Текст книги "Черные алмазы"

Автор книги: Мор Йокаи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

Тот, кто делает деньги

Через две недели после того, как Иван послал объявление в зарубежные газеты, в субботу утром к нему пришел Петер и доложил, что прибыли два незнакомых господина, которые хотят осмотреть шахту. Вероятно, это иностранцы, потому что они говорят между собой по-французски. Петер еще со времен морской службы немного понимал французский язык.

– Сейчас я освобожусь, – сказал Иван, осторожно процеживая через войлочную воронку какую-то зеленоватую жидкость. – А пока приготовь для них шахтерскую одежду. В штольне не место модным туалетам.

Все уже сделано, ждут только вас.

– Иду. А как твои дела? – спросил Иван по дороге к шахте.

– С женитьбой? Все в порядке. Завтра третье оглашение.

– А когда венчаетесь?

– Сейчас рождественский пост, а в пост свадьбы запрещены, так что венчаться будем в первое воскресенье после крещенья. А за это время я немного денег подкоплю. Когда женишься, нужно, чтобы в доме и деревянная и глиняная посуда была, да и жиров маленько запасти надо на зиму.

– Разве ты никогда ничего не откладывал?

– Что вы, хозяин! У меня уж было однажды сто пятьдесят форинтов. Кусок ото рта отрывал. От табака даже отказался, по десяточке откладывал. Но тут принес черт рекрутскую комиссию, вот все мои сто пятьдесят форинтов и ухнули – сунул в лапу фельдшеру, чтоб он мне свидетельство выдал – непригоден, мол, к военной службе по причине косоглазия. Я, изволите знать, коли захочу, могу по нескольку минут глазами косить. Так меня и освободили от рекрутчины. Плакали мои сто пятьдесят форинтов! Я и во время венчанья косить буду: поп-то венчает лишь тех, кто к военной службе не годен. Так повелел господь на горе Синай.

– Ладно, Петер. Я тебе помогу, дам немного денег.

– Спасибо! Но я вперед брать не люблю: это вроде как в полдень съесть то, что на ужин оставлено.

Разговаривая, они подошли к двум ожидавшим их мужчинам.

– А! Это ты, Феликс? – воскликнул Иван, узнав в одном из них старого знакомого, и сердечно пожал ему руку.

Старый знакомый, которого Иван назвал Феликсом, был, вероятно, одних с ним лет; невзирая на шахтерскую робу, надетую поверх элегантного сюртука, его тонкое лицо, черные артистически закрученные усы, французская козья бородка, синие, полные огня глаза выдавали светского льва; уже по одной лишь посадке головы можно было заключить, что он – барин! Когда он заговорил, голос у него оказался удивительно нежным, как у женщины, и звонким, как у ватиканского певчего.

В первую же минуту встречи Феликс поспешил прийти на помощь старому другу, сразу заговорив о щепетильном для обоих вопросе.

– Извини, что не остановился у тебя. Ты человек трудовой, я делец. Ты живешь не в праздности, и я путешествую не ради развлечений. И потом в твоем шахтерском поселке вполне приличный постоялый двор. Вот позволь представить тебе моего спутника горного инженера господина Густава Ронэ.

Иван почувствовал себя обязанным Феликсу за то, что он не воспользовался его гостеприимством. Правда, в его доме было достаточно оставшегося от былых времен постельного белья, которое годами лежало без употребления; пожалуй, и печку можно было бы затопить в какой-нибудь из комнат, где никто никогда не обитал; но главное, если б ему пришлось вдруг принять у себя гостей, весь его жизненный уклад был бы нарушен. А такой беды он даже представить себе не мог!

– Это верно, – откровенно признался он, – мой дом не приспособлен для приема гостей, но постоялый двор в поселке тоже принадлежит мне, и я буду счастлив видеть вас там своими гостями.

– Принимаем твое предложение, – с легкостью согласился Феликс, – тем более, что мы прибыли сюда в твоих интересах и по твоему приглашению. На днях я прочел в газете объявление о том, что ты ищешь управляющего шахтой.

– Да, – сказал Иван, выжидательно переводя взгляд с одного господина на другого.

– Ну, я-то за это не возьмусь, я в этом не разбираюсь, – смеясь, сказал Феликс. – Но вот мой спутник господин Ронэ готов с тобой договориться, если найдет, что работа ему под силу. Господин Ронэ – мой старый знакомый, человек он весьма знающий, вырос на шахтах Крезо.

