355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Модест Колеров » Сталин: от Фихте к Берия » Текст книги (страница 9)
Сталин: от Фихте к Берия
  • Текст добавлен: 23 марта 2022, 02:03

Текст книги "Сталин: от Фихте к Берия"


Автор книги: Модест Колеров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

В XIX веке Россия, совершенно независимо от политических приоритетов конкретных царствований, их внутренней политики и абсолютно независимо от внешнеполитических и военных поражений, особенно во время царствования Николая I, особенно в период реакционного так называемого «мрачного семилетия» 1848–1855 гг. продемонстрировала свою особую зависимость от британского стандарта «свободы торговли» и шаг за шагом наращивала соответствие своей внешнеэкономической политики её либеральным, космополитическим и колониальным образцам.

Ещё старые исследователи (разных политических убеждений, но солидарно) показали эту зависимость России доказательно и в полной мере. Например, сторонник «свободы торговли» М. Н. Соболев дал такую периодизацию государственной экономической политике: в 1841–1860-е – «Период фритредерских тенденций», затем период вынужденной и постепенной эволюции к протекционизму, и лишь с 1876 года – «Период усиленного фискализма и протекционизма». Одновременно с этим историк чётко указал, что эта либеральная внешнеэкономическая политика отнюдь не диктовалась государству изнутри страны ни одним из профильных сообществ, а была результатом исключительно бюрократического решения, следующего британскому образцу и своим приоритетом выбравшего фискальные интересы казны. Ещё даже великий министр финансов Российской империи Е. Ф. Канкрин (1874–1845, министр в 1823–1844) ради фиска начал в 1841 году снижать ставки протекционистского тарифа 1822 года. После смерти Канкрина, в 1846 году, последовало официальное поручение известному польскому фритредеру Л. В. Тенгоборскому (1793–1857), даже не знавшему русский язык, согласовать тариф имперского Царства Польского с российским для объединения их таможенных территорий, что и было сделано в 1850 году. При этом новый министр финансов так докладывал императору Николаю I в апреле 1848 об идеологии нового, либерального тарифа, словно речь шла о применении школьной азбуки, а в России уже существовала мощная отечественная промышленность: «поощрение внутренней промышленности путём развития иностранной конкуренции»218218
  М. Н. Соболев. Таможенная политика России во второй половине XIX века. Томск, 1911. С. 18–19. См. также об этом: К. Н. Ладыженский. История русского таможенного тарифа [1886]. М.; Челябинск, 2016. С. 210–211, 219–220.


[Закрыть]
. У объединения таможенных территорий в 1848 году – году европейских революций – возник и новый импульс: раздел Польши в конце XVIII века между Австрией, Пруссией и Россией и затем присоединение в 1815 году Герцогства Варшавского к России дали им значительные польские этнографические территории. И революционные движения прямо использовали польский этнический фактор, внося революционную смуту на территорию русского Царства Польского сквозь фактически внутриэтнографические границы, пользуясь ангажированностью и слабостью собственной пограничной и таможенной охраны Царства Польского на его государственных границах с Пруссией и Австрией. На этих границах процветала военная и политическая контрабанда, готовя поляков к восстанию 1863 года. Поэтому включение с 1 января 1851 года – на чрезвычайно льготных для Русской Польши – её в общую таможенную и пограничную территорию Российской империи имело и чисто военно-политические задачи219219
  Г. Н. Симаков, Н. А. Бородкина. Военная и политическая контрабанда в Царстве Польском и Литве в конце 1850-х – начале 1860-х годов // Русский Сборник: Исследования по истории России. Том ХV: Польское восстание 1863 года. М., 2013. С. 158.


[Закрыть]
. Примечательно, что экономическую контрабанду победить так и не удалось: польские предприятия успешно обходили ограничения, незаконно интегрируясь с прусскими поставщиками. Лишь потом стало ясно, что особо льготное развитие польской промышленности за счёт общероссийского рынка в перспективе послужило ускоренному и усиленному развитию польской национальной буржуазии и пролетариата, что стало новой фундаментальной основой для польских национализма и независимой государственности.

