Текст книги "Одиннадцать часов на трупе"

Автор книги: Мишель Лебрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Оба компаньона выразили свое восхищение состоявшимся событием и усадили месье за столик, где играли в шмен-де-фер.

Затем они обменялись репликами:

– То, что Тайней здесь, может оказаться опасным. Если он расскажет сыну, что побывал...

– Тот не сопоставит местонахождение виллы, если только отец не сообщит ему точного адреса, но это маловероятно. Этот человек никогда не признается сыну, что провел ночь в игорном доме в Сюси-ан-Бри!

– И все же кто знает... Надо как можно скорее менять место.

– Да, видимо, ты прав. Пойдем выпьем чего-нибудь.

Они спустились в бар, где, как всегда, толпились члены клуба, поскольку угощение было бесплатным, и заказали фруктовый сок. Ночь только начиналась, и оба директора намеревались после закрытия подсчитывать выручку на свежую голову.

Постепенно, час за часом, игроков за столиками становилось все меньше и меньше, а к четырем часам утра осталось лишь несколько самых фанатичных приверженцев рулетки. Персонал спустился вниз перекусить, а мадемуазель Роза доложила своим шефам о положении дел:

– Банкир попросил дать ему номер телефона Жозет-ты. Я его сообщила в обмен, как всегда, на десять тысяч франков.

– Хорошо.

– А комиссионер с Чрева Парижа* пожелал узнать сразу два номера Жанны и Клары. Итого – двадцать тысяч франков.

* Описанный Э.Золя оптовый продовольственный рынок Парижа.

– Превосходно. У этих мясников слишком играет кровь. Это от мяса.

– Жильда, кажется, околдовала новенького, и я сказала ему, как можно до неё дозвониться.

Глаза молодой женщины округлились при виде той реакции, которую вызвало её в общем-то банальное сообщение. Оба патрона поперхнулись, стали хлопать друг друга по спине, а господин Макс даже процедил дурное слово, в то время как господин Фред безрассудно стукнул себя по лбу кулаком.

– Что, этого не надо было делать? – осведомилась Роза. – Но вы ведь ничего мне не сказали, а я хотела сделать как лучше, не так ли...

Оба директора наконец относительно успокоились. Они переглянулись, казалось взвешивая все "за" и "против". Наконец Макс заявил:

– По-моему, все может ещё уладиться. Роза, будьте добры, оставьте нас вдвоем.

Они довольно долго молчали, когда она покинула тесную комнатку, служившую компаньонам временным кабинетом. Первым заговорил Макс:

– Да, это действительно необыкновенная игра случая. Чтобы именно этот политикан явился сюда ночью и именно он заинтересовался той самой женщиной, с которой его сын не позже чем позавчера...

Фред нашел разгадку. Мрачный, как туча, он изрек:

– Ты знаешь, что я думаю? Что этому типу все известно. Его дурень-сын тотчас же помчался к папеньке и рассказал о своих злоключениях, сообщив ему адрес, где это произошло, то есть как раз здесь, и имя женщины, которая устроила ему ловушку. Придя сюда, отец узнал место, описанное его отпрыском, а через десять минут столкнулся с женщиной по имени Жильда... Так что, старина Гастон, он знает все!

– Макс, – поправил его Гастон.

– Старина Макс, – послушно повторил Фред. – Мы погорели! Что будем делать?

Он с беспокойством уставился на дверь, будто ожидая, что сейчас она откроется и войдет комиссар полиции, перепоясанный трехцветным шарфом. Однако Макс его быстро успокоил:

– Нет, это невозможно, и ничего ему не известно. Если бы ты видел, как струхнул этот мальчишка, когда я угрожал ему рассказать обо всем отцу! Нет, он наверняка ничего не сказал, и мы можем спать спокойно. Более того, теперь, когда парень и Эвелин порвали между собой, практически не осталось шансов на то, чтобы Тайней как-то сопоставил меня с отцом той девушки, с которой встречался его сын.

На Фреда эти аргументы не подействовали. Он налил полную рюмку "Бенедиктина" и улыбнулся, глядя на потолок. Этажом выше последние, самые отчаянные игроки просаживали оставшиеся ещё у них фишки. Выручка должна была быть отменной.

