Текст книги "Тайные общества. Обряды инициации и посвящения"

Глава IV. Индивидуальные посвящения и тайные общества

Часть предыдущей главы мы отвели обрядам посвящения, включающим «возвращение в чрево», предполагающим символическое превращение посвящаемого в эмбрион. Возвращение в материнское чрево в любом контексте означает возвращение к Великой Матери Земле. Посвященный вторично рождается в лоне «Матери Земли» (Terra Mater). Но, как мы упоминали, существуют другие мифы и верования, в которых тема посвящения включает два новых элемента: 1) герой проникает в чрево Великой Матери Земли, не превращаясь в эмбрион; 2) это предприятие связано для него со множеством опасностей. Один полинезийский миф очень удачно иллюстрирует такой тип «возвращения». В конце жизни, полной приключений, Мауи, великий герой Маори, возвращается на родину к своему предку Хине-пуите-по, Великой женщине (Ночи). Он находит ее уснувшей и, быстро освободившись от одежды, проникает в гигантское тело. Он проходит сквозь него без осложнений, но, когда он уже готов выйти и только половина его тела еще находится во рту женщины, сопровождавшие его птицы поднимают шум. Внезапно проснувшаяся Ночь сжимает зубы, перекусывает героя пополам, и он умирает. Именно поэтому, утверждают Маори, человек смертен; если бы Мауи удалось выбраться невредимым из тела своего предка, люди обрели бы бессмертие¹.

Предок Мауи – это Мать Земля. Проникнуть в ее чрево – значит спуститься в подземные глубины, то есть в Ад. Таким образом, речь идет о «спуске в преисподнюю» (descensus ad inferos), то есть в такой ад, каким он описан, например, в мифах и сагах античного Востока и Средиземноморья. Все эти мифы и саги в определенной мере строятся как обряды посвящения: спуститься живым в Ад, смело выступить против адских демонов и чудовищ – это то же, что пройти испытание при посвящении. Добавим, что подобные нисхождения в Ад героя во плоти являются специфическими элементами героических посвящений, цель которых – овладение телесным бессмертием. Несомненно, мы имеем дело с мифологией посвящения, а не просто с обрядами, но для понимания религиозного поведения мифы подчас имеют большую ценность, чем обряды. Потому что именно миф наиболее полно приоткрывает глубокие, подчас подсознательные желания религиозного человека.

В контекстах всех этих мифов Великая Мать-Земля проявляется преимущественно как Богиня Смерти и Госпожа мертвых – она представляет угрожающее и агрессивное начало. В погребальной мифологии обитателей островов Малекула устрашающая женская фигура, которую зовут Темес или Лев-хев-хев, ждет душу умершего у входа в пещеру или у скалы. Перед ней на земле нарисован лабиринт, и при приближении умершего Женщина стирает половину рисунка. Если умерший знал план лабиринта, то есть был посвящен, он легко находит дорогу; если же нет, то Женщина его пожирает². Как известно из работ Дикона и Лейярда, цель многочисленных планов лабиринтов, нарисованных на песке, – показать дорогу в жилище мертвых³. Иначе говоря, лабиринт представляет испытание в посвящении после смерти: он входит в число препятствий, которые должен преодолеть умерший или герой в своем путешествии в загробном мире. Черта, которую следует отметить, – это то, что лабиринт предстает, как «опасный проход» через внутренности Матери-Земли, проход, при котором душа умершего подвергается риску быть сожранной Женщиной-чудовищем.

На Малекула есть и другие мифические фигуры, воплощающие угрожающий и опасный женский образ: например, «Женщина-краб» с двумя огромными клешнями⁴ или гигантская ракушка (Tridaona deresa), которая в открытом виде похожа на женский половой орган⁵. Эти устрашающие образы женской агрессивной сексуальности и материнской прожорливости еще яснее подчёркивают сходство спуска в лоно Матери-Земли с обрядом посвящения. Карл Хентус показал, что многочисленные иконографические мотивы Южной Америки представляют глотку Матери-Земли в виде «зубастого лона» (vagina dentata)⁶. Конечно, мифическая тема «зубастого лона» довольно сложная, и мы не собираемся ее здесь рассматривать. Но важно отметить, что амбивалентность Великой Подземной Богини иногда выражается в мифах и иконографически путем уподобления ее челюстей «зубастому лону». В мифах и сагах посвящения проход героя через внутренности Женщины-Гиганта и его выход через рот эквивалентны новому рождению.

