Чемберлен: Джентльмен с зонтиком"

Автор книги: Моргана Девлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Тем временем произошли перестановки в Форин Оф-фисе: Джона Саймона сменил Самюэл Хор, чье назначение министром иностранных дел лоббировал в первую очередь Чемберлен, полагая, что с Иденом они прекрасно сработаются. Чемберлен всегда высоко оценивал способности Энтони Идена в дипломатии восточного направления, поэтому настаивал, чтобы именно он поехал в Варшаву и Москву в начале 1935 года. Однако Иден сосредоточил свои выдающиеся способности на Италии, о чем в июле Чемберлен записал в дневнике: «После визита Идена в Рим стало ясно, что Муссолини решил съесть Абиссинию, независимо от соглашений, гарантий и договоров. <…> Но если, в конце концов, Лига продемонстрирует, что неспособна к эффективному вмешательству, чтобы остановить эту войну, будет практически невозможно поддерживать идею о том, что ее (Лиги Наций. – М. Д.) существование оправдано вообще»[284]284
  5 July 1935; diary.


[Закрыть]. Итальянский посол граф Гранди сказал Чемберлену в конце июля, что все еще есть два месяца до начала каких-либо активных действий со стороны Италии[285]285
  20 July 1935 to Ida Chamberlain.


[Закрыть].

Невилл Чемберлен к тому моменту занимался предстоящими Всеобщими выборами и готовился отражать атаки лейбористов, которые обвиняли и его, и Консервативную партию, и все Национальное правительство в «подготовке к войне», ввиду планов по пересмотру бюджета на перевооружение, о чем говорилось выше. Выборы и выработка партийной политики отнимали у него столько сил, что после всего этого он «чувствовал себя скорее мертвым, чем живым»[286]286
  17 November 1935 to Ida Chamberlain.


[Закрыть], но тем не менее, как мог, помогал Хору, в частности готовить речи.

Новый министр иностранных дел Сэм Хор пытался предпринять какие-то шаги в Лиге Наций, чтобы предотвратить возможность итало-абиссинского вооруженного конфликта. В своей знаменитой женевской речи он говорил, что «безопасность многих не может быть обеспечена усилиями нескольких». Хор был абсолютно убежден в том, что действовать в одиночку Британии не стоит, она должна сотрудничать по этому вопросу в первую очередь с Францией. Во Франции же тем временем сложилась крайне тяжелая внутриполитическая обстановка, так как за власть сражались несколько группировок. К лету 1935-го победила группа Пьера Лаваля, который стал премьер-министром и тормозил ратификацию франко-советского договора, хотя сам же его и заключил в начале года, а также был полон надежд договориться с Италией о сотрудничестве. Противоположную точку зрения имела группа Леона Блюма, которая изо всех сил противилась политике Лаваля и имела определенный вес в парламенте Третьей республики.

Все это лишь тормозило возможность быстрого и адекватного решения по вопросам назревающей войны. В Лиге Наций был создан так называемый Комитет пяти, который предлагал свой план по урегулированию ситуации, но Муссолини план этот отверг, а в октябре и вовсе вторгся в Абиссинию. Лига, несмотря на призывы абиссинского императора Хайле Селассие предпринять военное вмешательство в этот конфликт, ограничилась экономическими санкциями против Италии, введенными в ноябре 1935 года. Никаких особых плодов это не приносило, поскольку санкции не включали в себя топливные ресурсы и, в частности, нефть. Если бы Италии отказались продавать нефть те же Соединенные Штаты да и все остальные государства, это было бы не лучшим вариантом развития событий для Муссолини, который такого исхода боялся, и такой исход неизменно означал бы начало военных действий.

