Текст книги "Черные алмазы"

Автор книги: Мор Йокаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Жар, с которым Иван произнес эти слова, невольно заразил и графиню.

– Всякая страсть возвышенна, – отвечала Ангела. – В особенности созидающая и разрушающая. Я могу понять женщину, сопровождающую мужа на поле брани, могу понять и ту, что идет в бой вместе с любимым, хотя в нынешние времена само сражение довольно прозаично, грязно и лишено всякой романтичности. Но постичь героизм исследователя земли я не могу. Человек, разговаривающий с мертвыми камнями, напоминает мне превратившегося наполовину в камень князя Бадрула Будура, жена которого на его же глазах осчастливила раба. Меня восхищает тот, кто исследует бесконечные земные просторы. О! я могу понять супругу сэра Бейкера, которая вместе с мужем отправилась в пустыни Южной Африки, и у нее, как и у мужа, тоже было в руках ружье. Они вместе выносили одуряющий зной, вместе охотились на хищников, стояли рядом перед диким сарацином, королем разбойников, и там, где была бессильна рука мужа, побеждали глаза жены. Я могу вообразить себя в положении предоставленной самой себе в тропических джунглях женщины, которая держит на коленях голову раненого путешественника и тяжелыми ночами сторожит его со взведенным курком ружья, в местах, куда не ступала нога европейца, ищет бальзам для его ран, варит еду в пустыне на костре из верблюжьих экскрементов. С единственным мужчиной, для которого она единственная женщина, она гордо появляется среди десятка тысяч других женщин с сознанием, что во всей стране только она одна прекрасна, только она одна заслуживает звания женщины!

Снова наступила их очередь танцевать, и они прервали беседу.

Когда они вернулись на свое место, Ангела продолжила прерванную тему:

– Все, что я вам говорила, это вспышка трусливого тщеславия. Жалкое воображение! Ездить по стране, где женщина отличается от животного лишь тем, что ходит на двух ногах, где идеал красоты та, у которой продырявлена верхняя губа так, что, когда она смеется, сквозь дыру виден нос. Смешно! Гордиться тем, что ты всех прекраснее! Хвастаться верностью друг другу! Перед кем? Перед монстрами, чудовищами в империи страшилищ! Нет! Нет! Я смогла бы совершить и более смелые шаги. Если женщина по имени Кристиани одна проехала по степям азиатской России, то почему бы храбрым мужчине и женщине не пройти по проливу, не пробиться к теплому морю, которое открыл Кейн! Если бы у мужчины и женщины из Старого Света хватило отваги пристать к берегу страны Северного полюса! И там смело сказать людям страны Магнетизма: «Давайте состязаться! Мы красивее вас, мы сильнее вас, мы вернее и счастливее вас». Вот это было бы триумфом! Такое и я была бы способна совершить!

При этих словах в глазах Ангелы зажглись лучи Северной Авроры.

Иван отважился на смелое замечание.

– Графиня! Если ваша страсть – открывать неизведанные земли и вызывать жителей их на состязание, кто из нас лучше, вернее, кто достойнее любви, я могу предложить вам страну, которая лежит гораздо ближе.

– А именно?

– Венгрия.

– Ах! Разве мы не в ней находимся?

– Вы, графиня, нет. Вы у нас всего лишь гостья и о том, кто мы такие, ничего не знаете. Вам, графиня, нечего делать ни в Абиссинии, ни на полюсах, зато пред вами – новый мир, в котором созидающая страсть найдет что свершить.

Ангела, раскрыв веер, равнодушно обмахивалась им.

– Что я могу сделать! Разве я независима?

– Нет, но вы повелительница.

– Кем же я повелеваю?

– Графиня, вам стоит сказать слово, и венский зеленый дворец со всем, что в нем есть, переселится в Пешт. Здешнему нашему обществу необходим глава, который там живет сейчас в полном бездействии. Это ваш дед, который вас обожает. Одно ваше слово способно совершить поворот во всем нашем существовании. Одно ваше слово, и князь Тибальд переедет в Пешт.

Графиня Ангела резко захлопнула веер, опустила на колени руки и устремила сверкающий гневом взгляд на Ивана.

– Вам известно, что то, о чем вы сейчас упомянули, мне так отвратительно, что каждого, кто заговаривает об этом, я награждаю ненавистью?