«Система протекционизма, применявшаяся в течение тридцати лет, вызвала в России довольно развитую мануфактурную деятельность, которая пустила прочные корни. Изданием тарифа 1850 г. было открыто свободное соперничество русских и польских фабрик и вместе с тем значительно уменьшен размер пошлин, охранявших русскую промышленность от конкуренции иностранной. (…) [тогда и позже] переход к умеренным пошлинам вызывался экономическими воззрениями лиц, которым была поручена выработка новых тарифов, также требованиями, высказывавшимися большинством представителей русской интеллигенции. (…) Числом приверженцы понижения пошлин были вообще гораздо многочисленнее, нежели сторонники протекционистских идей… Теорию свободной торговли разделяла тогда большая часть русской интеллигенции; её идеями были проникнуты те лица, через которых проводились преобразовательные меры царствования [Александра II]»220220
  К. Н. Ладыженский. История русского таможенного тарифа. С. 223, 202, 222, 227 («Большинство газет и журналов того времени («Русский Вестник», «Отечественные Записки», «Современник» и т. п.) были проникнуты более или менее фритредерским направлением; для протекционистов были открыты только сравнительно немногие издания – «Северная пчела», «Библиотека для чтения Боборыкина» и др.»). Ср.: «Наибольшую известность и наибольшее влияние среди них имел “Экономический указатель”… Ту же либеральную точку зрения разделяли и все прогрессивные издания, как, напр., “Современник”, “Отечественные Записки”, “Голос”…» (М. Н. Соболев. Таможенная политика России. С. 360–361). Ср. также: «За свободу торговли выступали крупнейшие периодические издания – «Голос», «Московские ведомости», «Отечественные записки», «Русский вестник», «Экономический указатель». Среди фритредеров были светила экономической науки (Н. Х. Бунге, А. И. Бутовский, И. В. Вернадский, Л. В. Тенгоборский), они пользовались поддержкой общественного мнения и правительственных кругов. Несмотря на то, что большинство предпринимателей со страниц «Вестника промышленности» и «Торгового сборника» требовало сохранения высоких таможенных барьеров, позиции протекционистов выглядели гораздо слабее» (В. Л. Степанов. Н. Х. Бунге: Судьба реформатора. М., 1998. С. 79).


[Закрыть]
.

Позднейший исследователь (известный В. В., в отношении России долго утверждавший, что её рынок недостаточен для промышленного капитализма) ярко описал секрет успеха польской промышленности, совершенно не связанный с антипольской политикой русского империализма, но связанный именно с ёмкостью рынка и последующей его защитой, а не с тем, что «польская промышленность есть всецело создание иностранцев», как настойчиво он твердил:

«Благоприятным условием для развития этой [польской] промышленности, которым воспользовались иностранные капиталисты, было уничтожение в 1850 г. таможенной пошлины, взимавшейся при ввозе польских изделий в Россию, этим для польских изделий был открыт огромный рынок сбыта, образуемый многочисленным населением России. После этого в названном крае стали открываться (тоже иностранцами) и крупные металлургические заводы. Новый ещё более решительный толчок развитию польской промышленности был дан сильным возвышением таможенных пошлин на иностранные изделия в конце [18]70-х годов. При прежних, умеренных тарифах, в Германии у польской границы возник ряд фабрик и заводов, производивших товары для России. После возвышения пошлины на эти товары немецкие капиталисты перенесли свои предприятия через границу и основали их в польском крае. Новое поднятие таможенных пошлин в 1892 г. усилило прилив в этот край иностранных предпринимателей и дало новый толчок развитию польской промышленности»221221
  В. П. Воронцов. Очерки экономического строя России [1906]. М., 2015. С. 96–97. По его данным, сумма производства польских заводов была: 1860 – 32 млн руб., 1870 – 67 млн руб., 1880 – 167 млн руб., 1893 – 227 млн руб.; 1897 – 426 млн руб.


[Закрыть]
.

В самой России 1850–1860-х гг. было видно, что – помимо государственных решений – идеологически «к числу фритредеров относится большинство наших учёных (…) Любопытно отметить, что “Московские Ведомости” под редакцией Каткова в 50-х годах и 60-х годах весьма энергично отстаивали начала свободы торговли, но затем в 70-х круто поворачивают в сторону протекционизма»222222
  В 1876–1889 гг. были повышены (прежде всего, по фискальным соображениям) ввозные пошлины в целом и в частности: на хлопок, уголь, металлы и металлические изделия, которые до того ввозились беспошлинно (М. Н. Соболев. Таможенная политика России. С. 693), сталь, сельскохозяйственные машины, руды, медь, цемент, локомотивы, кирпич, аммиак, целлюлозу, суда, воск, вагоны, кабели, порох, крахмал. Вершиной «образцового» протекционизма в России стал тариф 1891-го («Подготовительные работы в министерстве финансов начались с 1887 года при участии целого ряда специалистов, главным образом профессоров Петербургского Технологического Института… Рассматривая напечатанные записки экспертов, мы видим, что они были проникнуты крайним протекционистским духом. Уже на первых же стадиях подготовительных работ были даны министерством финансов директивы определённого характера»: М. Н. Соболев. Таможенная политика России. С. 417–687, 698). «Идейным творцом» тарифа 1891 года, вдохновлённым доктриной Ф. Листа, исследователь называет Д. И. Менделеева (П. Б. Струве. Д. И. Менделеев [1934] // П. Б. Струве. Торговая политика России. М.; Челябинск, 2016. С. 249, 251). Протекционизм стал побеждать и в таможенной политике Франции в 1875 и 1892-м, в Германии в 1879-м, Австро-Венгрии в 1878, 1882 и 1887-м, Италии в 1878 и 1887-м.