Опасался подобного поворота событий и Пьер Лаваль, который идею нефтяных санкций отвергал. Наблюдая за ситуацией, Чемберлен писал в дневнике: «США уже пошли намного дальше, чем обычно. <…> Следовательно, к вопросу относятся серьезно. <…> При необходимости мы должны взять лидерство (в решении этого вопроса. – М. Д.) сами, а не позволить вопросу плыть по течению. <…> Если бы мы отступили теперь из-за угроз Муссолини, мы оставили бы американцев в подвешенном состоянии. А они были бы неспособны сопротивляться аргументам своих поставщиков нефти. <…> Неизбежно, что при таких обстоятельствах США должны будут отказаться в будущем помогать нам в любой ситуации. Санкции падут, а Лига потеряет свою репутацию. <…> Мы должны прояснить в Женеве, что Франция, а не мы, блокировала нефтяные санкции»[287]287
  29 November 1935; diary.


[Закрыть].

Взять на себя лидерство решился Сэм Хор, который из Швейцарии и направился в Париж для встречи с Лавалем. Хор был переутомлен не только морально, но и физически всей этой ситуацией, длившейся уже полгода, он даже несколько раз падал в обмороки и отчаянно нуждался в отдыхе, а ему предстоял очередной этап переговоров, да еще и с «изворотливым» Лавалем.

Французский премьер-министр популярно объяснил британскому министру иностранных дел, что в случае введения Империей нефтяных санкций и следом вспыхнувшей войны Франция вряд ли сможет гарантировать Британии необходимую поддержку. Лаваль предложил Хору план, по которому Абиссинии предстояло быть разделенной на две области и одна из них должна быть подчинена Италии. Единственное, что смог сделать Сэм Хор, это вытребовать порт для Абиссинии. Он пытался также побороться за увеличение остававшейся Абиссинии территории, однако в результате глубокой ночью план все же был подписан.

Собственно, само подписание плана или пакта Хора-Лаваля не было такой уж страшной катастрофой. Пакт еще следовало передать правительствам стран Лиги для обсуждения, внесения поправок и ратификации. Иными словами, это соглашение было только черновиком возможного будущего договора. Но премьер-министр Лаваль решил миновать эти ненужные, по его мнению, стадии и продемонстрировать свою работу в первую очередь французам, поэтому соглашение уже утром было представлено прессе как окончательный вариант урегулирования итало-абиссинского конфликта. Это ставило под угрозу не только карьеру Хора, который сразу после подписания пакта наконец уехал отдыхать в Альпы и не знал, что Лаваль передал его текст журналистам. Это ставило под угрозу также авторитет Лиги Наций, которая вопросы санкций должна решать коллегиально, а не таким образом.

Все это поставило в крайне уязвимое положение и британское правительство, члены которого, мягко говоря, очень удивились, прочитав в утренних газетах, что их министр вместе с французским премьером отдали половину африканской страны итальянскому дуче. Вот как описывал те события в письме сестре Чемберлен, министр финансов и второе лицо Кабинета: «Когда Сэм уехал в Париж в субботу 7-го (7 декабря 1935 года. – М. Д.), мы понятия не имели, что он будет приглашен рассматривать подробные мирные предложения. Я верил, и насколько я знаю, мои коллеги полагали также, что он собирался остановиться в Париже на несколько часов по пути в Швейцарию и обсудить с французами такие условия, которые, как мы могли бы сказать Лиге, «не наносят ущерб возможностям благоприятного решения проблемы введением этой особенно провокационной дополнительной санкции в данный момент». Вместо этого был согласован ряд предложений, и всему этому французами было позволено просочиться в прессу, чтобы лишить возможности нас исправить предложения или даже отсрочить принятие их, не бросая нашего собственного министра иностранных дел… Ничто не могло быть хуже, чем наше положение. Наш престиж в иностранных делах и дома и за границей рассыпался как карточный домик. Если бы мы должны были бороться на выборах снова, мы могли бы потерпеть поражение… Ты можешь найти некоторое утешение в том, что, если бы я был премьер-министром, дискредитация ждала бы меня, вместо С<тэнли> Б<олдуина>. Это верно, если бы то же самое случилось. Но я утверждаю с некоторой уверенностью, что при мне этого не произошло бы»[288]288
  15 December 1935 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть]. Болдуин мало вникал в эту внешнеполитическую линию, поэтому Чемберлен и был уверен, что при более пристальном контроле премьера подобное не могло случиться. Между тем Рандольф Черчилль, сын Уинстона, прочил даже его, Чемберлена, в кресло главы Форин Оффиса в тот момент.