– Известно, графиня.

– Чем же вызвана смелость, с которой, зная все, вы заводите об этом разговор?

– Могу сказать, графиня. Вашу и мою семью соединяют старинные связи.

– О! Это что-то новое. Никогда не cлыхала.

– Верю! В то самое время, когда один из ваших предков был кардиналом, мой предок был патакским пастором. Не стану объяснять вам, графиня, разницу между ними. Эта разница в конце концов стала причиной того, что кардинал отправил патакского пастора на галеры. Ему стоило сказать лишь одно слово, которого требовал кардинал, и он был бы освобожден! Это слово «abrenuncio».[124]124
  «Отрекаюсь» (лат.).


[Закрыть] Он его не произнес. Когда его заковывали в железо, ибо рабов на галерах приковывали к скамьям цепями, ваш предок, кардинал, сначала метал гневные молнии, а потом со слезами на глазах умолял пастора сказать это слово «abrenuncio». Мой предок отказался. «Non abrenuncio».[125]125
  «Не отрекаюсь» (лат.).


[Закрыть] Сейчас и в меня мечут такие же молнии, графиня, и я повторяю те же слова: «Non abrenuncio». Вот какая связь между двумя нашими семьями. Вы поступите со мной так же, как кардинал с моим предком?

Графиня Ангела, сжав в кулаке смятый веер и широко раскрыв глаза, яростно стиснула свои прекрасные жемчужные зубы и прошептала:

– Жаль, что прошли те времена! Будь я на месте моего предка, я приказала бы забить вам под ногти раскаленные гвозди!

Услышав ее ответ, Иван громко рассмеялся. Минутой позже рассмеялась и графиня Ангела.

Это было смело – смеяться прямо в сверкающие злостью глаза, однако это было хорошим ответом на ее гнев. Сама графиня нашла, что тут есть над чем посмеяться.

Потом она строптиво отвернулась и села.

Иван оставался возле нее.

Тем и хорош котильон, даже венгерский, что, если и захочешь, нельзя оставить друг друга. В это время к Ивану подошел молодой джентльмен, из тех, что обычно молча стоят возле карточных столов, и шепнул ему:

– Эдэн просил передать, чтоб ты вернулся. Он проиграл все деньги, которые ты ему оставил.

– И хорошо сделал, – ответил Иван, вынимая из кармана бумажник и протягивая его молодому джентльмену. – Передай ему, будь любезен, пусть и эти проигрывает.

А сам остался возле Ангелы.

Она даже не повернула к нему головы.

А котильон все продолжался. Распорядитель танцев граф Геза хотел показать, что в венгерский котильон можно ввести все фигуры вальса, и эта демонстрация потребовала около двух часов. Иван выдержал до конца.

Ангела больше не сказала ему ни слова.

Когда подходила их очередь танцевать, она опускала ему на плечо голову, брала его руку, дыхание ее касалось его лица; когда они возвращались на место, она садилась и отворачивалась от него.

Котильон окончился, появился граф Эдэн и сообщил Ивану, что столь долгий танец стоил ему ровно тысячу форинтов. Иван пожал плечами.

А Эдэн спросил у своей прелестной сестры:

– Ты, как видно, совсем присвоила себе магнетического рыцаря?

Ангела досадливо передернула красивыми плечами.

– Ах! Этот человек мне в тягость!

После слов «этот человек мне в тягость» отношение общества к Ивану совершенно изменилось.

Магнетического рыцаря сразу стали считать не веселым малым, а назойливым парвеню.

Ангела не сказала больше ни слова, но этого было достаточно, чтобы все сделали выводы.

Некоторые люди низкого происхождения часто без всякого основания с тщеславным самодовольством неверно понимают снисходительность и милость высокопоставленных и титулованных особ. Таких невеж необходимо наказывать. Дерзкие мечты не для них.

Иван был причислен к разряду подобных невеж.

Смешной человек, не сумевший понять, что ему, доморощенному ученому, досталась всего лишь подачка от знатной дамы-патриотки, и возомнивший себя равным ей.

Он должен отсюда убраться.

Для этого достаточно фразы графини Ангелы: «Этот человек мне в тягость!»

И он отсюда уберется!