Чтобы судить о различии, существующем между сценариями посвящения и мотивами, которые мы рассматриваем, достаточно вспомнить о том, как новичков закрывают в хижинах, имеющих форму морского чудовища: им предстоит быть проглоченными и попасть в живот чудовища, то есть «умереть»; быть переваренным в нем и получить новое рождение – когда чудовище их исторгнет, они родятся вторично. Но в группе мифов, которые мы сейчас рассматриваем, герой, живой и здоровый, проникает во внутренности чудовища или в живот Богини (Мать-Земля или Богиня Смерти), и ему удается выйти оттуда вознагражденным. По некоторым вариантам Калевалы, мудрый Вайнямейнен предпринимает путешествие в страну мертвых, Туонелу. Дочь Туони, хозяина потустороннего мира, проглатывает его, но, попав в желудок гигантской женщины, Вайнямейнен строит лодку и, как объясняется в тексте, мощно гребет «от одного до другого конца желудка». Великанша в результате вынуждена выплюнуть его в море⁷. Другой финский миф рассказывает о приключениях кузнеца Ильмаринена; девушка, за которой он ухаживает, соглашается выйти за него замуж, если он сможет прогуляться между редкими зубами старой колдуньи. Ильмаринен отправляется на поиски и находит колдунью, которая его проглатывает. Она предлагает ему выйти из ее рта, но Ильмаринен отказывается. «Я сделаю собственную дверь», – отвечает он, и с помощью кузнечных инструментов, которые он по волшебству создает, он открывает желудок старухи и выходит наружу. В другом варианте условие, поставленное девушкой Ильмаринену, – поймать огромную рыбу. Но рыба его проглатывает. Он отказывается выйти из нее и ведет себя в ее животе так, что рыба раскалывается⁸.

Эта мифическая тема очень широко распространена, особенно в Океании. Достаточно вспомнить полинезийский вариант. Лодка героя Нганаоа была проглочена китом, но герой схватил мачту и воткнул ее в рот чудовища, чтобы он оставался открытым. Затем он спустился в желудок кита, где обнаружил двух своих родственников еще живыми. Нганаоа развел огонь, убил чудовище и вышел из его пасти⁹. Живот морского чудовища, как и тело подземной Богини, – это внутренности Земли, царство мертвых, Ад. В средневековой фантастической литературе Ад часто представлен в форме огромного чудовища, прототипом которого, вероятно, является библейский Левиафан. Перед нами множество параллельных образов: живот Гиганта, Богини, морского чудовища, символизирующих чрево Земли, Космическую ночь, царство мертвых. Проникновение живым в это гигантское тело равнозначно нисхождению в Ад, противостоянию испытаниям, предназначенным мертвым. Смысл посвящения при таком нисхождении в Ад очевиден: тот, кто совершил подобный подвиг, больше не боится смерти, он завоевал своего рода телесное бессмертие – цель всех героических посвящений, начиная с Гильгамеша.

Но следует иметь в виду и другой момент: в потустороннем мире есть знание и мудрость. Хозяин Ада всеведущ, мертвые знают будущее. В некоторых мифах и сагах герой спускается в Ад, чтобы обрести мудрость и получить тайное знание. Вайнямейнен не мог закончить лодку, которую строил с помощью магии, потому что ему не хватило трех слов. Чтобы их узнать, он отправился к колдуну Антеро, гиганту, который долгие годы оставался в неподвижности, как шаман во время транса, так что из его плеча выросло дерево, а птицы свили гнезда в его бороде. Вайнямейнен свалился в рот Гиганта, и тот сразу его проглотил. Но, попав в желудок Антеро, он сделал себе железный костюм и пригрозил колдуну, что останется в нем до тех пор, пока не узнает магических слов, необходимых ему, чтобы достроить лодку¹⁰. То, что Вайнямейнен предпринял во плоти, шаманы совершают во время транса: их дух покидает тело и спускается в иной мир. Это экстатическое путешествие в потусторонний мир иногда представляется как проникновение в тело рыбы или морского чудовища. По лапландской легенде, сын шамана разбудил своего отца, спавшего долгие годы, такими словами: «Отец, просыпайся и вернись из внутренностей рыбы»¹¹. Зачем шаман предпринял столь долгое экстатическое путешествие, если не для того, чтобы получить тайное знание?

