Текст книги "Прекрасная Джоан"
Автор книги: Молли Хейкрафт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Глава 11
Жара на берегу стояла невыносимая; мы с Беренгарией были благодарны королю Филиппу и остальным встречающим за краткость приветственных речей. Нас вскоре отнесли в лагерь. Я была потрясена царившим там удушающим зловонием, тучами насекомых и страшной неразберихой. Как не похоже на лагерь Рика возле Мессины с ровными рядами опрятных навесов, под которыми спали солдаты, и большими шелковыми шатрами для рыцарей и знати! Там все отбросы закапывались или сжигались за высоким частоколом, которым был обнесен лагерь.
Здесь же глазам нашим предстали рваные, грязные палатки всех цветов и размеров; стаи бродячих собак, роющиеся в отбросах… Мы миновали несколько повозок, на которых вповалку лежали обнаженные трупы. Позднee я узнала, что трупы людей и лошадей сваливали вместе в ров, чтобы он поскорее наполнился. Разумеется, такая огромная открытая могила была источником страшного зловония и всевозможных болезней. За долгие два года осады, с августа 1189-го до июня 1191 года, многие тысячи крестоносцев погибли от рук неверных, но еще больше их умерло от голода и эпидемий. Часто есть было нечего, кроме верблюжьего мяса и капусты, а иногда и этого не было, и смерть каждый день собирала обильную жатву.
Я с радостью заметила, что наш шатер стоит несколько в стороне и с виду кажется почище остальных. Король Филипп-Август, который провожал нас, сказал, что шатер принадлежал Филиппу Фландрскому.
– Мы похоронили его сегодня, Господи, упокой его душу! – с грустью сказал он. – Еще одна жертва смертельной лихорадки, бушующей в лагере.
Новость потрясла меня. Я ждала, пока заговорит Беренгария; но, поскольку она молчала, я поспешила выразить наше горе и поблагодарить короля Филиппа за сердечный прием. После того как он ушел, я вздохнула с облегчением. Беренгария же смотрела на меня с искренней заботой.
– Ты так утомилась, милая Джоан, – воскликнула она, – и все из-за меня! Я забыла о том, что я – королева Англии, и это мне следовало произнести ответную речь… Но я обещаю исправиться! В следующий раз заставь меня отвечать, милая Джоан. Я терпеть не могу речи, но постараюсь.
Я рассмеялась и поцеловала ее в лоб.
Вечером, когда Беренгария приготовилась ко сну, я вышла из шатра и немного постояла у входа. Воздух был свежим, зловоние ветром унесло к морю; ночное небо, усеянное бесчисленными звездами, было похоже на бархат. На холмах, окружавших равнину, на которой располагался наш лагерь, горели костры врагов. Там стоял Саладин со своими сарацинами. Неверные подошли так близко, что им видны были все наши передвижения, а их разведчики по ночам прокрадывались к нам в лагерь и убивали спящих людей прямо в палатках.
Мне стало страшно; захотелось, чтобы Ричард скорее присоединился к нам. С ним нам всем будет спокойнее… Но что почувствует он, оказавшись в этом грязном, гиблом месте? Помнит ли он до сих пор о целях и идеалах Крестового похода или сомневается, стоит ли ради любого дела жертвовать столькими жизнями? Сегодня похоронили его лучшего друга Филиппа Фландрского… Кто следующий? В Крестовом походе недостаточно быть просто молодым и сильным. Убить могут всех – даже самого Рика… И даже Раймонда де Сен-Жиля!
Я заставила себя думать о другом, и мне немедленно вспомнилось, как странно я чувствовала себя в объятиях молодого графа, когда он нес меня на берег. Внезапно я поняла, что некоторые благородные дамы изменяют своим мужьям, и удивилась тому, что любовь моего дорогого супруга никогда не вызывала во мне подобных ощущений.
Да, я любила Уильяма – и он был гораздо более красивым мужчиной, чем Раймонд. Я вспомнила золотые кудри и точеный профиль моего мужа, его высокую, стройную фигуру. Раймонд ниже ростом; волосы у него темные и прямые, а нос слишком короток. Мне нравилось, как весело смотрит он на меня своими карими глазами, но это вовсе не причина дрожать и гореть в его руках…
Я решила в будущем по возможности избегать его общества. И уж конечно, избегать его объятий, а заодно и объятий других молодых людей.