Первый способ убрать такого человека заключается в том, чтобы выставить его в смешном виде. Для этого есть много приемов. Преследуемый начинает замечать, что его не оставляют в покое, подчеркивают его слабости, постоянно ставят его под беспощадный огонь критики. В глаза над ним не смеются, наоборот, его хвалят, но по тому, как это делается, он понимает, что над ним издеваются. Обнаруживается, что в этом кругу у него нет ни одного друга. Никто его не обижает, не оскорбляет, но особая, непостижимая для непосвященных манера шутить дает ему понять, если он не глуп, что пора ему забирать свою шляпу и отправляться восвояси.

Так произошло и с Иваном. Его новые знакомые весьма прилежно штудировали второй том «Дон-Кихота» и в своем кругу не раз острили, намекая на события на острове Баратария.

Однако Иван все это принимал совершенно хладнокровно, серьезно относясь к тому, что было сказано в шутку.

Так, его уговорили принять участие в любительском спектакле, поставленном членами высшего общества, a vista[126]126
  Здесь: без подготовки (итал.).


[Закрыть] спеть партию короля из «Эрнани». Он согласился. Спел. У него оказался прекрасный бас. Пение его было далеко от совершенства, но голос вызвал изумление. Эльвиру пела Ангела, Эрнани – маркграф Салиста. Король остался победителем. Маркграф сказал: «Черт меня побери, если этот человек не был когда-то комедиантом!»

В другой раз его пригласили поохотиться на лисиц. Имение графа Иштвана с роскошным охотничьим замком находилось в нескольких часах езды от Пешта. На весенний гон там собиралась элита чуть ли не всей страны. Ивана нарочно пригласили на эту охоту и отобрали для него из конюшни графа Иштвана самого горячего арабского жеребца.

Вот теперь-то они полюбуются на ученого клоуна! Книжный червь в седле! Да еще на коне, который сам выбирает себе седоков! Однако потеха и тут не удалась. Иван, как влитой, сидел на специально для него подобранном чистокровном коне.

Маркграф Салиста, увидев, как он сидит в седле, давая шпоры коню, сказал: «Пропади я пропадом, если этот человек не был когда-то гусаром!»

Н-да, разве можно в наше сумасшедшее время знать, кто кем и когда был!

В первой лисьей охоте в имении графа Иштвана приняла участие и графиня Ангела.

Она превосходно держалась на лошади. Сидела в седле, как в кресле у себя дома.

В гоньбе участвовало десять всадников. Легавым удалось поднять из зарослей лисицу, и охотники поскакали за ней.

Выгнанная из кустов лиса кинулась к склону горы, инстинкт подсказал ей, где находится овраг, по дну которого течет быстрый горный поток; там она думала спастись, отыскав какую-нибудь пустующую лисью нору. По крайней мере, от всадников отделается, они не станут преследовать ее по камням, а в худшем случае она взбежит наверх, где никого нет, и так или иначе перехитрит охотников.

Шансы спастись у лисы были. Если легавые выгонят ее из оврага, она помчится по его правой стороне, а преследователи останутся на левой.

– Вперед! – отважно воскликнула графиня Ангела, лестнула своего коня и заставила его перепрыгнуть овраг.

Рискованная шутка! Интересно, кто за ней последует?

Оказавшись на другой стороне оврага, графиня оглянулась: за ней поспешил один Иван.

Легавые мчались низом вдоль ручья, большинство охотников скакало верхом по левому склону.

В этот момент Ангела не думала о спутниках, так же как и они о ней. Важнее всего для каждого была лисица.

Графиня галопом неслась по краю головокружительного обрыва, несколько раз ей удалось снова загнать в овраг стремившуюся вырваться из окружения лису, но внезапно та, найдя лазейку, выскочила на левый берег и, опередив охотников, свернула в заросли, из которых ее выгнали.

За ней! «Ого-го-го!» – прозвучало вскоре вдали, и кустарник скрыл всадников от графини.

Тогда и графиня повернула коня обратно, она решила ехать прямо через свежую просеку, чтобы скорее присоединиться к обществу.

Ей было безразлично, следует за ней кто-нибудь или нет.

Но когда она добралась до просеки, наперерез лошади вдруг выскочил заяц, конь испугался, прянул в сторону, и графиня вылетела из седла.