Но теперь перед только что сформированным после выборов Кабинетом министров стояла дилемма: или выйти в отставку всем, или сделать из Сэма Хора козла отпущения. Вторая идея Чемберлену была ненавистна, но и первая никому не улыбалась. Хор же, отдыхавший в это время в Швейцарии, катался на коньках (а он был большим любителем этого занятия), упал и разбил себе нос, лишив себя возможности несколько дней даже выходить из дома.

В это время правительство гадало, что же все-таки делать: отдать на растерзание своего министра или нет. Нагнетал обстановку лорд Галифакс, плавно подводивший к тому, что будет им озвучено уже после дебатов в палате общин: «Оглядываясь назад, мне кажется, что изначальной ошибкой был Сэм (то есть его назначение министром. – М. Д.)»[289]289
  Felling К. Life of Neville Chamberlain. L., 1970. P. 275.


[Закрыть]. Лордом Галифаксом к тому моменту (он получил этот наследственный титул в 1934 году, после смерти отца) называли лорда Ирвина Эдварда Вуда, бывшего вице-короля Индии и также близкого друга Невилла Чемберлена. С Хором они не сходились по индийскому вопросу.

19 декабря 1935 года на слушаниях в палате общин министр финансов пытался защитить своего друга Сэма, обрушивая шквал критики на французов, обвиняя Лигу Наций в несостоятельности и, естественно, обращая свой гнев на лейбористов, которые отрицали любые, даже минимальные инициативы по пересмотру финансирования вооружения страны. Но ни Сэму Хору, ни ситуации этим уже было не помочь. Хор вышел в отставку, совершенно раздавленный произошедшим. После кратких совещаний его решено было заменить Энтони Иденом. Болдуин рассматривал еще две кандидатуры – Остина Чемберлена и лорда Галифакса, но первый был уже слишком стар, а второй был членом палаты лордов, что могло бы составить свои трудности для министра, который обязан отчитываться в первую очередь перед палатой общин.

Как ни странно, разрядила накаленную таким зигзагом внешней политики обстановку смерть Его Величества Георга V, что переключило внимание прессы на это событие, оставив Хора в покое. И хотя он был лишен портфеля министра иностранных дел, Болдуин «решил, по-моему, совершенно справедливо, держать Сэма с нами, даже рискуя тем, что может оскорбить общественное мнение»[290]290
  16 February 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть].

Пока британское правительство в лучших традициях «своих не бросало», его министр финансов был раздираем противоречиями, так как хотел и помочь другу, и не навредить лидеру: «Я не должен делать ничего, что позволило бы врагам сказать, что я сознательно принудил С. Б. назначить человека, некомпетентность которого или непопулярность могли бы разрушить его собственное лидерство. Но С. Б. знает мое мнение. Я все еще думаю, что Сэм – лучший»[291]291
  14 March 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть]. Тем временем немецкие войска 7 марта 1936 года заняли Рейнскую область (Рейнланд) – германскую территорию на левом берегу Рейна и часть на правом, которая была объявлена в Версальском мирном договоре 1919 года Рейнской демилитаризованной зоной, где немцам запрещалось держать войска (чтобы предотвратить, среди прочего, возможное нападение на Францию). Шаг этот окончательно растоптал Версальский мирный договор, его 42, 43 и 44-ю статьи, касающиеся этой территории, а также нарушал договоренности, достигнутые в Локарно в 1925 году, по которым Германия уже не принудительно, а добровольно обещала не иметь вооружений на левом и правом берегу Рейна. Министр иностранных дел Третьего рейха фон Нейрат объяснял ввод войск опасениями Германии, вызванными советско-французским договором о взаимной помощи (заключенным 2 мая 1935 года).

На тот момент Энтони Иден, возглавивший Форин Оффис, более был озабочен возможностью введения нефтяных санкций против Италии. В начале 1936 года он четко обозначил свое видение германского направления работы: «Мы должны быть готовы пойти на уступки Германии… <…> но эти уступки предлагаются как часть окончательного урегулирования, которое включает некоторое дальнейшее ограничение вооружений и возвращение Германии в Лигу»[292]292
  Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L., 1962. P. 324.


[Закрыть]. Так полагал будущий непримиримый борец с гитлеризмом, который для столь критикуемой политики «умиротворения» сделал более чем достаточно. Хотя его отставка в феврале 1938-го и переход в лагерь ярых сторонников войны, безусловно, сглаживали это впечатление для многих историков.

Несмотря на то, что правительство Лаваля пало еще в январе 1936 года, его преемник Сарро, поддерживаемый министром иностранных дел Фланденом, продолжал проводить ту же линию и активно мешал нефтяным санкциям. Это накаляло обстановку между Британией и Францией, а Муссолини продолжал воевать с Абиссинией, причем весьма успешно. Сама же Франция была раздираема внутренними проблемами, надвигались выборы, франк находился в прискорбном положении, чудовищный экономический кризис бил по всем отраслям. И хотя некоторые французские министры колебались в продолжении политики «умиротворения» после того, как Гитлер ввел войска в Рейн-ланд, генерал Гамелен поспешил убедительно отговорить всех от каких-либо боевых действий.

С 9 по 11 марта 1936 года в Париже проходили совещания стран – участниц Локарнских соглашений, за исключением Германии. Британию представляли Энтони Иден и лорд Галифакс, но ни к каким определенным договоренностям те переговоры не привели. После этого 13 марта Совет Лиги Наций собрался в Лондоне. На «странные и долгие» переговоры с французами был «как обычно призван» и Невилл Чемберлен, который нашел куда более сговорчивым, а также разумным и приятным, в отличие от французской стороны, представителя Бельгии ван Зееланда. «Все выглядит довольно плохо, – писал он сестре, – но у меня есть своего рода чувство, что мы обойдемся без пожара военных действий, хотя согласятся ли французы на что-либо конструктивное, кажется сомнительным»[293]293
  14 March 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть]. Единственное, что утешало Чемберлена, это отсутствие в правительстве Уинстона Черчилля: «Он приходит в необычайное возбуждение, когда чувствует запах войны, и если бы он был в Кабинете, то мы должны были бы тратить все наше время, чтобы его успокаивать, вместо того чтобы заниматься делами»[294]294
  Ibid.


[Закрыть].

Переговоры пришли к тому, что 19 марта 1936 года Совет Лиги объявил Германию виновной в нарушении ее договорных обязательств и страны-участницы Локарно выпустили обращение к Германии, предлагающие ей временные гарантии и постоянное урегулирование ее положения. 24 марта немецкий ответ отклонил эти «дискриминационные» предложения. И все-таки Чемберлен не унывал: «Да, это была довольно мрачная неделя. Эти конференции все одинаковы, сначала ты чувствуешь, что достиг неожиданных успехов, и все выглядит обнадеживающим, потом все рассыпается по частям, и поражение кажется неизбежным. И таким образом, ты сохраняешь напряжение до конца. После Лозанны и Оттавы я знаю, как все это происходит, и предупредил Эдварда Галифакса после одного странно ужасного дня, чтобы он никогда не позволял себе ликовать или быть подавленным подобными сильными колебаниями барометра. Мой опыт в тех двух прошедших конференциях воодушевляет; после неисчислимых кризисов и блужданий в итоге мы находили тропинку, чтобы выйти из леса, я надеюсь, что это будет так и на этот раз»[295]295
  21 March 1936 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть].

Переговоры эти обнажили не только слабость французов и несговорчивость рейха, но и то, что Стенли Болдуин на тот момент уже совершенно выключался из проблем подобного рода. Вдобавок ко всему он был серьезно простужен, что создало впечатление, будто бы он плакал в палате общин, рассказывая, что Британия воевать ни с кем не сможет. На самом деле у него был сильный насморк.

Чемберлен вполне эффективно заменял его, а кроме того, показал, что может замечательно работать с Иденом. Что уж говорить о Галифаксе, с которым у них всегда было взаимопонимание. Иден же после, обращаясь в первую очередь к специальному представителю Германии Иоахиму фон Риббентропу, произнес речь, смысл которой сводился к тому, что если рейх продолжит себя вести в том же духе, то может потерять сочувствие Британии, которая начнет сближение с Францией и Бельгией. Чемберлен выражал надежду, что Риббентроп передаст эту мысль Адольфу Гитлеру[296]296
  28 March 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть].

Сохранилось огромное количество рассуждений о том, что если бы тогда Британия и особенно Франция заняли максимально жесткую позицию по отношению к рейху и французские войска перешли Рейн, то это как минимум сдержало бы Гитлера от дальнейшей агрессивной политики, а как максимум и вовсе бы ее уничтожило. Даже немецкие генералы, вроде Гудериана, после Второй мировой войны рассуждали об этом[297]297
  Toumoux J. R. Petain et de Gaulle. P., 1964. P. 159.


[Закрыть]. Так это было бы или нет, мы уже узнать не сможем, даже если будем сравнивать военные силы противников с точностью до каждого солдата и каждой винтовки. Рассуждать о том, «что было бы, если», комфортно, когда роковые события уже отдалены временем, а мудрость задним числом весьма соблазнительна. Кит Фейлинг в биографии Чемберлена совершенно справедливо замечает: «Человек обманывает себя, если утверждает, что в 1937 году предвидел, как будут разворачиваться события 1939–1941 годов. Никому не было дано предсказать, что Французское государство падет от удара, что Германия и Россия согласятся разделить Польшу, что Соединенные Штаты будут спокойно наблюдать исчезновение Франции и вероятное поражение Великобритании, что Гитлер нападет на Россию… <…> или что Япония нападет на Соединенные Штаты. Отсутствие подобных прогнозов не может быть обвинением, предъявленным Невиллу Чемберлену, высшее усилие которого состояло в том, чтобы предотвратить подобные вещи, а не проверять, случится это или нет»[298]298
  Felling К. Life of Neville Chamberlain. L., 1970. P. 320.


[Закрыть].

В 1936 году в той же Франции, например, могла вспыхнуть гражданская война, потому что экономическое ее положение было катастрофическим, и практически ежемесячные смены правительства, бесконечные внутренние политические конфликты совсем не добавляли французам оптимизма. Пришедший на смену Сарро лидер Народного фронта Леон Блюм мало что мог изменить, кроме того, что после капитуляции императора Абиссинии Хайле Селассие I, которому не помогло даже его божественное происхождение[299]299
  Императора Хайле Селассие I, или Раса Тафари, в 1930-х годах группа товарищей из Ямайки признала воплощением верховного божества Джа, с которого и берет начало культ «растафарианства».


[Закрыть], ухватился за идею возобновления «Фронта Стрезы», настойчиво подталкивая Британскую империю к снятию санкций с Италии. Этому уже в свою очередь активно препятствовал Энтони Иден. «Есть некоторые люди, которые вообще не желают делать какие-либо выводы. Я вижу, например, что на днях президент Союза Лиги Наций выпустил проспект для его участников, в котором он… <…> убеждал их начать кампанию давления… <…> с идеей проведения политики санкций, и даже усиления ее, будто бы все еще возможно сохранить независимость Абиссинии. Это кажется мне самым разгаром летнего безумия. <…> Не очевидно ли, что политика санкций несет в себе, я не говорю войну, но угрозу войны? <…> Разве это не предполагает, что было бы более мудро исследовать возможности локализации опасных пятен на карте мира… <…> посредством региональных мер, которые могли бы быть одобрены Лигой, но которые должны быть гарантированы только теми странами, интересы которых жизненно связаны с этими опасными зонами?»[300]300
  Felling К. Life of Neville Chamberlain. L., 1970. P. 296.


[Закрыть] – говорил Чемберлен в «Клубе 1900» 10 июня 1936 года.

Тем временем и сама Британская империя оказывалась на грани гражданской войны, чему способствовало поведение нового монарха – Эдуарда VIII. Помимо прочего, доминионы настолько резко и остро восприняли даже гипотезу о каком-либо военном выступлении (особенно неистовствовали Канада и Ирландия), что это могло бы вообще кончиться потерей всех британских владений, в которых и без того было крайне неспокойно.

После ремилитаризации Рейнской области Чемберлен признавал, что его предложения были основной инициативой на тех совещаниях, «хотя и Энтони, и Эдвард были максимально полезны»[301]301
  21 March 1936 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть]. И если с этим хвастливым заявлением Чемберлена кто-то мог бы поспорить, то поспорить с тем, что и абиссинские приключения дуче, и рейнские прогулки фюрера окончательно продемонстрировали несостоятельность Лиги Наций, вряд ли кто-либо теперь бы осмелился. «Лига не остановила войну и не защитила жертву и таким образом продемонстрировала неудачу коллективной безопасности, как теперь понятно, – писал Чемберлен в дневнике. – Это случилось потому, что коллективная безопасность зависела от действий отдельных членов Лиги, интересы и силы которых достаточно широко разнятся. Наша окончательная цель должна быть в создании некоторой международной полиции, но тем временем мы должны найти некий практический способ сохранить мир. Мое предложение состояло в отказе от идеи, что Лига может в настоящее время применить силу… Она должна быть сохранена и стать моральной силой и центром, но мир будет зависеть от системы региональных договоров, которые в свою очередь будут ратифицированы и одобрены Лигой…»[302]302
  27 April 1936; diary.


[Закрыть]

Июньская речь Невилла Чемберлена, которая была процитирована выше, не имела целью оскорбить конкретно Энтони Идена и его инициативы. Хотя Чемберлен не консультировался с министром иностранных дел перед ее произнесением, он после послал ему большое разъяснительное письмо и сожалел, что ввиду этой речи газета «Дейли мейл» получила возможность пройтись по Идену в лучших традициях. Чемберлену казалось, что молодой министр прекрасно понимает, что говорил он в первую очередь о том и для того, чтобы Лигу Наций реорганизовать в ближайшем будущем. «Я убеждал Энтони реформировать Лигу, – писал Чемберлен сестре, – но я сказал, что санкции должны быть сняты только тогда, когда мы будем иметь от Муссолини заявление о его намерениях в Абиссинии и на Восточном Средиземноморье»[303]303
  14 June 1936 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть]. Превращение Лиги Наций в орган, грубо говоря, исключительно совещательно-законодательный с правом верховной ратификации договоров и соглашений могло бы помочь спасти ее престиж. А также заставило бы малые державы стать более ответственными за собственные дела, так как пока они уповали на решение всех проблем великими державами.

Но великие державы сами находились в плачевном состоянии. Ллойд Джордж кричал в палате общин, что никогда британцы не станут воевать из-за «австрийской ссоры», имея в виду сложную ситуацию вокруг Австрии и ее канцлера Шушнига (чья фамилия поразила Чемберлена: это в русской транскрипции в ней всего шесть букв, а в оригинале пишется Schuschnigg; «Что за имя!»[304]304
  23 February 1935 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть] – восклицал Невилл в письме сестре). Шушниг, сменивший Дольфуса на посту канцлера, имел поддержку Муссолини, но так или иначе, шесть с половиной миллионов немцев оставались его гражданами. 11 июля 1936 года было подписано австро-германское соглашение, призванное восстановить «нормальные и дружеские отношения». Также оно включало обещание Германии признать суверенитет Австрии и не вмешиваться в ее внутреннюю политику – взамен отвергнутого положения: австрийская политика всегда будет «базироваться на принципе, что Австрия признает себя немецким государством». Это давало временную передышку хотя бы на этом фронте внешней политики, и Чемберлен был рад такому соглашению[305]305
  19 July 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть].

Тучи временно рассеялись не только над Австрией, но и над Испанией, где установилось «безоблачное небо». Гражданская война, вспыхнувшая в июле 1936 года в Испании, добавила проблем всей Европе. Правительство Его Величества Эдуарда VIII, казалось, было единодушно в том, что Великобритания не будет вмешиваться в этот внутренний конфликт. Хотя, надо сказать, оппозиция и настаивала на поддержке демократически избранного правительства Второй Испанской Республики (то есть республиканцев), против которого поднял мятеж генерал Франко, с чего и началась гражданская война. Португалия, Третий рейх и Италия открыто поддержали франкистов, а СССР – республиканское правительство.

2 августа 1936 года французы предложили проект соглашения, по которому Италия, Великобритания и Франция отказывались от любого вмешательства в испанские дела, прекращали поставки оружия и т. д. Соглашение это было подписано, а вскоре и расширено за счет присоединения к нему других стран, в частности Германии и Советского Союза. Иден с самого начала называл возможное вмешательство в испанские дела «плохой политикой». В Лиге Наций был учрежден даже Комитет невмешательства, который был, по определению состоявшего в нем Ивана Майского, полномочного представителя СССР в Лондоне, самым натуральным «комитетом вмешательства». Кроме Великобритании, которая наотрез отказывалась от какой-либо помощи и той, и другой воюющей стороне, четко выполняя соглашение о невмешательстве, другие государства вмешивались в испанские дела всевозможными способами. И Советы, и, в меньшей степени, таясь, Франция помогали республиканцам. Гитлер и Муссолини поставляли генералу Франко добровольцев. Комитет Лиги Наций только и делал, что разбирал инциденты и выносил вердикты, было ли виновно то или иное государство в нарушении договоренностей о невмешательстве.

Все же испанский кризис для Британии обходился малой кровью, в отличие от Франции, где премьер-министра Блюма осаждали демонстрациями в поддержку республиканского правительства, с чем, собственно, и были связаны эти акции французской помощи республиканцам. Чемберлену была на руку эта возникшая пауза в международных делах: наконец-то после утомительной парламентской сессии он оказался «в своей любимой комнате, за своим письменным столом, в своем «подагровом» ботинке (специальном ботинке огромного размера. – М. Д.), водруженном вместе с ногой на кучу макулатуры»[306]306
  2 August 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть].

Однако в сентябре 1936 года испанский вопрос вновь встал перед британским правительством. В частности, в Женеве испанский министр иностранных дел дель Вайо слезно просил у Энтони Идена помощи для республиканского правительства, показывая фотографии и приводя доказательства того, что Гитлер и Муссолини поддерживают франкистов. Но Иден остался непреклонен и напрасно не обнадеживал, отказав дель Вайо в помощи. После чего доказательства эти испанское правительство направило в Лондон, и весь октябрь Комитет невмешательства обсуждал поведение стран – участниц конфликта.

Пока британский министр иностранных дел занимался европейскими делами, Невилл Чемберлен продолжал страдать от подагры, порой лишенный возможности даже нормально передвигаться (до того опухала нога, что ему приходилось надевать лыжный ботинок большего размера, чтобы дойти до палаты общин, скрывая от пристальных депутатов свое состояние[307]307
  24 October 1936 to Ida Chamberlain.


[Закрыть]). Он не оставлял своей идеи заключить договор с Японией. «Я сумел… <…> встретиться с Ёсида (японским послом в Лондоне. – М. Д.) в четверг и имел с ним один на один очень длинный разговор, который, я думаю, был очень полезным. Это экстраординарно, что я должен делать эту работу вместо Форин Оффиса или премьер-министра, но факт – то, что он (Есида. – М. Д.) не доверяет первому и не знает ничего о последнем. Однако я сказал ему, что он должен теперь увидеть Энтони <Идена>и что я подготовлю для него эту встречу, чем я и должен буду заниматься на следующей неделе»[308]308
  17 October 1936 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть].

Сам посол Ёсида в своих мемуарах[309]309
  Yoshida Sh. Yoshida Shigeru Last Meiji Man. NY., 2007.


[Закрыть] очень тепло отзывался о дружбе, возникшей между ним и Чемберленом, и рассказывал о том, что встречался с его женой Энни уже после смерти мужа[310]310
  Ibid. P. 287.