На следующий день перед закатом мы сидели в шатре; вдруг Беренгария бросила шитье и подбежала к пологу.
– Что они кричат? – спросила она.
Я встала рядом с ней, хотя мне казалось, что крики были слышны весь день. В военном лагере шума больше, чем в большом городе или в замке в праздник: голоса, лай собак, лязг оружия, доносящийся отовсюду, стук молотков, раздающийся из тех мест, где сколачивали тараны. Даже в самые жаркие часы, когда жизнь замирала, солдаты разговаривали так громко, что мы не могли спать, а ночью нас постоянно будили солдаты короля Филиппа Французского, которые били насекомых.
Однако снаружи действительно доносился какой-то новый шум, наконец мы разобрали.
– Львиное Сердце! Львиное Сердце! Львиное Сердце!
Солдаты выбегали из шатров и палаток и бежали к берегу. Мы некоторое время стояли в замешательстве, не зная, что делать. Бургинь присоединилась к нам, впервые за весь день открыв глаза; ленивая дочь Исаака спала дни и ночи напролет, свернувшись на груде шелковых подушек.
Леди Катерина подала нам вуали и легкие плащи; в это время к нашему шатру подъехали граф Раймонд и Жоффруа де Лузиньян.
– Велите седлать лошадей, миледи! – крикнули они. – Показался флот короля Ричарда!
Когда мы прискакали на берег, там столпилось столько людей, что нашей свите пришлось прокладывать нам путь.
– Дорогу! – кричали они. – Дорогу королеве Англии! Дорогу королеве Сицилии!
Меня тронула радость на лицах воинов. Скоро нас начали приветствовать:
– Жена Львиного Сердца! Сестра Львиного Сердца!
Мы подошли к наскоро сооруженному пологу, под которым сидел король Филипп, очевидно недовольный тем, что все славят Львиное Сердце. Скоро залив заполнился судами, которые спешили к берегу. Последние лучи заходящего солнца сверкали на латах рыцарей, стоящих на палубе, и на сотнях весел, вспарывающих волны.
Беренгария крепко сжала мою руку.
– Смотри, Джоан! – воскликнула она. – Вон корабль моего супруга!
Да, корабль с ярко-алыми парусами шел первым; и на носу его стоял мой высокий рыжеволосый брат, одетый в сверкающую кольчугу. Он поднял руку, приветствуя встречающих его крестоносцев.
Сойдя на берег под приветственные клики, Ричард поцеловал короля Филиппа, Беренгарию и меня, затем приветствовал представителей знати. Вечером, когда мы сели ужинать, услышали, что солдаты тоже празднуют прибытие своего короля, сидя вокруг костров.
– Подозреваю, веселье продлится до рассвета, – сокрушенно сказал Ричард перед тем, как пожелать нам спокойной ночи. – Пусть повеселятся, а мы с Филиппом посидим за столом совета. Нужно решить, как скорее окончить осаду и увезти их из этого чумного гнезда.
Я поняла: Рик пытается сказать Беренгарии, что сегодня ночью не разделит с ней ложе, поэтому что-то пробормотала о его верности делу Святого Креста и поспешила увести Бургинь, пока она своими неосторожными словами не расстроила мою невестку.
Когда мы расположились на ночь в своей палатке, немного поодаль от остальных, Бургинь насмешливо заявила, что Ричарду, по ее мнению, не хватает пыла. Я пыталась объяснить, что мы приехали в Акру по другому поводу. Крестоносцам не рекомендовалось брать с собой жен или сестер. Мой брат предупреждал нас: он не допустит, чтобы наше присутствие заставило его пренебрегать своими обязанностями.
– Если бы малек Рик был моим мужем, – сказала она, презрительно улыбаясь и называя Рика именем, которое дали ему неверные, – он считал бы свой супружеский долг самой важной обязанностью!
Мне захотелось дать ей пощечину.