При падении длинный шлейф ее амазонки зацепился за наколенник стремени, соединенный с лукой седла, и Ангела оказалась привязанной к испуганному коню. Голова графини повисла над землей, волосы ее рассыпались. Перепуганный конь метнулся к просеке; если он понесет туда всадницу, голова Ангелы неминуемо будет разбита о торчащие пни.

Иван мгновенно очутился рядом и остановил лошадь.

Потом освободил всадницу.

Ангела была в обмороке.

Иван положил ее на мягкую траву, прислонив голову к стволу покрытого мхом дерева. При падении с корсажа графини отлетели три малахитовые пуговицы и полы корсажа предательски распахнулись. Иван вынул из галстука булавку и аккуратно заколол корсаж Ангелы.

Когда Ангела пришла в себя, она была одна, две лошади стояли привязанные за уздечку к стволу дерева. Издалека, со стороны оврага приближался мужчина, освещенный заходящим солнцем. Это был Иван, он нес для графини в охотничьем роге воду из ручья.

Не ожидая, пока он подойдет, Ангела встала. Иван подошел и предложил ей воды.

– Благодарю. Я хорошо себя чувствую, – сказала графиня.

Иван выплеснул воду из рога за спину.

– Все же, быть может, лучше вернуться в замок, графиня?

– Я так и сделаю.

– Замок тут неподалеку. Я знаю короткую дорогу через лес. Лошадей мы поведем за собой.

– Хорошо.

И они двинулись, ведя под уздцы коней.

Лицо графини запылало, когда, взглянув на грудь, она узнала булавку, придерживающую на груди корсаж.

Ангела промолчала.

Они добрались до леса, пошли под тенью развесистых деревьев, и тогда Ангела неожиданно обратилась к Ивану.

– Вы знаете историю Джульетты Гонзаги?

– Нет, графиня.

– Она была владелицей Фонди. Барбаросса ночью напал на Фонди, чтобы похитить Джульетту Гонзагу. Один благородный рыцарь опередил разбойника и спас маркграфиню. Она вскочила с постели и, как была, босиком бежала. Знаете, как она отблагодарила своего спасителя?

– Как?

– Вонзила ему в сердце первый попавшийся ей под руку кинжал.

– Дама была права, – ответил Иван. – Рыцарь не должен был смотреть на ее обнаженные ноги.

– А он? – спросила Ангела.

– Его несчастье заключалось в том, что ему слишком повезло.

Незначительные niaiseries[127]127
  Пустяки (фр.).


[Закрыть]

Лису все же затравили. Из глубины леса послышалось торжествующее улюлюканье, вслед за ним прозвучал сигнал рога, созывавшего охотников, которые разъехались в разные стороны. Графиня Ангела со своим спутником к тому времени добралась уже до опушки леса; Иван протрубил в рог, давая знать, что та, кого ищут, уже на пути к дому.

Они вернулись в замок на четверть часа раньше, чем остальные охотники.

Графиня Ангела и Иван не видели друг друга до ужина. Господа охотники делились впечатлениями, а дамы занимались туалетом.

Графиня Ангела рассказала тетке о своем приключении. Она никогда не лгала. Этот плебейский порок был ей чужд. Если она не желала о чем-нибудь говорить, то молчала, но никогда не говорила ничего, кроме правды.

Интересно, расскажет ли Иван в мужском обществе о том, что произошло? Мужчины очень любят позабавиться подобными aventures.[128]128
  Приключениями (франц.).


[Закрыть] Как не воспользоваться такой удачной темой? Спасенная повелительница! Растерявшаяся красавица!

Гостям, собравшимся к ужину, бросилось в глаза, что графиня Ангела держится несколько скованно и взгляд ее избегает Ивана. Она была в черном платье, необычно бледна и очень молчалива.

Мысленно она задавала себе вопрос: неужели охотники знают все, что известно Ивану?

Господа прилагали все силы, чтобы ее развлечь. Они рассказывали, с каким азартом гнались за лисой, которая чуть было не удрала, и как им все же удалось затравить ее. Жалели, что графиня не присутствовала при этом, задержавшись на другой стороне оврага; впрочем, ей и в самом деле лучше было вернуться домой, чем ковылять верхом по свежей вырубке. Тут недолго и до несчастья.

Никто не упоминал о том, что с ней действительно произошло. Но ведь эти искушенные кавалеры так умеют притворяться, что верить их неосведомленности нельзя.