[Закрыть]
. При этом «ни земства, ни дворянство, ни сельскохозяйственные общества, ни другие организации почти никогда не выступали защитниками свободы торговли. Доминирующее влияние принадлежит самому государству, которое, как самодовлеющее учреждение, стремилось извлекать из таможенных пошлин наибольший доход. Понижение тарифных ставок производилось в надежде увеличить с ростом ввоза и таможенный доход», но эти надежды «оправдались в более, чем меньшей степени»223223
  М. Н. Соболев. Таможенная политика России. С. 360–361, V, 219.


[Закрыть]
.

П. Б. Струве сообщал в своём исследовании, что формально централизаторское решение о таможенном присоединении Польши проводилось по инициативе самих поляков, впервые высказанной ещё в 1826 году224224
  Есть сведения, что после предсмертной отставки Канкрина с инициативой об отмене вывозных пошлин на русское сырье для сбыта в Великобритании и об одновременном облегчении ввоза английских товаров в Россию выступил британский посол в Санкт-Петербурге (В. Витчевский. Торговая, таможенная и промышленная политика России со времён Петра Великого и до наших дней [Рус. пер. 1909]. М.; Челябинск, 2017. С. 91. Немецкий оригинал: Valentin Wittschewsky. Russlands Handels-, Zollund Industriepolitik, von Peter dem Grossen bis auf die Gegenwart. Вerlin, 1905).


[Закрыть]
, но тогда остановленной Канкриным ради защиты внутренних русских губерний от непреоборимой польской контрабанды (из Пруссии) и чтобы избежать «совершенного упадка российской фабричной промышленности, ещё в младенчестве находящейся». «Польский тариф был либеральнее Имперского и иначе построен. Отсюда вытекла необходимость коренного пересмотра нашего таможенного тарифа». При этом упомянутый Тенгоборский был «в меньшей степени польским националистом, чем космополитом»225225
  П. Б. Струве. Торговая политика России [1913]. М.; Челябинск, 2016. С. 178–180.


[Закрыть]
. Потому логично, что перед таможенным открытием России мировой (то есть британской) свободе торговли национальные интересы России отсутствовали вовсе. Смерть Канкрина бюрократически отдала внутренний рынок России и для польской промышленности, обеспечив ей огромный льготный спрос и потому – опережающее её развитие, которое создало феномен индустриализации Польши исключительно благодаря рынку России. Старый немецкий исследователь польского происхождения Валентин Витчевский (Valentin Wittschewsky, 1854–?), по недоразумению некоторыми исследователями в России сегодня считающийся «отечественным», отмечал уникальное положение Польши между Пруссией и внутренней Россией и то, что тариф 1851 года «обеспечил польской индустрии значительные преимущества: из Империи в Польшу ввозились главным образом сырые продукты и жизненные припасы, из Польши же сбывались внутрь Империи индустриальные продукты, и притом в значительных количествах», это «открыло польским продуктам беспрепятственный доступ на рынки внутренней России и далее, вплоть до самых крайних восточных границ империи и рынков соседних азиатских государств. Польско-немецкие представители железной и текстильной индустрии не замедлили, к крайнему недовольству их московских конкурентов, во всех отношениях использовать благоприятно сложившиеся для них обстоятельства. (…) Это парализовало предприимчивость русского капитала в деле эксплуатации естественных богатств страны. Покровительство, которое оказывалось в <18>60-х гг. заводам, перерабатывающим иностранный чугун, вызвало значительное расширение этих предприятий, число их возросло за время от 1867 до 1870 г. с 65 до 164. Притом эти предприятия, естественно, сосредоточились главным образом в пограничных областях. Привислянская область обязана расцветом своей железной индустрии указанному направлению промышленной политики и близости своей к западной сухопутной границе». К 1905 году в ряду промышленных районов Российской империи Польша («индустриализм импортированный») занимала третье место по объёму производства после Московского района («старый индустриализм») и Петербургского (практически с ним сравнявшись)226226
  В. Витчевский. Торговая, таможенная и промышленная политика России со времён Петра Великого и до наших дней. С. 93, 254, 256–257, 327.


[Закрыть]
.

Дальнейшее погружение общественной мысли и правительственной экономической политики России в глубины «свободной торговли» шло в целом независимо не только от Крымской войны (и вызванной ею финансовой катастрофы, бюджетного дефицита и высокой инфляции), но и от Великих реформ 1860–1870-х гг. – при не принципиальных протекционистских поправках – при всех министрах финансов империи в 1850–1880-х годах227227
  Краткий очерк идеологической сути деятельности ближайших предшественников Витте в должности министра финансов М. Х. Рейтерна (1862–1872), Н. Х. Бунге (1881–1887) и И. А. Вышнеградского (1887–1892), чьё время и пришлось на период собственно первой промышленной индустриализации России: С. Д. Мартынов. Государство и экономика: система Витте. СПб., 2002. С. 35–37, 47. Ср.: Б. В. Ананьич, Р. Ш. Ганелин. С. Ю. Витте и его время. СПб., 1999.