Но представление о потустороннем мире, как о внутренностях Матери-Земли или животе гигантского чудовища, – это всего лишь один образ среди тех, которые относятся к описанию Другого Мира, проникнуть в который чрезвычайно трудно. Сталкивающиеся скалы, «танцующие тростники», ворота в форме челюстей, две расколотые горы, находящиеся в постоянном движении¹², два трущихся друг о друга айсберга, вращающиеся преграды¹³, двери, сделанные из двух половин орлиного клюва, и т. п.¹⁴ – таковы образы, используемые в мифах и сагах, чтобы внушить мысль о непреодолимых препятствиях, которые необходимо преодолеть для перехода в Другой Мир. Заметим, что эти образы показывают не только опасность перехода, как это делают мифы о проникновении в чрево морского чудовища и т. п., главное в них – это невозможность для живого существа осуществить такой переход. Препятствия – это стражи, стоящие на входе в иной мир, которые подчеркивают парадоксальную природу перехода из реального мира в мир трансцендентный. Хотя Другой Мир – изначально мир посмертный, он и трансцендентный, то есть он недоступен для живого человека и принадлежит «духам» или духовной сущности человека.

Парадоксальность перехода иногда выражается в терминах пространства и времени. Так, Джайминия Упанишад Брахмана (I,5,5; I, 35, 7–9; IV, 15, 2–5) утверждает, что ворота в мир небесного света находятся «там, где обнимаются Небо и Земля» и соединяются «концы года»¹⁵. Другими словами, достигнуть высоты можно только «в духе». Поэтому мифические образы и фольклорные клише «опасного перехода» и «парадоксального переноса» выражают необходимость изменения формы существования, чтобы иметь возможность войти в духовный мир. Как хорошо сказал А. К. Кумарасвами: «Буквально это означает, что тот, кто хочет перейти из этого мира в другой или вернуться оттуда, должен сделать это в одномерный вневременной интервал, разделяющий близкие, но противоречивые силы, через которые можно пройти только мгновенно»¹⁶. Интерпретация Кумарасвами дает метафизическое толкование символики препятствий: она предполагает осознание необходимости отмены противоположностей и подтверждает, что осознание этого широко представлено в индийской философии и мистической литературе. Но интерес, который представляют «препятствия», определяется главным образом тем, что они принадлежат предыстории мистики и метафизики. Обобщенно все эти образы выражают следующий парадокс: чтобы проникнуть в потусторонний мир и достичь трансцендентного состояния, необходимо приобрести качество «духа». Именно это связывает символику «препятствий» со сценариями посвящения. Они входят в общий ряд испытаний, которые герой или душа умершего должны преодолеть, чтобы проникнуть в Другой Мир.