– Король Ричард не твой муж, – ответила я, – и никогда им не будет. Он выбрал жену, которая разделит с ним не только постель, но и трон. Королеву, а не наложницу.
Слова мои задели ее за живое. Бургинь метнула на меня злобный взгляд и ушла. Я пожалела о своей вспыльчивости, так как поняла, что в ее лице нажила себе врага.
На следующий же день стало очевидно: прибытие брата придало свежих сил и новых надежд усталым крестоносцам. Часть людей предприняла героические попытки очистить лагерь от грязи и отбросов; другие собрали привезенную из Мессины осадную башню; все были уверены, что новое орудие сыграет важную роль в захвате осажденного города.
Брат тем временем отправил гонца к Саладину, требуя встречи. До его ушей дошло столько слухов о благородстве Саладина, что он считал возможным договориться о мире за столом переговоров.
Ответ вождя неверных был краток:
«Я не считаю разумным встречаться враждующим королям до тех пор, пока небудет подписано перемирие. Если же вы согласитесь на трехдневное перемирие, я пришлю своего брата, аль-Адиля, для переговоров с вами».
Мы узнавали все новости от наших молодых друзей, которые иногда заходили к нам, если их присутствие не требовалось в другом месте. Ричард же был так занят, что мы и не надеялись увидеть его до окончания переговоров с братом Саладина аль-Адилем, или, как его еще называли, Сафадином.
От молодого Балдуина, влюбленного в Бургинь, мы также узнали о том, что и Филипп Французский, и мой брат тяжело больны. Из-за своей болезни они не могли покинуть лагерь, и переговоры были отложены.
Я заявила, что сейчас же отправлюсь к брату и буду ухаживать за ним.
– Пойдемте со мной, если желаете, – сказала я Беренгарии и леди Катерине, – но если вы откажетесь, я пойду одна. Я должна увидеть своими глазами, насколько серьезна его болезнь!
Помня о том, как умер мой Уильям, я больше всего боялась, что Ричард подхватил такую же злокачественную лихорадку. Я обрадовалась тому, что и Беренгария, и моя добрая Катерина захотели сопровождать меня к шатру брата. Мы подошли к его постели.
Мне показалось, что болезнь вызвала у Рика скорее досаду.
– Что за неподходящее время для болезни! – воскликнул он, поприветствовав нас. – Хорошими же крестоносцами оказались мы с Филиппом!
Беренгария удивила меня: она бросилась на колени перед его кроватью и взяла его руку в свою.
– Что с вами, милорд? – спросила она. – Что беспокоит вас?
– Язвы, – с горечью отвечал он. – Рот мой изъязвлен, и говорят, я потеряю волосы и ногти. Но волнует меня другое: после приступов лихорадки я становлюсь слабым, как котенок. Не могу ни есть, ни пить ничего, кроме грязной теплой воды, которая только и имеется в лагере. Я выпил глоток вина, и мне стало хуже, чем если бы я проглотил нож!
– Мы найдем вам свежего молока, – пообещала Беренгария, – и яиц. А сейчас отдыхайте – не тратьте силы на разговоры.
– Милорд король очень страдает, – сказал нам личный врач Ричарда, когда мы вышли из палатки. – Его болезнь протекает тяжелее, чем у короля Филиппа. Но если он некоторое время побудет в покое, то вскоре поправится.
Беренгария, обрадовавшись возможности чем-то помочь, послала людей на поиски молока и яиц. Где они их достали, мы не знаем. Молодая жена Рика взбила их в серебряной миске и приготовила смягчающий и укрепляющий напиток. Однако со слов врача мы поняли, что не одну Беренгарию заботило здоровье короля. Саладин, узнав о болезни своего врага, прислал гонца с большой чашей, наполненной спелыми персиками на снегу. За снегом его воины пробрались высоко в горы. Попробовав лакомство, Рик вскоре почувствовал значительное облегчение. Хотя он был еще слишком слаб и не мог ходить, он велел, чтобы его носили по территории лагеря на носилках. Когда же к его страданиям добавился приступ малярии и его бросало то в жар, то в холод, он просто укрывал ноги шелковым покрывалом. С носилок он руководил сборкой осадной башни и даже принял участие в вылазке по отражению атаки воинов Саладина.
