Текст книги "Предания старины глубокой"

Автор книги: Миясат Шурпаева

Шейх магомед-Эфенди Чаящинский в тюрьме

Три года провел шейх Могомед-Эфенди в Темир-Хан-Шуре в тюрьме и за все три года ни разу не съел тюремную пищу, чтобы не впасть в грех в случае, если в пищу попали свинина или мясо нерезанной скотины, что противопоказано есть мусульманину по Корану. Люди же, в городе знали, что в тюрьме содержится известный шейх, хоть и было запрещено подходить к этому месту, какими-то своими путями передавали ему пищу. Когда же еды не было, шейх сам делал лепешки из муки и пек их на раскаленном в костре камне.

– Сколько было у нас заключенных, но такого у прямого не видели.

Всех приручили, кто к нам попадал, только его одного не смогли, – говорили тюремные надзиратели.

В священный день мусульман – пятницу – у тюремных ворот собиралось много верующих. Они читали молитвы и просили в них Аллаха облегчить участь невинного шейха. Тюремному начальству это очень не нравилось, и оно решило отправить шейха подальше от Дагестана. Всю тюрьму облетела весть, что шейха отправляют в Сибирь. Там началось большое волнение. Перед своей отправкой из Темир-Хан-Шуры Магомед-Эфенди написал письмо всем родным и знакомым.

 
Вместе с вицхинским магалом простите меня.
Мои братья дорогие, видно так суждено,
Мне приговор вынесен: отправить в Сибирь.
Решением ли правосудия отправляют меня в ад?
Не стану вас осуждать, не стану вас в грех вводить,
Вы тоже меня не судите.
Пусть мы расстались с вами по воле рока,
Но я буду молиться милосердному Аллаху,
Чтобы ваша печаль по мне всех вас в рай привела.
В день пять раз с намазом буду просить бога,
Чтобы горе, примененное мной стало вам преградой в ад.
Лед растаял, все кругом расцвело.
Все, что было в укрытии, вышло на солнце,
Только для меня, пленника, все закрыто кругом.
Приезжала мать, чтоб проститься со мной,
Один раз мы с ней только увиделись, нам даже говорить не дали.
Если в бренном мире ты разлучил нас, Аллах,
В потустороннем мире дай нам воссоединиться.
Кто по мне соскучился, идите к сыну моему.
Кто хочет мне помолиться, к матери моей идите.
Кто хочет со мной говорить, к брату моему идите,
Кто на меня в обиде, прошу, меня простите.
Если кому-то я должен, обратитесь к брату моему,
Врагу моему я тоже прощаю.
Всем друзьям и знакомым посылаю привет,
Всем близким и родным посылаю благословение.
Я с вами прощаюсь, поручаю вас Аллаху,
Увидимся ли еще, этого тоже не знаю.
Кому поручить сына – сироту, что без матери растет?
Поклонникам Корана и религии завещаю.
 

Шейха Магомеда-Эфенди выслали из Темир-Хан-Шуры в неизвестном направлении. И только через десять лет какой-то освободившийся из казанской тюрьмы заключенный рассказал, что шейх Магомед-Эфенди находился в казанской тюрьме лет десять, а впоследствии жил на свободном поселении, но без права выезда на родину.

В послереволюционные годы приехал в Чаящи парень, по имени Абдулахан, который выезжал на заработки, и рассказывал о странной встрече. Идя пешком из города Грозного в пригород, он увидел старика, сидящего под деревом. Юноша прошел мимо старика, но тот окликнул его:

– Что же ты парень, проходишь мимо молча, где твой салам?

– Салам алейкум, отец, извини, – сказал Абдулахан и сел возле старика.

– Откуда будешь родом? – спросил старик.

– Из Дагестана.

– Из какого села?

– Да, как сказать? Мое село мало, как голова ишака, о нем мало кто и слышал. Называется селение Чаящи Кази-Кумухского округа.

Старик долго молчал, затем начал расспрашивать обо всех жителях селения, причем, он начал с домов, расположенных в начале села, и закончил домами расположенными в самом конце. Абдулахан спросил старика, кто он и откуда знает всех чаящинцев. Старик глубоко вздохнул и не ответил ничего. После того как Абулахан расстался со стариком, он догадался, что его случайным собеседником мог быть шейх Магомед-Эфенди, потому что, когда он расспрашивал об Омаре, задавал много вопросов, интересовался его близкими.

Услышав рассказ Абулахана, Омар решил поехать на поиски отца. Почти год он колесил по дорогам Чечено-Ингушетии. Побывал и в Казани.

Но нигде не нашел отца, хотя и встретил людей, знавших его, видевших его. Они и сказали, что шейх собирался на паломничество в Мекку.

В селении Чаящи осталась келья шейха, построенная им самим в его бытность в селении. После его ареста эту келью люди превратили в место паломничества.

Когда же Чаящи переселяли на равнину, в села сосланных чеченцев-акинцев, Омар, уезжая, соорудил отцу памятник в той самой келье.

И в наши дни в народе живет память о великом шейхе. Его родные бережно хранят этот памятник. Внук Омара, Яраги, который решил идти по пути знаменитого прадеда и обучается в махачкалинском медресе, следит за тем, чтобы разрушаемое временем сооружение было в порядке и привлекало к нему всех верующих. Яраги окончил университет Аль-Азхар в Каире и ныне работает в Махачкале.

Красавица Шагун

Однажды к моей бабушке пришла ее приятельница и, убиваясь, что ее дочь выходит замуж за парня другой национальности и веры, просила поговорить с ее дочерью, призвать ее к уму, разуму.

– Милая моя, – сказала бабушка, – кто может предотвратить то, что судьбой и богом предначертано? Действительно, выходить замуж за человека другой национальности, тем более веры, нельзя. Это всегда приводило к скандалам. Сколько было у нас трагических историй, связанных с этим. Ты же, наверное, слышала о красавице Шагун, дочери Осман-Кади?

– Да, слышала, но не должны же все девушки быть такими безумными, как Шагун?!

– Милая моя, Шагун безумной не была, она влюбилась!

– А позже бабушка рассказала мне историю красавицы Шагун. Во времена правления Аглар-хана в Кумухе жил очень уважаемый кади по имени Осман. Много людей приходило к нему с окрестных сел и округов за помощью, за советом. По пятницам, чтобы слушать его проповедь, в кумухскую Джума-мечеть собирались люди. С ним считался хан, царские чиновники Темир-Хан-Шуры и все купцы, и землевладельцы округа.

У Осман-Кади было трое сыновей и одна дочь, красавица Шагун. Ее называли в Кумухе не иначе, как “красавица кадиевых”. Не было в селе парня, который бы не хотел на ней жениться, не сватал бы ее. Однако кадий считал, что пятнадцатилетнюю девочку рано еще выдавать замуж.

В это время в Дагестане шла война под руководством Шамиля, и Кази-Кумухский округ принял подданство русского царя, поэтому напротив Кумуха, через ущелье, располагалась крепость, в которой стоял гарнизон русских войск. Сыновья кумухской знати, в том числе и Османа-Кади, числились в этом гарнизоне, начальник которого общался не столько с ханом, сколько с Осман-кади. Сыновья кади приходили домой вместе с русскими офицерами, среди которых отличался молодой и красивый парень по имени Сергей. Он был в большой дружбе со старшим сыном Осман-кадия, Магомедом.

Русские офицеры могли кое-как говорить по-лакски, ходили на базар, в магазины, иногда даже на свадьбы, по-лакски здоровались со старшими. Сергей был очень молод и не женат. В доме друга он чувствовал себя свободно, садился на подушку на полу, рядом с Осман-кадием и подолгу беседовал с ним. Когда уходил, Шагун, подметая комнату, обнаруживала возле того места, где он сидел, под краешком паласа, кулечек каких-нибудь особенных конфет, которых не бывало в Лакии. Она чувствовала, что с некоторых пор какая-то неведомая тайная, невидимая волшебная нить тянется от него к ней и наоборот, что они стали понимать друг друга по движениям, взглядам, чувствуют мысли и страдания, даже не видя друг друга. Не придавая этому серьезного значения, девушка, увлекшись этой волшебной игрой, продолжала вести ее, как азартный игрок, которому пора уже остановиться, но не может.

Однажды жена кадия заметила, что дочь украдкой, через окно провожает взглядом, уходящего от них офицера. Она припугнула ее, предупредила, что если еще заметит такое, расскажет братьям, а они убьют ее. Появились стихи Шагун, которые пели кумухские девушки:

 
Какой же, офицер, у тебя,
Волшебный разговор,
Вкуснее, чем любое
Райское питье.
Какие бесподобные
Глаза у тебя,
Прекраснее всех сокровищ
И фиалок на лугу!
 

Однажды Осман-кади, возвращаясь из мечети домой, в день пятницы, заметил, что возле их ворот привязан белый конь Сергея. Он очень удивился приходу офицера в это время, когда ни кадия, ни сыновей дома не бывает. Сергей знал, что, собираясь на священную молитву по пятницам, Осман-кади брал с собой и сыновей. Отец подумал, что молодой человек пришел к нему по какой-нибудь причине, срочному делу и поспешил.

Зайдя во двор, Кадий услышал девичий смех. На самой верхней ступеньке лестницы стоял Сергей и что-то лепетал по-лакски. Кади помрачнел и безмолвно стал подниматься по ступенькам. Шагун и ее двоюродная сестра Райганат со своими вышивками быстро убежали в комнаты, а Сергей остался стоять, не имея возможности ни спуститься вниз, ни подняться вверх. Осман-кади, не сказав ни слова, молча и сердито прошел мимо него. Офицер не осмелился ни поздороваться с ним, ни подняться в комнаты без приглашения. Тем более, Осман-кади закрыл за собой дверь, давая понять, что он никого не принимает. Видимо, он предупредил и сыновей, так как они больше не приводили Сергея в дом.

С тех пор люди замечали, как Шагун с крыши своего дома часто смотрели в сторону крепости, а Сергей, приезжая в Кумух, ездил на коне мимо дома Осман-кади, но не заходил к ним.

На устах народа было стихотворение, сочиненное кем-то:

 
Всадник на белом коне,
Что привязываешь коня у базара,
Кольца ли сломались
На кадиевых воротах?
 

Когда родители Шагун поняли ситуацию, решили поскорее выдать дочку за родственника, который давно ее сватал. Не откладывая, они совершили обряд обручения, собрав всех родственников со стороны невесты и жениха. На следующее утро на кумухском базаре, у родника, на годекане рассказывали люди друг другу о сватовстве Шагун и о дорогих подарках, поднесенных родственниками парня.

Первая поздравить ее пришла двоюродная сестра Райганат, названная подружкой невесты. В дальних комнатах Райганат нашла очень растроенную Шагун.

– Слава богу, сестра, поздравляю! Хоть теперь заткнут рты уличные сплетницы, которые судачат о тебе и о русском офицере, – сказала Райганат, обняв сестру.

– Ой, молчи, Райганат, не о людях думаю, огонь у меня в душе, и тело горит! – сказала она отрешенно и глубоко, тяжело вздохнув. А потом рассказала, что впервые увидев Сергея, стоящего во дворе с плетью в руках, она была пронзена искрами его глаз, и с тех пор сердце болит, душа пылает огнем, мысли путаются, все перемешалось на свете. “Не вижу отца, не замечаю братьев, – сказала Шагун, – нет страха ни перед чем, даже перед смертью, не знаю, что говорю, что делаю, хочется подняться на Бурхай-кала и звать на помощь!” Райганат стала успокаивать ее, утешать, но Шагун так горько заплакала, что подружка не выдержала и тоже заплакала.

– В доме Осман-кади ждали окончания месяца уразы, чтобы сыграть свадьбу, к которой все было готово.

В день уразы-байрама вместе со своими старшими офицерами пришел и Сергей, чтобы поздравить Осман-кади с праздником. Мать, услышав русский разговор, прогнала Шагун в дальние комнаты. А на следующий день их соседка Муслимат, рано утром возвращаясь с мельницы, заметила Шагун, идущую к речке по окольной тропинке. Женщина подумала, что Шагун идет на мельницу или за скотом, но вспомнила, что у кадия для этих работ есть служанки, и Шагун не выходит из дому, кроме как в мечеть. Она пошла и постучалась в ворота кадия. Вышла мать Шагун. Быстро поздоровавшись, Муслимат рассказала, что видела девушку, похожую на Шагун, идущую к ущелью. Мать побежала наверх, но в комнате дочери не было. Она разбудила сыновей, думая, что Шагун пошла на речку топиться. Тот же час, даже не оседлав коней, братья поскакали в ущелье. Там нигде сестры не оказалось, тогда они бросились в погоню за ней к крепости. Здесь все еще спали, и офицеры ничего не подозревали. А Шагун, заметив погоню, спряталась во дворе крепости. Но сторож, не знающий в чем дело, показал братьям, где она спряталась. Известие о позорном поступке Шагун в тот же день облетело все село. Говорили о побеге красавицы к русскому офицеру и у родника, и на улицах, по углам, в домах – везде, лился позор на головы братьев и отца Шагун.

Поздно вечером Райганат решила пойти к сестре, чтобы разделить с ней ее горе. Двор кадия всегда сиял множеством ламп, но в этот вечер все кругом было темным темно, нигде, даже в комнатах, не было видно света.

Девушка поднялась на балкон, открыла одну из дверей и увидела посредине комнаты на полу тусклый свет какой-то лучинки, а вокруг, как на поминках, сидели Осман-кади, его сыновья и несколько близких родственников. Райганат быстро закрыла дверь и пошла к другой комнате, где обычно бывала Шагун. Открыла дверь – а там в углу – мать Шагун вся в черном и в слезах, рядом с ней несколько близких родственниц, тоже как на поминках и при тусклом свете. Девушка тихонько спросила, где Шагун. Мать ничего не ответила, только одна из родственниц жестом руки показала на нижние комнаты. Райганат спустилась вниз и стала тихонько звать сестру, но никто не откликнулся, нигде не было света. Она стала по очереди открывать двери нижних комнат и звать Шагун. В одной из комнат послышался ее голос. Райганат переступила порог, но Шагун тревожно сказала: “Ой, не свались, там на полу вырыта могила!” Подружка не совсем поняла ее, побежала во двор искать под лестницей светильник. Она зажгла его и, посветив комнату, где находилась Шагун, на самом деле увидела на полу вырытую могилу. Райганат ужаснулась и вскрикнула:

– Что это значит?!

– Меня посадили сюда и перед моими глазами вырыли мне эту могилу, сказала Шагун.

– Что ты, что ты, родная моя, это они тебя напугать решили! – сказала Райганат.

– Не знаю…, – тихо произнесла Шагун.

– Не думай, и не переживай так, люди все преувеличивают, болтают, что придет на язык…

– Не знаю, сестренка, взяла я на себя этот грех и не чувствую, что я грешна, люди наверное правы…

– Ничего еще непоправимого не случилось, а если твой жених от тебя откажется, я возьму тебя за своего брата.

– О чем ты говоришь, какое замужество! – простонала Шагун.

– Пойдем сейчас же со мной, я тебя спрячу, и ни один человек не сможет тебя найти, – стала уговаривать ее сестра, но Шагун отказалась идти куда бы то ни было.

Райганат побежала домой и бросила клич всем родным, что Шагун собираются убить. Дошла эта весть и до Агалар-хана. Послал он своих нукеров за Шагун и против воли отца и братьев, забрал ее в ханский дом. Агалар-хан велел своей жене Халле спрятать девушку и следить за ней, чтобы она не наложила руки на себя. Во дворе ханского дворца все сторожа были предупреждены, чтобы никого посторонних не впускали во двор без разрешения на то хана.

Халла заметила, что Шагун не спит ни днем, ни ночью, она даже боялась раздеться, приговаривая: “Сюда явятся братья и зарежут меня”. Халла успокаивала, стараясь развлечь ее, отвлечь от мрачных мыслей.

Так прошло несколько недель, и однажды явился к хану сам Осман-кади и стал просить отпустить его дочь домой. Агалар-хан взял с него слово, что пальцем не тронет дочку и не допустит, чтобы кто-либо из сыновей тронул ее.

– Если же с ней что случится, я лишу тебя самой дорогой жемчужины твоего дома! – пригрозил хан.

Шагун забрали домой. А Сергея в первые же дни выслали из Кумуха.

Однажды домработница Райганат, которая рано утром пошла за водой, вдруг вернулась вся в слезах, оставив кувшин у родника:

– Все женщины плачут, говорят, что Шагун убили, – сказала она и зарыдала навзрыд.

Похоронили Шагун в той же комнате, в той же могиле, что вырыли месяцем раньше, а кто и при каких обстоятельствах убил ее, никто и не знал. Одни говорили, что братья убили, другие – отец. А в народе остались стихи, сочиненные тогда кем-то:

 
На райском балконе редчайший цветок.
Кто с корнем вырвал, кто тебя сжег?
Пусть руки отвалятся: кто их поднял на тебя.
Пусть в аду сгорит тот, кто замучил тебя!
Сапожки сафьяновые, что были на тебе,
Пусть режут на кусочки и бросят у ворот.
– Платье шелковое, что было на тебе,
Пусть рукава распорют и на могилу кладут.
 

А самое странное, говорила моя бабушка, случилось позже. Казалось бы, для влюбленных девушек судьба Шагун должна стать уроком, но случилось обратное. В Кумухе до этого не было случая, чтобы девушка сама, по своей инициативе ходила к любимому, обычно парни крали любимых. Но после трагической гибели Шагун, девушки, не находившие взаимопонимания и поддержки у своих родных, сами стали убегать к любимым. И впервые на такой опасный шаг решилась самая красивая кумухская девушка по имени Балахалун.

Месть Агалар-хана

Однажды нукеры рассказали хану, что нового жеребца, которого купили в Акушах, невозможно оседлать: он не дает седоку сесть на него верхом, кидается во все стороны, прыгает, сбрасывает седока и, как бешенный, растаптывает его.

– Ага… это очень даже хорошо, – сказал Агалар и послал нукеров за Магомедом, сыном Осман-кади.

Когда нукеры пришли в дом Османа-кади, их встретил сам кади и сказал, что Магомеда нет дома, что когда вернется, он пошлет его к хану. Но в это время из комнаты вышел сам Магомед, и узнав, что за ним пришли ханские нукеры, заявил: “Я готов, идти с вами”. Осман-кади снял с головы шапку и ударил ее оземь со словами: “Сгорел теперь мой дом!”

Пока Магомед не вернулся, Агалар велел оседлать нового жеребца, но так, чтобы ремни седла не затягивали туго. Несколько нукеров еле оседлали горячего жеребца. Хан велел отвезти его на базарную площадь и туда же пошел сам. Когда подошел Магомед, Агалар сказал ему: “Говорят, ты мастер приручать жеребцов, вот тебе жеребец, покажи свою удаль!” Магомед заметил, что ремни натянуты слабо. Он просунул руку и хотел проверить упряжь. Но Агалар громко засмеялся и пристыдил его:

– Эх, что ты за молодец, что ремни примеряешь, ведь истинные джигиты скачут и без седла!

Магомед тотчас вскочил на коня и ударил плетью. Жеребец понесся вихрем. И сразу же седло сползло под брюхо коня вместе с седоком. Магомед пытался удержаться и не выпускал поводий из рук. Но стремительный бег жеребца мешал ему. Руки слабели, а измученное тело уже волочилось по земле, оставляя за собой ручеек крови. Наконец, далеко от площади обезображенное тело упало на землю, седок был мертв.

Когда ханские нукеры увели Магомеда из дому. Осман-кади решил узнать, что нужно Агалару от его сына, и пошел к хану.

По дороге ему повстречались мужчины, которые несли на руках окровавленное тело. Осман-кади остановился, как вкопанный. Он еще не знал, что это тело его сына и что так быстро можно уничтожить человека.

Но мужчины, сравнявшись с ним, сняли шапки и заплакали.

Газават девушки

Шестьдесят – семьдесят лет тому назад жарким летним днем в Кумухском озере утонул приехавший на базар паренек. Парня никак не могли найти. Пришлось выпустить воду из озера. Когда воду спустили, люди обнаружили на одной стороне озера, на дне, глубокую яму, в которую и свалился паренек. Над ямой стоял камень, вроде надгробный, а под камнем оказалась чья-то могила. Старожилы Кумуха сказали удивленным людям, что это могила Рабият Качаевой, похороненной здесь еще в 19 веке.

Пожилая родственница Качаевых Маазат Янгиева, которая нынче проживает в Кумухе, вспоминает, что когда произошел этот случай, ее бабушка рассказала ей такую историю:

В 1880-х годах в Кумухской крепости находился гарнизон царских войск под начальством некоего Подхолюзина, надменного и своенравного человека. После подавления бунта в Дагестане (1877 г.) много кумухской знати было казнено и сослано в Сибирь за участие в бунте против русского царя, много семей осиротело и почти в каждом доме был траур. Люди как-то сникли и притихли.

Подхолюзин был суров и строг, зорко следил за всем, что происходило в округе и специально изучал лакский язык, чтобы понять о чем говорят люди. Он не гнушался ничем, даже забирал к себе любую понравившуюся девушку или молодую женщину, держал у себя пока не надоест, затем отсылал домой. Он был уверен в том, что в округе не должно быть человека, который посмел бы ему перечить.

Однажды летом в Кумухе в доме Дауд-бека играли свадьбу. На свадебное торжество собралось множество гостей из Кумуха и из окрестных сел. В самый разгар торжества явился на свадьбу со своими офицерами и Подхолюзин. Чтобы оказать ему особую честь, хозяева посадили его во главе стола, возле тамады.

– Для большого начальника требуем чархидай[1]1
  Чархидай – лакский танец.


[Закрыть] – раздались возгласы подвыпивших мужчин.

Ясауры выбрали самых красивых и нарядных девушек, вывели в круг для исполнения танца чархидай. Среди танцующих девушек Подхолюзину бросилась в глаза высокая, очень красивая девушка в старинном дорогом наряде, сотканном из золотой нити.

– Кто она? – спросил начальник, не скрывая своего восхищения.

– Она дочь Качаевых, Рабият засватана за Гусейном Нурадиновым, – был ответ.

С заметным удовольствием и восторогом любовался Подхолюзин девушкой. Когда кончился танец, потребовал, чтобы эта девушка станцевала с ним лезгинку. Ясауры тут же велели музыкантам сыграть лезгинку, а Рабият предупредили, что она должна сейчас этот танец станцевать с начальником.

– Не буду! – ответила Рабият и убежала со свадьбы. Не ожидавший такого исхода, Подхолюзин был крайне возмущён.

– Эта наша птица, которую невозможно приручить, она со всеми так поступает, так что вы не удивляйтесь, сейчас с вами станцуют десять других красавиц! – сказал тамада, но Подхолюзин не пожелал ни с кем танцевать. Чтобы как-то успокоить его и развлечь, тамада приказал принести новые блюда и вывести в круг танцоров, певцов, клоунов. Принесли на серебряных подносах новые и разнообразные блюда, вышли в круг танцоры-клоуны, Начальник как будто успокоился, и свадьба пошла своим чередом.

Поздно вечером, когда все гости разошлись по домам, к дому Качаевых прискакали несколько всадников. В это время мать Рабият на веранде делала вечерний намаз. Незваные гости велели хозяйке немедленно вывести к ним дочку, мол, ее требует начальник.

– Ой, беда, ой беда! – запричитала мать, вбегая в комнату к дочери. – Матерый волк охотится за тобой, доченька, беги, спрячься!

Рабият бросилась к окну и увидела всадников возле ворот, один из них слез с коня и направился в дом. Кроме нее и сестры с матерью дома никого не было. Отец был сослан, брат – на заработках. Рабият сама была не из пугливых, умела владеть собой в любой ситуации и не лезла в карман за словом, была смела и решительна, но тут она поняла, что ни убежать, ни спрятаться ей не удастся, и если она станет сопротивляться, положение осложнится и для нее и для ее домашних. Она отошла от окна и быстро схватила небольшой кинжал, висящий на стене. Затем проворно привязала кинжал за пояс и стала надевать поверх самые лучшие свои наряды. Мать, онемев от удивления, вся в слезах следила за дочкой.

– Не волнуйся, мама, за меня тебе не придется краснеть, я разделаю этого подлеца на составные части и брошу к твоим ногам ожерелье из его частей тела! – сказала Рабият и решительно вышла к всадникам. Гонцы были удивлены, что не пришлось девушку силой забирать, и что она сама без шума, без слез вышла к ним. Они рассказали Подхолюзину об этом, и начальник на этот раз остался весьма доволен девушкой. Когда Рабият с улыбкой на лице вошла в его комнату, он обратился к ней:

– Однако же ты, оказывается, девушка покладистая, так зачем же поставила меня в такое неловкое положение на свадьбе?

– Если бы я на свадьбе станцевала с вами, родственники моего жениха могли там устроить скандал. Я же не хотела испортить свадьбу таких уважаемых людей, – ответила Рабият.

Ответ девушки понравился начальнику, и он велел принести хорошее угощение. В душу же девушки запала большая тревога: она надеялась, что начальник после свадебного пиршества будет под хмельком и ей удастся свершить задуманное, а он, казалось, вообще не был пьян, да и к тому же за дверью стояли офицеры, ожидая приказания. После угощения, когда начальнику захотелось поразвлечься с девушкой, она сказала робко:

– Я не стану упрямиться, но… сгораю от стыда, у девушек бывает много причин… и мне сейчас необходимо выйти во двор с кумганом воды и навести чистоту.

– Понял, понял! Значит ты хочешь обмануть меня и сбежать? – расхохотался начальник.

– Я не такая глупая, чтобы в ливень бежать за буркой. Если мне не доверяете, можете привязать меня веревкой или арканом. Мне не много нужно времени: пока вы выкурите трубку, я спущусь за окошечко и быстро вернусь.

Начальник приказал принести веревку, крепко обвязал ею талию девушки и позволил спуститься за окошечко, что было на расстоянии одного шага от земли. А за окном была сплошная темнота.

Очутившись на свободе, Рабият проворно достала кинжал из-за пояса, одним ударом разрубила веревку и привязала к булыжнику, а сама, не мешкая, стала спускаться по скалам. По дороге она не пошла и не стала искать даже тропинку. Через некоторое время она услышала шум и топот коней. Поняла, что обнаружили ее побег. В этот момент она стояла в одной из трещин между скал, которая, как пещера, прятала ее. Спускаться дальше в темноту было невозможно, там была бездна, решила подождать тут до рассвета. А с рассветом солдаты, что разыскивали девушку в ущелье, обнаружили ее. Все были поражены, как она добралась туда, ибо ни вверху, ни внизу не было места, чтобы ступить ногой. Начальник приказал спустить на аркане одного солдата, чтобы поймать ее. Но когда солдат сравнялся с ней, ударом кинжала она свалила его в пропасть. Спустили второго, но уже с оружием в руках. Этого тоже скинула девушка. В этот момент подоспели кумухцы, которые шли на выручку девушке. На уговоры сельчан Рабият тоже отказалась выйти из скал.

– Девушка боится вашего возмездия, дайте слово, что вы ее не накажете, она выйдет, – сказали кумухцы.

– Я ее не накажу, я ее казню, я ее в Сибирь сошлю, как убийцу! Так прошло полдня. К скалам собралось множество народа, девушка не соглашалась ни подняться вверх, ни спуститься вниз.

После полудня Рабият сама стала тихонечко спускаться вниз по скалам, кинжалом делая углубления на скалах для ноги. Навстречу ей к ущелью побежали русские офицеры, а за ними кумухские мужчины, родственники Рабият. Когда Рабият спустилась вниз, она заявила:

– Я объявила газават врагам своей чести, потому убила солдат, я готова сражаться и дальше, но дайте мне возможность подняться в родное село и взять в руки достойное оружие!

Старший кади Кази-Кумухского округа Мухаммад-кади заявил Подхолюзину, что, раз девушка объявила газават, им надо принять его, что по законам шариата они не имеют права ее арестовывать, надо дать возможность сражаться.

Подхолюзин увидел обозленных кумухских мужчин, стоящих за кадием с оружием в руках. Ему ничего не оставалось, кроме как согласиться. С обнаженным кинжалом в руках побежала Рабият вверх по дороге в село. За нею кумухские мужчины, а за ними русские офицеры. Подхолюзин решил остаться в крепости.

Когда Рабият дошла до кумухского озера, она остановилась и потребовала две сабли. Ей подали. Озеро в это время было без воды. Воду спустили, чтобы очистить озеро.

Один из русских офицеров с обнаженной саблей пошел навстречу девушке и одним ударом сабли рассек поперек дерево, стоящее на берегу озера, как-бы показывая ей свою силу и ловкость.

– Если твоя сабля валит дерево, моя свалит сталь! – сказала Рабият, и прочитав молитву, начала. сражаться. Раненый в руку офицер отошел назад и на его место встали другие. Вокруг кумухского озера собралось множество народа. Сабли в руках у Рабият летали, как крылья ветряной мельницы. Она дралась и отходила назад, вглубь озера.

– Держись, Рабият! – кричали ей из толпы, – держись, от ударов молнии страдает только самое высокое дерево, держись!

Тут один из офицеров кинул к ногам девушки один конец аркана, что держал в руках, и, стоя на расстоянии от нее, стал обматывать аркан вокруг девушки. Не успела Рабият понять, что происходит, оказалась связанной. Обеими саблями она стала бить себя, то ли желая срубить аркан, то ли не желая умереть от рук врагов, решив убить себя. Кровь брызнула во все стороны, падающую девушку подхватили родственники. Никто не ожидал такого исхода.

Много народу съехалось на похороны Рабият. По совету старожилов Кумуха решили похоронить ее там, где умерла. В свое время также была похоронена Изажа Кумухская на холме. Такова была традиция.

Говорят, когда хоронили Рабият, кумухцы собрали яйца и глину замесили на них. В могилу вместе с ней положили и обе сабли, которыми она сражалась.

На другой день родственники Рабият во главе с Гамидом Нурадиновым изгнали из Кумуха Подхолюзина.