Текст книги "Одиннадцать часов на трупе"

Автор книги: Мишель Лебрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Без десяти десять.

Внезапно он сбился с шага, а затем и вовсе остановился. Подошла Эвелин. Он смотрел на темный фасад.

– Ну и что ты теперь будешь делать, отец?

– Еще ве знаю. Дай подумать и не шуми.

Вздрогнув, она ещё плотнее запахнула куртку. Залаяла собака. Снова выглянула луна. Недалеко, пыхтя и посвистывая, прокатил поезд. Где-то на колокольне часы величаво отбили десять ударов. В одном из окон нижнего этажа зажегся свет. Гастон Беррьен облегченно вздохнул и потянул дочь за собой.

Они приблизились к фасаду и заглянули в освещенное окно. Внутренние тюлевые занавески не мешали отчетливо и в малейших деталях видеть все происходившее в комнате. Подвесная четырехламповая люстра освещала самые дальние закоулки помещения. Его стены были оклеены обоями в желтый цветочек. Направо была дверь. Слева виднелся бар. В центре прямо под окном стоял диван, обтянутый красным репсом. А на диване...

На диване ужасного вида старуха не моложе тридцать лет, безобразная блондинка с отталкивающими ярко-красными губами, вырядившаяся в прозрачный черный пеньюар, под которым угадывались чудовищной величины груди, отвратительно терлась о Ги, без галстука и в одной рубашке, которому, судя по всему, эта омерзительная ситуация была по душе.

Эта отвратительная женщина – точная копия Джейн Мэнсфилд – ласково поглаживала голову юноши, который не только не противился этому, а напротив, смеялся, как последний болван.

Эвелин услышала, как кто-то присвистнул рядом с ней. Это был отец, который, чтобы лучше видеть, даже приподнялся на цыпочки. Она потянула его за рукав:

– Отец, уйдем отсюда, прошу тебя.

– Ну уж нет, – взъерепенился Гастон. – Это тот самый парень, с которым ты знакома?

– Да, – стыдливо призналась Эвелин.

– Превосходно. Оставайся здесь. Сейчас я скажу пару ласковых этому красавчику.

Подчинившись воле отца, Эвелин продолжала невольно наблюдать за развернувшейся в комнате сценой. Теперь уже Ги, склонившись над женщиной, вдыхал с глупым видом запах её волос и держал её за руку. От легкого движения у блондинки распахнулись полы пеньюара, обнажив гладкую, блестевшую на свету ногу.

– Чудовищно, – прошептала Эвелин.

Внезапно картина резко изменилась. Расположенная справа дверь открылась, и Эвелин увидела появившегося на пороге отца. После первых же сказанных им слов Эвелин осознала, что может все прекрасно расслышать, и навострила уши. У Гастона Беррьена, неподвижно стоявшего в проеме в своей плотно надвинутой на лоб шляпе, играла на губах презрительная улыбка. Он сказал:

– Извините, что я нарушаю вашу милую встречу, но это ненадолго.

Если бы на середину дивана в эту минуту упал космический спутник, это произвело бы меньший эффект. Ги вскочил на ноги, пытаясь подтянуть узел отсутствующего галстука, а блондинка, громко вскрикнув, упала в обморок, использовав ситуацию, чтобы выставить на обозрение и вторую оголенную ногу.

– М-месье! – промямлил Ги.

– Позвольте представиться: Гастон Беррьен, продавец головных уборов. Отец той самой девушки, с которой вы вот уже в течение месяца встречаетесь.

– Рад познакомиться, месье, – пролепетал Ги.

– А я нет, месье. Я доволен, что застал эту сцену, которая высветила всю правду в отношении тех чувств, которые вы питаете к моей дочери. Не стоит уточнять, что отныне вы её больше никогда не увидите, иначе я буду вынужден довести сегодняшний инцидент до сведения вашего отца. Это сначала. А потом и до более широких кругов общественности. Вы поняли меня, не так ли?

– Месье, я все вам сейчас объясню. Это недоразумение.

– Недоразумение! Хорошенькое словечко. Вы, конечно, будете утверждать, что эта... особа – ваша тетушка, от которой вы ждете наследства, или же ваша сестричка!

– Уверяю вас, месье...

– Быть может, вы попытаетесь убедить меня, что в силу близорукости вы, дескать, думали, что в ваших объятиях находится Эвелин? Прощайте, месье. И счастливого окончания вечеринки!

Дверь с шумом захлопнулась. Чуть позже Эвелин услышала голос отца уже совсем близко. В нем слышались одновременно твердость и грусть. Добрый, все понимающий голос отца.

– Пойдем, моя девочка. Нам здесь нечего более делать.

В машине Гастон взял анонимку и старательно уничтожил её в пламени зажигалки. Пепел он выбросил в окно. Положив руку на плечо Эвелин, он сказал:

– Не думай больше об этом. Этот парень сделал бы тебя несчастной.

Эвелин улыбнулась сквозь слезы:

– Я уже забыла о нем, отец.

Заворчал мотор. Наблюдая за дорогой, Гастон Беррьен думал о том, как тяжела жизнь для честного человека, дети которого не знают о подстерегающих их опасностях.

ГЛАВА 3

БУРЖУА – от слона, имеющего значение: состоятельный человек, живущий и городе.

Словарь Л арусс

Всем парижанам известна улица Мулен, которая совсем недавно вместе с улицей Шабанэ являлась красой первого округа. Квартал, исполненный печали после принятия законов, стоивших стольких чернил и слез, не стал тем не менее местом скорби. Напротив, улица Пети-Шам остается одной из самых оживленных в Париже со своим автобусом шестьдесят шестого маршрута, который появляется на линии преимущественно в часы "пик", и круговертью пассажа Шуазель, выходящего к станции метро "4-е сентября".

Ради собственного спокойствия Гастон Беррьен никогда не пользовался машиной, отправляясь к месту работы. Каждое утро он спускался в метро, которое от "Порт де Сен-Клу" доставляло его с пересадкой на "Гавр-Комартен" к станции "4-е сентября". Это позволяло ему вместо нервотрепки за рулем спокойно просмотреть по пути весь номер "Фигаро".

Вот и сегодня, как всегда, без четверти одиннадцать он вышел из подземки, взглянул на витрину, чтобы убедиться, насколько безукоризненно он одет, поправил ленту на своей – "Только от Беррьена" – шляпе и вошел в пассаж Шуазель. Перейдя Пети-Шам, он сразу же по ходу и направо вышел на улицу Мулен к витрине своего магазина, над которым золотом блестела вывеска: "Беррьен. Головные уборы".

Войдя в дверь, он одним взглядом охватил всю картину: мадемуазель Роза уже находилась на своем месте – у кассы, молоденькая продавщица также стояла там, где ей подобало – за прилавком. Гастон жизнерадостно всех поприветствовал, снял шляпу, перчатки и поинтересовался утренней выручкой.

Мадемуазель Роза доложила: всего два клиента, из которых один "обещал подумать". После этого Гастон Беррьен пересек магазин и вошел к себе в кабинет. Через стеклянную дверь он мог наблюдать за всем, что происходило в его заведении. Он сел, и тут же зазвонил телефон.

– Магазин головных уборов Беррьена, вас слушают. Женский хрипловатый и немного вульгарный голос произнес:

– Я хотела бы переговорить с месье Максом.

– Он у телефона, – сказал Гастон.

– Месье Макс, говорит Жильда. Вчера вечером все прошло, как вы хотели?

Гастон открыл шкатулку, вытащил оттуда сигару и послюнявил конец. Да, все произошло так, как было задумано. Двери были открыты, свет зажегся ровно в десять часов, диван был развернут к окну, хорошо симулированный обморок...

– Да, Жильда. Благодарю вас, было отлично. После моего ухода молодой человек не доставил вам слишком много хлопот?

– Хм, и да и нет! Он кричал, что ему подстроили западню, что все это так просто не сойдет с рук и он расскажет, как я завлекла его к себе при помощи таинственного письма, что он явился, не подозревая, что я с ним сделаю, что я его напоила... в общем, он не был доволен.

– Вам удалось его успокоить?

– Думаю, что да, – раздался легкий смех. – Он ушел только около двух ночи, обещая вернуться.

Гастон закурил. На его губах поигрывала улыбка. Он возобновил разговор:

– Превосходно, спасибо, Жильда. Вы, естественно, уничтожили письмо, которым его завлекли?

– Ясное дело, оно было у него в бумажнике.

– Великолепно.

– Должна ли я возвратить вам ключи от виллы?

– Не стоит. Сегодня вечером вас навестит месье Фред, вручит обещанную сумму и заодно заберет и их. Судя по голосу, Жильда колебалась.

– Извините меня, месье Макс, но... он неплохой парень, этот Ги. Почему вы не хотите, чтобы он женился на вашей дочери?

Губы Гастона сжались. Он сухо отрезал:

– Вы знаете, Жильда, что от своего персонала я в первую очередь требую сдержанности. Вам известно, что проявлять любопытство опасно. ОЧЕНЬ опасно.

– Да, понятно. Извините меня. До свидания, месье Макс.

Гастон положил трубку, затянулся и откинулся в кресле, устремив глаза к потолку. Так почему же он хотел воспрепятствовать связи своей дочери с Ги Таннеем? Причина была очень простой. Даже несколько весьма простых резонов. Первый: он считал Эвелин слишком юной, чтобы выходить замуж и иметь детей. Пусть малышка поживет ещё в свое удовольствие. Второй: сын бывшего политического деятеля представлял несомненную опасность. Отцу захочется узнать, с какой семьей он связывается через эти брачные узы, и он наведет подробные справки относительно Гастона Беррьена. А это было совсем ни к чему, и Гастон не хотел подвергаться даже малейшему риску. Поэтому и была затеяна вся эта махинация, жертвами которой стали Ги и Эвелин. Не без боли наблюдал Гастон за горем дочери, но, когда желаешь добра близким, не следует скряжничать в отношении средств.

Через стеклянную дверь Гастон увидел, как в магазин вошел человек, в котором он сразу узнал одного из своих самых верных клиентов. Прежде чем пойти и обслужить его лично, он написал на листочке дату, час и адрес. Свернув бумажку, он сунул её в карман и вышел в магазин, излучая самую любезную улыбку.

– Не надо, – бросил он на ходу суетившейся молоденькой продавщице, – я сам займусь этим клиентом. – Здравствуйте, месье Лоранжис, чем могу быть полезным?

Месье Лоранжис, рослый старик, высочайшей пробы элегантности, носил монокль в правом глазу. Он также поприветствовал хозяина магазина и затем сказал:

– Мой дорогой друг, мне нужен котелок серо-жемчужного цвета для присутствия на скачках. Что-нибудь добротное и ноское,

– Разве хотя бы одна из моих шляп вас разочаровала?

Оба рассмеялись. Гастон, усадив клиента, пошел за головным убором, который он, соблюдая все предосторожности, распаковал. Котелок пришелся точно по размеру, и старик выразил свое удовольствие:

– Ну и память же у вас! Вы держите в ней размеры голов всех ваших клиентов?

– Только лучших из них, – в шутку ответил Гастон, незаметно засовывая за подкладку головного убора записку, вытащенную им из кармана.

Он протянул котелок продавщице, которая завернула его в тонкую бумагу и положила в обшитую сатином коробку. Клиент прошел к кассе и передал банкноту мадемуазель Розе. В ожидании пакета месье Лоранжис поинтересовался здоровьем мадам Бсррьен, которую он имел удовольствие когда-то встретить в магазине.

– Жена чувствует себя хорошо, благодарю вас. А вот дети доставляют хлопоты.

– Вы знаете, это удел всех отцов, – посочувствовал клиент. – Кажется, ваш сын готовится к поступлению в "Большие школы"?*

* "Большие школы" – сеть основанных ещё Наполеоном высших учебных заведений для подготовки специалистов высокого класса для ключевых постов в администрации. Дает столько привилегий, что поступление в них можно уподобить штурму неприступной крепости.

В его устах это прозвучало как "БОЛЬШИЕ ШКОЛЫ".

– Да нет, он хочет стать кинорежиссером. Знаете, все эти "новые волны"! Просто взбрело парню в голову.

_ Это возрастное. Пусть перебесится, – любезно посоветовал Лоранжис. К тому же, имея за спиной такого отца, как вы, он всегда выпутается в случае каких-нибудь передряг.

– И все же! Вы представляете себе: кино! Ну пусть хотя бы уж театр! Это по меньшей мере серьезно: там разоряются, но ставят Клоделя... Вы любите Клоделя, месье Лоранжис?

Тот воскликнул:

– Люблю ли я Клоделя? Мой друг, я не засну, если перед этим не прочитаю хотя бы одну-две строчки из "Золотой головы". Этим сказано все!

С пакетом под мышкой месье Лоранжис покинул магазин. Гастон посмотрел на часы:

– Мадемуазель Роза, у меня семейный завтрак, и до трех меня не будет. Будьте предельно любезны при обслуживании клиентов.

Они понимающе переглянулись. У мадемуазель Розы вопреки её имени и скромному поведению был явный избыток физических достоинств, в данном случае кое-как прикрытых строгого покроя закрытым платьем. Молодая женщина ответила:

– Можете на меня рассчитывать, месье. Приятного аппетита.

Молоденькая продавщица бросилась открывать дверь, и владелец магазина головных уборов, поплотнее надвинув на лоб шляпу, вышел, натягивая на ходу перчатки.

Ярко светило солнце, женщины вокруг были очаровательны, с Эвелин урегулировано. В общем, все шло как нельзя лучше. Он позволил себе проехаться до Сен-Клу на такси.

* * *

Гастон был всегда рад видеть сестру Лили и её мужа Филиппа Малосена. Лили было под тридцать, Филипп выглядел не старше своей жены. Детей у них не было, и жили они на улице Тронше. Филипп был коммивояжером по сбыту сельскохозяйственной техники. Если продажа товаров и вынуждала его проводить восемь месяцев в году в разъездах по стране, то она же и позволяла ему жить на широкую ногу и иметь две машины. Это был высокого роста энергичный мужчина, со светлыми глазами, умевший блистательно говорить. Гастон его очень любил.

Он окинул удовлетворенным взглядом накрытый стол. Филипп говорил безудержно, Лили о чем-то шепталась с Франсуазой Беррьен, стройная фигура которой удивляла всех, кто знал, что она мать двух восемнадцатилетних близнецов. Гастон с нежностью взглянул на жену, а затем сосредоточил внимание на Эвелин, которая все время молчала и не притрагивалась к еде. Он вздохнул.

– Неужели ты думаешь, – говорил Филипп своему племяннику, – что карьера режиссера перспективна?

– Конечно, – пожал плечами Фредди, – стоящий режиссер выдает два фильма в год – то есть работает по шесть месяцев – и зарабатывает от пяти до десяти миллионов франков на каждом фильме.

– Но, прежде чем стать режиссером, надо побыть его ассистентом, и нередко это затягивается на долгие годы! – уточнил Гастон, которого сын удостоил притворно искренним взглядом.

– Отец, ты, кажется, так и не расстался с довоенными представлениями! В наши дни главное условие успеха в кино – никогда не быть ассистентом и не ступать на подмостки. Есть вспомогательное средство – критиковать! О, как я их всех критикую! Ты же читал мои статьи в "Эзотеризм для всех"? Так вот, я не лезу за словом в карман, устраивая разнос всем этим шишкам! Они все дрейфят в ожидании моего первого фильма! Пусть ещё немного понаслаждаются своими тепленькими местечками! Но наступили новые времена! Завтрашнее кино будет элитарным...

– Помолчи, пожалуйста, ты уже наскучил своими рассуждениями, – прервал его Гастон.

Разговор переключился на литературные темы, и в него вступили женщины. Лили прочитала очень интересный роман, но не помнила ни его названия, ни автора, ни сюжета. Однако в любом случае это было прекрасное произведение, и она посоветовала всем членам семьи как можно скорее достать его. Франсуаза попыталась порассуждать о Саган, но без видимого успеха.

– В конце концов начинаешь путаться в этих персонажах, которые то и дело спят друг с другом...

– Франсуаза Саган безмерно талантлива! – безапелляционно заявил Фредди.

Эвелин неожиданно встала из-за стола, воскликнув:

– Как я ненавижу всех этих писателей!

Она вышла, рыдая в салфетку. Повеяло холодом.

– Это все нервы, – объяснил Гастон. – Она готовится к очень трудному экзамену и слишком много работает. Через несколько дней ей станет лучше.

Гастон и Филипп попытались повернуть разговор в сторону политики. Оба согласились, что придерживаются умеренных взглядов, близких к конформизму. Фредди терпеливо слушал. Но когда отец и его дядя, перескакивая с одного сюжета на другой (политика внутренняя и внешняя, политика в Алжире, современная молодежь, "черноблузники"), дошли до яростных нападок на молодых преступников, Фредди не выдержал и, крепко стукнув по столу кулаком, заорал:

– Если молодежь и захлестывает преступность, то чья в этом вина, если не их родителей, которые подали нам пример малодушия, конформизма и бесхребетности?

– Замолчи, Фредди, прошу тебя!

Но не так-то просто было остановить этими словами резкую реакцию со стороны того, кто всего лишь позавчера участвовал во взломе итальянской бакалейной лавки.

– Не более чем мелкие буржуа, раз в неделю читающие "Канар аншене"*, а по воскресеньям посещающие концерты шансонье! Интеллектуальный комфорт... демагогия... пустые фразы...

Под свинцовым взглядом отца он остановился. Гастон сурово произнес:

– Ты получишь право участвовать в нашем разговоре, когда будешь зарабатывать на жизнь, малыш. А сейчас доставь мне удовольствие: поднимись в свою комнату и посиди там до начала занятий в лицее.

Бравируя до конца, Фредди, уходя, громко хлопнул дверью. Четверо уцелевших переглянулись и рассмеялись. Филипп вытер набежавшую слезу и сказал:

– Ну и характер у твоего сына.

– У дочери не лучше, – вздохнул Гастон. Разговор зашел о делах, которые шли хорошо, но могли развиваться и лучше.

* Французский сатирический еженедельник.

* * *

Фредди, двинув несколько раз ногой по мебели, закурил сигарету. Поискав среди пластинок, он поставил любимого джазового певца, включив проигрыватель на полную мощность. Немного успокоившись после музыкального душа, он прошел в комнату отца, где стоял телефон.

– Алло, могу я поговорить с Фредериком Бремезом? Шеф подошел к аппарату.

– Послушай, чтобы набить руку, я придумал потрясающий план.

Бремез-младший говорил с полным ртом. Он спросил без всякого энтузиазма:

– Так что же это за план?

– Магазин. Магазин головных уборов моего отца.

– Ты что, тронулся?

– Ничего подобного. Я достану дубль ключей. Вечером в квартале никого. К тому же отца надо хорошенько проучить. Как только он возбудит дело, я заявлю, что это я ограбил магазин.

Было слышно, как на том конце провода шеф что-то дожевывал. Потом Бремез буркнул:

Ладно, надо подумать. Увидимся на лекции.

* * *

Эвелин вся в слезах, с трагическим выражением лица, на цыпочках вышла из своей комнаты. Она забежала к отцу, чтобы тайно позвонить, и наткнулась на выходившего оттуда брата. Тот понимающе ущипнул её и исчез, оставив наедине с телефоном. Чуть поколебавшись, она набрала номер.

– Алло, попросите Ги Таннея.

– Кто говорит?

– Мадам Дюран*.

Служанка пошла на поиски Ги, который вскоре взял трубку и несколько обеспокоенно спросил:

– Кто это?

– Это я, Эвелин. Я просто хотела тебе сказать, что между нами все кончено. Прошу тебя, верни мои фотографии и письма, если ты их ещё не сжег...

* Равнозначно стереотипному русскому "Иванова", "Петрова", в переводе означает "упорная".

При последних словах она не выдержала и её голос дрогнул. Ох! Ги и эта блондинка! Но Ги, достойный сын своего отца, знал все дипломатические ходы.

– Послушай, – сказал он, – я могу тебе все объяснить. Это недоразумение. Нам нужно срочно увидеться.

Сердце Эвелин бешено заколотилось. Ги сказал именно те слова, которые она и ожидала от него услышать. Увидеть его. Она сейчас встретится с ним. Он все ей объяснит, и она, конечно, поверит всему, что он скажет, даже самому невероятному. Любовь всегда возрождается из пепла.

– Не думаю, что у меня есть время, – сказала она. – После завтрака меня пригласил Марк, завтра я занята... завтра вечером танцы у друзей... Нет, решительно ничего не...

– Тогда я сам сейчас приду к тебе. Бегу! – воскликнул Ги.

– Нет, не надо! – испугалась она. – Лучше уж я... Давай встретимся, как всегда, в "Мадригале"?

– В три часа.

Она стремглав бросилась к себе в комнату с одной только мыслью в голове: какое надеть платье.

* * *

Лили и Франсуаза пошли прогуляться по саду. Филипп и Гастон задымили сигарами. Из открытого окна приятно тянуло свежим воздухом. Где-то на ветвях каштана щебетали птицы. Мужчины разговаривали вполголоса.

– Жильда звонила утром в магазин. Надо, чтобы ты навестил её сегодня вечером и вручил обещанные пятьдесят тысяч франков. Одновременно она вернет тебе ключи от виллы в Сюси.

– Подходит, – ответил Филипп, просмотрев отметки о встречах в записной книжке. – Я подъеду к семи. Это все?

– Завтра вечером соберемся в Рони.

– Все знают?

– Сообщат всем. Утром я поставил в известность об этом Лоранжиса, а он передаст остальным. Пока не оповещен только персонал, но этим займется Роза.

– Превосходно. А я подобрал виллу в Шату. На втором этаже три большие комнаты, все в отличном состоянии, гараж на шесть машин, чудесный сад.

– Ты знаешь, что в этих вопросах я целиком полагаюсь на тебя. Сколько?

– Десять миллионов. Стоящее дело.

– У тебя уже есть подставное лицо?

– Конечно, он даже не знает моего имени. За пятипроцентное вознаграждение он будет покупать виллу якобы для себя.

– Согласен. Немного коньячку?

Продавец головных уборов наполнил пузатые рюмки. Филипп, продегустировав коньяк, продолжил:

– Я нашел также покупателя и на дом в Сюси. Потеряем на этом всего пятьсот тысяч, что мне представляется совершенно допустимым. Так я продаю?

Гастон обдумывал это предложение.

– Как долго мы ею пользуемся? Кажется, с год?

– Да нет, меньше, девять – десять месяцев. Гастон снова раскурил сигару, поморщился и раздавил её в пепельнице.

– А чего торопиться? Поработаем на ней ещё месяц-другой, пока не подготовят новую виллу.

– Хорошо, покупатель подождет. Это нетрудно сделать, беру на себя. У тебя с собой итоги за последний месяц? Продавец головных уборов заерзал.

– Нет! Ты ведь знаешь, что все записи по этим вопросам я храню в сейфе магазина! Дома вообще ничего нельзя держать из-за детей и жены, которые повсюду суют нос. Но я подвел некоторые итоги. В общем наша чистая прибыль составила девять миллионов франков.

– Ничего себе! – воскликнул обрадованный Филипп. – Жаль, если придется прикрывать это дело. Я думаю, ты правильно сделал, устранив с пути сына Таннея. Этот идиот навлек бы одни неприятности! Как отреагировала Эвелин?

– Вполне разумно, впрочем, я знал, что так и будет. С этой стороны проблема решена. Через пару недель она влюбится в другого парня...

– Тебе бы надо послать её куда-нибудь попутешествовать. Это благотворно повлияло бы на её настроение.

– А почему бы и нет?

Именно в этот момент появилась Эвелин, одетая в прелестное белое в синий горошек платье, с подобранными "конским хвостом" волосами и с ученическими тетрадями в руках. Она с мрачным видом заявила:

– Иду на занятия в лицей. До свидания, папа! Всего хорошего, дядя Филипп!

Постукивая высокими каблучками, она быстро исчезла, провожаемая растроганными взглядами обоих мужчин. Филипп заметил:

– Вылитая мать.

Они видели, как стройный силуэт Эвелин исчез в саду, выпили ещё немного коньяку. Затем Гастон, понизив голос до шепота, сказал:

– Кстати... ты порвал со своей подружкой? Филипп, казалось, смутился:

– Видишь ли, не совсем так. Ну, ты знаешь, как это бывает. Начинается с легкого флирта на несколько дней, затем привязываешься к человеку...

– Во Франции только временное всегда окончательно, не так ли? Но ты все же муж моей сестры, и я очень люблю Лили. Выпутывайся сам как можешь. Это твое дело, но ты понимаешь, что я не хочу, чтобы Лили от этого страдала.

Филипп пристально разглядывал свои ногти. Он вздохнул, улыбнулся Гастону и пообещал:

– Осталось совсем недолго. Я порву с ней на будущей неделе.

Гастон закурил новую сигару.

– Не мне читать тебе мораль, но я считаю (пуф-пуф)... что порядочность всегда себя окупает. Возьмем, к примеру, меня. Я преуспел в своем деле, потому что никому не нанес ущерба ни на сантим, а в браке никогда не изменял Франсуазе (пуф-пуф)... Хочешь, дам тебе совет? Сделай ребенка Лили. Ты убедишься, как это укрепляет семью.

ГЛАВА 4

ИГОРНЫЙ ДОМ – зал для игры в мяч. В более широком значении – место, где занимаются спекуляцией, например игра на бирже

Словарь Ларусс

Пригород спал: только что пробило полночь. Внешне вилла ничем не отличалась от соседних домов: тот же потемневший фасад, такой же молчаливый сад. Только очень любопытный соглядатай мог бы обратить внимание на необычное скопление в саду первоклассных автомобилей, припаркованных вплотную друг к другу. Но помимо того, что живая изгородь из бирючины уже сама по себе скрывала превращенный в место парковки сад, никто, любопытный он или нет, не шастал по этим местам. И вообще, какого черта кому-то пришла бы в голову мысль заглянуть в сад виллы, ничем не отличавшейся от других, погруженной во мрак и тишину?

И тем не менее за её окнами, тщательнейшим образом замазанными густой краской, на обоих этажах стоял шум и гам, раздавался смех, царило оживление.

В обширном зале на втором этаже прохаживались одетые в смокинги господа Макс и Фред, улыбаясь членам клуба. Господин Макс при этом говорил своему спутнику:

– Было бы очень досадно продавать этот дом сейчас. Ты ведь знаешь, что всякий раз, как мы переезжали на новое место, мы теряли членов.

– Вполне с тобой согласен. Но через пару месяцев здесь запахнет паленым.

Господин Макс, красавец-мужчина примерно сорока лет, не очень высокий, но пропорционально сложенный, курил сигару. Разговаривая, он то и дело, будто страдая словесным тиком, вставлял: "не так ли?" Его компаньон, господин Фред, был помоложе и повыше ростом, обладал голубыми, очень светлыми глазами и был очень убедителен, когда беседовал с другими людьми. Оба месье уже многие годы являлись руководителями игорного дома, который полиция, если бы знала о нем, квалифицировала бы как "притон". Они создали его, соблюдая крайнюю осторожность, тщательно отсортировали как клиентуру, так и персонал, и рисковали минимально. Более того, в их заведении играли абсолютно честно, сами они довольствовались всего десятью процентами комиссионных от ставившихся на банк сумм. В их залах встречались только парижане, известные своим состоянием и боязнью любого скандала вокруг их имени, а в роли крупье выступали обходительные особы женского пола. Тем самым репутация месье Макса и Фреда как директоров частного казино была безупречной.

Их заботами вилла была благоустроена так, что три зала находились на первом и столько же на втором этаже. Внизу размещался бар и играли в "мелкие игры": "очко", английский пас, бириби. Там стоял даже столик для домино, где ставки тем не менее делались по пять тысяч луидоров за очко.

Наверху играли в покер, шмен-де-фер, баккара, шары и классическую рулетку. За каждым игорным столиком стояла очаровательная молодая женщина в элегантном вечернем платье. Две девушки, менявшие деньги, в коротких, расшитых блестками юбках, прогуливались между игроками с перекинутыми через плечо сумками.

Женам членов клуба доступ в игорный дом был категорически запрещен. И они с этим мирились. Кроме того, член клуба мог пригласить сюда своего друга только после шестимесячного срока пребывания в нем. Тем самым отбор шел плавно, чинно и с достоинством.

Игры проводились только раз в неделю, ночью, в разные дни. Члены клуба оповещались по телефону в самую последнюю минуту. "Службу информации" возглавлял месье Лоранжис, бывший регент церковного хора, человек, достойный самого полного доверия. Набором персонала руководила мадемуазель Роза. В этот момент она как раз входила в зал, где играли в рулетку. На ней было шикарное карминного цвета платье, которое оставляло открытой значительную часть её молочного оттенка груди. Любезным наклоном головы она приветствовала обоих директоров, сообщив:

– Пришел советник с новым членом клуба. Он заверяет в его корректности и даже берет под личную ответственность. Он из СТОЯЩИХ людей. Даже очень. Влиятельный политический деятель...

– Не надо имен! – воскликнул месье Фред.

– Сдержанность, не так ли? Он заплатил вступительный взнос?

– Сто тысяч франков наличными.

– Подписку взяли?

– Да, он согласен.

– Ну что ж, все, кажется, в порядке. Можете впустить.

В клубе действовало правило: каждый новый член подписывает документ, в котором признает свою ответственность за то, что сам, по доброй воле, нарушил закон об азартных играх, действующий в Парижском департаменте. Это было простой предосторожностью, которая, однако, скрепляла самым тесным образом директоров с их клиентами.

Вокруг столиков столпились люди в черных фраках. Густые клубы табачного дыма поднимались к потолку, откуда специальными вентиляторами их вытягивало наружу. Звонко, в ускорявшемся темпе звенели голоса крупье и шеф-де парти, следивших за соблюдением правил игры.

– Делайте ваши ставки, месье. Ставки сделаны.

– На банке двадцать тысяч луидоров.

– Девятка, красное, нечет и манк.

Внезапно дородный мужчина отошел от стола, вытирая вспотевший лоб. Он нервно огляделся, заметил двух стоявших неподалеку директоров и с вымученной улыбкой подошел к ним.

– Дорогие друзья, сегодня отличный банк. Я только что проиграл пять миллионов, а больше с собой не взял. Могу я позвонить домой, чтобы мне подвезли наличные?

Месье Макс ответил с отменной вежливостью:

– Дорогой мой, в этом нет никакой необходимости. Сколько вам нужно?

Месье расцвел и, немного подумав, сказал:

– Можете ли вы ссудить мне... скажем, три миллиона?

– Ну конечно.

– Я напишу расписку.

– Зачем же! Я авансирую вас этой незначительной суммой в личном плане, и вы мне вернете её, когда вам будет угодно. Я вам полностью доверяю.

Щелкнув пальцами, он подозвал девушку, менявшую деньги:

– Выдайте этому месье фишек на три миллиона, а если понадобится, то и больше.

Игрок рассыпался в благодарностях, настоял на том, чтобы оба они взяли по сигаре из его позолоченного портсигара, и побежал занимать место за столиком. Макс пренебрежительно повертел сигару между пальцами, проворчав:

– С таким-то состоянием он мог бы курить сигары и получше!

– Мне кажется, – решился вставить слово Фред, – что немного рискованно одалживать ему столько денег...

– Это наш лучший и самый старый клиент! Ты забываешь, что половина нашего капитала хранится в одном из его банков. Надо уметь делать людям приятное... К тому же уже завтра он вернет всю сумму, так что не расстраивайся. Гляди-ка, а вот и советник с новым членом клуба.

Они направились к двум мужчинам лет пятидесяти, только что вошедшим в зал, но неожиданно застыли на месте. Новый игрок, с холеным лицом, в роговых очках, который как раз в этот момент улыбался своему другу... Это лицо с багровыми прожилками, эти тонкие, едва проступавшие усики, над которыми ещё несколько лет назад потешались все карикатуристы...

– Черт побери! – забывшись, воскликнул Фред. – Это же Тайней!

– Отец того парня! – уточнил Макс.

Но они быстро взяли себя в руки и подошли к вновь прибывшим, чтобы их поприветствовать. Советник представил всех друг другу:

– Господин Макс, господин Фред... а это мой друг Паскаль Тайней, у которого я давно распалил желание стать членом нашего клуба.