Как мы видим, Другой Мир постоянно расширяет свои границы: он означает не только страну мертвых, но и заколдованное чудесное царство, божественный мир и мир трансцендентный. «Зубастое лоно» способно представить не только переход в глубь Матери-Земли, но и через Ворота Неба. В одной североамериканской сказке эти ворота состоят из «двух половин клюва Орла» или «зубастого лона» Дочери Небесного Царя¹⁷. Еще одно доказательство того, что мифическое воображение и философские теории многое получили от «препятствий» в качестве структуры посвящения. «Препятствия» становятся своего рода «стражами порога», тождественными монстрам и грифонам, охраняющим сокровища, спрятанные в морских глубинах, или волшебный фонтан, из которого вытекает Живая Вода, или Сад, в котором растет Дерево Жизни, и т. д. В сад Гесперид так же трудно попасть, как пройти между двумя сталкивающимися скалами или проникнуть в живот чудовища. Каждый из этих подвигов представляет испытание посвящения. Тот, кто выходит победителем из подобного испытания, награждается сверхчеловеческими качествами: он «герой», «всеведущий» или «бессмертный». Любые испытания посвящения включают «трудности», и, чтобы их преодолеть, претендент должен показать храбрость, моральную и физическую стойкость, веру. Но испытания, которые предполагают «препятствия», не могут быть побеждены физической силой, они могут быть разрушены только актом духа. Невозможно «во-плоти» (in concreto) пройти между жерновами, находящимися в непрерывном движении. Пройти между ними можно только «в духе», то есть «в воображении», а воображение предполагает свободу по отношению к материи. «Препятствия» подразумевают выбор – характерное для посвящения разделение между теми, кто неспособен оторваться от мгновенной реальности, и теми, кто способен на свободу духа, и может с помощью мысли освободиться от законов материи.

Мифы, символы и обряды, которые мы только что рассмотрели, относятся преимущественно к индивидуальным посвящениям и по этой причине принадлежат героической мифологии, рассказам о приключениях персонажа, обладающего незаурядными качествами. Как мы увидим позднее, посвящения воинов и шаманов также индивидуальны, и в их испытаниях еще можно обнаружить архетипы сценариев, свойственных мифам. Но помимо этих видов посвящений, которые мы можем назвать «специализированными», потому что они предполагают исключительное призвание и «квалификацию», у аборигенов Северной Америки существуют посвящения, связанные с возрастом половой зрелости, которые тоже можно назвать индивидуальными. Характерной особенностью обрядов взросления в данном случае является получение каждым неофитом своего духа-покровителя: речь идет о персональном поиске и личных взаимоотношениях между новичком и духом-защитником. Такой тип посвящения по многим причинам важен для нашего исследования. Прежде всего, он с большей очевидностью, чем другие обряды посвящения, показывает значение личного религиозного опыта: благодаря обретению духа-покровителя мальчик получает доступ к сакральному и меняет свой экзистенциальный режим. С другой стороны, тип индивидуального посвящения помогает понять специфику воинских и шаманских посвящений, а также обряды вступления в тайное общество. Наконец, североамериканские материалы проясняют некоторые мотивы посвящения, уже засвидетельствованные в других странах (например, в Австралии) и особенно важные при шаманских посвящениях в центральной и северной Азии.

Для североамериканских посвящений характерно то, что значительная их часть осуществляется в одиночестве. Мальчики в возрасте от 10 до 16 лет уходят в горы или леса. И речь идет не только о их разрыве с матерями – традиционном элементе всякого обряда взросления – но о разрыве с жизнью общины. Религиозное испытание неофита начинается с его погружения в мир космоса и духовного совершенствования путем аскезы. При этом он предоставлен сам себе, наставники в этом процессе не принимают участия. Вступление неофита в религиозную жизнь – это результат личного опыта, он проявляется в грезах и видениях, вызываемых аскезой и одиночеством. Новичок голодает, особенно первые четыре дня (что указывает на древность обычая), очищается частыми омовениями, соблюдает пищевые запреты и подвергает себя различным испытаниям (горячим паром или ледяной водой, ожогами, насечками на коже и т. д.). Ночью он поет и пляшет, а на заре обретает духа-покровителя. Следствие его длительных усилий – духовное откровение, которое он получает. Обычно дух-покровитель предстает в виде животного, реже человека (если это душа предка). Новичок выучивает песню, которая на всю жизнь связывает его с его духом. Девушки удаляются в одиночество после первой менструации, но для них обретение духа-покровителя не является абсолютной необходимостью¹⁸.

Теперь мы ненадолго остановимся на посвящениях в общество танца у племени Квакиютль. В них ясно прослеживается структура посвящения в тайное общество у аборигенов Северной Америки. Мы не собираемся подробно обсуждать это чрезвычайно сложное явление, а лишь выделим те аспекты посвящения, которые впрямую относятся к нашему исследованию¹⁹.