– Прикинем, как шли дела сегодня, – предложил он.

Макс развернул на столе записочки, на которых крупье и девушки, менявшие деньги, отмечали поступления. Почти на всех столах они были более или менее в выигрыше. Только на размене денег они приобрели четыре миллиона. За вычетом всех расходов каждый получил за вечер чистой прибыли в полтора миллиона франков. Фред потер руки:

– Пожалуй, теперь можно позволить преподнести Лили норковую шубку взамен старой, о чем она так настойчиво твердит уже полгода.

– А я, – сказал Макс, – куплю боны казначейства.

Они ещё раз пересчитали свои выкладки, затем сложили в два чемодана банковские билеты, предварительно перетянув резинкой пачки по сто тысяч франков. Это заняло у них час. За это время их оповестили, что самые упорные игроки уже разъехались. Им оставалось только расплатиться и попрощаться с персоналом. Затем они обошли все помещания, замаскировав столики и все, что напоминало об игорном доме, который вновь принял вид тихой загородной виллы.

В шесть утра они покинули Сюси-ан-Бри. В машине Макса, ставшего опять Гастоном, Филипп сообщил своему родственнику:

– Кстати, ты будешь доволен. Я порвал с ней. Не спуская глаз с дороги, Макс поинтересовался:

– Не очень переживала?

– Довольно остро. Горевала.

– На сколько?

– На два миллиона.

– Вот это да! Она тебя действительно любила. Кто она? Я её знаю?

Филипп ответил не без иронии:

– Дорогой мой, сдержанность, являясь основой доверия...

Гастон кивнул. Впрочем, ему хотелось спать.

* * *

Франсуаза Беррьен не сомкнула глаз в течение всей ночи. Заботы матери семейства – тема неисчерпаемая. Особенно если имеешь двойняшек, которые достигли того деликатного возраста, когда они ещё подростки, но уже и взрослые. Тем более если близнецы разного пола, что порождает противоположные для каждого из них проблемы. И уж совсем трудно матери, когда они больше тянутся к отцу, чем к ней. Так и идет жизнь: выходишь замуж, появляются дети, чувствуешь себя счастливой до того самого момента, когда вдруг замечаешь, что произвела на свет почти уже мужчину и почти уже женщину, которые оказываются совершенно чужими тебе людьми. К материнским надо добавить ещё и супружеские заботы. А густо поперчив и посолив это все хлопотами по хозяйству, получишь одну из тех мигреней, которые мешают заснуть, но зато чрезвычайно усиливают слух.

Все это объясняет настроение Франсуазы, которая услышала, как где-то в половине одиннадцатого её супруг вышел на цыпочках из дома и уехал в неизвестном направлении, а в одиннадцать пятнадцать куда-то отбыл на мотороллере сын. Чуть позже, к полуночи, нечто подобное предприняла и её дочь, с той только разницей, что она пошла пешком

Когда уходил муж, Франсуазе захотелось встать и спросить его, куда это он собрался, но, вспомнив об инциденте по аналогичному поводу несколькими месяцами ранее, который закончился ужасной сценой, она отказалась от своего намерения.

Она могла подняться и потребовать разъяснений и тогда, когда дом покидал сын. Но она не стала делать и этого, будучи уверена, что у того уже наготове какое-нибудь убедительное объяснение.

Велико было искушение забросать вопросами и выходившую из дома дочь. Но она и тут не решилась что-либо предпринять, боясь услышать ответ, который чересчур ужаснул бы её.

Поэтому с десяти часов вечера она извелась в тревоге за всех, не осмеливаясь даже пойти за таблеткой аспирина – до такой степени она боялась обнаружить, что тюбик пуст.

К четырем часам утра из ночных странствий возвратилась Эвелин. Около пяти прошел в свою комнату Фредди. Последним пришлось дожидаться Гастона. И только после этого, зная, что весь экипаж на месте, она заснула.

* * *

Эвелин не спалось. От счастья её сердце распирало грудь и тысячами ручейков наполняло все тело: плечи – счастьем, шею – блаженством, грудь восторгом, руки – радостью, кисти – экстазом, чрево – благополучием, стопы – безмятежностью.

Еще днем Ги все ей объяснил. Все оказалось так просто! Она помнила каждое его слово, малейшую интонацию.

– Так вот, я оказался жертвой чьих-то чудовищных махинаций, направленных против нашей любви. До того как я с тобой познакомился, у меня была интрижка. О! Это было мимолетное увлечение, и она для меня ничего не значила. Но эта девушка, её звали... как это... ага, Жанин, после того, как я порвал с ней, влюбившись в тебя, вбила себе в голову идею женить меня на себе. Она решила отомстить, понимаешь? Это она послала тебе то грязное анонимное письмо. Мне она тоже написала, изменив почерк... К сожалению, её письмо не сохранилось, поскольку я сжег его. Она сообщала, что... как это тебе сказать... что мой отец имеет любовницу и что каждую неделю он встречается с ней в этом особняке в десять часов вечера! Ты же понимаешь, как кровь ударила мне в голову! Мой отец связался с падшей женщиной! И тогда я помчался в Сюси-ан-Бри потребовать от неё оставить моего отца в покое! Пойми: я считал, что она его шантажирует и был намерен заставить её замолчать... Я приехал туда, эта женщина открыла мне Дверь. Я тут же принялся обзывать её всякими словами и... видишь ли... она мне предложила чего-нибудь выпить. У меня к этому времени пересохло во рту, и я согласился на коктейль, который она мне и приготовила. Понимаешь, она положила туда снотворное. Я почувствовал себя плохо, она помогла мне снять пиджак и галстук, усадила на диван, а сама пошла раздеваться. Пойми меня! Это ужасно! Она оказалась сообщницей Розетт... то есть, я хочу сказать, Жанин! Как раз в этот момент появляешься ты со своим отцом, и внешне все выглядит не в мою пользу! Но ты же видишь, что я не виноват! Под действием снотворного я ничего не мог толком объяснить твоему отцу... Тем более что меня застали врасплох... Впрочем, вскоре я уже почувствовал себя лучше и ушел, но эта женщина, она мне рассказала все... Никакой любовницы у отца не было! Вот так. Ты же видишь, как просто все объясняется.

Эвелин улыбнулась. До чего же она глупа: так попасться в гнусную западню, подстроенную ревнивой женщиной! По правде говоря, тот факт, что она послужила причиной развернувшейся на почве ревности интриги, ей заметно льстил, и она почувствовала жалость к этой незнакомой ей Жанин, чью жизнь она, сама того не желая, поломала. Кто знает? Может, после провала своего плана Жанин вообще покончит самоубийством?

После состоявшегося примирения он обещал прийти к ним, все объяснить Гастону Беррьену и, пользуясь случаем, попросить у него руки Эвелин. После чего, поцеловавшись по случаю почти помолвки, Эвелин обещала Ги выйти к нему в полночь, когда все в доме лягут спать. Что она и сделала, и они до трех часов с лишним протанцевали в кабаре на Сен-Жермен де Пре.

Эвелин снова и снова возвращалась к этим чудесным воспоминаниям, пока в конце концов её не одолела зевота, и она заснула.

* * *

Фредди наставил свой пистолет на бюст Вольтера, украшавший камин. Он закурил сигарету и ещё раз перечитал план, детальной разработке которого он вместе с Бремезом-младшим посвятил добрую часть ночи.

А. Проводить операцию между двумя и тремя часами ночи, когда квартал совсем вымирает.

Б. Достать дубликат ключей.

В. Запастись фонариком, чтобы иметь возможность свободно ходить по магазину.

Г. Не забыть надеть перчатки, чтобы не оставить следов.

Д. Достать рычаг для взлома ящика кассы.

Е. Узнать, по возможности, комбинацию шифра.

Ж. Если этого не удастся сделать, прибегнуть к динамиту.

Подумав немного, Фредди вычеркнул из плана пункт придя к выводу, что при его реализации возникнет слишком много шума, и продолжал читать дальше:

3. Иметь при себе один или несколько видов оружия.

И. Идти на "дело" только вдвоем.

Последним пунктом он особенно гордился. В прошлый раз все пошло наперекосяк из-за того, что их было слишком много. Чем меньше людей знают тайну, тем лучше.

К. Подготовить записку: "С благодарностью от крутых ребят. Деньги пойдут на нужды самых бедных из них". Положить её в пустой сейф.

Л. Подготовить железное алиби на время операции.

Вопрос об алиби пока затрагивался только вскользь, и его предстояло ещё основательно продумать. Этим содержание плана исчерпывалось. Ну погоди, папочка Беррьен, ты ещё увидишь, чем тебе обернется твоя манера отсылать сына в комнату, как какого-то сопливого мальчишку' Он ещё покусает себе ногти от ярости, это уж точно!

Фредди показал язык Вольтеру и заснул.

ГЛАВА 5

ЛЫСИНА (от лат. calvities) – состояние лысой головы. Излечить трудно.

Словарь Ларусс

Гастон Беррьен подбил итоги, проверил их ещё раз и, вытащив небольшую записную книжу в переплете из черного молескина*, занес цифры в графу "приход". Отодвинув кресло, он подошел к стене. Ее украшала громадная картина, изображавшая во весь рост Симона Боливара** в шляпе, обессмертившей его имя. Бросив беглый взгляд через стеклянную дверь и убедившись, что из магазина его не видно, Гастон нажал на край позолоченной рамы. С легким скрипом картина повернулась на оси, обнажив круглую дверцу потайного сейфа.

* Молескин – искусственная кожа

** Симон Боливар (1783 – 1830) – национальный герой Венесуэлы, возглавлявший освободительную борьбу против Испании

Посередине этой металлической дверцы виднелись щель замка и пять круглых кнопок. При их повороте в крошечных оконцах выскакивали буквы. Торговец головными уборами набрал слово "ФРЕДД", почти полностью воспроизведя имя сына. Затем он вставил в замок ключик и открыл сейф. Гастон положил туда драгоценную черную записную книжку, закрыл дверцу и тщательно сбил комбинацию шифра, после чего неизменно воинственный Боливар занял прежнее место.

Закурив сигару, Гастон Беррьен плюхнулся обратно в кресло и поинтересовался, что происходит в магазине. Как раз в этот момент в помещение входил незнакомый ему клиент, которого Гастон ради личного удовольствия наградил тремя словами:

– Ну и видик!

И он снова углубился в бухгалтерские выкладки. Торговля шла своим чередом, подрываемая расходами на социальные нужды, таксами и начетами, за которые в конечном-счете расплачивался потребитель, а также налогами, неизбежными для сколько-нибудь значительного предприятия. Гастон вздохнул. Комедия, которую он ломал перед обществом вот уже пять лет, становилась в тягость. Днем – торговец шляпами, попросту шляпник, ночью, раз в неделю, человек вне закона. За плечами – сорок лет. Пора и выбирать. Но в пользу чего?

Если бы у него были развязаны руки, он бы знал, на чем остановиться. Скрытно накоплено что-то около трехсот или чуть больше миллионов франков, размещенных в различных французских и зарубежных банках. Такие деньги деловые люди используют умело. И Гастон с радостью отошел бы от дел и, наняв управляющего магазином, махнул бы вместе с семьей на Лазурный берег, где и пожил бы в свое удовольствие на этот приобретенный столь тяжким трудом капитал. Однако столь ранний – в сорок лет – отход от активной деятельности вызвал бы массу пересудов. Поэтому ради видимости Гастон был вынужден поддерживать в глазах окружающих представление о себе как о сравнительно скромном торговце головными уборами, хотя и грезил дальними путешествиями, "кадиллаком? с личным водителем, норковыми шубами для жены... Он опять тяжело вздохнул. Решения этой проблемы в ближайшем будущем он не видел. Об этом не стоило даже и думать, пока Фредди и Эвелин не устроятся в жизни. А на это потребуется не менее четырех лет, не так ли?

– Какой-то господин желает поговорить с вами лично и наедине.

Он вздрогнул и посмотрел на мадемуазель Розу в её скромном закрытом платье с высоким воротником. Ничто в ней не напоминало пышнотелую мадемуазель Розу из вчерашней ночи. Она ожидала ответа, стоя на пороге кабинета. Гастон потушил окурок в пепельнице и пригласил:

– Пусть войдет.

Это был тот самый посетитель, на которого он раньше обратил внимание. Вблизи он производил ещё более тягостное впечатление. Тщедушный тип, с лицом цвета репы, заросший щетиной, в мешковатом, не по фигуре, демисезонном пальто, скверно обутый и увенчанный такой замызганной фетровой шляпой, что у Гастона как специалиста в своем деле от ужаса зашевелились волосы. Тем не менее он поднялся и указал незнакомцу на кресло. Тот сел. Его отвислая нижняя губа придавала лицу малопривлекательное выражение. Гастон Беррьен, любивший расставлять людей по полочкам, определил его в категорию полицейских и сразу же насторожился.

Человек снял шляпу и положил её на ковер. Гастон едва удержался, чтобы не вскрикнуть.

Шляпа скрывала череп. Но какой! Никогда ещё за все сорок лет своей жизни Гастон не видел столь совершенной белизны и такой абсолютно гладкой поверхности. Сфероидной формы череп по внешнему виду, цвету и структуре напоминал только что снесенное яйцо страуса. С той лишь разницей, что перед этой матовой сферой оно показалось бы волосатым. С каким удовольствием какая-нибудь прорицательница будущего сменяла бы на него свой традиционный хрустальный шар. Это был череп из небытия. Череп – образец. Череп совершенство. Одним словом – ЧЕРЕП.

Гастон почувствовал, что под воздействием неодолимой тяги, исходившей от этого идеального шара, он на какое-то мгновение потерял контроль над собой. Осознав опасность впасть в гипнотический транс, он невероятным усилием воли заставил себя отвести глаза от столь необычного предмета и поинтересовался:

– Чем могу быть полезен, месье? Месье?.. Повторное "месье" приглашало человека с черепом назвать себя. Тот понял.

– Мое имя вам ничего не скажет.

Его голос был под стать черепу. Столь же ровный, гладкий, почти беззвучный, он не позволял разобраться в настроении говорившего. Казалось, что череп и голос были созданы какими-то умными машинами. В какой-то момент в голову Гастону даже пришла мысль, что перед ним сидит марсианин, прибывший на Землю специально для того, чтобы заказать солидную партию головных уборов, но затем он с негодованием её отверг.

– В первый раз ЭТО всегда производит впечатление, но потом быстро привыкаешь. Просто в детстве я перенес тиф.

Гастон, смутившись, что его застали за смакованием вида черепа, поспешил заверить собеседника в чистоте своих намерений. Нет, он вовсе не помышлял завладеть этим черепом, чтобы выставлять его затем как диковинку в ярмарочном балагане. Человек снисходительно слушал, как шляпник что-то лепетал, путался в словах, пока, покраснев, и вовсе не замолчал. Чувствовалось, что череп сильно повлиял на личность его владельца. Внешняя лихость дополняла внутреннюю*, и он гордится этим. Как очистительную жертву, он соизволил принять от своего визави сигару.

– Я лишь позавчера вышел из-за решетки. После четырех лет.

Первоначальная тревога Гастона начала рассеиваться. Раз он не из полиции, то для него этот человек – не более чем курьез природы, а его слова вполне объясняли эту необыкновенную бледность.

– У меня неприятности. Большие. Но это вам неинтересно.

Торговец шляпами запротестовал, заверив, что заботы ближнего он всегда принимает близко к сердцу, и Череп продолжал:

– До ареста я был женат. Точнее, сожительствовал с проституткой. Имя, с вашего позволения, называть не буду.

Не получив ответа, он затянулся сигарой, слегка задумался и произнес:

– Видимо, вам нужно объяснить, что это за штука такая – тюремная жизнь. Там очень даже невесело. Особенно для таких, как я – с бурным темпераментом. Поэтому я решил туда больше не возвращаться. Но сделать это можно только одним путем: заняться честным трудом.

* По-французски существительное "череп" совпадает по написанию с прилагательным "лихой, удалой, смелый".

– Вы знаете, – прервал его Гастон, – сейчас в области головных уборов начинающему не пробиться...

– Не спешите. Меня совсем не привлекает перспектива стоять по восемь часов в день за прилавком или торчать в какой-нибудь конторе. И я совершенно не собираюсь просить вас пристроить меня куда-нибудь. Меня скорее привлекает бизнес, в связи с чем я и пришел сюда – получить, во-первых, субсидию, и во-вторых, стать вашим компаньоном.

– Компаньоном?

Гастон никак не мог взять в толк, почему Череп обратился именно к нему, а не к какому-то другому продавцу шляп или кредитору. Тогда Череп решил высказаться пояснее и сделал это в следующих выражениях:

– Для начала вы дадите мне пять миллионов франков. Два из них я тут же вкладываю в ваше дело и становлюсь, таким образом, совладельцем. Остальные три миллиона я возмещу позже из своих доходов.

В первую минуту Гастон оторопел, но затем пришел к выводу, что его кто-то чудовищно разыгрывает. Удалой Череп был всего лишь подставной фигурой, статистом из театра, нанятым Филиппом или Фредди, чтобы подурачиться над ним. Он решил не подавать виду, что понял, в чем дело, и продолжать игру, надеясь вынудить этого типа в конце концов раскрыться.

– Так. Если я правильно понял, вы получаете от меня определенную сумму, часть которой возвращаете, что и делает вас моим компаньоном.

– В принципе так, – согласился Череп.

– Но что вы можете предложить в порядке компенсации? Думаю, вы припасли что-нибудь на этот счет?

– Предлагаю свое молчание.

– Молчание?

– Не просто молчание, а МОЕ молчание, Человек совершенно не реагировал на довольно легковесную иронию Гастона. У шляпника зародилось беспокойство другого рода: а не сбежал ли этот парень из сумасшедшего дома? Тогда ему не следовало перечить.

– Дорогой мой, уточните, что вы понимаете под термином "ваше молчание"?

Дым сигары лениво, колечками, поднимался к потолку и там рассеивался сначала синей, затем белой и наконец совсем незаметной глазу пеленой. Череп напустил на себя таинственность.

– Мое молчание представляет для вас большую ценность. Вы меня понимаете?

– Боюсь, что нет.

– Другими словами, я знаю про вас нечто, чего вы не желали бы, чтобы знала полиция, и я продаю вам это. Точнее, меняю информацию на соучастие в ваших ночных бдениях за городом.

Он с расстановкой повторил:

– Ночных и за городом... Потом добавил:

– Месье МАКС.

На сей раз Гастон окончательно отбросил свои первоначальные предположения. Перед ним предстала зловещая очевидность: Череп его шантажировал. Но прежде чем выяснять, что тому известно конкретно, он рискнул изобразить возмущение:

– Месье, что все это значит? Не хотите ли вы сказать, что мой магазин головных уборов...

– Еще чего – магазин! Я говорю о вашем подпольном игорном доме и о дополняющих его ДЕВОЧКАХ.

В глазах растерявшегося Гастона поплыло: Череп вдруг стал раздаваться вширь, набухая как воздушный шар на старте и достигая гигантских размеров. Он вот-вот должен был лопнуть... Продавец головных уборов закрыл глаза, провел по лбу рукой. И когда он вновь осмелился посмотреть на визитера, то увидел, что тот и не думал менять своих габаритов. То была вызванная эмоциями галлюцинация. И все же он ещё не сдавался:

– Месье, ваши оскорбительные инсинуации... Грянул нечеловеческой голос:

– Пять миллионов, причем завтра! Вечером. Естественно, наличными, И никаких фокусов, я по природе человек недоверчивый.

У Гастона в голове вдруг начало складываться некое подобие плана, и он сделал вид, что спасовал:

– Но мне будет трудно собрать за сутки такую крупную сумму наличными.

– Дорогой месье, но вы ведь не положили ещё в банк выручку за последнюю ночь.

Череп, ничуть не рисуясь, показывал, что располагает сведениями из первых рук. "Измена", – мгновенно подумал Гастон и тут же начал вычислять, в каком звене она могла произойти. Филипп вне подозрений. Значит, кто-то из персонала? А может быть, Лоранжис?

– Откуда вам это известно?

Череп начал тихо раскачиваться из стороны в сторону, что вполне можно было расценить как приступ веселья.

– Да я же вам только что объяснил, что четыре года назад у меня была подружка. Позавчера, выйдя из тюрьмы, я увиделся с ней, чтобы возобновить прежние отношения. Но эта женщина, которую я обучил в свое время ремеслу, вдруг вздумала выставить меня вон, заявляя, что неплохо обходится и без меня и в моем покровительстве больше не нуждается. Я по природе человек, умеющий убеждать других, дорогой месье... Кстати, неплохо было бы выкурить ещё одну из ваших великолепных сигар. Спасибо. Это ма-нильские?

– Гаванские. Итак, вы вынудили эту молодую женщину...

– Вынудил! Это слишком сильно сказано. Я просто убедил её рассказать мне, на кого и на каких условиях она работает. Она сообщила, что в течение уже многих месяцев выступает под вашим началом в роли крупье в бродячем игорном притоне, что это – легкая и хорошо оплачиваемая работа, в ходе которой она заводит полезные знакомства среди лиц, которые затем в свободное у моей подружки время навещают её на дому, щедро при этом одаривая её, с чего вы, кстати, взимаете проценты, на мой взгляд явно чрезмерные. Мне не понадобилось много времени, чтобы выработать план объединения с вами в ассоциацию на равных началах, о чем я и веду сейчас речь. Видите, как все просто?

– Элементарно, – прошептал Гастон. – И как зовут эту стер... эту молодую женщину? Череп ответил:

– Она просила не называть её имени. Всего лишь мера предосторожности, и не стоит из-за этого обижаться.

– Одним словом, – взвился Гастон, чувствуя, как его охватывает бешенство, – это подлый шантаж!

– Прошу вас, не увлекайтесь. "Шантаж" – чудесно звучит, как музыка*, я обожаю это слово. А приклеивая к нему ярлык "подлый", вы сразу же нарушаете гармонию.

– Не хватало еще, чтобы вы читали мне лекцию по семантике! Это шантаж, притом особенно гнусный, пре

* По-французски слова "шантаж" и "петь" одного корня. зренный, отвратительный, низменный, дурнопахнущий, смердящий...

Гастон задохнулся, исчерпав все пришедшие ему в голову эпитеты.

– Предлагаю вам ещё несколько определений: чудовищный, вонючий, гнилостный, омерзительный.

– Вы не получите ни сантима! – воскликнул Гастон, забыв, что его могут услышать в магазине. – И вообще, я тотчас уведомлю полицию. Вас арестуют и посадят в тюрьму...

– Спасибо, я только что оттуда и знаю, что это такое. Лучше поразмыслите – ах, до чего же хороша эта сигара! – вот о чем: если меня по вашей милости арестуют, я выложу все, что знаю, и полиция начнет разбираться с вами.

– Она не найдет никаких улик. Их просто не существует.

– Допустим, хотя против вас может быть выставлен ряд свидетельских показаний. Ну что ж, даже если полиция и не сумеет за что-нибудь зацепиться, все равно придется прикрыть ваши игорные вечеринки, а это прямые убытки. Не считая того, что я сохраню возможность шантажировать ваших клиентов напрямую. Список их – и, я думаю, достаточно полный вручила мне та самая молодая женщина. А уж если я возьму их в оборот, они наверняка подумают, что информацией меня снабдили вы...Видите, что полу чается?

Гастон "потек" – все мышцы его лица стали как бы расползаться во все стороны. Ценой неимоверных усилий он сумел вновь стянуть их воедино и пробурчал:

– Ладно. Вы получите эти пять миллионов.

– Шесть.

– Что?

– Теперь уже шесть. Не переношу угроз в свой адрес.

Человек просвещенный и прагматический, Гастон тем не менее в этот момент был недалек от мысли, что Череп – само воплощение сатаны. Он осознал, что укрощен, связан по рукам и ногам и целиком находится в его власти. Он выдохнул:

– В купюрах по десять?

– Не возражаю. В этом случае вся сумма уместится в ваших карманах. Когда и где мы встретимся снова? Предлагаю: завтра, в полночь, у вас дома.

– Нет, нет, – отчаянно запротестовал Гастон, лихорадочно ища выход. Лучше увидимся в пригороде... в Сю си-ан-Бри, два, авеню...

– Адрес я знаю. Предупреждаю ещё раз. Я человек недоверчивый. Даже очень. А многолетний профессиональный опыт научил меня, что только осмотрительные шантажисты доживают до старости. Поверьте мне и не пытайтесь хитрить.

– Я вам верю, – сказал Гастон, хотя не ставил слова собеседника ни в грош.

Череп встал, поднял с полу свою бесформенную шляпу. На миг он задержал на ней взгляд, затем обратился к совершенно подавленному шляпнику:

– Дорогой мой компаньон, в залог нашей дружбы вы подарите мне сейчас подобающую шляпу.

– Но... да, конечно. Это легко сделать. Извольте следовать за мной.

Окунувшись снова в будничное дело, Гастон провел своего странного посетителя в магазин. На мадемуазель Розу и молоденькую продавщицу Череп произвел заметное впечатление. Они прыснули со смеху.

Гастон спросил, какую марку предпочитает его новый компаньон. Последний предпочитал самую дорогую. Вздохнув с сожалением, Гастон продемонстрировал ему серию "Борсалино", приобретенную по импорту исключительно для его заведения. Череп, надвинув на лоб "специальную, с загнутыми полями и длинным ворсом, изумрудного цвета" шляпу, покинул магазин, оставив на выставочном прилавке замызганное рванье, которое когда-то называлось "Пуанкаре"*, по тридцать франков за штуку.

* * *

Вернувшись в кабинет, Гастон тщательно прикрыл за собой дверь. Затем один за другим стал выдвигать ящики стола, пока не нашел то, что искал. Он взвесил на руке великолепный, отливающий черной синевой пистолет калибра шесть и тридцать пять. У него была своя история. Пистолет случайно нашла в такси мадемуазель Роза. Потом о нем забыли, и он год томился в столе, откуда теперь был извлечен и вновь возведен в ранг боевого оружия. Гастон проверил, действует ли он, пересчитал восемь патронов в обойме, удовлетворенно хмыкнул и сунул его в карман. Посмотрим, так ли уж хитер этот потешный Череп, как он себя считает.

* Пуанкаре – видный политический деятель Франции.

* * *

Шляпник набрал номер шурина:

– Алло, Филипп, нужно немедленно встретиться.

– Я занят, – запротестовал тот, – неужели нельзя подождать до завтра?

– Вот именно, что нельзя. Сейчас же приезжай в магазин. Ты понял сейчас же, дело серьезное!

Филипп знал своего родственника и был уверен, что паниковать по пустякам тот не будет.

Поэтому, несколько забеспокоившись, но и сгорая от любопытства, он согласился:

– Бегу.

– Лучше езжай на метро. Так быстрее.

* * *

Узнав, в чем дело, Филипп мгновенно пришел к тому же выводу, что и Гастон. Решать надо было раз и навсегда.

– Этого типа следует устранить.

Договорились, что завтра вечером Гастон останется дома, а Филипп будет ждать Черепа в саду виллы. Уходя, Филипп посоветовал:

– Ты сам ничего не предпринимай, предоставь все сделать мне.

– У тебя есть пистолет?

– Нет, конечно.

– Тогда возьми вот этот и позвони мне, как только все будет кончено.

– Хорошо. Привет Франсуазе и поцелуй за меня ребятишек.

ГЛАВА 6

ЧАСЫ С МАЯТНИКОМ – домашние часы с пружиной или гирями, движение которых регулируется маятником. Напр., часы с репетицией.

Словарь Ларусс

В среду вечером семья Беррьенов, в кои-то веки в полном составе, смотрела телевизор. Показывали варьете, но каждый член милого семейства думал о своем, проявляя внимание к экрану только тогда, когда появлялся стоящий артист. Пока что выступала оперная певица – пышная дама с пронзительным и каким-то чирикающим голосом. Бельканто Гастона абсолютно не интересовало, и он задумался над тем, что в этот самый момент его шурин, вооруженный пистолетом, поджидает в вестибюле виллы в Сю-си-ан-Бри шантажиста. Тот появится только в полночь. Преступление состоится где-то в десять минут первого, и Гастону тут же позвонят, сообщив, что все прошло нормально. Шляпник был само спокойствие. Филиппу он доверял как самому себе.