Убедил графиню Ангелу в том, что Иван никому не рассказал о происшествии, ее двоюродный брат Эдэн.

– Тебя Беренд проводил до дому? (Они уже не называли его магнетическим рыцарем, не шутили с ним.) – Да.

– Тебе было неприятно его общество?

– С чего ты взял? – резко спросила Ангела.

– Я сужу по поведению Ивана. С тех пор как мы вернулись, из него слова не вытянешь. Он не вмешивается в общий разговор. Как-то стеснен. А теперь старается не смотреть на тебя. Вероятно, ему хочется поскорее отсюда уехать. Я угадал?

– Угадал.

– Помочь ему в этом?

– Я не возражаю. Но только без грубостей.

– Как ты могла подумать? У меня есть очень ловкий план.

– Я хочу знать, что это за план. Я не сержусь на этого человека, но его присутствие меня тяготит. Я не желаю, чтобы кто-нибудь даже пальцем его тронул, но мне хотелось бы, чтоб он уже был где-нибудь на полюсе.

– Хорошо, я раскрою тебе свой план. Беренд человек ученый, философ. О многих обычаях у него совсем иные понятия, чем у людей нашего круга. Особое отвращение он питает к дуэли. Ну-ну, прошу тебя, не криви свое красивое личико! Не о Беренде речь. Его никто не станет вызывать. Это было бы слишком грубой шуткой. Мы сделаем так: сегодня вечером после ужина я поссорюсь с Салистой из-за какой-либо niaiserie и вызову его на дуэль. Одним секундантом я выберу Беренда, другим Гезу. Если Беренд откажется, ему придется сразу покинуть наше общество, и все отношения с ним будут порваны. Если же он согласится, то четыре секунданта, договариваясь об условиях дуэли, заспорят между собой, a conventionatus[129]129
  Соответственно обычаю (лат.).


[Закрыть] последствием спора будет то, что и они вызовут друг друга. А тогда мой ученый наверняка уложит свои вещи, поблагодарит за любезность и дружбу и отправится восвояси варить воздух. Видишь ли, я считаю, что даже философ, если его сильно оскорбят, может воскликнуть: к барьеру! Но чтобы согласиться на дуэль только ради соблюдения пустого этикета, принятого в обществе, надо быть прирожденным джентльменом.

– А если он все же пойдет на это?

– Тогда мой план провалится. Устроим суд чести, который вынесет решение, что никакого оскорбления не было, причин для драки нет, и таким образом dramoletta[130]130
  Маленькая драма (итал.).


[Закрыть] окончится.

Ангела пожала плечами.

– Я не возражаю, делайте с ним, что хотите. Но будьте осторожны! У этого человека острые зубы. «La mord!».[131]131
  «Он кусается!» (франц.)


[Закрыть]

– Положись на меня.

За ужином во время беседы господа намеренно завели разговор о дуэли, чтобы еще больше успокоить Ангелу, продемонстрировав ей особые взгляды Ивана на этот счет. Поводом им послужила самая свежая новость: дуэль, в которой из-за незначительной niaiserie поплатился жизнью единственный отпрыск аристократической семьи.

– Я считаю дуэль не только грехом, но более того, серьезным пороком нашей общественной жизни! – сказал Иван. – Да и вообще любое дело, где оружие подменяет суд божий, в действительности – просто отрицание бога. «Тe deum», который распевает победившая сторона, потому что ей удалось перестрелять больше людей, чем той, что потерпела поражение, просто кощунство. Но восстанавливать задетую честь, берясь за оружие, – это еще хуже, ибо тогда убивают истину. Тот, кто говорит нам в глаза о наших недостатках, – наш благожелатель, а каноны общества обязывают нас убивать этого благожелателя. Другого выбора тут нет: либо улыбаться друг другу, либо стрелять друг в друга. Говорить комплименты, либо драться. Граф Эдэн поддержал спор.

– Я придерживаюсь противоположных взглядов. Вот если бы общество не возвело дуэль в закон, тогда это было бы отрицанием бога. В том, что один человек рождается слабым, а другой мускулистым и сильным, не виноват никто, кроме создателя. Поэтому в условиях цивилизации тот, кто сильнее, делал бы своим рабом того, кто слабее: он мог бы давать ему пощечины, оскорблять действием и по закону платить компенсацию от пяти до ста форинтов, в соответствии с тяжестью нанесенного оскорбления. Пропасть между человеческой и божьей справедливостью заполняет свинцовая пуля, которая делает слабого равным сильному. Эта пуля не судья, так как частенько решает спор несправедливо, но она – закон, уважая который, жестокость и просвещение могут ужиться друг с другом.

– В том-то и заключается порок общества, что это так, – ответил Иван. – Какое-то ложное чувство чести диктует вам особый закон. Обществу следовало бы не устанавливать для себя особые законы, а придерживаться тех, что записаны в кодексах, обязательных и для бедных и для богатых. Если сейчас в обществе кого-то ударят по лицу и он не потребует удовлетворения с оружием в руках, общество изгонит его из своей среды, не правда ли? Между тем этот принцип следовало бы исповедовать наоборот и изгонять того, кто нанес оскорбление; тогда судьей стало бы само общество, а не глупая пуля.

– Все это хорошо в теории, милый друг, но представь-ка себя в таком положении, когда хочешь не хочешь, а вынужден браться за оружие.

– Я не могу представить себя в таком положении, – возразил Иван. – Намеренно я никого серьезно не оскорблю. А если это случится помимо моей воли, у меня хватит здравого смысла попросить у обиженного прощения. Оскорбить свою честь я никому не дам повода, а если кто-то все же обидит меня, я буду апеллировать ко всем тем, кто знает меня, и горе мне, если этот форум меня не оправдает.

– А если оскорбят кого-нибудь, кто тебе дорог?

– У меня нет никого, кто был бы мне дорог.

Тем самым нить спора была оборвана.

Но как бы не так: нет никого!

Сразу же после ужина, еще за столом, маркграф Салиста доказал Ивану, что и у него кто-то есть.

Салиста начал рассказывать графине Ангеле о революционном походе и отчаянно хвастаться. Он был в то время лейтенантом кирасирского полка. Скольких гусар он истребил! С двадцатью товарищами он гнал от Ишасега целый гусарский полк Лехеля, а у древнего Сени уложил до последнего человека всех гусар императора Вильгельма.

Лицо Ивана не дрогнуло, хотя даже Ангела сочла чрезмерным хвастовство маркграфа и подобное поношение венгерского оружия; поглядев прямо в глаза Ивану, она спросила:

– Неужели все это правда?

Иван пожал плечами.

– Откуда мне, бедному, живущему под землей шахтеру, знать, что творится на поверхности славной земли?

Ангела за него успокоилась. Ведь он философ. Не стоит бояться, что он разгорячится.

Когда после ужина общество рассеялось, графиня Теуделинда, граф Иштван и несколько приглашенных в гости дам отправились в зал; красивая луна светила через балконную дверь, и, пока графиня Теуделинда играла на фортепьяно, Ангела на минуту подошла к Ивану.

– Я возвращаю вам булавку, – сказала она. – Народная примета гласит, что добрым друзьям нельзя дарить острые и режущие предметы, потому что это ведет к ссоре.

– Но примета также утверждает, – сказал Иван, – что есть противоядие, которое разрушает злое колдовство. И тому, кто дарит, и тому, кто принимает подарок, надо при этом рассмеяться.

– А! Значит, вы поэтому смеялись, когда мне захотелось всадить вам под ногти раскаленные гвозди? Ну, заберите свою булавку, и улыбнемся из суеверия.

И они улыбнулись друг другу из суеверия.

Потом графиня Ангела вышла на балкон держать совет с теплым майским вечерним ветерком.

Граф Эдэн обещал ей еще сегодня сообщить о том, как развивается придуманная им шутка.

Великосветское общество бодрствовало долго, ведь для него ночь – это жизнь.

Луна уже зашла за верхушки тополей, когда Ангела услышала шаги графа Эдэна, направлявшегося из зала на балкон.

В зале все еще звучало фортепьяно, они могли поговорить наедине.

– Ну, что там было? – спросила Ангела.

– Ничего не скажешь, хорошую кашу мы заварили из пустяков, – вздохнув с досадой, сказал граф Эдэн.

– А что случилось?

– Послушай, я не должен об этом говорить, но положение таково, что я не могу скрыть его от тебя. Мы сделали так, как я говорил. Пришли в зал, где беседуют мужчины, начали шутить. Кто-то заговорил о том, как мило с твоей стороны, что ты приехала в Венгрию.

– А! Это было глупо! – гневно вскричала Ангела.

– Знаю, что глупо. Теперь-то уж и я знаю. После того как беда случится, сразу умнеешь.

– Зачем вы впутали мое имя? Я тебе этого не разрешала.

– Это верно, но в мужском обществе есть скверная привычка не спрашивать у интересной дамы, можно о ней разговаривать или нет. Именно мне, твоему двоюродному брату, была предназначена роль заступника. Я должен был запретить распространять всякие слухи, связанные с твоим именем. И когда маркграф Салиста сказал бы, что знает, ради чьих прекрасных глаз ты теперь живешь здесь, я должен был запротестовать, и из-за этого мы должны были поссориться.

– Ах! Какое глупое ребячество! – сказала Ангела, дрожа от гнева.

– Да, кабы все это окончилось бы глупым ребячеством! Хотя я заранее предупредил тебя, что мы готовим пустяковую niaiserie и ты ответила: хорошо. Но все вышло не так, как мы задумали. Беренд сидел напротив Салисты у шахматного столика. Салиста прислонился к камину. Когда Салиста сказал: «Я знаю, чьи глаза выманили нашу красавицу из Вены», – прежде, чем я успел ответить, Беренд опередил меня и неожиданно бросил: «Это ложь!»

– Ах! – вскричала Ангела, и по нервам ее пробежал электрический ток.

– Пораженные, мы вскочили. Скверно обернулась шутка! Салиста побледнел. На это он не рассчитывал. «Сударь, – сказал он Беренду, – возьмите свои слова обратно. Это го мне никто никогда в жизни не говорил».

– А Беренд? – спросила Ангела, хватая графа Эдэна за руку.

– Беренд встал из-за стола и спокойным, холодным тоном произнес: «Возможно, до сих пор вы никогда не давали для этого повода, но теперь вы солгали!» И медленно вышел из комнаты.

Эдэну казалось, что пальцы графини Ангелы вот-вот сломают ему руку. Видно, Ангела подумала, будто о ней сказали что-то гадкое, потому-то Беренд так и возмутился.

– Я сразу побежал за ним, чтобы уладить по-хорошему так неудачно обернувшееся дело. В коридоре я его догнал. Он остановился и с полнейшим самообладанием сказал: «Дорогой друг! Что за этим следует, ты знаешь. Прошу тебя, пригласи от моего имени графа Гезу, будьте моими секундантами. О своем решении сообщите мне. Остальное ваше дело». Таким образом он навязал мне роль, предназначенную ему, и теперь я его секундант, а драться будет он. Я решил прижать его в угол. Потребовал ответить, что дает ему право бросать кому-то перчатку из-за графини Ангелы. И он ответил: «Долг каждого джентльмена встать на защиту дамы, чьим гостем он является». Ответ был абсолютно корректным с точки зрения «рыцарства», но в корне отличался от философских воззрений того, кто говорил: «У меня нет никого, из-за кого бы я стал драться».

Ангела рухнула в кресло.

– О, какую ужасную глупость мы все совершили! Нет! Эта дуэль не должна состояться! Я ему запрещу.

– Хотел бы я знать, каким образом ты ему запретишь!

– Я хочу сейчас же поговорить с Берендом.

– Говорить с ним ты уже не сможешь. Оставив меня, он тотчас попросил запрягать. Слышишь, выкатывают коляски? И Геза уже вышел, а сейчас и мы четверо поедем вслед за ним. Такое дело не решают в чужом доме. Это только на сцене так бывает. Стороны должны ожидать у себя дома, пока мы договоримся.

– Но боже мой! Я не хочу, чтоб это произошло! Я скажу дяде Иштвану.

– Для того я и рассказал тебе все, чтобы ты объяснила ему, почему мы уехали, и заранее могу сказать, что он ответит: «Надо, чтобы инцидент завершился как можно тише и скорее, не следует его обострять. Главное, чтобы хватило ума у секундантов».

– Какое это имеет значение?

– В наших силах в какой-то степени смягчить или сделать более жесткими условия поединка. Мы постараемся их смягчить. При изложении мотивов дуэли твое имя упомянуто не будет. Беренд скажет, что он назвал «ложью» бахвальство Салисты, поношение им венгерского оружия. Это удовлетворит обе стороны. Ты ни во что не будешь замешана.

– Не обо мне речь! А о том, что из-за меня кого-нибудь могут убить.

– На этот счет будь спокойна. У секундантов ума хватит. Мы поставим противников к барьеру на расстоянии тридцати шагов, дадим казенные солдатские пистолеты; если стрелять из них даже с расстояния в сажень, пуля пролетит на пядь мимо цели. Мы поставим условие целиться не больше минуты. И не сомневайся, будь они оба величиной даже со слона и такими стрелками, как Робин Гуд, стреляй они непрерывно в течение часа, все равно им не попасть друг в друга. Я только прошу тебя вести себя разумно. Когда ты выйдешь замуж, такие инциденты не раз будут случаться из-за твоих прекрасных глаз. Я слышу стук моей коляски, мне надо спешить, на рассвете нам нужно все закончить.

И граф Эдэн удалился.

Эта незначительная niaiserie испортила обществу все развлечение, сорвала спортивный сезон. Общество сразу лишилось шестерых мужчин, и это сделало бессмысленным пребывание в замке остальных гостей. Все решили на следующий день рано утром возвратиться в Пешт.

Эта ночь для многих прошла беспокойно.

Компаньонка Ангелы, которая спала с графиней в одной комнате, рассказывала, что та поднималась раз шесть за ночь, зажигала свечу, говоря, что утро уже наступило и пора готовиться в путь. Видно, сон ее был очень тревожным.

На другой день в десять утра не только гости, но и сама графиня Теуделинда со всеми домочадцами уже были в Пеште.

Графиня Ангела беспокойно ходила взад и вперед по комнате.

В одиннадцать часов ей доложили, что приехал граф Эдэн. Она попросила, чтоб он зашел к ней.

Бледный, недовольный, расстроенный Эдэн вошел в комнату Ангелы, которая пыталась прочесть по его лицу, что произошло.

– Ну, что там? – спросила Ангела. – Несчастье?

– Никакого несчастья не случилось, – кисло ответил Эдэн. – Но дело обстоит значительно хуже, чем вчера.

– Дуэль состоялась?

– И да, и нет. Состоялась, но не совсем.

– Ну, уж этого я вовсе не понимаю!

– Я и сам некоторое время не понимал. Дуэль, которая состоялась, но не совсем. Для меня это тоже ново. Если хочешь, я тебе расскажу, как было дело.

– Очень тебя прошу.

– Ну так вот, сегодня в шесть утра, как и договорились, я явился к Беренду, чтобы отправиться с ним к месту дуэли. Геза с врачом поехали вперед. Мы условились, что у хутора Ласловски стороны встретятся, а оттуда направятся в экипажах в Липотмезе, где мы назначили место поединка. Иван Беренд уже ждал меня.

– В каком он был настроении?

– В необычайно шутливом. Всю дорогу рассказывал анекдоты. В ту же минуту, как мы подъехали к хутору Ласловски, из коляски вылез и Салиста. Иван, приподняв шапку, пожелал ему доброго утра. Может быть, он не знал, что так не принято. Перед дуэлью противники не здороваются. Салиста не ответил на приветствие. Хотя раз уж Беренд отступил от обычая, Салисте надо было последовать его примеру. Затем мы поехали в Липотмезе, там сошли и пешком направились в лес. Дойдя до подходящей полянки, мы, следуя правилам, предложили противникам помириться, на что последовал молчаливый отказ с обеих сторон. Мы отмерили тридцать шагов, обозначили барьер носовыми платками и зарядили пистолеты. Они оба тащили соломинку, чтобы определить, кому где стоять, потом заняли места, и мы вложили им в руки пистолеты. Хлопком дали знать, что можно начинать, Салиста сделал два шага вперед и выстрелил. Как я и думал, он промахнулся. И тогда глухо прозвучал голос Ивана: «К барьеру!» Салиста прошел вперед до белого носового платка, а Иван к своему барьеру. Дойдя до него, он сказал Салисте: «Вы не ответили мне на приветствие, а раз уж я приподнял шапку, вам следовало поступить так же». За полминуты, в течение которых он целился, мы убедились, что вытянутая рука его не дрожит. Пистолет прогремел, и мы увидели, что Салиста стоит с непокрытой головой. Гусарский кивер отлетел назад на две сажени, золотая кокарда была с него сорвана.