[Закрыть]. О тех переговорах с Чемберленом он писал следующее: «Премьер-министр Артур Невилл Чемберлен был чрезвычайно терпелив по отношению к угрозам и насилию, которые демонстрировали японские милитаристы и нацистские хулиганы. Он приложил все усилия, чтобы достичь мира и чтобы мы могли избежать грядущих бедствий. Эта политика умиротворения, казалось, потерпела неудачу, когда вспыхнула Вторая мировая война. Но его принципы сохранения мира должен учитывать любой, кто планирует работать в международной политике и дипломатии. Также я думаю, что мы должны быть вдохновлены им, должны попытаться извлечь уроки из настойчивой британской линии политики умиротворения, проводимой г-ном Чемберленом… <…> вместо того, чтобы критиковать его»[311]311
  Yoshida Sh. Yoshida Shigeru Last Meiji Man. NY., 2007. P. 266.


[Закрыть].

Иден же не спешил продвигаться в дальневосточном направлении, в первую очередь опасаясь реакции на это Соединенных Штатов (в чью помощь и поддержку он свято верил), а во вторую – сосредоточив усилия на направлении средиземноморском. В конце 1936 года он как министр иностранных дел сформулировал развитие британской внешней политики: вооруженные силы Империи могут быть использованы только в случаях самообороны, защиты Франции и Бельгии от неспровоцированной агрессии, обслуживания соглашений с Египтом и Ираком, а также в тех случаях, где это будет необходимо в соответствии с соглашениями. Что касается политики относительно Восточной Европы, Иден указал: «Мы хотели бы видеть восточноевропейский договор… мы не должны самостоятельно участвовать в таком договоре, но это не означает, что мы развязываем руки любой другой стране»[312]312
  Felling K. Life of Neville Chamberlain. L., 1970. P. 301.


[Закрыть]. Таким образом, вектор был определен.

Так заканчивался 1936 год. Чемберлен писал сестре: «Несмотря на мрачное состояние иностранных дел, я думаю, что сейчас наступило что-то вроде разрядки, во всяком случае, в наших интересах. Один результат немецко-японского соглашения[313]313
  Антикоминтерновский пакт (25 ноября 1936 года) – международный договор, заключенный между Германией и Японией, создавший двусторонний блок этих государств, направленный против Коммунистического интернационала (Коминтерна, откуда и название пакта) с целью не допустить дальнейшее распространение коммунистической идеологии.


[Закрыть], которое, кажется, было ужасно встречено везде, заключается в том, чтобы заставить наших друзей в Японии обратить свое беспокойство <в Европу> и не дать чему-либо подвергнуть опасности наши хорошие отношения. <…> При терпении и постоянстве, я полагаю, мы достигнем нашего соглашения. И сейчас уже наше положение на Дальнем Востоке очень отличается от того, каким оно было, когда я начал им заниматься (1934 год. – М. Д.). В Европе диктаторы немного проигрывают в настоящее время. Их друг Франко не делает успехов, и они скорее с сожалением задаются вопросом, что же они должны сделать, чтобы помочь ему. Нет сомнения, что Россия обзавелась огромной военной мощью, и хотя я не могу полагать, что она была бы достаточно глупа, чтобы вторгнуться в Германию или Маньчжоу-Го, она способна нанести раны любому, кто попадет в зону досягаемости ее когтей. Немецко-японское соглашение – действительное свидетельство нервозности обеих этих стран»[314]314
  28 November 1936 to Hilda Chamberlain.


[Закрыть].

Англо-итальянские отношения, столь важные в этот период, продолжали находиться в подвешенном состоянии. И хотя осенью 1936 года итальянский посол граф Гранди регулярно виделся с министром иностранных дел Иденом, буквально умоляя его о том, чтобы со стороны Британии был дан хотя бы намек на их улучшение, тот оставался холоден. Иден имел свое личное, специфическое впечатление от Муссолини: «Для меня он был жестким и умным оппортунистом, который расценит любые уступки и соглашения как слабость и который никогда не учитывал ни принципы Лиги <Наций>, ни фронт Стрезы»[315]315
  Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators. L., 1962. P. 421.


[Закрыть]. Договариваться с диктатором он не собирался, максимум, что он мог допустить, – признание обоюдных интересов в Средиземном море, которое для Британии было «главной магистралью» движения судов, и то с оглядкой на Францию, которая англо-итальянское средиземноморское соглашение могла расценивать как враждебное ей, о чем Идена предупреждал французский посол Корбен.