Густав Ронэ и вообще-то не отличался многословием, а в данном случае и причины на то имелись: ведь он первый раз в жизни слышал язык, на котором изъяснялись два других господина. У него была невысокая, сухощавая фигура, лицо землистого цвета с острым профилем и непомерно длинной козлиной бородкой.

– Я очень тебе благодарен за дружеское содействие, – сказал Иван, а затем, обратившись к господину Ронэ на чистейшем французском языке, заявил, что будет рад подробно ознакомить его с шахтой и поселком.

Они вместе спустились в шахту. И пробыли там до полудня. Два специалиста устроили друг другу экзамен. Господин Ронэ Ивану, а Иван господину Ронэ. Каждый из них удостоверился, что другой хорошо разбирается в деле. Относительно некоторых мероприятий мнения их разошлись, и они долго спорили, сравнивая преимущества старых и новых методов, но оба убедились, что ни один из них в этой области не может сказать другому ничего нового.

О знаниях и опыте господина Ронэ лучше всего свидетельствовало то, что еще до ознакомления с профильной картой Ивановой шахты, он сумел на глаз определить направление пластов, сказал, какова кубатура шахты и где расположены залежи угля за пределами владения Беренда. Его приблизительные данные чуть ли не до мелочей совпали с действительными.

А что касается качества угля, господин инженер нашел, что он относится к числу лучших.

В полдень они отправились на постоялый двор обедать, предварительно помывшись и переодевшись. Прогулка по угольной шахте – развлечение не из чистых.

Знакомство с коксовальными установками было отложено на послеобеденное время, а с заводом – на вечер.

Когда они вернулись с завода, коляска остановилась у дома Беренда; Феликс зашел к Ивану, а господин Ронэ отправился на постоялый двор.

Иван ввел старого друга в кабинет, где царил удивительный беспорядок, усадил Феликса на стул, который ему как-то удалось освободить от груды книг, и предложил прикурить сигару от химической горелки.

– Ты всегда был великим исследователем, Иван, в школе ты был первым среди нас в науках; я же только дилетант. Скажи откровенно: сколько чистого дохода приносит тебе твоя шахта, на которую ты расходуешь столько знаний, упорства и физического труда?

– Десять тысяч форинтов в год.

– Иными словами, ровно ничего. Ведь ты и директор, и управляющий, и кассир, и горный инженер, и секретарь, и счетовод, и экспедитор. Следовательно, ты зарабатываешь довольно мало – в сущности, столько, сколько платил бы своим служащим, если бы не совмещал их всех в одном лице. Твоя шахта платит тебе за твой талант, работу, знания, усердие столько, сколько платил бы самый прижимистый владелец. Иначе говоря, шахта, которая оценивается в сотни тысяч, не дает тебе гроша ломаного!

– Ни шахта, ни я в этом не повинны. Причина этому одна, и заключается она в том, что при ограниченном сбыте неразумно увеличивать добычу.

– Постой-ка, я укажу, в чем твоя ошибка. В современном мире все силы стремятся к конгломерации. Малые страны не могут больше сохранять политическую самостоятельность, они вынуждены сливаться с крупными, ибо экономику малого государства трудно регулировать. Точно также и мелкие предприятия не могут больше существовать самостоятельно, потому что в связи с новыми потребностями они несут такие же накладные расходы, как и крупные. Паровая машина в сто лошадиных сил требует такого же присмотра, как и машина в четыре лошадиных силы, мелкому предприятию надо вести столько же бухгалтерских книг, сколько и крупному. И даже самого изворотливого мелкого предпринимателя из-за нехватки «делового капитала» вытеснит крупное предприятие, таким капиталом располагающее.

– Да, но, с другой стороны, мелкие предприятия не подвержены стольким опасностям.

– Как бы не так! Для твоей шахты, например, достаточно, чтобы в один прекрасный день министр торговли в Вене подписал соглашение с каким-нибудь английским предпринимателем о поставках чугуна. На следующий же день соседний завод потушит свои печи, и ты будешь продавать свой уголь кузнецам-цыганам корзинками.

– Я однажды уже прошел через это. Наш чугун выдержал соревнование с зарубежным, нам не пришлось тушить печи и засыпать шахту. Мы занимаем достаточно прочные позиции, с которых нас вытеснить не так легко.

