Текст книги "Не отпускай мою руку"

Автор книги: Мишель Бюсси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

15
Встречаемся в Ле-Тампоне

18 ч. 12 мин.

Айя припарковалась прямо у кладбища Бра-де-Понто. Могилы там разбросаны на пологом склоне довольно далеко одна от другой, словно каждой полагается в вечное пользование широкий вид на реку и на Равин-де-Ситрон с природными базальтовыми колоннами.

Воздух теплый, огромная тень от Снежного пика создает иллюзию сумерек, которые опустятся здесь не так внезапно, как в других местах.

Айя, чертыхаясь, смотрит на часы. У нее осталось меньше часа, потом Ларош возьмет дело в свои руки, на счету каждая минута, а она застряла здесь, на краю света, ждет опаздывающего тупого полицейского, который чаще всего дергает ее попусту.

18 ч. 25 мин.

Наконец Жильдас Яку появляется. Вылезает из желтого джипа с поднятым верхом. В расстегнутой рубашке с цветастым галстуком. Стиль сериала «Гавайи 5.0», версия Болливуда.

Толстый полицейский обнимает за талию дрожащую молоденькую креолочку, не особенно красивую, разве что ресницы длинные и трепещут, словно крылья бабочек. К счастью, только их и видно. Флора не отрывает взгляда от камней.

– Флора, знакомься, это Айя. Я знал ее совсем малышкой вроде тебя. Она у меня начинала. Очень боевая.

Жильдас улыбается Айе, как ему кажется, с заговорщическим видом, затем продолжает:

– Немного зануда и раздражительная, но порядочная девушка.

Айя чертит ногой по пыли.

– Ты уже закончил выступление?

– Угу…

– Тогда начнем. Мне бы надо быть в Сен-Жиле, и если бы ты не валял дурака…

– Потише, Айя, потише. Девочка ни в чем не виновата…

– Против девочки я ничего не имею. А вот тебе…

Глаза у Жильдаса блестят, как у рыбака, которого шторм уже не пугает.

– Успокойся, Айя… Девочка здесь всего-то третий месяц, она приехала из Хель-Бурга, и ей пришлось потрудиться, чтобы сюда попасть, ты можешь это понять… Так что спрашивай, но не дави на нее.

Полицейский отечески обнимает Флору за плечи. Она слегка дрожит. Айе трудно угадать, отчего – от ласки ли ее начальника, или оттого, какой садисткой тот изобразил ее, Айю… или оттого, что ей предстоит сейчас рассказать.

Айя поворачивается к Флоре.

– Так, значит, ты видела Лиану Бельон?

Флора мнется, ежится.

– Да… Во вторник. Пять дней назад.

Жильдас упирается Флоре в живот своим толстым пузом и шепчет ей на ухо:

– Говори, лапуля, она тебя не съест.

Айя хмурится. Эти двое от нее что-то скрывают. Девочка где-то лопухнулась, и эта свинья Жильдас старается ее покрыть.

Во всех смыслах этого слова…

Флора не говорит, а бормочет:

– Она… она приходила в участок Сен-Бенуа.

– Что?

Питбуль в Айе встрепенулся. Надо успокоиться. Не мешать девочке рассказывать.

Флора собралась с силами и заговорила, механически нанизывая слова. Постепенно она разогналась, и они покатились будто с горки.

– Я дежурила. Была в приемной одна. Она пришла утром, к началу рабочего дня, около девяти. И попросила о странной вещи. Она довольно путано объясняла, но я в конце концов поняла, что она просит ее защитить.

Айя с трудом удерживала пса, который рвался с поводка. И с трудом удерживалась, чтобы не заорать.

– Попросить защиты у полиции – это ты называешь странным?

Жильдас положил руку Флоре на талию, стал перебирать пальцами у нее по спине, прикрытой рубашкой, словно суфлировал реплики по Брайлю. Флора смутилась.

