Текст книги "Охотники за лавинами"
Автор книги: Монтгомери Отуотер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
До конца этой зимы я вызывал гвардейцев только в тех случаях, когда был уверен, что лавина сойдет. Но и артиллеристы должны были научиться понимать, что неважно, сходят лавины или нет. Профессионал хочет иметь определенный ответ на вопрос об опасности: есть она или нет.
Помню один случай. Все признаки опасности были налицо. Я рано вызвал гвардейцев, и они прибыли вовремя, одновременно со снегоочистителями. Я даже рискнул бросить провокационное словечко, что этот день может оказаться благоприятным для репортеров.
Автор прицеливается из 75-миллиметровой французской пушки в гору Сьюпи-риор. Это было первое артиллерийское орудие, примененное для борьбы с лавинами в Западном полушарии.
Первый выстрел был сделан в Большой Растлер. После разрыва снаряда все затаили дыхание. Затем Растлер взгорбился и разразился одной из величайших лавин, которые я когда-либо видел на этом склоне; прежде чем остановиться, она прошла еще половину противоположного склона пониже приюта. Здесь пострадал один фотограф, в то время любитель. Мы тогда снимали учебные фильмы: вручали кинокамеру какому-нибудь невинному зрителю, направляли ее в нужную сторону и говорили: «Когда что-нибудь произойдет, нажмите здесь».
Такой кинооператор находился на веранде приюта. Он следил за лавиной по всему ее пути до тех пор, пока снежная пыль не закрыла объектив. Он опустил камеру, чтобы посмотреть, в чем дело, и увидел лавину крупным планом. Говорят, он отступал шаг за шагом, пока не достиг каминной трубы. По общему мнению, отпечаток его спины еще виден на кирпичах. Результат был великолепен. Возможно, это был лучший фильм до тех пор, пока Джон Херман не заплатил жизнью за еще лучший.
Когда капитан Элкинс обратился ко мне с вопросом, куда еще стрелять, я спросил, помня о генерале, стоящем позади нас: «Ну, если в дикобраза на дереве в Лоун-Пайн?»
Дикобраза там не было, но снаряд попал в дерево, и с Лоун-Пайн сошла такая лавина, что она перепрыгнула прямо на Коркскру и опустилась в следующем логе. Куда бы мы ни стреляли в этот необычный день, везде сходили лавины. Великолепная реклама!
На вторую зиму мы кое-что изменили. Пушка и боеприпасы оставались в Алте. Как я уже говорил, у нас было много помощников, и единственное, в чем мы нуждались, был артиллерист, который производил бы выстрел. Но для того чтобы артиллерист прибыл, все еще требовалось 12 часов. Однажды, уже третьей зимой, капитан сказал мне: «Монти, ведь неудобно же все время носиться взад и вперед по ущелью. Почему бы тебе не стрелять самому?»
Следующий буран оказался грандиозным. Шоссе было плотно закупорено. Артиллерист отсутствовал. Лыжники были заперты на двое суток и уже лезли на стену. Я решил сам стрелять из пушки, и некоторое время никто об этом не знал. Я не знаю, кто проболтался, но думаю, это было сделано непреднамеренно. Снежные патрульные расстреляли все лавины за 15 мин, и лыжники получили лучшее за зиму катание по свежему снегу.
Инспектор Козиол взволнованно спросил меня: «Отуотер, это вы стреляли из 75-миллиметровки?»
Мне пришлось признаться, что это был я, так как артиллерист не смог добраться до Алты, и меня приперли к стене.
Он сказал: «Хорошо, я сделаю все, что смогу, но использование артиллерии на этом может закончиться».
Он знал бюрократию. На всем пути до начальника управления в Вашингтоне возникла цепь сердечных приступов. В конце концов все успокоилось. Джон Херберт сообщил мне, что я прощен, но не должен больше стрелять сам, за исключением критических обстоятельств. Я понял намек. Каждый обстрел лавин вызван критическими обстоятельствами. К концу зимы все забыли, что когда-то лавинщики не имели права стрелять.
Во Вторую Зиму Плохого Снега у нас произошло решительное сражение артиллерии с лавинами, и мы его также выиграли. Мы стреляли из этой древней 75-миллиметровки и днем, и ночью, и в снегопад, и при солнце. Стреляли до тех пор, пока не лопнул ствол и не отвалился замок. Тогда грохот артиллерийских снарядов и противолавинных бомб отозвался эхом в Скалистых горах Колорадо и Каскадных горах штата Вашингтон. В 1956 г., в десятую и последнюю зиму моего пребывания в Алте, мы могли уже видеть контуры будущего – безоткатные орудия.
Это были прекрасные годы. Никто не испытывал такого удовольствия, охотясь за лавинами, и вряд ли испытает его еще когда-нибудь. При каждом выходе мы узнавали что-нибудь новое. Это было время, когда стрелявший мог прыгать у пушки, вопя: «Посмотри, как она идет!» Сегодняшний охотник за лавинами – серьезный человек, а горные лыжи – Большой Бизнес.
В Алте мы создали быстрые и эффективные приемы обеспечения безопасности зоны, обслуживаемой подъемниками. Артиллеристы обстреливали зону, лавинный патруль проезжал по ней на лыжах. Затем мы допускали туда публику. Она была частью нашей программы, хотя мы и не рекламировали этот факт. На своем профессиональном языке мы называли это «стабилизацией трасс обкаткой». Когда новый снежный слой был основательно обстрелян и обкатан, исчезала и почва для возникновения лавин. Таким образом, мы всегда боролись только с верхним слоем снега.
В награду мы заработали уважение и сотрудничество лыжников. Они видели лавины. Те, кто думал, что все это ерунда и что лавине придется потрудиться, чтобы поймать их, меняли свои взгляды, видя, как лавина с Лоун-Пайн вылетает на Коркскру точно из пушки. Как всегда, были и исключения, например продолжительные и мощные бураны. Тогда ничего не оставалось делать – приходилось сидеть в укрытиях и ожидать, пока у природы пройдет приступ ярости.
Глубинная изморозь аннулировала все ставки. Снег не может быть назван устойчивым, когда в его основании лежит эта проклятая штука. В Америке она особенно типична для Скалистых гор Колорадо, но может появиться в любом районе во время необычной зимы. Дик Стилмен, «Медведь с перевала Берту», стал специалистом по глубинной изморози. Его работа описана в гл. 7.
Послойная система стабилизации снега неприменима, когда дело касается шоссе или железной дороги. Территория для катания на лыжах относительно невелика. С нескольких заранее выбранных позиций артиллерия может достать почти любую часть лыжной зоны. Остальное завершают взрывчатка и лавинные патрульные на лыжах. Шоссе же тянется на многие километры, пути движения угрожающих ему лавин длинны и недоступны. Наилучшим решением проблемы является сочетание защитных сооружений, таких, как навесы и лавинорезы, с артиллерийским обстрелом. Превосходным примером является участок Трансканадского шоссе на перевале Роджерс в Британской Колумбии. Это, несомненно, наиболее защищенное шоссе в мире, а также и самое красивое[3]3
см. гл. 10
[Закрыть]. В США сочетание инженерной защиты и артиллерии используется—правда, в меньших масштабах – в штатах Колорадо, Вашингтон и Калифорния.
Что же касается горнолыжных районов, то охотники за лавинами стали слишком добрыми. Может быть, это звучит цинично, но лыжников, предпринимателей и официальных лиц необходимо хорошенько пугать не реже, чем раз в три года. Иначе они начнут думать, что лавины – это плод чьего-то воображения. Если проходит несколько лет и в районах, обслуживаемых лавинщиками, никто не гибнет, из бюрократических нор выползают реакционеры, напевая новый мотив: «Что толку вкладывать еще деньги в лавинные исследования? Сейчас лавины едва поднимают голову, и вы все это преувеличиваете».
Это необычное заявление было сделано в моем присутствии человеком, которому следовало бы лучше других знать, что на зимних Олимпийских играх в Скво-Вэлли охотники за лавинами осуществили наимощнейшую программу воздействия на лавины и каждый день делали какие-нибудь открытия.
Глава 5. ПОИСКОВЫЕ И СПАСАТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Несчастный случай с Джеймсом Гриффитом в Алте
Работая снежным патрульным, я принимал участие во многих спасательных операциях: больших, маленьких, трагических, нелепых, даже юмористических.
Соединением трагедии и нелепости был несчастный случай с Джимми Гриффитом. Как только солнце позолотило вершины Сью-пириор и Болди, я вышел из спасательной станции взглянуть перед завтраком на погоду и снег. Было безветренно, и ничто не двигалось, за исключением дыма, поднимающегося вертикально вверх из труб приюта. В этом спокойном и холодном воздухе любой звук разносился очень далеко. Я услышал, как кто-то зовет: «Помогите!»
Казалось, голос долетал с другой стороны каньона, откуда-то с Коллинс-Фейс. Но я не видел никакого движения. Я взял бинокль. Тоже ничего не видно. Затем я увидел в легкой морозной дымке зигзаг следа: кто-то поднялся на Коллинс-Фейс на лыжах. След превратился в две параллельные прямые, когда лыжник поехал вниз, и исчезал там, где склон обрывался у рудничных отвалов.
Я увидел группу работников подъемника, медленно поднимавшихся по склону, и позвонил по телефону.
«Мы тоже слышим его, – ответили мне, – но не поймем, откуда он кричит».
Я сказал: «Я думаю, он в деревьях ниже рудничных отвалов. Я вижу свежие следы».
Они поднялись на сотню метров с санями и нашли его. Спускаясь на большой скорости, он потерял управление при попытке обогнуть отвалы и влетел в лес. У него была сломана нога. Жертвой оказался горнолыжник из Солнечной Долины Джимми Гриффит, один из лучших в то время. Почти сразу после того, как спасательная команда спустила его к шоссе, прибыла скорая помощь, которую я вызвал. Это было довольно обычное дело. У меня была удобная позиция на спасательной станции, расположенной на противоположной стороне каньона, и я отлично видел все лыжные трассы и часто служил собакой-ищейкой для лыжных патрулей. Не прошло и двух часов с того момента, как я услышал крик Джимми о помощи, а он уже был в больнице в Солт-Лейк-Сити. Но, ко всеобщему удивлению, он умер, и все пошло прахом. Хор злопыхателей сразу же затянул: что за лавочка у нас тут в Алте, если мы позволяем человеку лежать в снегу так долго, что он замерзает?
Позже выяснилось, что у этого парня была болезнь крови и любая травма вызывала у него образование тромбов. Такой тромб попал в сосуды легких и вызвал смерть от эмболии. Кончилось тем, что кто-то спилил деревья. Как будто бедные деревья, защищающие от ветра и солнца, были виноваты в случившемся.
У этой истории есть мораль. Спасатель никогда не должен ожидать похвал за свои усилия. Если он не готов встретить лицом к лицу невежество, непонимание и иногда собственнические интересы, ему лучше оставить эту деятельность. Поисково-спасательные работы – неблагодарное занятие. Это не игра, а мир полон людей, думающих задним числом. Надо делать все, что можешь, и черт с ним, со всем остальным.
Некоторые врачи оказываются беспомощными при несчастном случае на горных лыжах. Они хотят ставить диагноз только в больничных условиях. В то же время спасатель всегда готов признать авторитет врача, если тот берется оказать первую помощь. К счастью, в Алте у нас был корпус врачей-лыжников из Солт-Лейк-Сити, знавших, как оказывать первую помощь, и позволявших лыжным патрульным самим делать все необходимое, если только случай не требовал вмешательства врача. Я помню, как один из них, Джордж Картрайт, спас жизнь лыжнику, который упал на собственную палку и разорвал себе большую артерию на ноге. Рана была слишком высоко, чтобы можно было остановить кровь при помощи жгута. Тогда Джордж налепил на рану большой тампон из снега и наложил давящую повязку. Он использовал холод вместо жгута.
Но был и другой врач, из Алты, уроженец Среднего Запада. Его прозвали Занудой. Он был не то гинекологом, не то каким-то другим узким специалистом, но всегда вмешивался в обычные несчастные случаи, встречающиеся в лыжной практике, причиняя жертве лишние страдания своими диагностическими манипуляциями, когда важнее всего было наложить шину и согреть пострадавшего.
Однажды лыжный патрульный и я доставили в комнату первой помощи девушку с переломом бедра. Это плохой перелом. Мощные мышцы ноги сокращаются, и при этом заостренные обломки кости врезаются в мягкие ткани. Девушка держалась превосходно, но было очевидно, что она испытывает ужасную боль. Мы начали вправлять перелом. Сейчас спасателей уже не обучают наложению шин для вытяжения, и, без сомнения, по достаточно веским причинам. Но в те дни мы использовали их при серьезных переломах, потому что они приносили пострадавшим очень большое облегчение. Должно быть, мы хорошо это делали, потому что доктора из Солт-Лейк-Сити не снимали наложенных нами шин до тех пор, пока не исчезала отечность.
Девушка молча корчилась на столе. Мы наложили шину и собирались начать ее прибинтовывать.
Вдруг мой помощник зашипел: «Ой, идет Зануда!» Врач величественно отстранил нас. Он пощупал ногу, сумев извлечь пару стонов даже у такой стойкой жертвы. Он исследовал шину и провозгласил: «Она достаточно плотно прилегает к ноге». Ну, бинты были отложены. Девушка молила меня глазами. Но что я мог сделать в присутствии всесильного доктора? К счастью, пришло спасение: прозвучал гонг на обед, и врач бросился наверх. Не обменявшись ни словом, мы кинулись к девушке и прибинтовали шины. Она облегченно вздохнула. Страдание исчезло с ее лица. «Спасибо, ребята», – прошептала она и спокойно уснула.
Однако случилась ночь, когда я обрадовался бы любому доктору, даже Зануде, лишь бы снять с себя тяжкий груз ответственности. Было поздно, метель завывала в каньоне, и шоссе было закрыто. Позвонили из Перуанского приюта и сообщили, что какая-то машина проскочила ворота на нижнем конце каньона, пыталась подняться наверх и увязла на Литл-Сьюпириор. В машине находились чета новобрачных и мать жениха; никто из них не умел ходить на лыжах и не был готов к серьезной встрече со снегом. Жених и невеста пробились в приют, мамаша увязла где-то по дороге. Неясно было, почему такая компания сломала запертые ворота и поехала в подобную ночь через каньон Литл-Коттонвуд.
Я вызвал нескольких профессионалов-лавинщиков. Одна группа пошла из приюта по ответвлению шоссе. Я пошел вниз вдоль основного шоссе. Мы должны были встретиться на пересечении дорог, но этого не случилось. Я дошел до застрявшей машины и отправился назад. На всем пути дорогу перекрывал свежий лавинный снег. Подгоняемый ветром, он бился в мои защитные очки, как мошка в стекло лампы. Понятно было, почему я не нашел никаких следов – ведь и мои собственные тут же исчезали. Мамаши нигде не было.
Когда я добрался до приюта, я узнал, что другая группа нашла ее в сотне метров от дверей. Она потеряла туфли и пальто. Когда я увидел ее, она лежала в кровати, обложенная грелками. И то, что я увидел, мне не понравилось. Она была без сознания, а вокруг носа и рта пролегали тонкие белые линии. Я отозвал сына и задал ему один вопрос. Ответ был такой: «Да, у мамы действительно больное сердце».
Миленькая ситуация: мы были отрезаны снегопадом и лавинами с женщиной в состоянии сердечного приступа. Врачи любят кататься на лыжах, и обычно один-два доктора всегда находятся в районе. Я обзвонил другие приюты, прося их просмотреть регистрационные книги в поисках медика. В приюте Алта один нашелся и подошел к телефону. Он сказал с сожалением: «Я помогу вам, чем смогу, но должен сказать вам, что я дантист».
Я внезапно вспомнил вторую мировую войну и дерзкого молодого лейтенанта (не себя), язвительно спрашивающего зубного врача:
«Ну и что же вы делаете на войне?»
«Я ассистент хирурга в медсанбате».
«А если хирург выйдет из строя?»
«Тогда я заменю его».
«Ну и ну! – сказал лейтенант. – Я лежу с животом, вспоротым осколком снаряда, и что же видят мои глаза? Наклонившегося надо мной зубного врача!»
Остался последний шанс. Я позвонил Джорджу Картрайту в Солт-Лейк-Сити. Это доктор из докторов, потому что он справлялся с такими случаями, когда другие врачи отступали. Я обрисовал ему ситуацию.
Он сказал: «Есть ли хоть какая-нибудь возможность спустить ее вниз?»
«Абсолютно никакой».
«Тогда держите ее в тепле и спокойствии. Если она очнется, влейте в нее как можно больше горячего чая».
«Будет сделано. Что-нибудь еще?»
«Ну, вы можете молиться».
Мы это и сделали. И мамаша тоже.
Валь-да-Баркли и Цуоц, Швейцария, 1951 г
Поисково-спасательные работы – мучительное занятие при любых обстоятельствах, но в особенности зимой. К сожалению, всегда существует возможность, что за короткое время холод из небольшой неприятности может обратиться в трагедию. Поэтому зимние спасательные работы – всегда соревнование с временем. С другой стороны, поспешность может привести к тому, что спасательные партии будут плохо организованы, неправильно экипированы и окажутся в наихудших погодных условиях.
Наконец, на начальника поисково-спасательной партии зима накладывает тяжелейшее бремя ответственности и решительности в действиях. Он берет на себя ответственность за спасение пострадавшего любой ценой. Но он отвечает также за свою группу, за их жизнь. Во время спасательных работ ему нужно постоянно оценивать шансы спасателей остаться в живых.
Наиболее тяжелое решение, которое должен уметь принять начальник спасательной команды, – это отказаться от продолжения спасательных работ. Команда обычно отступает неохотно, так как, начав операцию по спасению, бросить ее очень трудно. И всегда можно ожидать ураганного огня критики со стороны людей, которые никогда не были на месте событий. У немногих хватает мужества не обращать внимания на слухи.
Известно много таких случаев, но классическим является катастрофа в Валь-да-Баркли в Швейцарии в 1951 г. Зимой Ужаса.
В январе во время сильного бурана дорожный обходчик Гросц вышел посмотреть, проходимы ли еще отдельные участки шоссе. (В гл. 7 приводится научный анализ этого бурана и говорится о том, что он предвещал.) В таких условиях Гросц должен был иметь достаточно здравого смысла, чтобы остаться дома, или же кто-либо из его начальства должен был иметь достаточно здравого смысла, чтобы приказать ему это. Тем не менее он пошел и породил цепную реакцию смертей и разрушений, которая показалась бы невероятной, если бы не была фактом.
Когда Гросц не вернулся к обеду, его жена известила об этом власти. Спасательная команда вышла его искать и, обнаружив, что шоссе завалено лавиной, начала поиски его останков. Собака, натренированная находить засыпанных в лавине по запаху, обнаружила тело Гросца; но в это время вторая лавина погребла спасателей. После этого вышли еще две спасательные команды и тоже были завалены. В этот ужасный день, пытаясь спасти одного человека, который уже был мертв, погибли еще семь человек и собака. Можно только преклоняться перед их мужеством и решимостью и сомневаться в их рассудительности.
Но это еще был не конец. Под этой лавиной лежал мертвым глава противолавинной службы Цуоца, близлежащего городка. В его отсутствие никто не имел права открыть огонь из пушек, чтобы защитить город. Пока отцы города обсуждали, как выйти из этого тупика, снег продолжал падать на Валь-д'Уреццу, Валь-Буэру и Альбанас.
Д'Урецца и Буэра – хорошо известные лотковые лавины больших размеров, сошедшие на противоположной стороне от Цуоца. Альбанас – открытый склон прямо над населенным пунктом, и раньше с него никогда не сходили лавины. В конце концов отцы города перестали мешкать и отдали распоряжение стрелять. Артиллерист выпустил снаряд в буран более или менее наобум. Везде сошли лавины: Валь-д'Урецца, Валь-Буэра и Альбанас. Часть городка была разрушена, и были новые жертвы. Вероятно, наибольшей иронией в этой истории было то, что в результате этого парада человеческих ошибок в Цуоце перестали использовать пушки, как будто они были в чем-нибудь виноваты.
Из всего этого следует мораль: в любых поисково-спасательных работах может наступить момент, когда чувства должны уступить место разуму.
Катастрофа с бомбардировщиком В-25, гора Тимпаногос, штат Юта
Спасательные работы после катастрофы бомбардировщика В-25 на горе Тимпаногос в 1954 г. были самыми трудными и опасными в моей жизни. Тимпаногос (высотой около 3700 м) – наивысшая точка в изрезанном хребте Уосатч в штате Юта. Это огромное нагромождение рыжевато-коричневых скал с треугольной вершиной. Боковые хребты, отходящие от вершины, разделяют северо-восточный склон горы на три основных чашеобразных цирка и на несколько меньших. Все цирки большие и страшно крутые. Вот все, что я знал о Тимпаногосе по фотографиям и картам, так как сам там никогда не был.
Бомбардировщик В-25 летел из Грейт-Фолс, штат Монтана, на авиабазу на юге. Почему экипаж составил маршрут таким образом, чтобы лететь по долине Солт-Лейк на высоте 3500 м в непогоду, в окружении более высоких горных пиков, теперь уже не установишь. Но это было так. На самолете находились авиационные специалисты, секретные документы и оборудование. Когда связь с ними прекратилась, они должны были находиться где-то к югу от Солт-Лейк-Сити. В те дни еще не существовало контрольной радиолокационной сети. Один пилот-зондировщик погоды сообщил, что заметил какие-то отблески, которые могли быть хвостом упавшего самолета, на одном из заснеженных склонов горы Тимпаногос. Собственно, в один и тот же буран примерно в одном и том же районе пропали два самолета (другим самолетом был «Бонанза»). Поскольку и В-25 и «Бонанза» имели сдвоенное хвостовое оперение, сначала не было известно, какой из самолетов обнаружил пилот.
Если самолет летел на заданной высоте, но сбился с курса и на полной скорости врезался в гору, было мало шансов, что кто-нибудь остался в живых. Но мы не могли считать это само собой разумеющимся. Быть может, самолет обледенел и пилот специально искал снежное поле как мягкую посадочную площадку. Там, на ветру и морозе, кто-то мог забиться в снежную пещеру или в разбитую кабину, надеясь на чудо.
Но довольно предыстории, представление о которой я составил по кусочкам в начале наземных поисков Я возвращался из инспекционной поездки на Северо-Запад, когда меня перехватили в Солт-Лейк-Сити и попросили немедленно отправиться на базу ВВС в Огдене, штат Юта. Погода немного улучшилась, и самолет должен был пролететь над Тимпаногосом, чтобы я мог еще раз посмотреть на предполагаемое место катастрофы и на подходы к нему. Пилот-зондировщик тоже был там. Он дал мне карту района, указав на ней предполагаемую точку катастрофы в северном цирке.
Нашим самолетом был один из тех SA-16, которые имеют долгую славную историю поисково-спасательных работ. Кроме команды, на борту были два известных специалиста по лыжным походам в горах этого района – Гарольд Гудро и Джим Шейн, а также два спасателя ВВС. Спасатели уже совершили поход к Тимпаногосу на земле. Но им пришлось вернуться из-за непогоды и из-за того, что склоны оказались слишком крутыми для снегоступов. (В сущности невозможно пересекать крутые склоны на снегоступах, потому что они слишком широки. Лыжнику, стоящему на узкой опоре и стальных кантах, сделать это легче.) После безуспешной попытки спасатели пришли в ближайшую контору Лесной службы за помощью.
Мы, гражданские участники группы, были снабжены парашютами, нас проинструктировали, что надо делать в том случае, если придется прыгать, но это не поколебало моего спокойствия. В тот момент я был более озабочен своим снаряжением. У меня было с собой лыжное снаряжение, но мою просьбу задержать полет, пока я не достану взрывчатки, отклонили. Я подумал, что это большая ошибка. Лавинщик, отправляющийся в незнакомую лавинную местность, берет с собой взрывчатку, так же как хороший охотник берет с собой ружье. Однако существовал все тот же неумолимый враг – время. Для любого оставшегося в живых оно должно было нестись весьма стремительно.
Когда наш самолет прошел над склоном горы Тимпаногос, мы увидели, что цирки на восточной стороне полны клубящихся облаков. Пилот вошел в них, и мы почувствовали, как все ветры мира встретились в одном месте, чтобы разорвать нас на куски. Самолет подпрыгивал и содрогался, как разбитый фургон на булыжной мостовой. Он едва не переворачивался. Все, что не было закреплено в кабине, начало с шумом сталкиваться друг с другом и разбиваться, подтверждая мое впечатление, что наш воздушный корабль разваливается в воздухе. Никогда в жизни мне не было так страшно, даже тогда, когда мы с Ральфом Вайзе не смогли приземлиться ночью в Рино в штате Невада, но об этом я расскажу в свое время.
Гора Тимпаногос и хребет Уосатч.
Пилот вывел самолет из болтанки и сказал по внутреннему телефону: «Не волнуйтесь, ребята, самолет сможет выдержать больше, чем мы сами». Приятная мысль!
Затем мы снова пошли к нужному месту. Мое уважение к спасателям ВВС безгранично. Мы играли в эту игру около часа, надеясь хотя бы на краткий разрыв в облаках. Я спросил одного из спасателей, смогут ли они прыгать, если мы обнаружим разбитый самолет. Он пожал плечами и сказал, что они-то смогут, но пользы от парашюта на этой высоте будет столько же, сколько от мешков с песком. Время шло. Если мы хотели что-нибудь сделать на земле в тот же день, нам бы следовало уже начать. Пилот приземлился в Прово, на горной базе.
Нас встретила озабоченная группа должностных лиц, и среди них лесной инспектор Джекобе. Он отвел меня в сторону и спросил: «Как все это выглядит?» Я ответил: «Никакой видимости. Если самолет врезался на полной скорости, нет никакой надежды на то, что кто-то остался в живых. Другое дело, если это вынужденная посадка».
Инспектор сказал: «Вы отвечаете за эту операцию. Сделайте все, что в человеческих силах, чтобы достичь места катастрофы, но без дополнительных жертв».
Мы забросили наше снаряжение в машины и двинулись вверх по каньону до места, где дорога исчезала в сугробе. Там нас встретили вездеходы, подцепившие и отбуксировавшие нас на лыжах остаток пути к кордону Лесной службы. Этот кордон работает обычно только летом, но сейчас он должен был сделаться нашим базовым лагерем. Над ним неясно вырисовывались скальные и снежные валы Тимпалогоса.
Довольно много спасателей было доставлено сюда до нас. Я мрачно посмотрел, кто там был. Большинство из них я знал если не по имени, то в лицо по совместному катанию на лыжах в Алте. Их было слишком много. За исключением твердого ядра профессионалов, членов Национальной системы лыжных патрулей и Уосатчского горного клуба вроде Шейна и Гудро, остальные вели себя, как нетерпеливые дети. Я размышлял, не отправить ли половину из них домой. Психологически это было невозможно: я не мог вернуть тех, кто добровольно вызвался помочь. Все, что я мог сделать, это стараться не допустить их гибели.
В отличие от мобилизации, которая, очевидно, проводилась по принципу «брать любого, кто объявится с парой лыж», сама организация операции производила впечатление. Лесная служба сразу же собрала транспорт – как колесный, так и для передвижения по снегу – и распределила спальные мешки, пищу, топливо, освещение и другое имущество для обеспечения лагеря в этом отрезанном углу отдаленного района. Благодаря опыту борьбы с лесными пожарами Лесная служба стала чрезвычайно искусной в такого рода деятельности.
Я развернул большую топографическую карту района Тимпаногос, уже не раз бывшую в работе. На ней было отмечено предполагаемое место аварии – северный цирк. Нам оставалось только исследовать его. Наш базовый лагерь располагался на высоте 1800 м, а если допустить, что разбившийся самолет находился на той же высоте, на которой летел, то это означало 3500 м. Элементарный подсчет говорил, что между нами и самолетом лежало по вертикала 1700 м, преодолеть которые весьма трудно в любых горах.
Я считал, что у нас для этого есть время, и мне пришла в голову мысль, что гора, вероятно, позаботится о том, чтобы обеспечить естественный отбор в команде. Мне даже показалось, что я как раз один из тех, кого гора собирается отвергнуть, и что нужно без промедления назначить заместителя.
Мы были в районе Тимпаногос, защищенном от ветра, и буря шумела далеко над нами. Облака клубились только в среднем и южном цирках, так что мы пребывали в спокойном воздухе под сверкающими лучами солнца. Был один из тех невероятно прекрасных зимних дней, когда снег сверкает как серебро, а все чувства обострены, как у несущихся вниз лыжников.
Первая часть маршрута, которую я наметил вместе с Шейном и Гудро, должна была проходить по гребню хребта, ответвляющегося от главного массива. Это был безопасный путь, что давало мне возможность осмотреть спасательную партию и оценить лавинную опасность. О следующей стадии поисков мы решили подумать по завершении первой. Согласно моему плану, если снег окажется устойчивым, то из точки, где хребет переходит в саму гору, нужно рискнуть траверсировать весь цирк на высоте приблизительно 2700 м. На этой промежуточной высоте с различных удобных точек мы смогли бы разглядеть упавший самолет.
У нас было несколько раций, применяемых парашютистами. Если мы увидим что-то, что невозможно определить на расстоянии, я пошлю группы из двух-трех человек поближе к подозрительному объекту. Таким образом я надеялся управлять своей слишком многолюдной партией. А с другой стороны хребта можно было, если позволит облачность, осмотреть в бинокль средний и южный цирки. Это был разумный план, но он быстро обратился в кошмар.
У одних спасателей был альпинистский опыт, у других нет, но все они были хорошими горнолыжниками. Однако вскоре стало очевидным, что некоторые из них никогда не участвовали в крупных восхождениях. Когда я поднялся на гребень хребта выше границы леса и огляделся вокруг, то увидел, что партия разделилась примерно на три группы. Далеко впереди были Шейн, Гудро и горсточка альпинистов, идущих, словно койоты по свежему следу. За ними следовала самая большая группа, двигавшаяся хорошо; но много медленнее лидеров. Далее по одному и по два брели отставшие. Партия растянулась почти на 2 км, и я мог контролировать ее в такой же степени, как старая овчарка, пасущая стадо техасских быков.
Мне было жаль тех двух парней из ВВС. Спасатели ВВС – это элита парашютистов, крепчайшие из крепких. Эта пара не была исключением. Но, передвигаясь на снегоступах по крутому склону цирка, они были почти беспомощны и оказались даже позади отстающих, что убивало их и физически и морально. Впереди было еще хуже – тридцатиградусные склоны, покрытые уплотненным от ветра и подтаявшим на солнце снегом. На таких склонах трудно удерживаться даже на узких лыжах со стальными кантами. Поэтому спасатели ВВС неизбежно потеряли бы точку опоры и беспомощно скользили вниз по склону, пока не врезались бы в камень или дерево.
Мне пришла в голову единственная за день блестящая идея. Я послал их на базу с запиской к начальнику лагеря, в которой просил снабдить их лыжами и обучить основам горнолыжного искусства. Парашютисты-спасатели, возможно, не хуже меня знали, что нельзя выучиться ходить на лыжах по горе Тимпаногос за один день, но таким образом их самолюбие было спасено. Отставших лыжников я попросту предоставил судьбе. Они находились не в опасных местах и не должны были попасть в них до наступления темноты.