– Что ж, одной причиной больше, чтобы осуществить идею, которая привела меня сюда. Надеюсь, ты не думаешь, будто я явился в долину Бонда только в качестве спутника господина Ронэ, чтобы он не скучал в дороге. Он бы и сам сюда добрался. У меня есть блестящий план, связанный с тобой. Я хочу сделать тебя богатым человеком. Ну и, разумеется, сам намереваюсь получить выгоду.

– Каким образом?

– В одной книге анекдотов я вычитал, как люди разных национальностей говорят о приобретении денег. Венгр деньги «ищет» (keres), немец – «заслуживает» (Geld verгdienen), француз – «выигрывает» (ganger d'argent), американец – «делает» (to make money). Удивительно характерная деталь! Так и видишь перед собой бедного венгра, ищущего деньги: под каким бы кустом их найти? Немца, который работает в поте лица, пока не заслужит свои монеты, легкомысленного француза, рискующего и выигрывающего, если попадется такой, который ему проиграет, а делец-янки в это время сидит себе на месте и, подпиливая ногти, делает денежки. Много, много денег – миллионы! – еще лежат и ждут, пока их сделают. Где лежат? В перспективных, но не налаженных предприятиях. Где-то в скрытых под землей сокровищах, для разработки которых нет оборотного капитала, где-то в накопленном капитале, для использования которого нет солидного предприятия; в новых изобретениях, территориях, еще не освоенных индустрией и торговлей, в человеческом счастье и завоеваниях науки и, главным образом, в кубышках мелких предпринимателей, трясущихся над своим богатством. Вытащить на поверхность все эти залежавшиеся сокровища, открыть каналы для быстрой оборачиваемости застойного капитала, объединить множество мелких капиталов в один крупный, добыть индустрии прочный рынок сбыта, с помощью кредиторов заставить каждый форинт работать в двух-трех местах – вот что сегодня мы называем «делать деньги». Прекрасная наука! Честная наука! И вполне способна прокормить человека, который ею занимается.

После этой тирады Феликс самодовольно сунул руки в жилетные карманы. Это означало: он уверен, что его друг Иван прекрасно знает банкирскую фирму Феликса Каульмана с филиалами в Вене и Париже. Звучное имя, по желанию то французское, то немецкое.

Иван знал. Феликс когда-то был его школьным приятелем. Дело он унаследовал от отца, банкира. Имя его часто упоминалось в связи с новыми предприятиями, сделками.

– Но как же ты хочешь сделать много денег на моей шахте?

– У меня есть великолепный план.

– Да, но сама шахта далеко не великолепна.

– Потому что ты смотришь на дело не с той высоты, с которой гляжу я. Ты топчешь алмазы и, хотя мог бы просить у земли золото, говоришь спасибо даже за то, что она дает тебе железо. Шахта, как ты сказал, приносит тебе десять тысяч форинтов прибыли. Это процент на капитал в двести тысяч форинтов. Я хочу основать консорциум, который купит твое предприятие целиком, как есть, за двести тысяч форинтов.

– Но я не расстанусь с шахтой ни за какие деньги. Это моя стихия, она для меня, как ил для вьюна.

– А тебе и не надо с ней расставаться. Ты с ней вовсе не расстанешься. Ты будешь прикован к ней, если желаешь. Бежать захочешь – не отпущу. Консорциум будет основан вначале с капиталом в четыре миллиона, мы организуем великолепное предприятие, которое, с одной стороны, уничтожит конкуренцию прусского угля, а с другой, вытеснит с австрийского рынка английские железнодорожные рельсы и прокат. Ты останешься генеральным директором предприятия с окладом в десять тысяч форинтов, из чистого дохода будешь получать два процента, а из суммы, полученной от продажи шахты, сможешь часть денег вложить в акции по номинальной стоимости и, так как дело наше принесет верных двадцать процентов прибыли, можешь быть уверен, что твой доход с нынешних десяти повысится до тридцати тысяч, а твой капитал увеличится на пятьдесят процентов. И забот у тебя будет в шесть раз меньше, чем сейчас.

Иван, не прерывая, слушал его. Потом совершенно хладнокровно ответил:

– Дорогой Феликс, если бы такому консорциуму, располагающему капиталом в четыре миллиона, я бы сказал: дайте мне деньги, и в будущем из предприятия, которое мне лично приносит всего десять тысяч годового дохода, я выколочу все восемьсот, я был бы по меньшей мере мошенником. Но если бы я еще вложил собственные деньги в акции этой компании, то называть меня после этого сумасшедшим, значило бы просто льстить мне.

Выслушав его, Феликс покатился со смеху. Это действительно было очень смешно. Потом, закинув на шею гибкую трость и ухватив ее за оба конца руками, он заговорил с чувством собственного превосходства:

– Ты не выслушал меня до конца. Ведь речь идет не только о твоих владениях. Ты прекрасно знаешь, что твой уголь лишь небольшая часть гигантского месторождения, которое широким пластом тянется далеко за Бондавар, доходя до соседней мульды и постепенно становясь все более мощным. Я хочу купить весь этот угольный бассейн, цена которому теперь пустяковая и на котором честным, умным, рациональным способом, ни у кого не воруя и никого не обманывая, можно заработать миллионы. Я хочу поднять с земли сокровище, которое само просится в руки. Только вот вес его требует соответствующей силы.

– Это другое дело. Теперь мне понятен твой план. Не могу отрицать: он действительно грандиозен! Но именно поэтому у него и недостатки грандиозные. Верно, что сокровище, таящееся в долине Бонда, колоссально. Цена ему по меньшей мере сто миллионов. Точно подсчитать невозможно. Но к нему нельзя подступиться, во-первых, потому, что бондаварское поместье целиком не продается.

– А! Почему бы это?

– Я скажу тебе, почему оно не продается. Прежде всего это поместье принадлежит старому князю Бондавари, а он сейчас самый богатый вельможа в стране.

– Ну, положим, мы лучше знаем, у кого какое богатство.

– Но то, что он самый гордый вельможа, это уж точно, и к нему никто не осмелится явиться с предложением продать под угольную шахту древнее фамильное гнездо, поместье, название которого стоит в его дворянском титуле.

– Э, погоди, погоди! Знаешь, бывало, и более гордые господа соглашались на это. Итальянский король, – можно сказать, коронованный вельможа, и все-таки продал Савойю, а ведь и она значится в его родовом имени, у них даже на гербе савойский крест.

– А я, напротив, знаю одну венгерскую семью, которой принадлежало поместье столь обширное, что от Дуная до Тисы они ехали по собственным владениям. Потом они свое именье промотали, но один-единственный островок земли, небольшую осиновую рощу в Банкхазе ни за какие деньги и ни при каких обстоятельствах так никому и не продали, потому что название этой рощи входит в их родовое имя.

– Ну, с этим-то я бы справился.

– Дальше. Допустим, старый князь согласится продать имение, но он не сможет этого сделать до тех пор, пока жива его незамужняя сестра графиня Теуделинда Бондавари. И замок и поместье отец оставил дочери в наследство vitalitium,[10]10
  Пожизненно (лат.).


[Закрыть] ей сейчас, вероятно, лет пятьдесят восемь, и она намерена прожить еще тридцать. Графиня, можно сказать, приросла к замку; насколько мне известно, она еще ни на один день не покидала его. Она ненавидит весь мир. И никакая человеческая сила не склонит ее отдать какому бы то ни было консорциуму, желающему осчастливить мир, свой Бондавар, даже если речь пойдет о том, что под ним находится последний на земле уголь и без него мир просто замерзнет.

Феликс засмеялся.

– Мне случалось брать и более неприступные крепости. А к женскому сердцу особенно легко подобрать ключ.

– Хорошо, – сказал Иван. – Предположим, тебе удастся уговорить князя и графиню продать поместье. Но и тогда у тебя еще не будет твоего прекрасного предприятия. Начнутся технические трудности. Что прежде всего необходимо для такого дела?

– Деньги.

– А вот и нет! Люди.

– Где деньги, там и люди.

– Люди бывают разные. Это такой товар, который приносит самые крупные разочарования. Во-первых, у нас не хватит рабочих.

– Привезем из Бельгии, из Франции.

– Да, но рабочий из Бельгии и Франции согласится к нам ехать вовсе не для того, чтобы получать меньше денег, чем дома, а наоборот. Значит, рабочие руки на таком созданном форсированными темпами промышленном предприятии будут на несколько процентов дороже, чем на производствах уже существующих. И это первый его не достаток. Я считаю, что каждое промышленное предприятие должно развиваться естественным путем. Начинать надо сообразно имеющимся силам и применительно к рынку, самим воспитывать рабочих, приваживать их, учить; медленно, но верно расширять предприятие, понемногу экспериментировать, учитывать наличные ресурсы. Лучше упорно держаться достигнутого, чем непродуманно бросаться в атаку. Вот мои правила.

– Взгляды прошлого века. С такими принципами Америка никогда бы не опередила Европу.

– Другая беда в том, что большинство иностранных рабочих, которые перейдут к нам, будут людьми беспокойными, к месту не привязанными, они станут благодатной почвой для тайных обществ и сразу же испортят здешних смирных рабочих, занесут к нам greve.[11]11
  Забастовку (франц.).


[Закрыть]

– А у вас никогда не бывает greve?

– Никогда.

– Как ты их предупреждаешь?

– Это мой секрет. Долго рассказывать. Я считаю, что насильственно созданное предприятие прежде всего столкнется с удорожанием рабочей силы. Вторым препятствием будет недостаток знающих технических руководителей.

– Их-то уж мы, без сомнения, получим из-за границы.

– Возможно. Действуя в одиночку, если у меня есть деньги, я наверняка получу то, что мне нужно, так как позабочусь об этом сам, разыщу лучших специалистов, а когда получу их, буду платить им столько, сколько они, с моей точки зрения, заслуживают. В консорциуме, созданном для выжимания прибыли, дело обстоит не так. Там прежде всего играет роль протекция. В совет директоров входят основатели, у которых больше всего акций. Обычно они разбираются в производстве, которым управляют, как свинья в апельсинах. Главная их задача – производить солидное впечатление. Но у каждого из них есть свои протеже. Один, возможно, был когда-то жестянщиком, а посему должен уметь управлять чугунолитейным заводом. В лучшем случае они руководствуются соображениями экономии и из десяти человек, которые предлагают свои услуги, выбирают того, кто просит меньшее жалованье. Дальше. Первый год всегда носит экспериментальный характер. Половина переработанного сырья пропадает. Выясняется, что никто не разбирается в деле, за которое взялся. Из-за плохо выполненных обязательств на юрисконсульта обрушивается поток исков о возмещении убытков. К концу года совет консорциума обнаруживает, что в праздничные дни, когда машины стоят, убытков значительно меньше, чем в будни, когда они действуют. В конце концов с большим опозданием выясняется та истина, что предприятие слишком громоздко и тяжеловесно и поэтому не способно нормально функционировать. Оно располагает множеством зданий, машин, материалов, резервов, но не обладает достаточным оборотным капиталом. Привлекут новые вложения. Прекратят платежи. На рынок выбросят тысячи акций. Затем последуют займы под недвижимость компании. Это на какое-то время приостановит крах. Появятся спекулянты, дающие за стофоринтовые бумаги по шестьдесят форинтов. Тогда совет директоров попытается вытянуть из грязи собственные сапоги и, если это ему удастся, постарается удрать, подав в отставку и бросив на произвол судьбы управляющего: пусть, мол, делает что хочет. А тот все, что можно продать, разбазарит по бросовым ценам направо и налево, чтобы заплатить рабочим и обеспечить себя. В конце же концов и сам сбежит, и у пустого здания прекрасного предприятия аукционист провозгласит: «Кто купит кирпич?» Такова, насколько мне известно, судьба каждого насильственно созданного предприятия, которое разрослось не сообразно велениям времени и спросу, минуя стадии естественного развития.

Слушая Ивана, Феликс часто разражался смехом.

– Верно! Действительно так! Ты словно по писаному читал! Но именно во избежание всех этих бед я и хочу привлечь в директоры предприятия человека, досконально разбирающегося в деле. Тебя.

– А это самое опасное заблуждение. Я разбираюсь в задачах своего небольшого предприятия, но плохо знаком с крупным производством, мировой конъюнктурой. Многих мелких заводчиков, мелких торговцев, подобное заблуждение уже разорило. Справляясь со своим делом, они не видели причин, почему бы им не начать крупную игру, хотя для этого надо обладать другим «талантом» и владеть другой «наукой». Первый не должен упускать малейшей прибыли, второму такие мелочи не следует даже замечать. Первому дано работать только наверняка, задача второго – идти на крупный риск. Первый должен приспосабливаться к местным условиям, второй – вести операции в мировых масштабах, вытеснят его с одного места, он должен найти другое и проникнуть туда. Этому я не обучен, у меня не хватит ни знаний, ни способностей, ни призвания.

– Ты слишком скромен. Я постараюсь убедить тебя в противном.

– Но, предположим, все сложится так, как ты себе представляешь. Прекрасное предприятие основано, оно действует, выпускает хорошую продукцию – дешево и много. Но тут грянет главная беда – транспортировка. Угольные залежи долины Бонда находятся в двадцати милях от ближайшей железнодорожной станции и в двадцати пяти от ближайшей судоходной реки. Добираясь к нам, ты, вероятно, видел, какие тут дороги. Бывает по четыре месяца в году никакой груз невозможно тронуть с места, но даже в самое благоприятное время года, когда уголь и чугун доставляют наконец на телегах к ближайшему рынку сбыта, из-за высокой стоимости перевозки они так дорожают, что не могут соперничать с тем чугуном и углем, которые привозят из Ливерпуля и Пруссии.

– Все это я знаю, – сказал Феликс, резным коралловым набалдашником трости поправляя завитые усы. – Но здесь поможет железнодорожная ветка, которая соединит долину Бонда с торговым центром.

– Железная дорога в долине Бонда?! – с удивлением воскликнул Иван. – Уж не думаешь ли ты, что четыре миллиона капитала позволят проложить и железную дорогу в двадцать миль?

– О нет! Это задача другого предприятия.

– И ты веришь, что найдется капиталист, который ни с того ни с сего, просто снисходя к нашим интересам, возьмется за строительство в долине Бонда железнодорожной ветки, не сулящей ему никаких крупных торговых оборотов?

– А почему бы и нет! – произнес Феликс, поднося ко рту коралловый набалдашник трости, словно желая этим разбить фразу надвое. – Если государство гарантирует дороге законные проценты. (Законы в то время устанавливал рейхсрат[12]12
  Рейхсрат – государственный совет (нем.).


[Закрыть]) Иван еще шире раскрыл глаза и сказал, подчеркивая каждое слово:

– Государство гарантирует проценты железнодорожной ветке?! Да ведь это явное ущемление государственных интересов! Такого я себе не представляю!

Феликс рассудительно ответил:

– Есть ключи, которые откроют перед нами двери кабинетов самых высокопоставленных особ.

Больше он ничего не сказал и коралловым набалдашником как бы заткнул себе рот, прекратив дальнейшие разъяснения.

А Иван выдвинул ящик стола и вынул из него кусок черного хлеба.

– Видишь это? Люди, которые едят черный хлеб, не станут беспокоить высокопоставленных особ.

Феликс с нервическим смехом откинул назад голову и завертел трость в пальцах, наподобие ветряной мельницы.

– Ну, n'en parlons plus.[13]13
  Не будем больше говорить об этом (франц.).


[Закрыть] Ты сможешь присоединиться к нам позднее. Уж если я что решил, то сделаю. Держу с тобой пари, что я вырву долину Бонда у князя из-под ног, а у благочестивой графини – из-под ее скамеечки для молитв и создам тут наилучший в империи консорциум, а потом продвину его в самую середину мирового рынка. Это так же верно, как то, что меня зовут Феликс Каульман.

– Что ж, желаю тебе удачи в твоем предприятии, но я в нем не участвую.

Приход господина Ронэ прервал их разговор.

Француз сказал, что ознакомился с шахтой, принимает условия Ивана и готов тотчас приступить к выполнению своих обязанностей.

Иван пожал ему руку, подписал договор, затем сразу передал кассу и список рабочих, попросив выдать им сегодня вечером жалованье в коридоре постоялого двора, где управляющему будет отведена квартира.

Постоялый двор находился напротив дома Ивана.

В субботу вечером рабочие толпились на площади между двумя домами. Иван подошел к окну посмотреть, как выплачивает жалованье новый управляющий. Феликс стоял рядом с Иваном и через миниатюрный лорнет, висевший на цепочке от часов, разглядывал рабочих.

– A, ca![14]14
  Зздесь: «А, погляди-ка!» (франц.)


[Закрыть] – воскликнул он вдруг, прищелкнув языком. – Из этой маленькой Золушки в широкой красной юбке вышла бы неплохая бронзовая статуэтка! Надо у нее поучиться, как спросить по-словацки: «Любишь меня?»

– Ты с ней поосторожнее, – шутливо заметил Иван. – У нее есть жених по прозвищу Людоед.

Выплата денег шла своим чередом. Петер Сафран получил на постоялом дворе и недельный заработок Эвилы и хотел было отдать ей деньги, но девушка не взяла… Потом они весело пошли домой. Эвила запела, Петер положил ей на плечо руку.

– Черт побери! Какой голос! – воскликнул банкир. – Живи она в Париже, она перещеголяла бы Терезу!

Иван, сидя в углу, курил сигару.