– Нет, капитан Пюрви. Нет… Я не это имела в виду. Лиана Бельон не так это сформулировала. Она, в общем, спросила, может ли полиция обеспечить защиту человеку… людям вообще…

– Но она говорила о себе?

– Да… Это сомнений не вызывало.

Айя попыталась сдержать выброс адреналина.

– Ты ведь не дура. Ты, должно быть, попыталась что-нибудь у нее выспросить?

– Конечно, капитан Пюрви, я пробовала ее разговорить. Я осторожно спросила у нее, кому требуется защита и от чего. Вот тут-то Лиану Бельон и заклинило. Она ответила что-то вроде «защищать людей, которые не могут открыть, что им угрожает».

– Что?

Флора почувствовала себя увереннее. Она шагнула вперед, и теперь у Жильдаса руки оказались слишком коротки для того, чтобы ее лапать.

– Вот-вот, капитан… Именно так и я ответила Лиане Бельон. «Что?» После этого она совершенно запуталась в объяснениях и только тогда начала говорить от первого лица. Она ходила по кругу. «Я боюсь, мадам, – говорила она. – Именно потому что я боюсь, я и не могу ничего вам сказать». А потом спросила, что сделает полиция, если она станет откровеннее.

– И что ты ей ответила?

– Что мы проверим факты! А что я еще могла ей ответить? И тут она вышла из себя и завопила: «Будет только хуже! Неужели вы не понимаете? Вы должны доверять мне. Если вы не поверите мне на слово, если начнете расследование, то угроза перестанет быть всего лишь угрозой».

Айе не терпелось задать вопрос. Жильдас потянулся к Флоре, пытаясь ухватить ее за руку или за край рубашки, добраться до кусочка голой кожи. Флора властно подняла руку, требуя, чтобы ее не прерывали.

– Я настаивала, капитан Пюрви. Поверьте мне, я настаивала. «Вы должны рассказать мне больше, – говорила я Лиане Бельон. – Как, по-вашему, мы можем вмешаться, если от вас невозможно добиться никаких подробностей?» И тогда Лиана Бельон сломалась. Она была очень красивой женщиной и выглядела достаточно самоуверенной, но в этот момент она утратила контроль над собой. «Вы меня не поняли? – кричала она. – Вы вообще меня слышите? Я ничего не могу сказать! Я просто хочу, чтобы вы меня защитили!»

Флора внезапно замолчала, две черные бабочки, трепетавшие на краях ее век, повернулись к Снежному пику и взлетели к вершинам. Айя постаралась говорить так мягко, как только могла.

– А как ты, Флора, вела разговор после этого?

– Я старалась добиться от нее хоть каких-то уточнений, выйти хоть на какой-то след, хоть что-то нащупать. Лиана Бельон постепенно успокоилась. Она больше ничего не пожелала сказать, если не считать безумной идеи, что мы должны предоставить в ее распоряжение телохранителя или приставить к ней незаметную охрану, при этом она отказывалась даже намекнуть на то, что за опасность ей угрожала. Несколько минут спустя она сама захотела свернуть разговор, как будто пожалела о том, что пришла. И удалилась, сказав на прощание что-то вроде: «Ничего страшного, я, наверное, подняла панику по пустякам, это не так уж важно».

И это всё?

Айя про себя ругала последними словами эту дурочку, и ей стоило немалых усилий не дать ярости вырваться наружу.

– Флора, и ты ее отпустила? Ты ей поверила?

– Нет… Нет, капитан Пюрви… Не то чтобы поверила, но… Что мне еще оставалось делать? Она не хотела писать заявления, она не хотела говорить, она извинялась за то, что напрасно меня побеспокоила…

И стажерка внезапно разревелась. Жильдас не упустил случая. Он снова прилип к ней, испепеляя Айю взглядом разгневанного отца. Хорошо еще, что у него хватило такта промолчать.

– Капитан Пюрви… – всхлипывала Флора. – Вы… вы думаете, это из-за меня? Она не решилась сказать, что чувствует себя в опасности, что муж ей угрожает, потому что слишком боялась за себя.

– Не за себя, – холодно и резко отозвалась Айя. – Она боялась за дочь.

Флора зарыдала еще сильнее, сквозь слезы едва можно было разобрать слова:

– Если бы… если бы я…

Жильдас решил поиграть в психолога.

– Да нет же, лапуля, ничего подобного…

У Айи недоставало духу ее добивать. Зачем? Можно ли было избежать трагедии, если бы Флора не решила, что Лиана Бельон все выдумала? Ответ не имел ни малейшего значения… Свидетельство Флоры всего лишь добавило еще одну строчку к списку обвинений против Марсьяля Бельона.

Тоже неплохо…

Айя задумчиво смотрела на кладбище. На большей части могил не было ни плит, ни памятников. Усопшие довольствовались торчавшей над травой прямоугольной клеткой, иногда с узорной решеткой, чаще всего – из ржавых прутьев. Снова повернувшись к жандармам, она спросила:

– Как вы думаете, почему Лиана Бельон отправилась ради этого в Сен-Бенуа, на другую сторону острова?

Ответил ей Жильдас. Рубашка у него промокла от пота, смешанного с Флориными слезами.

– Анонимность, Айя. Жены, которых избивают мужья, редко подают жалобу в ближайший участок…

Совершенно верно, Жильдас.

Жильдас – мерзкий придурок с блудливыми руками, она узнала это на собственном опыте, когда ей было столько лет, сколько Флоре сейчас, но полицейский он неплохой.

Флора продолжала хныкать. Колодец ее стыда все еще был переполнен.

– Я… я не могла предвидеть, капитан…

Айя не ответила. Собственно, она только лицемерно притворялась безупречной. На самом деле чувствовала себя виноватой не меньше, чем Флора. Она упустила Марсьяля Бельона. Она беспомощно барахтается. Расследование – тоже. Ошибка этой стажерки – ничто в сравнении с ее некомпетентностью…

Она взглянула на часы, потом на экран мобильного телефона. Ничего нового. Она не справилась. С минуты на минуту расследованием займется этот придурок Ларош со своей командой.

Но ведь совершенно ясно, что Лиана боялась за нее, боялась за дочь.

Айя уже не могла отвести взгляда от разбросанных по кладбищу оградок, за которыми росли цветы, от тонких металлических прутьев, от жестяных украшений. Она уже не видела перед собой никаких могил – только десятки детских кроваток, спальню под открытым небом, где спят заживо погребенные младенцы.

16
Дом старой дамы

19 ч. 50 мин.

Марсьяль, затаившись, разглядывает сквозь кружевную занавеску дома, стоящие вдоль улицы Мальдив. Слабый рассеянный свет лампы с улицы заметить невозможно.

Попасть в жилище Шанталь Летелье оказалось даже проще, чем он предполагал. Дом был до мельчайших подробностей описан на сайте www.pupvacances.fr. Если судить по плану и фотографиям, окно ванной комнаты было расположено укромнее других, да и разбить его было легче всего. Собственно, самым трудным оказалось объяснить Софе необходимость взлома.

Маленькая моя, одна старушка разрешила нам у нее пожить… но она забыла оставить нам ключи.

Софа ничего не сказала. Она просто дождалась, пока он откроет ей стеклянную дверь веранды, а потом стала с любопытством разглядывать фотографии на стенах: на них была незнакомая бабуля с голубыми волосами и ее загорелые светловолосые внуки, мальчик лет десяти и другой, почти ровесник Софы. Смешные снимки мальчишек, позирующих перед фотоаппаратом на крокодиловой ферме, перед серебряными струями водопада, на плантации сахарного тростника, где стебли были в три раза выше обоих.