Населению Акры не было нужды слать к Саладину гонцов за помощью; им нужно было лишь производить побольше шума – бить в металлические сковороды, кричать, дуть в трубы, – и стрелы неверных обрушивались на наших солдат.
Так прошел июнь; для нас время тянулось медленно. Наши друзья были так заняты, что редко навещали нас, поэтому приходилось занимать себя самим. Блондель, который приходил к нам, когда его отпускал Ричард, принес нам красивую доску и фигурки для игры в шарики. Хотя мы пытались обучить Бургинь этой несложной игре, глупая девица так и не поняла ее сути. Поскольку мы с Беренгарией были хорошо знакомы с игрой, то сражались целыми днями, проигрывая и выигрывая огромные суммы денег – разумеется, воображаемые.
Блондель был единственным, кто рассказывал нам о том, что происходит за пределами нашего шатра. Король Филипп и брат продолжали тайное соперничество; каждому хотелось в одиночку взять Акру. Рик, используя болезнь как предлог, предпочитал выжидать и давал отдохнуть своим людям, Филипп же, который уже поправился, несколько раз пытался штурмовать осажденную крепость. Ричард также подкупил пизанцев, дабы те покинули знамена Филиппа и сражались в его войске; он дал нашему племяннику, Генриху Шампанскому, четыре тысячи фунтов, лошадей и провизию для его солдат, чтобы заручиться его поддержкой. И использовал любой случай, чтобы принизить значение короля Филиппа и возвысить себя, короля Англии, как вождя крестоносцев.
Я, конечно, сочувствовала стремлениям брата, но, будучи женщиной, в то же время мечтала, чтобы осада поскорее закончилась. Меня заботило не только положение наших крестоносцев; сердце мое болело, когда я вспоминала о голодающих жителях Акры, отрезанных от всех припасов и лишенных надежды на спасение. Я невольно восхищалась ими: они продолжали защищать свой город, отказываясь, несмотря ни на что, от безоговорочной капитуляции.
3 июля Филипп, наконец, пробил брешь в городской стене. И все же его атака была отбита, и на следующее утро мы узнали, что отважные горожане за ночь починили пролом. Но всем было ясно: скоро конец. Меньше чем через неделю Ричард, еще такой слабый, что не мог надеть тяжелую кольчугу, решил, наконец, иозглавить атакующих крестоносцев.
Он приказал отнести себя под навес, расположенный на расстоянии полета стрелы от городских стен. Я пришла к нему и спросила, можно ли нам с Беренгарией смотреть на бой из другого укрытия.
– Вот почему женщин нельзя пускать в Крестовые походы! – ответил он. – Даже от лучших из вас уйма неприятностей. Нет, Джоан, туда может долететь шальная стрела.
Раймонд де Сен-Жиль, стоявший у постели брата, понял, как я огорчена.
– Но дамы могут надеть хактоны,[1]1
Xактон – кожаная мужская куртка, надеваемая под латы (англ.).
[Закрыть] – сказал он, – а к их убежищу можно приставить охрану.
Я немедленно согласилась. В толстых куртках нам, конечно, будет невыносимо жарко, но зато стрела, пущенная с большого расстояния, их не пробьет.
Ричард метнул гневный взгляд на графа Раймонда:
– Охраняй их сам, Раймонд, я и слова не скажу против! У тебя рука на перевязи; значит, ты в любом случае не сможешь принять участия в битве.
Вспыхнув, Раймонд принялся уверять, что сумеет удержать секиру.
– Нет, до тех пор, пока у меня остаются солдаты с двумя руками, – заявил брат. – Нет, нет, Раймонд. Сегодня у тебя другая обязанность: защищать наших дам. В бой ты пойдешь потом. Как тебе известно, мы только начинаем сражение.
Вскоре граф Раймонд повел нас на башенку, затянутую холстом. Поднявшись, мы увидели скамьи, приготовленные для нас. Раймонд выставил вокруг башенки охрану.