[Закрыть]
. Биограф одного из этих глав министерства финансов – Н. Х. Бунге – даёт содержательную картину идеологической и бюрократической судьбы «свободной торговли», идейно и практически уничтожавшей протекционизм:

«Бунге неоднократно обращался к вопросу о таможенном обложении. В предреформенный период он защищал лозунг свободы торговли и учение английской классической школы о международном разделении труда. В 1856 г., накануне принятия нового таможенного устава [1857 года], в печати началась дискуссия между фритредерами и протекционистами. Её исход был заранее предрешён. Ещё в 1850 г. взамен существовавшей с 1822 г. запретительной таможенной системы правительство ввело менее жёсткую охранительную. Либералы-западники видели в дальнейшем понижении пошлин одно из основных условий экономического прогресса России. (…) Новый тариф 27 мая 1857 г., ещё более ослабивший таможенную охрану, свидетельствовал о победе фритредеров. По словам Бунге, он “выразил собой положительное отрицание протекционизма”. Но приверженцы свободы торговли не питали лишних иллюзий… Бунге отмечал узость внутреннего рынка для сбыта иностранных товаров, низкий уровень доходов основной массы населения, слабость торговых оборотов, плохие пути сообщения… Фактически в европейском понимании они представляли собой умеренных протекционистов. Уже во второй половине <18>60-х годов Бунге пересмотрел свои прежние взгляды. Это объяснялось падением популярности фритредерской доктрины на Западе и явной потребностью в корректировке таможенной политики России. Тариф 1857 г. не оправдал надежд правительства. Вследствие роста импорта уменьшился активный итог торгового баланса. Не удалось добиться и увеличения таможенного дохода. И всё же очередной тариф 5 июля 1868 г. был выдержан в прежнем духе… В последующие годы это привело к преобладанию импорта над экспортом и пассивному сальдо торгового баланса»228228
  В. Л. Степанов. Н. Х. Бунге: Судьба реформатора. М., 1998. С. 79–81. «Практическое применение начал Смита не оправдало, однако же, надежд, возбуждённых школой свободы промышленности, – писал Бунге в 1869 г. – И в практической деятельности, и в науке является мысль о необходимости ограничений свободы и об устройстве народного хозяйства при участии государства» (С. 48). «В современной российской литературе экономические работы Бунге не получили должной оценки. Удачная в целом биография Степанова не даёт достаточного представления о Бунге как экономисте, поскольку автор чётко не разграничивает различные периоды его творчества» (Йоахим Цвайнерт. История экономической мысли в России. 1805–1905 [2002] / Пер. под ред. В. С. Автономова. М., 2008. С. 252), и даёт важное резюме эволюции экономических взглядов Н. Х. Бунге: «в 1895 году он пишет о том, что опыт последних пятидесяти лет показал, насколько бесполезно полагаться на частную инициативу там, где она традиционно слабо выражена… он требует теперь расширения сферы государственной деятельности, “насколько это необходимо для устранения гибельных последствий неограниченной свободы интересов”. Одновременно он подчёркивает, что такая концепция государственного социализма не имеет ничего общего с “настоящим социализмом”… он во второй период творчества выступает за кооперативы и активную социальную политику» (С. 250).-


[Закрыть]
.

Ярким примером конфликта либеральной догмы с национальной практикой стали последствия введения нового таможенного тарифа 1868 г., которое сопровождалось настоящим бумом интенсивного железнодорожного строительства, с той лишь важной особенностью, что этот тариф, удвоив таможенные доходы казны, не стал стимулом для развития отечественной промышленности, ибо уничтожил возможные защитные меры, которые направили бы мощный платёжеспособный спрос железнодорожных грюндеров на продукцию машиностроения и связанные с ним сырьевые сферы внутри страны, а не за рубеж. Вместо этого первый этап широкого строительства железных дорог в России тариф 1868 года сопроводил беспошлинным ввозом хлопка, каменного угля, ряда машин, почти беспошлинным ввозом чугуна и стали. Импорт господствовал над экспортом из России. Ставка на частную инициативу в деле кредитования и учреждения акционерных обществ, казённые им дотации и льготы привели к массовым мошенничествам и банкротствам, на деле распылявшим отечественный частный и государственный капитал. В этот период Россия дважды пережила острый бюджетный кризис, сопоставимый с кризисом, вызванным Крымской войной, – в результате русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и завоевания Туркестана в 1877–1881 гг. Это вновь склоняло либеральное общество и либеральную часть власти к фритредерским искушениям, но уже сталкивало эти искушения с новой реальностью – с реальностью новых военно-промышленных задач, железнодорожного строительства и индустриализации. Поэтому даже либеральная финансовая власть была вынуждена с 1882 г., а затем и с 1891 г. повысить таможенные ставки на ввоз сырья и промышленных изделий. Именно эти шаги подготовили феномен экономической политики Витте ещё до его назначения министром финансов, стройную систему своих экономических взглядов который изложил в применении к развитию народного хозяйства как развитию тяжёлой индустрии. Сердцевина индустриализации была им сформулирована совершенно в духе марксистского взгляда на технологический прогресс: «Во всех отраслях современной промышлен– ности основными материалами для изготовления орудий производства служат железо, чугун и сталь. Размер потребления этих металлов в стране является показателем уровня её промышленного развития»229229
  С. Ю. Витте. Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве, читанных его императорскому высочеству великому князю Михаилу Александровичу в 1900–1902 годах [по изданию 1911 года]. М., 2011. С. 102. Консервативный публицист И. Ф. Цион (1842–1912), критикуя Витте, ещё в 1896 году обвинил его в приверженности «евангелию Карла Маркса» (А. Э. Котов. «Царский путь» Михаила Каткова: Идеология бюрократического национализма в политической публицистике 1860–1890-х годов. СПб., 2016. С. 266).


[Закрыть]
. Одновременные этим событиям быстрые шаги Германии к национальному политическому объединению и промышленному прогрессу показали, что есть практическая альтернатива британской «свободе торговли» – политика государственного экономического строительства, основанная на философии изолированного государства и протекционизма. Победа Пруссии над Францией в 1871 году дала этой германской альтернативе – последнее, чего ей не хватало: огромный единовременный, централизованный и бесплатный капитал контрибуции230230
  «Благодатные французские миллиарды» поставили промышленность Германии «в прямо-таки тепличные условия» (Ф. Энгельс. Введение к работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» [1895] // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 22. М., 1962. С. 538).


[Закрыть]
за проигранную Францией войну (примечательно, что это поражение страны, породив многочисленные историко-психологические последствия, всё же не заставило французов формулировать свою «отсталость» как историческую проблему). Эрик Хобсбаум (1917–2012) заметил в связи с этим историческим событием, что именно война 1870–1871 гг. с вызванной ею Парижской коммуной и взрывом коммунистических пророчеств и публицистики в Европе сделала знаменитым Карла Маркса, а уголовно-политический процесс в Германии 1872 года над его последователями заставил предать широкой огласке его «Манифест коммунистической партии»231231
  К. Маркс, Ф. Энгельс. Манифест коммунистической партии / Вст. ст. Э. Хобсба– ума / Пер. с англ. А. Мороз. М., 2013. С. 7–9.


[Закрыть]
.

Известный американский экономист, один из первых либертарианцев Генри Джордж (1839–1897) в 1886 году вынужден был признать:

«Протекционизм торжествует повсюду… Из великих наций одна Англия сорок лет назад перешла к системе свободной торговли. Наоборот, британские колонии сейчас же оградились тарифами, как только получили самоуправление232232
  Подробно об этой проблеме см. исследование французского автора, переве– дённое в СССР: Э. Галеви. История Англии в эпоху империализма. I. [1926] / Пер. под ред. Б. Вебера. М., 1937. С. 309–320.


[Закрыть]
. О всех других народах нечего и говорить. Фритредерам нечего обольщаться», – цитировал Г. Джорджа русский критик протекционизма. И находил новое отступление от экономического либерализма в трудах даже его защитника П. П. Леруа-Больё (1843–1916), который признал наиболее существенными аргументами протекционизма его указание на противоречие «всемирных интересов» с интересами национальными, что внешняя конкуренция способна даже уничтожить национальное производство, а разделение труда, выходящее за пределы государства, угрожает его независимости233233
  М. В. Аничков. Война и труд [1900]. Челябинск, 2007. С. 199, 218.


[Закрыть]
.

В конце 1890-х гг. Менделеев подвёл в абсолютных цифрах национальные итоги конкуренции «свободной торговли» и протекционизма в течение XIX века и, в частности, за 1860–1898 гг., что можно округлённо суммировать по его данным в финальную таблицу, ярко демонстрирующую гораздо большие успехи протекционистских Гер– мании и США по сравнению с фритредерской Великобританией:

Совокупный объём экспорта и импорта (млн франков)

Связывая наибольший рост объёма внешней торговли именно с периодом постепенного распространения идей протекционизма в 1860–1880-х гг., Менделеев резюмирует: «…не подлежит сомнению, что быстрота возрастания внешних оборотов и главных способов для неё (внешней торговли. – М. К.), т. е. морского пароходства, определяется прежде всего развитием внутренней промышленности стран, зависящей от распространения протекционизма. (…) Ни для кого, например, не спрятано то обстоятельство, что Германия выиграла в последнюю четверть XIX ст. настолько же от французских своих побед и тройственного союза, насколько от умелой и последовательной политики по отношению к внешней торговле, политики чисто протекционной и умевшей доставить германскому народу такое благосостояние, какого эта по существу бедная страна не имела никогда по отношению к другим странам». При этом Менделеев замечал вполне в духе требований социальной политики, фиксируя связь протекционизма и государственного социализма: «…германский протекционизм состоит не из одних таможенных пошлин, но включает в себя и широкое покровительство всему реальному просвещению (в духе реальных училищ в Германии и России, дававших, в отличие от классического образования в гимназиях, в дополнение к основному, прикладное техническое и математическое образование. – М. К.), всему развитию внешней торговли и обеспечению заработков лиц, трудящихся на фабриках и заводах»234234
  Д. И. Менделеев. Заветные мысли [1905]. М., 1995. С. 103–105. Уже в 1906 году на Менделеева как на гуру индустриализации ссылался Троцкий: Л. Д. Троцкий. Итоги и перспективы. Движущие силы революции [1906, переизд. 1919] // Л. Д. Троцкий. Из истории русской революции / Сост. Н. А.Васецкий. М., 1990. С. 89, 91.