Марсьяль продолжает подстерегать малейшие проявления жизни в безлюдном коттеджном поселке. Не мелькнет ли тень под казуаринами, не пробежит ли рябь по поверхности воды в бассейне, не послышатся ли шаги на тротуаре. Малочисленное постоянное население этого почти необитаемого квартала пенсионеров, должно быть, только тем и занимается, что высматривает какие-нибудь непривычные детали. Они немедленно позвонят в полицию, стоит им только заметить, что где-то шевельнулась занавеска или без надобности горит свет…

Или – что ворота гаража открыты…

Марсьяль предпочел рискнуть, оставив железные ворота гаража приоткрытыми, – ровно настолько, чтобы с улицы можно было убедиться в том, что гараж пуст. Два часа назад он приметил на другом конце поселка полицейских, они – похоже, наугад – открывали гаражи один за другим, не иначе как в поисках взятой напрокат серой «клио». Если жандармы пойдут мимо дома Шанталь Летелье и увидят, что он заперт, безмолвен и темен, а гараж пуст, они здесь и не остановятся.

По крайней мере на это можно надеяться…

Отойдя в глубину комнаты, Марсьяль взял пульт от маленького телевизора, включил его, убавил громкость до минимума и завалился на диван.

Софа спит за стенкой, в детской, прелестной комнатке одного из внуков Шанталь Летелье, где на восьми квадратных метрах разместились креольские марионетки, ракушки, морские звезды, воздушные змеи и игрушечные парусники.

Софа была послушной. Слишком послушной. И молчаливой. По правде сказать, Марсьялю не с чем было сравнивать, он впервые остался с ней наедине. Что может взбрести в голову этой малышке, которую с рождения оберегали, будто хрупкую куколку? Хватит ли у нее сил выстоять против обрушившейся на нее лавины событий? Конечно, она его поцеловала, она ему улыбнулась, ответила «Да, папа» на его неловкое «Спокойной ночи, маленькая моя».

Но что она может думать о нем в глубине души?

20 ч. 45 мин.

По первому каналу реюньонского телевидения вот уже час без перерыва крутят один и тот же выпуск новостей. Марсьяль в третий раз видит, как на экране появляется фотография Лианы, затем ее сменяет сообщение о начале применения плана «Папанг».[26]26
  Реюньонский эквивалент плана «Ястреб». Папанг (Circus maillardi) – один из видов луня, единственный хищник острова. План «Ястреб» (теперь – план неотложных действий) – полицейская операция, состоящая в том, чтобы разбить пространство на участки, – так легче определить местонахождение и задержать одного или нескольких подозреваемых.


[Закрыть] В нижней части экрана бегущей строкой – номер телефона полицейского управления, а выше тем временем высвечивается его собственная фотография и следом за ней – фотография Софы. Голос за кадром повторяет: двойное убийство… Явные улики… Опасен и, возможно, вооружен… Обращаемся к свидетелям…

Портреты Марсьяля и Софы наконец исчезают с экрана, уступая место удрученному журналисту, который с каждым очередным экстренным сообщением все нагнетает: срочность, бдительность, осторожность…

Марсьяль устраивается поудобнее на диване, кладет ноги на низкий столик перед ним. Он чувствует себя до странности спокойно, он почти чужд всей этой им же порожденной суете, хотя и знает, насколько чудовищными будут последствия. Словно безрассудный мальчишка, чиркнувший спичкой на заваленном соломой поле или бросивший камень на шоссе перед началом большой велогонки… И наблюдающий за бедствием, не имея ни малейшей возможности повлиять на ход событий.

20 ч. 51 мин.

Папа убил маму!

Я и так в этом почти не сомневалась из-за тех детей в бассейне, а теперь знаю точно, это несколько раз повторили в новостях. Папа совсем приглушил звук, но я все равно услышала.

И наши фотографии показали.

Папа убил маму.

Мне кажется, я уже несколько часов стою за открытой дверью гостиной. Я правда старалась уснуть, долго старалась, но у меня ничего не получилось.

Так и не смогла.

Я слезла с кровати и тихонько, бесшумно подошла к двери. Папа сказал, чтобы я громко не разговаривала, ничего не роняла и не зажигала свет.

Папа сидит на диване, но я со своего места вижу только его ботинки на столике. А всего целиком – только когда он встает, идет к окну и через занавеску смотрит на улицу.

Вот как сейчас. Шум от машины, проехавшей мимо, вдруг заглушил голоса в телевизоре. Фары на миг осветили комнату, а потом все пропало, машина уехала.

Папа продолжает следить.

Я не буду говорить громко, только так, чтобы папа слышал меня, а не журналистов из телевизора.

– Папа, а маме было больно, когда ты ее убил?

20 ч. 52 мин.

Марсьяль резко оборачивается, как будто его током ударило. И не находит, что ответить Софе, только прикладывает палец к губам. В соседнем доме зажигаются лампы. Наверное, соседи вернулись домой. Марсьяль замечает, что все еще держит в руке пульт от телевизора, и выключает звук.

– Замолчи, Софа.

Он оборачивается. И все рушится.

Ноги его не держат.

Софа лежит на плитках пола. Под ее лбом растекается лужица крови.

17
Гордость и лень

21 ч. 02 мин.

Айя устроилась на террасе позади полицейского участка. Внутренний дворик погружен в темноту, только стол освещен тусклой лампочкой, свисающей с закрученного вокруг балки провода. Тепло, тихо. Айя обожает вот так заканчивать день – поставить ноутбук на садовый стол, подключиться к вайфаю, довольствоваться слабой лампочкой и голубым свечением экрана, слушать пение птиц, тревожное, как будто они впервые оказались в сумерках. Отец научил ее различать голоса чекана и райской мухоловки, а главное – своей любимицы, саланганы, которая летает только по ночам и ориентируется по эху собственного щебета.

На экране выстраиваются слова. Айя выстукивает их километрами, даже не перечитывая, полковник Ларош ждет от нее рапорта к полуночи, он уточнил, что сам передаст его дальше по инстанции.

Решение начальства было с безупречной точностью объявлено ровно в двадцать часов: план «Папанг» официально приводится в действие. Люди Лароша берут на себя координацию облавы на Марсьяля Бельона с объявлениями о розыске по всем каналам телевидения и по радио, а также переговоры с метрополией, связь между различными островными бригадами, мобилизацию боевых отрядов национальной полиции.

С размахом…

Айе даже не пришлось ничего выторговывать. Ларош до утра оставил за ней руководство расследованием на территории коммуны Сен-Жиль, заграждения на выезде из города и обыски в домах. Всем остальным он занимается сам, вплоть до новых распоряжений.

Айя слышит у себя за спиной шорох радио на разных частотах. Глухо звучащие распоряжения. Иногда смешки, чаще – ругательства, вырывающиеся у измученных полицейских. По последним сведениям, пробки на выезде из Сен-Жиля, вызванные тем, что полиция обыскивает каждую машину, растянулись на несколько километров. Несчастных сыщиков, которым пришлось взяться за работу таможенников, осыпают градом проклятий. Еще пятнадцать жандармов более или менее наугад обшаривают все дома с гаражами. Пока ничего не нашли.

Даже намека на хоть какой-нибудь след.

Айя закрывает глаза и прислушивается к доносящимся издали, со скал, крикам фаэтонов, защищающих свои гнезда. Конечно, она что-то упустила.

Слишком молода, слишком женщина, слишком креолка. Три недостатка. Завтра утром ей дадут это понять.

Вот она и корпит над рапортом.

Подробнейшим.

Вторник, 26 марта. Доказанный факт. Лиана Бельон приезжает в Сен-Бенуа и просит защиты у жандармерии. Она чувствует себя в опасности.

Пятница, 29 марта. Доказанный факт. Лиана Бельон покидает сад отеля «Аламанда» и входит в свой номер. Все постояльцы и персонал отеля это подтверждают. Ева Мария Нативель категорически заявляет, что Лиана Бельон из своего номера не выходила.

15 ч. 15 мин. Этот факт теперь доказан. Марсьяль Бельон присоединился к находившейся в номере жене. Подтверждено показаниями супругов Журден и служащих гостиницы.

15 ч. 25 мин. Факт почти доказанный. Марсьяль Бельон выходит из своего гостиничного номера, толкая перед собой тележку для белья, на которой может лежать тело. Показания Евы Марии Нативель, садовника гостиницы Танги Дижу и детей, игравших на стоянке, совпадают. Факт подтвержден также признаниями Марсьяля Бельона.

15 ч. 45 мин. Доказанный факт. Марсьяль Бельон вернулся в бассейн при гостинице.

16 часов. Доказанный факт. Марсьяль Бельон снова поднялся в свой номер. Показания персонала гостиницы совпадают. В номере обнаружены следы борьбы, а также кровь, принадлежащая Лиане Бельон.

Между 15 и 16 часами Амори Оаро по прозвищу Роден был убит в порту Сен-Жиля, приблизительно в километре от отеля. Орудие убийства, нож, принадлежит Марсьялю Бельону. Результаты анализа не оставляют ни малейших сомнений: на лезвии ножа остались пятна крови Лианы Бельон. Единственные отпечатки пальцев, найденные на рукоятке ножа, – это отпечатки пальцев Марсьяля Бельона.

Воскресенье, 31 марта, 16 часов. Марсьяль Бельон как раз перед тем, как его должны были задержать, сбежал из «Аламанды» на взятой напрокат серой «клио» и увез с собой свою дочь Жозафу.

С тех пор его не могут найти.

Сомнения в виновности Марсьяля Бельона: отсутствуют.

Неизвестные факты: отсутствие явных мотивов. Не найдено тело Лианы Бельон.

Наиболее правдоподобная версия: ссора между Марсьялем Бельоном и его женой закончилась плохо. Смерть в результате несчастного случая. Марсьяль Бельон пугается, а потом оказывается втянутым в опасную спираль, из которой не может выбраться.

Дополнительный вопрос: до какой степени он способен свихнуться?

Айя поднимает глаза. Она споткнулась на последнем слове. «Свихнуться». Ей хотелось бы найти для Лароша какую-то другую формулировку, но ничего лучше этого в голову не приходит.

Расследование, начатое в метрополии, пока никаких особенных результатов не дало. Обычная пара. Марсьяль Бельон работает охранником в гимназии коммуны Дей-ла-Барр. Женился на Лиане восемь лет назад. Вскоре она бросила изучать социолингвистику и занялась воспитанием их дочери Жозафы.

Агама, словно канатоходец, идет по балке рядом с проводом, на котором висит лампочка, старается подобраться поближе к свету. Бескрылый Икар.

Айя вымученно улыбается.

Предумышленное убийство случайно не совершают. В прошлом Марсьяля Бельона непременно должна найтись какая-то зацепка. Полицейский участок Дей-ла-Барр в течение ночи пришлет все сведения о чете Бельон, какие им удастся найти. Они там, похоже, стараются вовсю, хотя в метрополии сейчас около семи вечера, а Ларош нисколько не верит в психологическую подоплеку дела. Вернее, она его не интересует. Его вполне устраивает такое объяснение: семейная сцена обернулась трагедией. Первым делом надо поймать этого типа, пока он еще кого-нибудь не убил. А потом можно будет найти какие-нибудь смягчающие обстоятельства…

Только об этом и речи быть не может. Айя дважды встречалась с Марсьялем Бельоном. Что-то здесь не сходится. Человек, который нечаянно убил жену, а потом поддался панике, уже попался бы. Зачем было обращаться к полицейским, зачем было добровольно идти в участок, чтобы потом сбежать? Вся эта игра напоминает инсценировку, выстроенную с определенной целью.

Но с какой?

Нелепо рапортовать о своих догадках – ей тотчас ответят, что она хочет подстраховаться, что она выдумывает себе коварного противника, лишь бы не признаваться в том, что ее обвел вокруг пальца дилетант.

Ну и пусть.

Все слова на экране подчеркнуты красным и зеленым. Она вздыхает. Наверное, есть дела более срочные, чем исправлять орфографические ошибки, чтобы доставить удовольствие зорейскому начальству… И все же, несмотря на то что вся эта бюрократия ее достала, она все исправит, и очень тщательно.

Вопрос гордости.

21 ч. 01 мин.

– Спокойной ночи, Габен!

Бармен оборачивается, но угольно-черную руку протянуть не решается. Он уже минут пятнадцать усердно чистит гигантский мангал «Аламанды». Меню «Песчинки», ресторана при отеле, составляет Арман Зюттор. В те вечера, когда жарят мясо, Габен не только готовит пунши, ему вменяется в обязанность еще и работа трубочиста. Что поделаешь, приказ есть приказ…

Он пристально смотрит на Еву Марию Нативель. Уборщица стоит перед ним, вцепившись обеими руками в свою холщовую сумку. Явно собралась идти домой.

– Не могу пожать тебе руку, Ева Мария! До завтра.

Старуха креолка, не трогаясь с места, улыбается ему из-под своей голубой косынки. Медленно поворачивает голову, желая убедиться, что ни один турист не может их услышать. Почти все они ушли от бассейна подальше, москитов испугались.

– Нет, – отвечает Ева Мария. – Завтра я вкалываю у белого богача. Тот еще болван, хуже Зюттора, но он мне платит в четыре раза больше…

– Ну, тогда счастливой тебе Пасхи…

Бармен, смирившись, опускает глаза и разглядывает свои вымазанные сажей руки. Ему еще долго придется с этим возиться. Его, мастера коктейлей, вынуждают гробить кожу и горло в тучах золы… На него нападает тоска, какую испытывал бы трубач, которому пришлось бы до блеска начищать медь инструментов.

Ева Мария не сдвинулась ни на сантиметр. Стоит и перекатывает во рту какое-то слово, будто бесконечно пережевывает стебель сахарного тростника.

– Ты им что сказал, этим сыщикам?

Габен едва не плюхнулся задом в уголь.

– Сыщикам?

– Да, малышке Айе и пророку – что именно ты им сказал?

Габен заставляет себя ответить не задумываясь.

– Рассказал все как было. Рассказал, что видел из-за своей стойки. А что еще, по-твоему, я мог рассказать?

Старая креолка прикрывает глаза – трудно понять, от усталости или от раздражения. Снова открыв их, она смотрит на бармена убийственным взглядом.

– Например, о прошлом. О прошлом Марсьяля Бельона.

Габен медлит, вытаскивает из кармана «Мальборо».

– Ни слова, Ева Мария. Сыщики меня об этом не спрашивали. Я мальчик дисциплинированный, отвечаю только на те вопросы, которые мне задают.

– Не заговаривай мне зубы, Габен! Это вопрос нескольких часов. Полицейские непременно все проверят.

Бармен наклоняется над мангалом и раздувает последние дотлевающие угольки, чтобы прикурить от них.

– Посмотрим. Что-нибудь придумаю на ходу. Мне не привыкать.

– В отличие от меня.

Ева Мария, еще больше согнувшись, словно деревянный крест, висящий у нее на шее, весит тонну, слабым голосом прибавляет:

– Мне… мне есть что терять, еще больше, чем вам.

Бармен не спеша затягивается. Сигаретный дым поднимается в небо и обворачивается вокруг Южного Креста.

– Ты все еще держишь зло на Бельона?

Ева Мария Нативель снова закрывает глаза, потом вперяет взгляд в мангал, будто предсказательница, способная узнавать будущее по говяжьему жиру.

– Я рассчитываю на тебя, Габен. Полицейские станут ворошить золу. Раздувать угли. Я… я не хотела бы, чтобы при этом упоминалось имя Алоэ. Я столько лет ее оберегала. Ты же понимаешь, о чем я говорю, Габен. Pis ра ka rété assi chyen mô.[27]27
  Реюньонская поговорка: блохи не живут на дохлых собаках. Несчастья отдаляют друзей. – Примеч. автора.


[Закрыть]

Габен щелчком отправляет окурок в очаг.

– Понимаю. Только Айя упрямая. И она хорошо знает эти места, лучше, чем кто бы то ни было.

Ева Мария медленно поворачивается к выходу.

– Я рассчитываю на тебя, Габен. Передай сообщение Танги, Наиво и другим…

Бармен смотрит ей вслед и ищет какие-нибудь слова, способные доказать, что он на ее стороне, не на стороне полицейских.

– Не порть себе кровь, Ева Мария. В конце концов, вероятнее всего, Бельон получит пулю, и его попросту зароют, незачем будет выкапывать кого-то вместо него.

21 ч. 09 мин.

Кристос появляется на веранде полицейского участка с бутылкой «Додо» в руке. Айя едва поднимает глаза от компьютера.

– Отличная работа, Кристос… я про показания Журденов.

Кристос, равнодушно выслушав похвалу, приканчивает пиво.

– Что-нибудь новое, Айя?

– Нет, ничего…

Она нажимает на клавишу. На экране разворачивается карта Сен-Жиля, на которой отмечены уже проверенные жандармами дома.

– Но мы продвигаемся, Кристос, мы его поймаем. В квартале Каросс всего двое, и оба стажеры, если бы ты пошел им помочь…

Бутылка летит в урну. Кристос потягивается.

– Я сваливаю, Айя. Иду домой.

Айя роняет руки на колени. Она даже не пытается скрыть, насколько ошеломлена его словами.

– Ты что, Крис? У нас есть время до завтрашнего утра, чтобы его найти. После этого люди…

– Нет, Айя… извини. Надо работать посменно. Иначе ничего не получится.

– Какого черта, Кристос, у нас убийца гуляет на свободе…

– И не один. А кроме них – торговцы наркотиками. И педофилы. И всевозможные психи. И есть еще вдовы, которых надо защищать. Я свое дело знаю. И мои коллеги тоже.

Айя выпрямляется. Ее густые брови сошлись в одну прямую темную линию.

– У тебя нет выбора, Кристос. Ты обязан работать. Как все остальные. План «Папанг» – тебе это о чем-то говорит?

– И что ты со мной сделаешь, Айя? Выговор объявишь? Я буду здесь завтра утром. Рано. А сейчас пойду спать. Вообще-то тебе следовало бы сделать то же самое.

Айя, совершенно растерянная, прислушивается к странной смеси птичьего свиста с потрескиванием полицейских раций. И с усталым смешком произносит:

– Ты совершенно безответственный человек…

Кристос бесстыдно улыбается, прохаживается по саду:

– Тебе никому ничего не надо доказывать, Айя. Даже если ты поймаешь Бельона, награда, которую ты за это получишь…

Она не дает ему закончить:

– Я хочу поймать этого типа до того, как он еще кого-нибудь убьет. И только. На все остальное мне плевать.

Кристос бесшумно аплодирует в темноте.

– Айя, я тобой восхищаюсь. Ты святая… Не забудь позвонить мужу и детям.

Айя поднимает голову – в глаза ударяет свет голой лампочки. На мгновение она вспоминает про Тома и дочек, Жад и Лолу. Лола всего на три месяца старше Жозафы Бельон. Том прислал ей сообщение сразу после того, как по телевизору объявили о начале плана «Папанг». Айя не успела ему ответить. В любом случае он понял, что она не придет домой ночевать. И объяснил это девочкам перед тем, как рассказать им сказку на ночь и подоткнуть одеяла. У нее самый лучший муж на свете.

Она щурится, вглядываясь в силуэт Кристоса. В глазах еще несколько секунд мелькают зеленые вспышки.

– Я только понапрасну теряю из-за тебя время, Кристос. Ты прав, лучше тебе отсюда свалить.