Вначале мы не видели ничего, кроме постоянно снующих людей, которые тащили все, что только возможно, – камни, оружие, лестницы; они толкали тараны и только что собранные осадные башни – на замену сожженным прошлой ночью. Вскоре я поняла, что все стягиваются в одно место, под высокую башню на стене. Раймонд сообщил, что Рик очень надеется снести ее.
– Мы называем ее «Проклятая башня», – пояснил он, – потому что оттуда неверные льют на головы наших людей кипящую смолу. Если вы посмотрите внимательно, вы увидите место, куда вломились люди короля Филиппа, оно с той стороны. Пролом починили, но здесь стена немного тоньше… – Затем Раймонд показал на носилки, в которых несли Ричарда. – Он направляется туда, ваше величество. А его новое убежище вон там, за теми таранами.
И вот, наконец, наши воины пошли на штурм. До сих пор шум, царящий внизу, казался мне ужасным; сейчас же мне почудилось, будто от рева тысяч голосов, труб, топота ног, ударов камней по стенам и стонов первых раненых разверзлись небеса.
Наши солдаты, словно огромная волна прилива, подкатились к стене города; те, кому удалось перебраться через отвратительный ров, начали подрывать фундамент башни.
– Матерь Божья! – простонал рядом со мной граф Раймонд, натянутый, как струна. – Давайте же, вперед!
Малышка Бургинь, протиснувшись между ним и Беренгарией, спросила, что они делают.
– В основании башни лежит один огромный камень, – сказал он. – Если мы сможем вытащить его, башня рухнет. Король Ричард пообещал тому, кто это сдслает, такую высокую награду, что солдаты стараются изо всех сил.
Внезапно он замолчал. Сверху на наших людей полились потоки расплавленного свинца, и некоторые из них превратились в живые факелы. Я отвернулась и закрыла лицо руками.
– Милорд, отведите нас обратно в наш шатер, – дрожащим голосом попросила я, поняв, что нам не выдержать подобного зрелища. – Как ужасно… ужасно…
Но не успел он ответить, как Бургинь закричала:
– Великан на парапете! Он целится в короля Ричарда!
Не помня себя, я схватила Раймонда за руку. Лишившись дара речи, мы смотрели, как мой рыжеволосый широкоплечий брат встает, поднимает свой лук и целится. Его стрела поразила злобного язычника в горло, он скатился с парапета и пропал из виду.
Раймонд улыбнулся мне.
– Неудивительно, что его называют Львиным Сердцем, – сказал он. – Неудивительно, что его люди готовы ради него пойти в огонь и в воду.
Я улыбнулась в ответ; сердце мое бешено колотилось в груди от радости и гордости за брата. И еще я видела, что Раймонд тоже любит Рика, восхищается им и разделяет мой восторг. Я нерешительно убрала руку и снова испытала при этом странное, приятное чувство.
Я отошла, заметив, что Бургинь злобно смотрит на нас. Однако я сразу же забыла об этом ничтожном существе, увидев, как дрожит Беренгария; опасаясь за ее здоровье, я снова попросила отвести нас обратно в наш шатер.
Глава 12
Хотя в тот день ни Проклятая башня, ни весь город не были взяты, штурм, предпринятый Ричардом, знаменовал собой начало конца, два эмира это поняли и под вечер согласились сдаться – с сохранением некоторых привилегий для себя.
– Посмотрите, как трясутся крепостные стены, – ответил брат, – и все башни вот-вот рухнут. Неужели вы думаете, что я настолько слаб, что не сумею взять силой то, что вы сейчас предлагаете мне как одолжение?
Ричард все еще страдал от лихорадки, но все-таки уже настолько окреп, что смог сидеть за столом. Он повеселел и даже дразнил нас за бегство с наблюдательного пункта.
– Не огорчайтесь, мы разместим вас гораздо роскошнее, когда Акра будет нашей, – пообещал он.
7 июля Проклятая башня, наконец, с грохотом упала. 12 июля представители противных сторон встретились, чтобы обсудить условия сдачи. Горожане должны были заплатить выкуп Филиппу, Ричарду и Конраду, освободить всех пленников Саладина и христиан. Неверным дали месяц на выполнение наших условий; на это время гарнизон Акры и семьи горожан считались нашими заложниками.
После взятия Акры мы приготовились переселиться в город. Ричард, сияя, встретил нас за городскими воротами. Указав нам на свисающие со стен английские и французские знамена, он повел нас по узким улочкам в королевский дворец – огромное беломраморное здание, построенное вблизи Большой мечети. Поскольку во дворце много лет жили эмиры Акры, дворец, разумеется, был и красивым, и удобным для жизни. Длинные прохладные коридоры с резными арками, из которых открывался вид на зеленеющие дворики с фонтанами и воркующими голубями, уютные комнаты с мягкими диванами и тяжелыми резными столами и тишина после шума и грохота военного лагеря показались нам раем.
Ричард заявил, что Филипп злится из-за того, что дворец заняли мы, а ему приходится довольствоваться лагерем храмовников. Наши крестоносцы с удобством расположились в городе; один же рыцарь, заметив, что Леопольд Австрийский повесил рядом с его знаменем свое, сорвал его и выбросил в ров!
– Матерь Божья! – воскликнула я, пораженная такой глупостью.
– Но это мои трудности, а не ваши; не стану беспокоить вас. Ожидаю вас обеих на пир сегодня вечером. Возможно, ваше присутствие умиротворит наши разногласия.
В общем так и произошло, по крайней мере, вечер кончился мирно. Блондель исполнил сложенную им песнь о событиях последних дней и «Робина», сочиненного Бернаром де Вентадуром, песню, которую вместе пели Ричард, Раймонд и я.
А потом мы с Беренгарией блаженствовали на нашей половине. Мы редко видели брата, он был слишком занят делами. Саладин неохотно, но согласился выполнить наши требования, и вскоре крестоносцы начали готовиться к походу на Священный город.
От придворных мы узнали последние слухи. Королям Англии и Франции предстояло решить спор между Гвидо де Лузиньяном и Конрадом Монферратским. Леди Элизабетта сообщила нам, что рука графа Раймонда все еще не зажила, и поэтому король Ричард приставил к нему личного врача, и теперь граф находится здесь, во дворце.
Уголком глаза я заметила, что Бургинь, бросив на меня злобный взгляд, что-то шепчет леди Марии де Кордова, одной из юных камеристок Беренгарии. Потом обе захихикали; я почувствовала, что краснею, и была рада, когда Беренгария высказала предположение, готовое сорваться с моего языка.
– На пиру глаза его слишком блестели, а щеки пылали. Полагаю, у него лихорадка. Наверное, нам нужно навестить его, Джоан, мы должны убедиться, что он ни в чем не нуждается.
Мы немедленно отправились к нему в сопровождении только леди Катерины. Граф Раймонд беспокойно метался на диване в длинном зале, выходящем во дворик. Рядом с ним был только мальчик-раб, который обмахивал его опахалом. Однако, насколько я могла судить, за ним хорошо присматривали: на столике стояли вино, фрукты и горшочек с отвратительным на вид бальзамом; на руке была свежая повязка.
Леди Катерина вышла, собираясь собственноручно приготовить какое-то свое лекарство, мы хотели последовать за ней, но Раймонд взмолился:
– Побудьте со мной еще немного! Я хочу забыть о заседании совета. Я должен был находиться там, ведь Гвидо так нуждается в друзьях. И вот теперь я слышу их голоса, но не разбираю, что они говорят.
– Где проходит совещание? – спросила Беренгария.
– В большом зале, за стеной. Зал выходит в сад, как и эта комната.
Я подошла к стене и, заметив решетку, прижалась к ней ухом. Все было отлично слышно, но мне стало неловко, и, обернувшись к друзьям, я сказала, что мне стыдно подслушивать. К моему удивлению, Беренгария возразила:
– Разве плохо будет, если мы узнаем, о чем они говорят? Это не тайное совещание. Все наши рыцари там.
Тогда я снова стала слушать и тихонько пересказывать все моим друзьям. Гвидо и Конрад оба заявляли о своих притязаниях на иерусалимский престол. Гвидо прежде уже был некоторое время королем Иерусалима; Конрад же являлся супругом законной наследницы. Рик высказался в пользу Гвидо; Филипп поддерживал Конрада. Все зашумели; потом кто-то предложил: пусть Гвидо остается королем до конца жизни, а затем трон должен перейти к Конраду или его наследнику. В конце концов на том и порешили.
– Что ж, – сказал Раймонд, – кажется, они приняли самое разумное решение. В конце концов, все мы явились сюда, чтобы сражаться за Святую землю, а не затем, чтобы спорить друг с другом. И не лежать в постели, – добавил он с горечью, – чтобы за нами ухаживали дамы и лекари!
Я рассмеялась и подошла к нему. В тот момент он больше всего был похож на рассерженного маленького мальчика. Мне захотелось отбросить темные волосы с его горячего лба и поправить подушки под его головой. Однако, как ни сильно было мое желание, я не поддалась порыву.
Но глаза наши встретились, когда я склонилась над ним, и мне показалось, что он читает мои мысли. Я словно заглянула в зеркало и увидела свое отражение: преграда между нами исчезла, мы переживали одни и те же чувства и прекрасно понимали друг друга. Ощущение было настолько поразительным, что я стояла рядом с ним, не в силах произнести ни слова. А он, не отводя от меня взгляда, взял мою руку и поднес ее к своей щеке.
Обернувшись, я увидела, что Беренгария уходит. Вспыхнув, я попрощалась с Раймондом, обещала вскоре навестить его снова и поспешила за невесткой на нашу половину.
Она ничего не сказала о своем внезапном уходе и лишь улыбнулась мне. Мы обсудили то, что подслушали. Рик уже давно предупреждал, что оставит нас в Акре, когда войска крестоносцев пойдут на Иерусалим, теперь уже было решено, кто станет королем, и мы поняли, что скоро нам предстоит распрощаться с братом и всеми нашими друзьями.
Однако, как выяснилось, у брата были и другие дела, о которых мы ничего не знали до тех пор, пока он не призвал нас в свои покои.
– Я должен вам кое-что сказать, – отрывисто заявил он. – Предпочитаю, чтобы вы услышали эти новости от меня, хотя скоро они станут общим достоянием. Филипп Французский, трусливый предатель, собирается бросить нас и бежать домой!
– Как он может? – воскликнула я, обеспокоенная последствиями этого события для всего Крестового похода. – Как он может, Рик? Он торжественно поклялся, и весь мир знает о его клятве!
– Кажется, бедняга болен; его жизнь в опасности.
– Он сам тебе это сказал?
– Нет, не он! Он прислал ко мне герцога Бургундского и епископа Бове. Оба заливались слезами. Разумеется, я знал, зачем они пришли; я ведь не слепой и не глухой! Так и сказал: «Я знаю, зачем вы пришли. Чего вы хотите от меня, братья по оружию? Чтобы я дал свое согласие на то, что считаю нарушением нашего договора?» Они признали, что я прав, и заявили, что взывают ко мне, ибо их король умрет, если останется в этой гиблой стране! Я дал им тот ответ, которого они ждали, правда, боюсь, выразился не слишком мягко. «Если его жизнь в опасности, – сказал я, – пусть едет, как советуют его приспешники, хотя уверен, что уезжать ему не следует. Если ваш король вернется, не выполнив того, зачем прибыл сюда, он покроет Францию вечным позором!»
– И даже после этих слов он все равно намерен уехать? – спросила Беренгария.
– Да. Когда, наконец, мы с ним встретились лицом к лицу, между нами произошла ссора. Филипп визжал, что ему принадлежит половина того, что мы взяли на Кипре, я же в ответ потребовал половину Фландрии. Поверьте, мы с ним весело провели время! – Лицо его помрачнело. – Что ж, он оставляет нам своих бургундцев; кроме того, пусть нехотя, но пообещал не захватывать мои французские владения, пока я не вернусь. Не знаю, сдержит ли слово; полагаю, с этого дня Филипп переметнулся в стан моих врагов. Он не простил мне историю с Алис, и его ненависть ко мне растет день ото дня.
– По слухам, Леопольд Австрийский тоже уезжает, – заметила Беренгария.
– Да, мы потеряли его – и все из-за рыцаря, который сорвал с крепостной башни его знамя. По крайней мере, Леопольд воспользовался этим происшествием как предлогом. Конрад поговаривает об отплытии в Тир – он хочет осмотреть земли, дарованные ему после того, как мы постановили, что королем Иерусалима будет Гвидо. Снова предлог, но что мы можем возразить?
– Рик, возможно, это и к лучшему, – предположила я. – Когда все они уедут, у тебя будут развязаны руки, и ты сможешь биться за Святую землю как должно.
– Надеюсь, Джоан. Видит Бог, я думаю об этом денно и нощно.
Хотя бегство короля Филиппа ослабило нас, должна признаться, мы радовались, когда в конце июля он, наконец, отчалил от берега. По словам Ричарда, единственным, что держало нас в Акре, был отказ Саладина выполнить свою часть договора о сдаче города. Он охотно согласился заплатить выкуп и вернуть изгнанных из города христиан, но когда Ричард потребовал выдачи ста крестоносцев, захваченных в плен, Саладин ответил столь уклончиво, что мы испугались за жизнь пленников. Не выполнил он и обещания вернуть нам нашу драгоценную реликвию – Истинный Крест. Наконец, брат дал ему срок до конца августа.
– Или Саладин выполнит мои требования, – сказал он, – или столкнется с большими неприятностями.
Каковы будут эти неприятности, я предпочла не спрашивать. Мне было известно, что в наших руках гарнизон крепости и их семьи; заложникам, так же как и нам, хотелось, чтобы Саладин выполнил свои обещания.
Прошло две недели. 14 августа Ричард заявил, что покидает нас и вместе с солдатами переходит в другой лагерь, рядом с расположением войск Саладина.
Время от времени до нас доходили слухи о мелких стычках; но, зная, как долго мужчины приступают к делу, мы с Беренгарией решили, что конец августа пройдет вполне спокойно.
Однажды утром мы услышали звуки труб и громкие крики, сопровождаемые топотом многих сотен ног и грубыми командами. Мы переглянулись. Я вскочила на ноги. Шум нарастал; мы прислушивались, не понимая, откуда он доносится. И тут до нашего слуха донеслись испуганные женские и детские голоса… Вдруг вбежала леди Мария. Она так запыхалась, что не могла говорить.
– Король Ричард велел привести к нему всех заложников, – выпалила она, задыхаясь. – Наши солдаты гонят их из города, словно стадо баранов. Они собираются их всех казнить!
– Чушь! – Я подумала, что Мария со страху выдумала самую невероятную историю и пытается посеять панику. – Наверняка они договорились об обмене пленными… Король Ричард никогда не убьет заложников! Никогда не болтай понапрасну, Мария, лучше придержи язык!
Обратившись к Беренгарии, которой, по моему мнению, следовало распечь Марию, я предложила отправиться в лагерь и посмотреть, как проходит обмен пленными.
– Как можно… без разрешения моего супруга! – нерешительно возразила она.
– Пожалуй, я поеду одна и сразу вернусь, если увижу, что мое присутствие нежелательно.
Накинув легкий плащ и закрыв лицо вуалью, я приказала седлать лошадей и вызвала вооруженную охрану. Я следовала за огромной толпой мужчин, женщин и детей, которые медленно брели из города на жаркую, опаленную солнцем равнину, лежащую между Акрой и лагерем Саладина. Подъехав ближе, я увидела, что солдаты делят заложников на три группы. В первую попали богато одетые горожане, во вторую – молодые и крепкие с виду молодые мужчины, в третью – женщины, дети и старики.
Ричард со своими людьми находился в самом центре равнины. Он явно был недоволен моим появлением. Я сразу поняла, что мне стоило остаться с Беренгарией. Даже не поздоровавшись, брат осведомился о причине моего неожиданного появления.
– Ты не могла выбрать более неудачного момента, – сказал он. – Немедленно возвращайся во дворец. Здесь тебе не место!