[Закрыть]
.

Опоздание России с проведением политики последовательного протекционизма вплоть до середины – конца 1880-х гг. лишило её возможностей целой исторической эпохи, начиная с 1850 года, когда власть отказалась от протекционизма как раз в момент перехода от мануфактурного производства к фабричному и заводскому. Но к началу ХХ века уже ничто не могло помешать разительным успехам системы индустриализации России, построенной благодаря подготовленному по решению императора Александра III министром финансов И. А. Вышнеградским и реализованному товарищем министра финансов С. Ю. Витте (министр в 1892–1903) тарифу 1891 года и протекционистски выращенной на его основе экономике собственного чугуна и угля. Широко признанный, в том числе русскими марксистами, немецкий специалист по русской экономике Г. Шульце-Геверниц (1864–1943) говорил о тарифе 1891 года, что он «превосходит всё, что когда-либо было сделано в Европе в смысле таможенной охраны. (…) Тариф 1891 года… создал прочную таможенную стену, ограждавшую промышленность от иностранной конкуренции, обеспечившую промышленникам крупную норму прибыли, – эту самую главную приманку для притока в промышленность как отечественных, так и иностранных капиталов»235235
  М. Балабанов. Промышленность России в начале ХХ века // Общественное дви– жение в России в начале ХХ века / Под ред. Л. Мартова, П. Маслова и А. Потресо– ва. Т. I. Предвестники и основные причины движения. СПб., 1909. С. 41–42.


[Закрыть]
. Авторитетный для правящих большевиков автор уже при Советской власти на части территории России прямо подтверждал: «Таможенная охрана нашего производства путём усиленного обложения сырья, полуфабрикатов и изделий, являлась основным мотивом нашей экономической политики с 1890-х годов. Все задачи развития промышленности решались главнейше этим орудием экономической политики, которому приписывалась значительно большая универсальность и действительность, чем это было фактически. Тариф 1891 г. вызвал, в связи с железнодорожным строительством, значительное развитие нашей металлургии, горного дела и металлообрабатывающей промышленности»236236
  В. И. Гриневецкий. Послевоенные перспективы русской промышленности. Харьков, 1919. С. 20.


[Закрыть]
.

Даже кризис 1899–1900 гг. не привёл к отказу от этой основы народного хозяйства, сближая Россию с «догоняющей» самодостаточной экономикой другой страны-континента – США:

Таможенные пошлины на стоимость товаров (1907, %) 237 237
  М. Н. Соболев. Таможенная политика России. С. 824.


[Закрыть]

В те годы исследователь уверенно писал, смиряя свои фритредерские симпатии, что итоги индустриализации России в 1881–1905 гг. являются «поражающими» и что, «вопреки всем фритредерским соображениям о благодетельности международного разделения труда, Россия будет продолжать свой путь к индустриализации и не уклонится от этого своего основного направления всей её хозяйственной политики»: отказываясь «примириться со всё большей эксплуатацией её иностранными государствами, выменивая по ничтожным ценам продукты своей почвы на чужой труд», – «стремиться к интенсивному индустриальному использованию внутренних производительных сил, т. е. спуститься в свои собственные недра, извлекать оттуда сырьё для индустриализации. (…) Если бы Россия была отдалённой колониальной страной, эксплуатация сокрытых в её недрах сокровищ составила бы прямую обязанность международного подвижного капитала. Тем сильнее должна была себя чувствовать обязанной Россия не оставлять втуне богатств, которыми так щедро наградила её природа». Поэтому исторически «коренными устоями» промышленного расцвета России в 1880-х были протекционизм и железнодорожное строительство, а центральным событием – «колоссальный рост» южнорусской горной промышленности238238
  В. Витчевский. Торговая, таможенная и промышленная политика России. С. 329, 330–332, 261.


[Закрыть]
, то есть Кривого Рога и Донбасса. Сводные критические данные этого роста даны в таблице:

Производство чугуна в России (млн пудов) 239 239
  В. Витчевский. Торговая, таможенная и промышленная политика России. С. 264.


[Закрыть]

Одновременно с этими академическими исследователями итоги протекционистской индустриализации подводил знаменитый большевистский трибун мировой революции и международного разделения труда Троцкий, уклоняясь от точного указания на протекционистский секрет создания и концентрации промышленности, но честно иллюстрируя его революционные результаты: «за десятилетие промышленного подъёма – 1893–1902 – основной капитал акционерных предприятий возрос на 2 миллиарда рублей, между тем как за период 1854–1892 гг. он увеличился всего на 900 миллионов»240240
  Л. Д. Троцкий. Итоги и перспективы. Движущие силы революции [1906, переизд. 1919] // Л. Д. Троцкий. Из истории русской революции / Сост. Н. А. Васецкий. М., 1990. С. 93.


[Закрыть]
.

Ещё дореволюционный марксист и социал-демократ, отец советской экономической географии Н. Н. Баранский (1881–1963), чья доктрина природно-идеологической многофакторности географии была принята Сталиным, в своём позднем сводном очерке внятно обрисовал практический (фактически альтернативный теоретическому у Троцкого) взгляд на международное разделение труда в его индустриальной перспективе, в котором было легко увидеть общий экономико-исторический консенсус тех в СССР, кто сознательно принял сталинскую идеологию «социализма в одной стране»:

«Англия, первой ставшая на путь индустриализации, вначале далеко опередила все остальные страны и долгое время пользовалась мировой монополией во всём, что касалось крупной машинной индустрии. И Германии и Соединённым Штатам для своих первых железных дорог пришлось ввозить оборудование из Англии. Только что зародившаяся промышленность этих стран совершенно не могла поднять головы из-за конкуренции Англии. При таких условиях английской буржуазии было вполне естественно держаться принципов свободной торговли, ибо при наличии фактического неравенства “свобода” не означает ничего другого, как лишь обеспечение власти сильного над слабым. (…) Опыты, проделывавшиеся в направлении свободы торговли некоторыми континентальными странами Европы, давали весьма печальные результаты и для их промышленности, и для платёжного баланса и денежной системы. Немудрено, что в странах, в которых в то время было больше всего данных для промышленного развития и которым поэтому конкуренция Англии была всего более досадна, а именно в Германии и Соединённых Штатах, раньше всего создавалась и идеология протекционизма (в виде учений Листа и Кери)… Пример этих стран, сумевших под защитой таможенных пошлин вырастить свою собственную промышленность до такого уровня развития, что она уже давно опередила английскую и перестала бояться её конкуренции, показал, что связь между таможенными пошлинами и географическим разделением труда в условиях неравномерного развития капиталистических стран оказывается совсем иной и гораздо более сложной, чем это могло бы показаться, исходя из чисто формальных рассуждений. Дело в том, что таможенные пошлины, применяемые страной более молодой и промышленно слабой, против страны, опередившей её в своём развитии, хотя и затрудняют, конечно, осуществление географического разделения труда через границу, но зато, обеспечивая развитие промышленности внутри страны, тем самым увеличивают географическое разделение труда в её пределах и ведут к развитию тех её производительных сил, которые иначе оставались бы втуне. (…) Таким образом, таможенные пошлины как бы “загоняют” географическое разделение труда внутрь страны с тем, чтобы, развив, её производительные силы, сделать её при наличии известных условий конкурентоспособной на мировом рынке и тем подготовить дальнейшее развитие географического разделения труда и вширь, и вглубь в мировом масштабе. Государственная власть вмешивается в условия географического разделения труда не только путём установления таможенных пошлин, но и путём регламентации железнодорожных тарифов»241241
  Н. Н. Баранский. Географическое разделение труда [1956] // Н. Н. Баранский. Экономическая география. Экономическая картография. М., 1960. С. 71–73. Подчёркнуто мной.


[Закрыть]
.

Здесь же важно специально проанализировать также историческое, фактическое качество догмы (и постоянных к ней апелляций Троцкого) о приоритетности (если не абсолютной ценности) «международного разделения труда» как фактора мировой (глобальной) экономики и обязательного условия мировой революции и (мирового же) социализма. Некритическое повторение этой догмы на всех этажах марксистской мысли сделало обязательным представление о едва ли не автоматическом и линейном развитии этого разделения труда как всеподавляющего прогресса, о котором протекционисты разных политических убеждений вынуждены были молчать, даже не соглашаясь, ибо достаточных данных тогда, чтобы опровергнуть эту догму, ещё не существовало. Но правда и в том, что эту догму никто из её догматиков так и не проверял на фактическом материале, ограничиваясь повторением. В центре догмы стоял, конечно, старый образ мирового господства свободы торговли, а затем – новый образ империализма и империалистической конкуренции, в мясорубке которой, казалось, не было места не только слабым, но и самодостаточным. Выдающийся русский историк-марксист и востоковед М. Павлович (М. Л. Вельтман, 1871–1927) широкими мазками рисовал общую картину этого мира накануне Первой мировой войны: «Прообразом либерализма была европейская Англия. Прообразом империализма служит мировая Британская империя, в которой сотни миллионов подвластны одной господствующей нации, а на самом деле – господствующим классам этой нации»242242
  М. Панин. Спор об империализме в германской социал-демократии // Наша Заря. № 11–12. СПб., 1912. С. 68.


[Закрыть]
. Современные исследователи так резюмируют этот цивилизационный расизм: «В начале ХХ в. все великие державы считали колониальную империю абсолютно законной целью национальных устремлений»243243
  Яри Элоранта, Марк Харрисон. Война и период распада в 1914–1950 гг. // Кембриджская экономическая история Европы Нового и Новейшего времени. Т. 2: 1870 – наши дни [2010] / Под ред. Стивена Бродберри и Кевина О’Рурка. М., 2013. С. 193.


[Закрыть]
. И если можно с уверенностью заключить, что мобилизационная и военная мощь великих держав в целом была достаточной для поддержания системы глобального колониального милитаризма, то второй важнейший фактор индустриально-ресурсной глобализации того времени как основы международного разделения труда – империалистический финансовый капитал переживал серьёзный кризис. Да и структура собственной экономики СССР обрекала её исключительно на колониальный статус, откройся она «мировому», а на деле – хозяйству одной из колониальных великих держав (учитывая экономическую слабость Германии и наложенные на неё Антантой послевоенные ограничения, это могли быть лишь Великобритания и Франция). На пике внешнеторговых возможностей, накануне мирового кризиса, к декабрю 1927 года структура экспорта из СССР выглядела так: пушнина (17 %), нефть и нефтепродукты (15,4 %), продукция лесного хозяйства (12,6 %), марганец (2,2 %), остальное – продукция сельского хозяйства (52,8 %)244244
  Юрий Жуков. Иной Сталин: Политические реформы в СССР в 1933–1937 гг. М., 2010. С. 23.


[Закрыть]
. Современный историк напоминает: «Условия внешней торговли в 20-е были для России неблагоприятными. После Первой мировой войны зерновой рынок был захвачен США, Канадой, Аргентиной и Австралией. В начале 20-х годов произошло крушение льняного рынка из-за вытеснения льняных тканей хлопчатобумажными. Находясь в стеснённых экспортных условиях, Россия не могла удовлетворить своих потребностей в импорте. Баланс внешней торговли, за исключением 1923 и 1924 гг., был отрицательным, что вело к значительному отливу золота из страны»245245
  Ю. П. Бокарев. НЭП как самоорганизующаяся и саморазрушающаяся система // НЭП: экономические, политические и социокультурные аспекты / Отв. ред. А. С. Сенявский. М., 2006. С. 133.


[Закрыть]
. Как и в иных случаях, ещё до начала публичной полемики троцкистов и сталинистов государственное издательство в СССР выпустило в свет перевод крайне уместного в её контексте труда авторитетного австрийского марксиста, первого канцлера Австрии Карла Реннера (1870–1950), который без особых усилий отмёл столь интенсивно навязываемый Троцким фактор мирового хозяйства как непререкаемого условия развития. Прежде всего, К. Реннер уже тогда, внутри актуальных событий попросту показал его мифологичность: «Мировое хозяйство разлагается на антагонистические национальные хозяйства. Социалистические вожди ещё не подвергли разработке этого факта с привлечением для этого всего необходимого багажа… Мировая война была лишь одною фазою, правда решающею, этого процесса, а выходом из этого процесса может быть лишь создание наряду с хозяйственным интернационалом и политического интернационала мирового государства, владычествующего над мировым рынком»246246
  Карл Реннер. Теория капиталистического хозяйства: марксизм и проблема социализирования [1924] / Пер. Г. Б. Гермаидзе. М.; Л., 1926. С. 329.


[Закрыть]
.

Разделение труда в целом развивалось между двумя полюсами, которые можно назвать так: бедный мир с его избытком трудовых и природных ресурсов (к нему надо отнести и Россию) и богатый мир с его избытком капитала и дефицитом природных ресурсов. Историки экономики авторитетно заключают (и я верю, что эту тенденцию и современники могли бы при желании заметить «изнутри истории»): в мировых отношениях ресурсов и капитала фактом первой половины ХХ века был рост взаимного протекционизма, «фрагментация рынков труда и капитала»247247
  Джоан Р. Роузес, Николаус Вольф. Совокупный рост в 1913–1950 гг. // Кембриджская экономическая история Европы Нового и Новейшего времени. Т. 2:


[Закрыть]
и, добавлю, превращение труда в предмет массового экспорта из бедных стран в богатые. Вероятно, главный советский внешнеэкономический и внешнеполитический аналитик, бывший австро-венгерский профессор экономики, в 1918–1919 – нарком финансов и глава ВСНХ Венгерской советской республики Е. С. Варга (1879–1964) уже после изгнания Троцкого из СССР – с полным знанием дела разрушал доктринальное здание его «мирового разделения труда», не рискуя быть фактически опровергнутым даже заочно. Он профессионально описывал то, что видел в мире вокруг СССР в 1910–1930-е гг. (и что не могло не признаваться в СССР технологическим ориентиром), и то, что Троцкий в своей риторике наивно описывал как благое международное разделение труда, в которое должен встроиться СССР – «систематическое организационное переключение хозяйства на работу для войны», происходившее во всех европейских государствах:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю