355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мор Йокаи » Золотой человек » Текст книги (страница 3)
Золотой человек
  • Текст добавлен: 29 июля 2017, 03:30

Текст книги "Золотой человек"


Автор книги: Мор Йокаи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Но шлюпка с гребцами вовсе не стремилась держаться середины Дуная, она пыталась достичь западного мыса острова Периграда.

В этом месте река накатывала такие высоченные волны, что лодка временами совсем исчезала из поля зрения, будто проваливалась в пучину, чтобы уже в следующее мгновение оказаться на гребне пенящегося вала. Разбушевавшаяся река швыряла лодчонку из стороны в сторону, крутым кипятком кипела вода под днищем.


Белая кошка

А тем временем матросы брошенной на волю волн шлюпки советовались, что им предпринять.

Кто-то предложил пробить в стене мельницы брешь, чтобы она пошла ко дну.

Это бы не помогло. Стремительное течение все равно понесло бы затопленную мельницу на тяжелогрузное судно.

Другой матрос предложил взять мельницу на абордаж и завлечь ее в пучину.

Этот совет тоже не годился – ведь вместе с мельницей водоворот неизбежно затянул бы и шлюпку.

Но вот Тимар отдал приказ рулевому лодки держать курс прямо на скалистый остров Периграда, вершина которого, похожая на царский венец, и называлась Скалой Влюбленных.

Когда шлюпка приблизилась к берегу, Тимар поднял тяжелый якорь и так легко бросил его в воду, что лодка даже не колыхнулась. Вот тогда-то и обнаружилось, что худощавый шкипер обладал недюжинной силой.

Якорь увлек за собой длинный моток троса: глубина даже у берега была весьма значительной.

Затем Тимар приказал рулевому поспешить навстречу мельнице.

Только теперь все поняли его замысел: Тимар хотел посадить мельницу на якорь.

– Никудышная затея! – говорили матросы. – Мельница развернется поперек фарватера и загородит дорогу судну. Да и трос слишком тонкий, не выдержит…

Эфтим Трикалис, разгадав замысел Тимара, отшвырнул свой чубук, бросился по трапу палубной надстройки к рулевому и, громко крича, потребовал немедленно перерубить буксирный канат и предоставить барке плыть назад по течению.

Хотя Фабула не понимал по-гречески, он по жестам догадался, чего от него хотят.

Налегая на руль, он с величайшим хладнокровием пробурчал:

– Спокойно! Тимар знает, что делает.

Тогда Трикалис в отчаянии выхватил из-за пояса кинжал и бросился к тросу, перекинутому с судна на берег. Но Фабула сделал ему знак оглянуться назад, и то, что Эфтим Трикалис увидел за кормой, сразу заставило его изменить свое намерение.

За ними следовало какое-то судно. Привычный глаз мог бы распознать его и на расстоянии мили: высокая парусная мачта со свернутыми на реях снастями, высокая корма и две дюжины весел.

То была турецкая военная галера.

Трикалис немедленно засунул кинжал обратно за пояс. Несколькими минутами раньше, заметив, что барке грозит опасность, он весь побагровел от напряженного ожидания катастрофы, теперь же, при виде галеры за кормой их судна, Трикалис пожелтел, как лимон.

Он поспешил к Тимее. Та все еще разглядывала в подзорную трубу вершину острова Периграда.

– Дай-ка мне трубу! – дрожащим от волнения голосом сказал Эфтим.

– Ах, какая прелесть! – проговорила, обращаясь к отцу, Тимея.

– Что там?

– На той скале живут маленькие козочки, и они резвятся, словно белки.

Эфтим направил подзорную трубу на турецкое судно. Брови его сдвинулись, он побледнел как мертвец.

Тимея взяла трубу из рук отца и снова разыскала играющих на скале коз. Эфтим правой рукой обнял дочь за талию.

– Как они пляшут, как прыгают! Бегают друг за другом. Ах, какая прелесть!

Прекрасная гречанка и не подозревала, что рука, лежавшая на ее стане, уже готова была подхватить красавицу и бросить за борт корабля в пасть взбаламученной водной стихии.

Однако то, что увидел Эфтим в следующую минуту, снова вернуло его к жизни.

Тимар, вплотную подведя шлюпку к мельнице, схватил правой рукой виток троса, на конце которого был закреплен железный крюк. Шальная мельница, словно допотопное чудище, быстро мчалась навстречу. Огромные лопасти бешено вращались в стремительном потоке, и под пустым зерноприемником, треща и содрогаясь, впустую крутились жернова, будто и впрямь перемалывая тяжелые пшеничные зерна.

Ни души не было на обреченной мельнице. Только белая кошка сидела на грибовидном красном навесе, крытом дранкой, и отчаянно мяукала.

Улучив момент, Тимар стремительно взмахнул над головой витком троса с крюком на конце и набросил его на лопасть мельницы.

Как только железный крюк зацепился за одну из лопастей, вращающееся под напором воды колесо стало натягивать якорный трос, и плавучая мельница поплыла в другую сторону, прямо на скалы. Так медленно, но верно катилось к своей гибели чертово колесо.

– Я говорил, Тимар знает, что делает! – прогремел Фабула, а Эфтим, не в силах сдержать радостный крик: «Молодец, сынок!» – так крепко сжал руку Тимее, что та вздрогнула и перестала наблюдать за веселыми козлятами.

– Ты только посмотри!

Тимея перевела взгляд на мельницу. Подзорная труба уже была не нужна – мельница и барка приблизились друг к другу на каких-нибудь десять саженей – как раз достаточно для того, чтобы судно могло беспрепятственно пройти по узкому руслу, не задев адской машины.

Но Тимея не видела ни опасности, грозившей барке, ни того, как была предотвращена смертельная угроза. Широко раскрыв глаза, гречанка уставилась на белую кошку, брошенную на произвол судьбы.

Перепуганная кошка, увидев приближающееся судно и людей на нем, громко мяукая, заметалась по карнизу мельничной крыши, словно собираясь прыгнуть на палубу.

– Ой, бедная кошечка! – причитала Тимея. – Хоть бы мы подошли к ней поближе, чтобы она могла перебраться к нам.

От исполнения этого желания «Святую Борбалу», слава богу, избавил ее ангел-хранитель да железный трос Тимара. Трос этот, закручиваясь на лопастях мельницы, становился все короче и короче, а крылатое сооружение все ближе и ближе подходило к островным скалам, освобождая проход для судна.

– Бедная маленькая кошечка!

– Не беспокойся о ней, Тимея! – успокаивал ее отец. – Как только мельница подойдет к скалам, кошка спрыгнет на берег, а там наверняка найдет себе пищу и заживет по-райски.

Однако белая кошка словно не замечала острова, – она металась по той части карниза, которая была обращена к барке. Когда судно, благополучно миновав неожиданное препятствие, поплыло дальше, девушка стала махать ей платком и что-то кричать, сначала по-гречески, а потом на языке, понятном всем кошкам: «Брысь! Кис, кис, брысь!» – но обезумевшее от страха животное ничего не поняло.

В ту минуту, когда корма судна поравнялась с мельницей, она закружилась в водовороте, лопасти ее начали вращаться в обратную сторону, освобождаясь от толстого троса. Наконец, окончательно высвободившись, мельница содрогнулась под ударами волн и устремилась на прибрежные рифы.

Белая кошка, чихая и фыркая, одним прыжком очутилась на коньке мельничной кровли.

– Ой!

Мельница шла навстречу гибели.

За рифами была пучина, один из тех водоворотов, которые обозначаются на всех речных картах двумя стрелками, остриями направленными друг к другу. Горе судну, попавшему меж наконечниками этих стрел! Течение Дуная несло мельницу прямо на скалы, под которыми в нише, пробитой бурными волнами на глубину ста двадцати футов, таилась ее могила.

По пути, наткнувшись на подводный камень, мельница разворотила себе днище и резко накренилась, подняв крылья к небу. Белая кошка балансировала на верхней лопасти, выгнув спину, пока водоворот окончательно не сокрушил это жалкое деревянное сооружение. Со скрипом, треском и скрежетом мельница завертелась вокруг своей оси, и бездонная пропасть поглотила ее…

Вместе с мельницей скрылась под водой и белая кошка.

Вздрогнув, Тимея закрыла лицо тонкой шалью.

Зато «Святая Борбала» была спасена.

Гребцы вернулись на судно. Эфтим пожал всем руки, а Тимара крепко прижал к сердцу. Тимар ждал, что и Тимея скажет ему несколько слов. Но она лишь спросила его, с ужасом глядя на пучину:

– Что станет с мельницей?

– Разобьется в щепки.

– А как же несчастная кошечка? – На глазах девушки выступили слезы, губы ее дрожали.

– Погибнет.

– Но ведь мельница, наверное, принадлежала какому-нибудь бедняку?

– Да, но мы должны были спасти судно и подумать о собственной жизни. Не погибни мельница, погибли бы мы.

Глазами, полными слез, Тимея молча смотрела на говорившего. Казалось, она пыталась проникнуть своим затуманенным взором в иной, непонятный для нее мир: «Разве имеем мы право топить мельницу бедняка, чтобы спастись самим? И разве можно топить несчастное животное ради своего спасения?»

Постичь этого она никак не могла.

С той минуты девушка стала избегать Тимара и не желала больше слушать его увлекательных рассказов.


Сальто-мортале

Впрочем, и у самого Тимара не было теперь ни настроения, ни времени для таких бесед. Не успел он отдышаться после напряженной схватки со смертью, как Эфтим, передав ему подзорную трубу, указал за корму.

Тимар увидел вдали корабль, преследующий их, и тихо, будто самому себе, сказал:

– Военная галера… Двадцать четыре весла… «Салоники»…

Не отрывая глаз от подзорной трубы, он смотрел на турецкое судно, пока оно не скрылось за островом.

Только тогда он решительно отложил трубу и, приставив к губам корабельный рог, извлек из него сначала три коротких тревожных сигнала, а затем, после небольшой паузы, еще шесть таких же… Погонщики на берегу подстегнули лошадей.

Скалистый остров Периграда делит Дунай на два рукава. Вдоль правого, «сербского», берега идут вверх большие суда. Это более удобная, безопасная и дешевая дорога, ибо здесь требуется в два раза меньше тягла. Вдоль румынского берега в скалистой теснине тоже пробит узкий, но глубокий канал для судов с большой осадкой, однако корабль здесь приходится тянуть по береговой дороге на волах, – их бывает свыше сотни. За Периградой встречается еще одно препятствие: посреди узкого рукава реки расположился другой остров – небольшой, но опасный. И без того быстрое течение Дуная становится в этом месте просто стремительным. Остров этот зовется Рескивал. Сейчас он почти исчез под водой, но в то время, к которому относится наше повествование, он еще был. В теснине, образованной двумя островами, Дунай мчит со скоростью спущенной с тетивы стрелы, а за Рескивалом река разливается широко, словно безбрежное озеро. Только вряд ли назовешь озерной гладью зеркало здешних вод; ни на мгновенье не утихает здесь крупная волна, никакой, даже самый лютый, мороз не сковывает льдом бушующие воды. Дно этого озера утыкано подводными скалами: одни из них совсем скрыты под водой, другие угрожающе выставили на поверхность свои острые, причудливо искривленные зубцы. Эта зловещая картина невольно внушает страх.

Здесь грозно возвышаются друг против друга утесы, где гнездятся витютни, там, чуть поодаль, угрожающе нависает скала Разбойник, рядом с ней выступает из-под воды громадная глыба, через которую перекатываются волны, а еще в стороне протянулась целая гряда рифов, заставляющих повернуть вспять бурные воды. О других подводных рифах можно лишь догадаться по ряби на поверхности воды.

Это, пожалуй, самый опасный для судоходства участок Дуная. Даже старые «морские волки» – англичане и турки, итальянцы и шведы, побывавшие в разных переделках на море, испытывают страх, приближаясь к этим местам.

Тут погибло множество судов. Именно здесь вдребезги разбился корабль «Силистрия» – гордость турецкого военного флота, корабль этот плыл в Белград с особой миссией – направить решение пресловутого «восточного вопроса» по выгодному Оттоманской империи руслу. Но мудрый и миролюбивый политик – скалистый остров Рескивал порешил иначе и продырявил железные бока корабля, пустил его ко дну, положив конец притязаниям турок.

И все-таки через коварное озеро, усеянное подводными рифами, есть путь, известный немногим, а уж пройти этим путем отваживаются и вовсе лишь отчаянные смельчаки.

Для прохода груженых судов от сербского берега к румынскому в русле капризного Дуная пробит узкий канал. Скалистые пороги ровными шпалерами отделяли этот канал на всей его протяженности от большого Дуная. Войдя в канал под Свиницей, судно вновь попадало в Дунай только у Скелы-Гладоки.

Лишь тот, кто хорошо знал места за Пиатрой-Калугерой, где Дунай относительно спокоен, мог, поведя судно наискось, войти в этот канал.

Маневр этот подобен salto-mortale, выполненному на плавучей махине.

Корабельный рог протрубил три раза, затем еще шесть, и погонщики поняли, что это означает. Форейтор на переднем коне-вожаке слез с седла – на то была своя причина, – и сразу же послышалось щелканье кнутов, крики, ругань. Барка заметно ускорила ход против течения.

Рог издал девять коротких сигналов.

Погонщики ударили по лошадям с еще бо́льшим остервенением. Бедные животные, оглушенные криками и ударами, которые посыпались на них со всех сторон, рванулись вперед что есть мочи. Пять минут такого напряжения стоили им больше, чем день тяжелой работы.

Рог протрубил двенадцать раз. Кони и люди напрягли последние силы. Толстый железный трос натянулся, как тетива, а железный брус на носу барки, к которому он был привязан мертвым морским узлом, раскалился от трения. Шкипер стоял на носу, держа острый абордажный топорик наготове.

В момент, когда судно развило наибольшую скорость, он одним резким и сильным ударом обрубил канат на носу барки.

Натянутый до предела трос взвился в воздух со свистом лопнувшей гигантской струны. Лошади от толчка припали на передние ноги, а коренной, с размаху ударившись о землю, сломал себе шею – вот почему еще загодя слез с коня форейтор.

Освобожденное от каната судно круто изменило курс и, повернувшись носом на север, пошло по инерции, пересекая реку.

Моряки называют этот смелый маневр «кантованием».

Тяжелое судно идет при «кантовании» без всяких усилий. Его гонит не пар, не ветер в парусах, не весла в руках гребцов и даже не течение, – напротив, оно ведь встречное, – лишь сила инерции заставляет судно идти вперед к противоположному берегу.

Этот сложный маневр, при котором надо было принимать в расчет силу инерции, расстояние до берега и встречное течение, сбавляющее ход судна, сделал бы честь даже самому опытному штурману, прошедшему курс судовождения. Но самоучка рулевой полагался лишь на собственный опыт.

С той минуты, как Тимар обрубил буксирный канат, все живое на судне было отдано в руки одного человека – рулевого. Тогда-то Янош Фабула и показал, на что он способен.

– Помоги нам, боже! – вымолвил он и налег всем туловищем на штурвал. Судно понеслось по заливу, у штурвала теперь должны были встать двое, но и они едва справлялись со встречной волной.

Тимар по-прежнему стоял на носу, измеряя лотом глубину русла. Одной рукой он держал шпагат с оловянным грузилом, другой молча показывал рулевому, сколько футов до дна.

– Помоги нам, боже!

Янош так хорошо знал здешние скалы, что мог на глаз определить поднявшийся уровень воды. Судно находилось в надежных руках. Если бы Фабула допустил хоть малейшую оплошность, если бы барка хотя бы на мгновенье замедлила ход и отклонилась от курса, она бы, подобно злополучной мельнице, оказалась вовлеченной в бездонную периградскую пучину, а прекрасная гречанка разделила бы судьбу белой кошки.

Барка благополучно миновала первые рескивальские пороги. Скверное это место, коварное: бег судна здесь замедляется – сила инерции на исходе, а пролив весь усеян острыми зубьями рифов.

Перегнувшись через борт, Тимея смотрела на прозрачную водную гладь. В набегавшей волне отчетливо виднелись рифы самых различных оттенков: зеленые, желтые, красноватые каменные глыбы как бы составляли огромную мозаику. Между рифами сновали серебристые стайки рыб с розовыми плавниками. Зрелище это восхищало Тимею.

На барке воцарилась глубокая тишина: все, кроме не ведавшей страха белолицей гречанки, понимали, что место, где они плывут, в любую минуту может стать для них кладбищем. Только промысел всевышнего мог спасти их от столкновения с подводной скалой.

Вскоре судно очутилось в заливе, образованном выстроившимися полукругом скалами. Старожилы называли этот залив «Стреляющим», может быть потому, что звуки разбивающихся о здешние скалы волн действительно напоминали непрерывную ружейную пальбу.

Главный рукав Дуная образовал здесь довольно глубокий бассейн, поэтому подводные рифы были не столь уж опасны. Сквозь зеленый полумрак проступали лишь смутные очертания огромных ленивых рыбин, почти недвижимо стоявших в воде. То были морские гости – белуги. Можно было увидеть и речного разбойника – огромную щуку, вспугивавшую своим появлением пестрый табор отдыхающих мелких рыбешек.

Тимея с удовольствием наблюдала за игрой обитателей подводного царства, глядя на них как бы с птичьего полета.

Очнулась она от того, что Тимар вдруг резко схватил ее за плечи, оторвал от борта, почти на руках перенес в каюту и с шумом захлопнул за нею дверь.

– Ох-хо-хо!! Берегись, – закричали в один голос все, кто был на судне.

Не в силах понять, что происходит и почему с ней так грубо обращаются, Тимея прильнула к окну каюты.

Барка, благополучно пройдя скалистым заливом, уже готовилась войти в румынский канал, но тут, у самого входа в него, ураганный ветер поднял высоченную волну. Преодоление этой последней трудности было самым грозным моментом в операции «salto-mortale».

Через оконце каюты Тимея видела Тимара, стоящего на носу судна с огромным багром в руках. Но уже в следующее мгновенье раздался оглушительный рев, и гигантская, словно гора, вся в пене, волна захлестнула барку. Зеленые брызги обдали окно каюты – Тимея закрыла глаза. Спустя минуту, когда она вновь открыла их, шкипера на носу корабля уже не было.

Снаружи донесся громкий крик. Тимея бросилась к выходу и на пороге столкнулась с отцом.

– Мы тонем? – спросила она.

– Нет. Судно спасено, но шкипера смыло волной.

Сообщение это не ошеломило Тимею, и хотя все произошло у нее на глазах, сердце ее даже не дрогнуло. Удивительное дело! При виде гибнущей в волнах белой кошки она пришла в отчаяние и не смогла сдержать слез, а теперь, когда река поглотила шкипера, она не выдавила из себя ни слова сочувствия.

Впрочем, что же тут странного? Ведь кошка так жалобно мяукала, взывая о помощи, а человек молчал, упрямо бросая вызов стихии. К тому же белая кошка – маленькое милое существо, а шкипер – дерзкий грубиян. И, наконец, бедная кошка была беззащитной, а шкипер – сильный и ловкий человек, наверняка сумеет постоять за себя в любой обстановке – на то он и мужчина!

Успешно совершив рискованный маневр, барка спокойно поплыла по каналу. Захватив багры, матросы бросились к шлюпке, чтобы поспешить на поиски Тимара. Эфтим, высоко подняв над головой мешочек со звонкими монетами, потрясал им, обещая большую награду за спасение шкипера. «Сто золотых тому, кто вытащит его живым из реки!» – кричал он.

– Придержите-ка свое золото, сударь! – послышался вдруг мужской голос с другого конца судна. – Я уже здесь.

По якорному канату на корму взбирался Тимар. Вот это человек! Такой нигде не пропадет!

Шкипер как ни в чем не бывало тут же отдал распоряжение трем матросам:

– Спустить шлюпку! Едем на берег!

– Переоденьтесь! – посоветовал ему Эфтим.

– Излишняя роскошь! – отвечал Тимар. – Сегодня придется еще не раз принять ванну. По крайней мере, больше не промокну. Надо спешить.

Последнюю фразу он сказал шепотом. У торговца беспокойно блеснули глаза.

Шкипер спрыгнул в лодку и направил ее к ближайшему причалу, где он надеялся достать тягло. Там он быстро подрядил восемьдесят волов, на барке тем временем приготовили новый буксирный канат, а затем впрягли волов. Не прошло и полутора часов, как «Святая Борбала» уже продолжала свой путь через Железные ворота, идя теперь вдоль левого берега.

Когда Тимар вернулся на судно, одежда на нем уже высохла. Барка, а с нею вместе груз, команда судна, Эфтим и Тимея были, можно сказать, дважды спасены от верной гибели. Своим спасением они были обязаны Тимару.

Собственно говоря, что ему до них? Ради чего он так старается, рискует жизнью? Ведь он всего-навсего рядовой шкипер, получает довольно скудное годовое жалованье; ему, по сути дела, абсолютно безразлично, чем гружен корабль: пшеницей ли, контрабандным ли табаком или настоящим жемчугом, – ведь ему все равно платят одинаково.

Именно так рассуждал про себя «чиститель» – здесь, в спокойных водах румынского канала, он вновь затеял с рулевым разговор, прерванный испытаниями, выпавшими на долю судна.

– Признайтесь, дружище, никогда еще мы не были так близко к преисподней, как нынче?

– Что верно, то верно, – отозвался Фабула.

– Какая же вам нужда испытывать судьбу и рисковать жизнью в день святого Михая?

– Гм… – буркнул Янош Фабула, на миг приложившись к своей фляге. – А какой куш вам положен за день работы?

– Двадцать крейцеров, – ответил чиновник.

– Какой же дьявол заставляет вас рисковать жизнью вместе с нами из-за двадцати несчастных крейцеров? Я вас вроде сюда не звал. А мне на сутки положен целый форинт, не считая харчей. Выходит, мне на сорок крейцеров больше смысла рисковать головой.

Чиновник покачал головой и откинул со лба капюшон, чтобы лучше слышать.

– Сдается мне, – сказал он, – что ваше судно бежит от турецкого корабля, который следует за нами по пятам. За «Святой Борбалой» – погоня.

– Кхы!.. – Рулевой закашлял так усердно, что совсем охрип и не в силах был издать ни звука.

Мое дело – сторона… – пожав плечами, сказал «чиститель», – я австрийский таможенник, и до турок мне нет никакого дела, но что я знаю, то знаю.

– Ну так узнайте же и то, чего не знаете! – пробасил Янош Фабула. – Да, нас преследует турецкая галера, из-за нее мы и следы запутываем, и этот чертов крюк проделываем. Суть в том, что белолицую красотку, которую вы видите там, у каюты, султан хочет забрать к себе в гарем. Но отец предпочел бежать с ней из Турции. Наше дело – помочь им ступить на венгерскую землю, где султан не вправе их преследовать. Теперь вы знаете все и больше ни о чем не спрашивайте. Лучше ступайте-ка к великомученице Борбале да взгляните, не загасило ли волной лампаду. Коль не горит лампада, зажгите ее снова да не забудьте, если вы истинный католик, спалить перед тем три вербных сережки.

«Чиститель» неохотно поднялся и, достав огниво, брюзгливо пробурчал:

– Я-то истинный католик, а вот про вас говорят, что вы католик лишь на корабле, а как ступите на землю, становитесь кальвинистом. На воде-то вы богу молитесь, а на суше только и слышишь от вас сквернословие. И еще говорят, что имя ваше – «Фабула» – по-латыни означает «сказка». Ну что ж, так и быть, на этот раз я поверю сказкам, которые услышал от вас…

– Вот это мудрые слова! А теперь ступай, ступай да не показывайся, пока не позову.

* * *

Двадцати четырем гребцам турецкого судна потребовалось битых три часа, чтобы подняться вверх по Дунаю от того места, где они впервые увидели перед собой «Святую Борбалу», до Периградского острова, разделявшего реку на два рукава. Скалистые вершины острова скрыли от турок весь дунайский бассейн. Преследователи не могли видеть, что происходило за скалами.

На подступах к острову турки увидели плавающие доски и бревна, выброшенные из пучины на поверхность реки. То были останки погибшей мельницы, но со стороны их трудно было отличить от корабельных снастей.

Миновав остров Периграда, турецкая галера вышла в открытые воды. Дунай просматривался теперь на расстоянии полутора миль. Ни единого судна не видно было ни на реке, ни у причалов. Лишь у самого берега полоскались на мелкой речной ряби крошечные рыбачьи лодки и плоскодонные суденышки.

Галера поднялась немного вверх по реке, держась середины, а затем пристала к берегу. Турки спросили у пограничной охраны, не проходило ли тут судно с грузом. Охрана уверяла, что за последнее время ни один корабль до этих мест не доходил.

Проплыв дальше, турки нагнали погонщиков лошадей, буксировавших «Святую Борбалу» до Периграды. Турецкий капитан допросил и их.

Погонщики оказались добрыми сербскими парнями. Уж они-то знали, как сбить турок со следа «Святой Борбалы». «Затянуло ее в периградскую пучину вместе с грузом и людьми, вон даже канат оборвало», – сказали они. Не дослушав сетований погонщиков, – кто, мол, теперь оплатит их труд, – турки отпустили их восвояси. (Впоследствии, под Оршовой, погонщики снова встретили «Святую Борбалу» и тянули ее дальше вверх по течению.) Турецкая галера развернулась и стала спускаться вниз по Дунаю.

Когда турки вновь проходили мимо Периграды, они заметили с борта судна пляшущую на волне доску. Доску эту вытащили на палубу и увидели запутавшийся на ней канат с небольшим железным якорем: доска была от мельничной лопасти.

Канат распутали и высвободили якорь, и тут-то стало видно выбитую на якоре большими буквами надпись: «Святая Борбала».

Теперь у турок не оставалось никаких сомнений относительно судьбы барки. Наверняка на судне оборвался буксирный канат, экипаж выбросил якорь, но тот не выдержал груза, судно занесло в стремнину, и вот останки судна плавают на поверхности, а останки людей покоятся на дне речном в глубокой могиле.

– О великий аллах, не идти же нам за ними следом!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю