Текст книги "Властелин ее сердца"
Автор книги: Моника Маккарти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Если сочувствие к ее бедственному положению делает меня слабым, тогда, полагаю, ты прав. Девушка нуждается в чьей-то защите.
Новая волна ярости заставила Бойда сжать зубы:
– Нет, не нуждается. Я буду защищать ее.
– Тогда я советую тебе начать прямо сейчас. Ты посмотри хорошенько на нее и на мальчишку. Они так устали, что едва держатся на ногах. Ты протащил их через половину Шотландии меньше чем за полтора дня и почти без еды…
– А чья это вина? – огрызнулся Робби.
Сетон взглядом дал понять, что хорошо знает: Робби был тронут ее добротой и не жалел о потере ужина.
– Что, если один из них заболеет? Что ты тогда скажешь Клиффорду?
Черт, Бойд не был слеп. Сетон не сказал ему ничего такого, чего бы он не видел сам. Совесть, к несчастью проснувшаяся, мучила его всякий раз, когда он смотрел на заложников.
– Мне наплевать, что подумает Клиффорд. Я пришел сказать тебе, что Фрейзер поехал вперед с Кейтом и Баркли в Кирктон-Мэнор, чтобы договориться о комнате на ночь.
Старый помещик был лоялен, и местоположение его жилища было идеальным, так что Розалин не соблазнится бежать еще раз. Хотя они пока еще не были в лесу, но оказались уже очень близко и находились на территории Брюса, несмотря на гарнизон в замке Пиблз в нескольких милях отсюда.
Сетон улыбнулся:
– Приятно узнать, что ты не такой уж бесчувственный ублюдок.
Робби сощурился, явно чувствуя, что его только что одурачили.
– Я мог сообщить тебе о своих планах раньше, если бы не был вынужден возвращаться за бантиками.
Улыбка Сетона стала шире.
– Ты должен признать, это было довольно умно с ее стороны.
Кривая улыбка приподняла уголок его губ.
– Да, очень удачно, что Фрейзер заметил это, не то мы могли привести Клиффорда прямо сюда. Я должен наказать ее за это.
– Но ты не накажешь.
Это не был вопрос. Возможно, Сетон знал Бойда лучше, чем ему хотелось бы. Они были напарниками очень давно. Сетон знал о нем больше, чем кто-либо другой. Робби нахмурился. Даже больше, чем его брат Дункан…
– Может быть, и нет, – согласился он. – Но я дам ей повод подумать об этом.
Сетон рассмеялся…
– Не думаю, что это сработает. Несмотря на все мрачные взгляды, которые ты бросал на нее, девушка, на удивление, не боится тебя. Может быть, она знает что-то, чего не знают остальные?
– Не знаю, Дракон. Я думаю, что перестал пугать тебя очень давно – иначе ты не был бы такой занозой в моей заднице.
Это было своего рода признание – в том, что, несмотря на разногласия между ними в самом начале, все начинало налаживаться. Они могли не соглашаться в оценке войны и как она должна быть выиграна, но, как воин и напарник, Сетон заработал уважение Робби.
Сетон кивнул. Хотя это было лишь малое признание, Робби видел, что оно кое-что значит для Дракона.
Спустя мгновение, его напарник спросил:
– Ты хочешь сам сказать им о хороших новостях или это сделать мне?
Они оба знали, что в этом вопросе заключалось больше, чем могло показаться со стороны. Он мог дать Сетону возможность продолжать играть роль защитника, или…
Робби выдержал взгляд напарника:
– Я сам скажу.
Он не знал, какого рода притязание он только что сделал, но он его сделал.
Глава 9
Вид подушки чуть не заставил Розалин заплакать. То, что маленькая, комковатая, покрытая льном подушка довела ее до слез, было свидетельством, что она устала и была благодарна и удивлена – Бойд согласился сделать остановку на ночь!
Хотя когда Розалин увидела это место, она все поняла. Старая деревянная башня, превращенная в укрепленный фермерский дом, была удачно расположена на самом краю отвесного ущелья. С одним только входом, хорошо охраняемым. Побег будет почти невозможным. Почти. Но она была решительно настроена попытаться. Ее план с бантиками был расстроен, так что оставалось надеяться только на побег.
Они с Роджером съели маленькую миску безвкусной говяжьей похлебки и вчерашнюю корку хлеба, которую фермер вручил им как амброзию, после чего Бойд проводил их на второй этаж. Все было так, как она и предполагала, когда впервые увидела это здание: им выделили комнату на самом верху, выходящую окнами на ущелье. Если высота и местоположение комнаты окажутся недостаточными, как дополнительный сдерживающий фактор Бойд будет спать прямо за их дверью.
Хозяин был удивительно внимателен, обеспечив их не только водой, но и порошком для чистки зубов и – тут Розалин произнесла молитву благодарности – гребешком, чтобы привести в порядок волосы. Маленькая железная жаровня в углу давала приятное тепло, которое помогало игнорировать земляной запах торфа.
В комнате была небольшая кровать, стоявшая под единственным закрытым ставнями окном, а через примыкавшую дверь были видны матрасы для слуг, засунутые под карниз.
Именно кровать и окно подали ей идею. После того как они вымылись и приготовились спать, Розалин поделилась своей идеей с Роджером.
Роджер посмотрел на нее, широко раскрыв глаза:
– Ты что хочешь сделать?
Зная о человеке, находящемся по ту сторону двери, она приложила палец к губам, чтобы предупредить его и говорить тише, пока она продолжала излагать свой план.
– Как королева Матильда, – прошептала Розалин. – Помнишь, как она сбежала из замка Оксфорд? Если мы свяжем простыни вместе, чтобы сделать веревку, мы сможем привязать один конец к столбику кровати – Розалин надеялась, что он достаточно прочный, чтобы выдержать их, – и вылезти в окно.
Когда королева – или императрица – Матильда оказалась в осаде у короля Стефана в Оксфорде, она сбежала подобным же образом. Ее люди, предусмотрительно одетые во все белое, чтобы слиться с покрытой снегом местностью, спустили ее по стене.
– А ты видела ущелье? Отсюда до земли не меньше сорока футов.
– Тогда нам придется использовать больше простыней.
Розалин взяла единственную свечу в комнате и приоткрыла ставни, чтобы выглянуть наружу, игнорируя холодный порыв ветра, который напомнил ей о тепле и безопасности комнаты, которую она планировала покинуть. Вглядываясь вниз в бездонную темноту, она пыталась – безуспешно – не дрожать.
– Смотри, все выглядит не так уж плохо. Я не вижу никакой охраны.
– По одной веской причине, – уточнил Роджер. – Кто в здравом уме будет вылезать из этого окна?
Розалин знала, что Роджер прав, и была так же напугана, как и он, но они должны были хотя бы попытаться. Это мог быть их единственный шанс. Она не позволит Бойду использовать их против брата.
– Все не так плохо. Вот увидишь. А когда окажемся внизу, мы сможем добраться до замка, мимо которого проезжали чуть раньше.
Роджер кивнул:
– Я видел его. Хотел бы я знать, где мы. Но если ты права и они везут нас в Эттрик-форест, то это, вероятно, Мелроз, Селкерк или даже Пиблз – все они заняты англичанами.
– Твой отец, вероятно, скачет по направлению к одному из них в данный момент, – успокоила его Розалин.
Роджер, казалось, проявил больший интерес к ее идее.
– Возможно, ты права. Мы должны хотя бы попробовать. Будет значительно труднее найти дорогу из леса. Но если мы сделаем это, у меня есть одно условие.
Розалин постаралась не улыбнуться над его авторитетным позерством и кивнула.
– Я пойду первым.
– Абсолютно исключено…
Она решила возразить, но он прервал ее:
– Если что-нибудь пойдет не так, я умею прыгать дальше, чем ты.
Если что-то пойдет не так, прыжки будут последним, о чем им придется волноваться. Она хотела отказаться, но увидела упрямое выражение Клиффордов на лице Роджера. Розалин поразмыслила минуту:
– Очень хорошо. Но ты дашь мне обещание. Если что-то пойдет не так, ты не останешься ждать меня, а пойдешь за помощью.
Он выдержал ее взгляд и кивнул. Ни один из них не остался доволен условиями, что, как она полагала, было признаком удачных переговоров.
Поправив непослушный локон волос на лбу Роджера, Розалин нежно улыбнулась ему:
– Поспи немного. Нам понадобятся силы. Я разбужу тебя, когда все стихнет.
Роджер кивнул, слишком уставший, чтобы спорить.
– Я буду спать там. – Он указал на чердак. – А ты ложись в кровать. – Он беспокойно нахмурился. – Или мне лучше спать в ногах твоей кровати. Мне не нравится, как он смотрит на тебя.
Розалин не была уверена, что ей это тоже не нравится, но выражение лица Роджера было таким озабоченным и инстинкт защитить ее таким трогательным, что ее сердце сжалось.
Тем не менее это была ее задача – защитить его.
– Я не думаю, что в этом есть необходимость. – Оберегая его гордость, она добавила: – Однако я благодарю тебя за твое предложение. Но он не причинит мне вреда.
Розалин была уверена, что изнасилование – одна из угроз, которой она не должна бояться со стороны Робби Бойда.
Или ее уверенность произвела на него впечатление, или Роджер пришел к подобному заключению самостоятельно, но он задумчиво посмотрел на нее:
– Он нравится тебе, не так ли, тетя Роузи-лин?
Его проницательность повергла ее в шок, которого, как она надеялась, он не заметил.
– Я… – Она закусила губу. – Я сама не знаю, что и думать, – честно сказала Розалин.
Роджер нахмурился, как будто тоже не мог принять решения.
– Он совсем не такой, как я ожидал. Он ведет себя не как разбойник – по крайней мере, не все время. Но отец ненавидит даже одно упоминание о нем, поэтому я уверен, что он совершил немало плохих дел.
Розалин задумалась на минуту, вспоминая все, в чем ей сегодня признался Бойд.
– Множество плохих вещей было сделано во имя войны обеими сторонами. Трудно найти кого-то очень хорошего или очень плохого. В людях обычно намешано и то и другое.
Роджер, казалось, был обеспокоен ее словами, но кивнул. Как большинство людей, он хотел видеть все либо черным, либо белым, а не в разных оттенках серого.
Розалин начала понимать, что Робби Бойд был действительно серым. За беспощадной оболочкой еще угадывался человек, которого она помнила. Возможно, он не был жестоким, беспощадным разбойником, но и не был благородным рыцарем в белых доспехах. Возможно, то же самое можно было сказать о сэре Клиффорде.
Поскольку она не могла позволить себе отдохнуть, следующие несколько часов Розалин занималась тем, что готовила веревку из полос простыни, которые они с Роджером нарвали перед тем, как он пошел спать. Работая при свете луны, проникавшем в щели ставней, она сплетала косы из полос и связывала концы. Когда она закончила, у нее была крепкая веревка длиной в сорок футов.
К счастью, деревянная кровать оказалась очень крепкой. Привязав один конец веревки к толстому столбу, Розалин спустила оставшуюся часть в окно. Возможно, им и придется спрыгнуть с высоты нескольких футов, но веревка была достаточно длинной.
Когда звуки, доносившиеся снизу, наконец смолкли и Розалин пришла к убеждению, что все уже уснули, она разбудила Роджера.
Передвигаясь по комнате, словно привидения, они взобрались на кровать и аккуратно раскрыли ставни. Сильно потянув за веревку, Роджер встал на подоконник и посмотрел вниз. Его лицо побледнело, он судорожно сглотнул, но не колебался. Они обменялись взглядами, и он начал спускаться. Розалин затаила дыхание, сдерживая желание вытянуть руки и схватить его. Он, должно быть, почувствовал ее смятение.
– Помни о своем обещании, – прошептал он.
Она замерла.
– Ты тоже.
Через мгновение он исчез. Пять мучительных минут Розалин наблюдала, как веревка натягивалась под его весом. Несколько раз кровать скрипнула, и ее сердце ушло в пятки. Но столб выдержал. Он выдержал! И наконец – наконец! – веревка ослабла. Роджер добрался до земли.
Посмотрев вниз, она не увидела племянника, но сама не колебалась. Сильно натянув веревку, как сделал он, чтобы проверить ее прочность, Розалин стала взбираться на подоконник.
Но прежде чем ее нога коснулась деревянной доски, произошла катастрофа. Ставень не был открыт настежь, она случайно задела его локтем, и он ударился о внешнюю стену – громко.
Розалин замерла, в то время как звук, казалось, разнесся в тишине ночи как удар церковного колокола. Может быть, он не услышит…
Движение и звук дребезжащей двери рассеял ее надежды. Слава Богу, что она закрыла дверь на задвижку.
– Розалин. Откройте дверь.
Она выглянула наружу. Сердце сжалось, словно призывая ее прыгнуть. Отправиться вслед за племянником и приложить все усилия, чтобы убежать.
Но она должна была дать Роджеру шанс. Быстро отвязав веревку, она выбросила ее в окно и закрыла ставни. Ее руки все еще были на защелке, когда дверь с шумом распахнулась.
Встревоженный и раздраженный, Робби не пытался заснуть. Он сидел, прижавшись спиной к двери, и пытался сконцентрироваться на крепком кирктонском виски, чтобы не думать о женщине, одна мысль о которой зажигала его кровь.
Но виски не помогал. Он был настолько настроен на ее волну, что пульс учащался всякий раз, когда он слышал шум.
Но этот звук был совсем другой. Это не были шаги, или шепот, или скрип кровати, когда она поворачивалась. Это был громкий стук, который был совсем неуместен в середине ночи. Поэтому, когда она сразу не отозвалась, он, не колеблясь, выбил задвижку резким движением плеча и ворвался в комнату.
Робби почувствовал поток холодного воздуха. Окно было открыто. Она стояла на коленях на кровати и держалась руками за ставни. Розалин обернулась к нему с испуганным вздохом. Ему показалось, что он увидел вспышку паники в ее глазах, но это могло быть просто удивлением.
– Что вы здесь делаете?
Он закрыл за собой дверь и направился к ней.
– Я могла бы спросить вас о том же.
Робби подошел достаточно близко к ней, чтобы заметить, как она покраснела, жилка на ее шее забилась. Розалин нервничала. Но он не знал, было ли это из-за его присутствия в комнате, из-за того, что он стоял так близко, что чувствовал запах мятного порошка, которым она чистила зубы на ночь, или из-за чего-то другого.
– Почему ставни были открыты?
Он пристально наблюдал за ней, настолько пристально, что заметил, как ускорился ее пульс, прежде чем она ответила:
– В комнате было жарко – я открыла один ставень. Должно быть, от ветра он распахнулся, пока я спала. Мне жаль, что я разбудила вас, но, как вы сами видите, для вашего беспокойства нет причин.
Быстрый, тщательный осмотр комнаты, казалось, подтвердил ее слова. Железный мангал был заполнен торфом и горел в дальнем углу, рядом на маленьком столике были расставлены все необходимые вещи, которыми он просил Кирктона обеспечить ее, на тумбочке горела свеча, кровать стояла у окна…
Все находилось на своих местах.
Но что-то было не так. Бойд протянул руку к задвижке на ставнях позади нее и случайно задел ее грудь. Робби вздрогнул от прикосновения, каждый нерв его напрягся, но он не посмотрел на нее.
Наклонившись, он выглянул наружу. Это было его ошибкой. Ее нежный женственный аромат, который до сих пор был слабым и слегка дразнящим, стал глубоким и всепроникающим, захватывая его ощущения и заставляя его чувствовать себя так, словно он утопает.
Бойд не мог понять, как можно так хорошо пахнуть после двух дней, проведенных в седле, и после того, как она побывала в ловушке в горящем здании. Это, должно быть, была секретная женская магия, чтобы сводить мужчин с ума.
Его тело было напряжено, как натянутый лук Макгрегора, пока он быстро осматривал темноту. Хотя он ничего особенного не увидел, инстинкт подсказывал ему, что что-то не так, а инстинкт спасал его слишком часто, чтобы он мог игнорировать его.
Мальчишка!
– Где Роджер?
Хотя было темно, он заметил, как ее глаза сверкнули, прежде чем указать на примыкающий чердак.
– Спит.
Робби направился к двери, но она остановила его, легко положив ладонь на его руку.
Господи! Его кровь бушевала. Она была слишком близко. Дотрагивалась до него.
– Пожалуйста, не будите его. Мальчик устал и нуждается в отдыхе.
Их взгляды встретились. Что-то произошло между ними. Что-то такое, отчего прервалось его дыхание, остановилось сердце и пол начал уплывать из-под ног. Бойд словно стоял на краю пропасти, разгоряченный, напряженный, старающийся изо всех сил удержаться. Главное – не дотронуться до нее. Это была битва, которую он был обречен проиграть.
Его сердце бешено стучало. От попытки сдержаться мускулы напряглись. Бремя неизбежности навалилось на него, слишком тяжелое, чтобы даже он мог сопротивляться. Он хотел ее так страстно, что чувствовал вкус ее губ на своем языке.
Розалин посмотрела на его губы, приоткрыла свои и ближе наклонилась к нему. Это приглашение было слишком соблазнительным, чтобы можно было ему противостоять. Битва была проиграна.
С глубоким стоном он прижался губами к ее губам. Какое-то мгновение все было так же, как тогда, когда он поцеловал ее в первый раз. Он почувствовал, как хороша она на вкус, какие мягкие у нее губы. Невинная дрожь ее губ заставила его тогда мучительно возжелать быть тем, кто научит ее страсти.
Потом все изменилось, потому что на этот раз он не отступил, а уступил страстному желанию продлить поцелуй. На этот раз он обхватил ее талию, притянул ее ближе, позволил себе утонуть в медовой мягкости ее рта и полностью вкусить ее сладость. На этот раз Робби обхватил ее дрожащие губы своими и показал, как открыться для поцелуя, принять его язык и позволить ему ласкать ее.
И он ласкал ее. Долгими, медленными движениями языка, пока она не начала ласкать его в ответ. Первое движение ее языка заставило его застонать. У него едва не подогнулись колени.
Это было невероятно.
Кости плавились.
Кровь кипела.
Мозг отключился.
Это было самое лучшее, что Бойд когда-либо испытывал. И с каждым движением языка это становилось все лучше. Жарче. Невероятнее.
До сих пор Робби избегал роли учителя, предпочитая опытных женщин в своей постели, но вдруг обнаружил, что упивается этим, наслаждается ее тихими стонами пробуждения, как будто они были его собственными.
Ему нравилось знать, что для нее все это внове, что она никогда до этого не позволяла мужчине так целовать ее, что он будет первым, кто разбудит в ней страсть.
Он почувствовал неожиданный прилив нежности, который дал ему силы, – хотя все члены его тела сопротивлялись этому, действовать медленно.
Просто поцелуй, – сказал он себе. Ничего такого, чего бы он ни делал бесконечное число раз прежде. Но он боролся с новыми для него ощущениями – ее поцелуй был… другой.
Дело было не только в том, что Розалин невероятна на вкус, что ее губы самые мягкие из всех, какие он до этого пробовал, что неуверенное поглаживание ее языка заставило его возбудиться, словно она лизнула его член, что он чувствовал себя горящем в огне и тонущем одновременно. Дело было в том, что на него снизошло ощущение умиротворения. Впервые за долгое время – черт, он вообще не мог вспомнить, когда это было в последний раз – беспокойство внутри него ослабло. В этот момент он знал точно, что находится там, где должен быть.
Робби испытывал наслаждение настолько всепоглощающее, что оно заглушило все остальное. Единственное, о чем он мог думать, это о том, какая мягкая у нее щека, лежащая на его ладони, как она пахнет розовой водой, как приятно чувствовать ее прижатой к себе, как он хочет целовать ее так всю жизнь.
Если бы только он не был таким разгоряченным. Если бы только его кровь не бушевала и сердце не колотилось бешено в груди. Если бы только эти тихие, нежные стоны удовольствия не заставили его плоть мучительно напрячься. Если бы ее руки не лежали на его плечах, а ногти не впивались в кожу, инстинктивно выдавая ее собственное удовольствие. Если бы ее грудь не прижималась к его груди и его естество не пульсировало, прижавшись к ее животу, а ее бедра не перестали двигаться.
Особенно это. Неуверенное, медленное, круговое движение ее бедер, прижавшихся к той части его тела, которую он хотел бы проигнорировать, заставило вырваться на свободу что-то сидевшее глубоко внутри. Слабый голос, звучавший в его голове и говоривший, что он хочет сделать ее своей, превратился в оглушительный рев. Осознание того, что она хочет его так же, как и он ее, лишило его остатков контроля.
Розалин не ожидала, что это произойдет. Но когда случилось это, казалось бы, неизбежное, предначертанное, она удивилась: как долго они шли к этому.
Волшебство, изумление, ошеломление, которые она испытала в тот первый раз, когда его губы коснулись ее губ, не могли сравниться с целыми мириадами ощущений, которые она испытывала сейчас, когда он целовал ее, по-настоящему целовал.
Тепло разливалось по ее телу, она чувствовала себя утонувшей в пьянящем запахе виски и охваченной эмоциями, которые она еще до конца не понимала, – пламенными эмоциями, пронзительными эмоциями, неодолимыми эмоциями, которые заставляли ее дыхание прерываться, сердце замирать, а тело плавиться в огне.
С того первого раза ее целовали мужчины, но никогда – так. Никогда так страстно, что у нее перехватывало дыхание. Никогда с такой одержимостью, таким искусным соблазнением и такой нежностью.
Это было самым большим изумлением. Как такой жестокий воин, который наводил ужас и грабил всю округу, мог целовать женщину так нежно?! Оказывается, ласковые поглаживания его губ и языка могут умолять, а не приказывать. Она никогда не поверила бы в это. Но теперь Розалин, прижатая к его груди, чувствовала себя самой большой драгоценностью на земле.
Его рука держала ее за подбородок, большие мозолистые пальцы, которые не выпускали рукояти меча в смертельной схватке, ласкали ее щеку нежными прикосновениями – так прикасается мать к новорожденному ребенку, – когда он уговаривал ее рот приоткрыться для долгого поцелуя.
Искусное и медленное, и такое ласковое, движение его языка вызывало слабость у нее в коленях. Шок, который она испытала при этом интимном вторжении, притупился от ощущения абсолютной правильности происходящего. Не было ничего более естественного и совершенного, чем теплое скольжение его языка по ее языку.
Каждое поглаживание, казалось, было рассчитано на то, чтобы еще больше возбудить ее. Заставить ее дрожать и стонать – хотеть большего. Она не могла этого вынести. Но Робби явно не торопился, давая понять, что полностью контролирует ситуацию и готов целовать ее часами.
Внутри Розалин зарождалось что-то, чего она еще не понимала, – горячее, мощное, волнующее. Что-то, что при каждом провоцирующем движении его языка становилось все более необходимым.
Ее стоны стали настойчивее, неуверенное сначала движение языка – более дерзким и требовательным. Она приникла к нему, прижимаясь к теплой, твердой, как камень, груди.
Господи, какая это была внушительная грудь! Розалин чувствовала каждую мышцу, каждую твердую как скала выпуклость. Она всегда восхищалась его телом, но была огромная разница между восхищением издалека и соприкосновением со всей этой мощью.
Робби был огромным и мускулистым, и то, что эти стальные мускулы сомкнулись вокруг нее, заставляло ее чувствовать себя горячей, тяжелой и жаждущей еще большей близости. Особенно с той мощной и твердой частью его тела, которая прижималась к ее животу.
Она стонала и прижималась к нему. Потребность в полной близости, которая охватила ее, не проходила, а становилась только сильнее. Чем больше он прикасался к ней, чем дольше целовал, тем ее желание становилось ярче.
Теперь и Робби целовал ее все крепче, горячее, без прежнего контроля. Щетина на его лице царапала нежную кожу на ее подбородке, когда его губы сливались с ее губами, когда он вторгся в ее рот с необузданным напором. Его стоны были отражением ее стонов. Его дыхание было таким же тяжелым, сердце билось с такой же скоростью, его кожа была такой же горячей.
Розалин почувствовала пьянящую женскую гордость и удовольствие от сознания того, что она может это с ним делать, что он так же возбужден, как и она.
Его губы опустились на ее подбородок, потом на шею, и влажное тепло его дыхания заставило ее задрожать, пока он прокладывал горячую дорожку по ее лихорадочно горящей коже. Рука, которая обнимала ее за талию, скользнула вверх, чтобы обхватить грудь, и удовольствие от этого было таким нестерпимым, что Розалин застонала и прижалась к большой и теплой руке, которая, казалось, оставила отпечаток на ее теле.
Робби заставил ее откинуться назад, прижимая к себе и снова целуя, пока он наслаждался лаской ее груди. Обхватив и сжимая грудь, он нежно пощипывал сосок, пока тот не превратился в твердую горошину.
Внутри у нее словно что-то взорвалось. О Господи, как он это делает?! Как можно испытывать такое удовольствие? Как могут такие большие, грубые руки доставлять такое изысканное наслаждение?!
Розалин решила, что уже умерла и попала в рай. Это ощущение еще больше усилилось, когда Робби, ослабив шнурки на ее платье, коснулся соска языком, прежде чем нежно зажать его между зубами и слегка потянуть и посасывать…
Розалин крикнула – странное пульсирующее тепло разлилось у нее между ногами. Ее крик что-то сделал с ним. Он выругался и нежные неторопливые движения стали более настойчивыми.
Она не поняла, как это случилось – она ли притянула его к себе или он прижал ее к кровати, – но она уже лежала на подушках, а он распластался над ней. Для такого огромного и, надо полагать, тяжелого человека он был очень приятен на ощупь. Ей нравилось, что весь этот немалый вес прижимает ее к кровати. Это давало ей странное чувство безопасности и близости.
Розалин открыла глаза, чтобы взглянуть на его темноволосую голову, склоненную над ее грудью, пока он продолжал посасывать сосок. Но удовольствие было настолько велико, что она снова закрыла глаза, а с ее губ опять сорвался крик.
Робби что-то говорил, шепча на гэльском. Ей не нужно было понимать его хриплых слов, она знала: он говорит о том, что хочет сделать с ней.
Тело Розалин содрогнулось от замечательного предвкушения, когда он снова накрыл ее губы своими. В один момент он оторвался от нее, чтобы посмотреть ей в глаза. Было темно, только лунный свет проникал сквозь щели ставней, но она увидела пламенное чувство в его взгляде. Чувство, которое заставило сердце замереть и дыхание – ускориться. Его глаза горели огнем. Робби хотел ее. Она это видела. Но это было больше, чем желание. Это был темный примитивной взгляд обладания, который заставил ее почувствовать себя так, словно он только что поставил клеймо на ее сердце.
Его выражение должно было напугать ее. Розалин знала, чего он хочет. Знала, что должна что-то сказать, чтобы остановить его. Знала, то, чего ей сейчас хочется, невозможно.
Но его взгляд гипнотизировал ее. Розалин не могла отвернуться, даже когда его рука скользнула под юбку и он дотронулся до нее. Все ее тело словно пронзила молния. Она охнула, задрожала, каждый нерв ее тела напрягся, когда его палец легко коснулся нежного места между ногами.
О Господи! Прилив жара и влаги, казалось, собрался там. Если бы Розалин была в состоянии думать, она была бы смущена и удивлена странной пульсации. Он снова дотронулся до нее. Это было так приятно, что она хотела одного – чтобы он продолжал трогать ее.
Легких прикосновений его загрубевших пальцев было недостаточно. Нежный стон сорвался с ее губ – или мольба? Ее тело дрожало от странной неудовлетворенности, словно желая двигаться, но не зная как.
Робби снова дотронулся до нее, и она не смогла больше удерживаться: приподняла бедра навстречу его руке, бессознательно стремясь к давлению, которого ее тело так желало.
Он издал страстный звук, похожий на рычание. Его лицо было темным и напряженным, челюсти крепко сжаты, словно размеренное поглаживание стоило ему невероятных усилий контролировать себя. Его взгляд пронзал ее насквозь, опаляя своим накалом.
– Господи, ты прекрасна, – глухо сказал он. – Я не могу дождаться, когда ты достигнешь пика наслаждения.
Розалин не поняла, что он имел в виду, но это ее не волновало, потому что наконец он давал ей то, чего она жаждала. Робби обхватил ее рукой, сделал несколько поглаживаний и – о Господи! – ввел палец внутрь.
Он гладил ее так же, как перед этим гладил языком. Погружал палец и делал круговые движения, пока удовольствие не охватило ее всю, пока нежная пульсация не превратилась в сильные спазмы.
– Робби, о Боже, пожалуйста! – Розалин выгнулась под ним с криком, когда чувственное наслаждение охватило ее тело железной хваткой и наконец отпустило, погрузив в неземную волну радости, настолько яркой, пронзительной, волшебной, что ей показалось, будто она увидела кусочек рая.
«Робби». Наблюдая за ее удовольствием, слыша, как она выкрикнула его имя, когда волна наслаждения захлестнула ее, Бойд почувствовал в себе что-то новое.
Это не было примитивным ответом тела – оно было раскалено до критического состояния. Это чувство гнездилось у него в груди, сдавливало сердце. Ему казалось: если он не сделает ее своей, он умрет.
Боже, Розалин была прекрасна – гибкое, чувственное тело сделало бы любого мужчину слабым от похоти. Но он испытывал похоть и раньше, а это страстное желание, это глубокое, сильное влечение, эта всеохватывающая нужда были тем, чего он прежде не испытывал. Это чувство таилось так глубоко внутри, что он даже не подозревал о его существовании.
Это чувство заглушило все остальное. Ему было все равно, кто она такая и почему находится здесь. Ничто не имело значения. Главным было то, что, когда он держал ее в объятиях, он чувствовал… Он чувствовал что-то властное и правильное.
Ее тихие стоны удовольствия все еще звучали в ушах, когда Робби начал развязывать брэ[7]7
Брэ – нижние короткие штаны-трусы, к которым крепились чулки – шоссы.
[Закрыть]. Пот покрывал его лоб, когда он пытался отстраниться от нее, стараясь не раздавить своим весом.
Розалин лежала под ним, мягкая и мучительно нежная, ее тело было слабым и уступчивым. Такая готовая. Его пальцы все еще были влажными – доказательство, что она готова принять его.
Робби был вынужден сжать зубы, чтобы не утонуть в ней, когда его напряженный член высвободился и холодный ночной воздух овеял горячую, набухшую плоть.
Ему не нужно было проверять, готов ли он. Он был так близок к удовлетворению, что мог взорваться. Он встал над ней, устраиваясь между ее бедер. Ему оставалось закинуть голову и вонзиться.
Она не станет его останавливать. Розалин хочет этого так же сильно, как и он. Он видел это в ее глазах.
Робби замер. Сквозь гулкие удары сердца, пурпурный туман похоти, горящее в его крови желание, пульсацию между ног он услышал тоненький голосок, который не мог заглушить примитивным ревом инстинкта. Этот голос заставлял его кричать от боли и отчаяния и говорил, что все это неправильно. Неважно, насколько она хочет этого или он хочет этого, – он не смеет лишить ее невинности.
Но, Господи, как он хотел этого! Бойд хотел ее так, что все его тело дрожало от усилия не сделать ее своей. Она не его и никогда не будет. Робби, очевидно, сохранил в себе больше чувства чести, чем подозревал.
