Текст книги "Механические светлячки (СИ)"
Автор книги: Милославская Ника
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Что приносит нам счастье? Оно ведь не может взяться ниоткуда, само по себе... Счастье – это тоже огромная, кропотливая работа, и справиться с нею не каждому под силу. Именно поэтому с незапамятных времен существуют Мастера...
Ника Милославская
Ника Милославская
Механические светлячки
«Этот мир просто поразительно неразнообразен, все здесь похоже одно на другое» – бархатисто-хрипловатым шепотом говорил дедушка Ян, аккуратно придерживая маленькую Стасю. На просторном чердаке пряно пахло чабрецом и шалфеем, которые бабушка Марта каждый год выращивала на аккуратной, обложенной битыми красными кирпичами клумбе, срезала, когда на гибких зеленых стерженьках-побегах распускались самые пышные цветы и, связав синими клетчатыми лентами в маленькие букетики, относила на чердак – сушиться. Зимой букеты по одному спускались в стройную, напоминавшую фигуру танцовщицы вазу, стоявшую на подоконнике возле застеленного расшитой скатертью стола, и в доме тоже селился терпковатый их запах. И ваза оживала, кружилась в завитках аромата, купаясь в них, блестела нарядом в ярком свете электрических ламп. Сухие цветы в вазе, застывшие вышитые ирисы на скатерти... И ваза эта здесь – королева, а цветы – ее вечный трон...
Стасе запах всегда представлялся сказочным зверем с сотнею щупалец, вроде тех чудищ, которые приходили под ее кровать ночами. Только запах был добрым. Стася всегда чудищ боялась, но каждый вечер в ее спальню приходил дедушка Ян и рассказывал длинные добрые полусказки. О бесстрашных альпинистах, владеющих вершинами этого мира и небом, храбрецах-геологах, в чьих руках дарами подземных королей покорно лежали карты со всеми сокрытыми у людей под ногами сокровищами, об астронавтах – властелинах звезд для людей, а для самих звезд – любопытных детях, забредших случайно в гости... И сам голос дедушки Яна, глубокий и мягкий, был зверем. Он тянул к Стасе теплые свои щупальца и гладил ее, успокаивая. Успокаивал он и чудищ под кроватью, и они, заласканные им, мурчали песенкой старого паркета, уползая куда-то в подпол, чтобы следующим вечером снова прийти за очередной порцией полусказок.
Приходила бабушка Марта и ворчливо говорила, что дедушка рассказывает Стасе слишком взрослые сказки, что она еще маленькая и не понимает их совсем. Дедушка Ян соглашался, украдкой подмигивал Стасе и уходил, а на следующий вечер снова заводил свои удивительные истории, и голос его сплетался щупальцами в танце с трепещущей стрункой тихого тиканья старых часов на полке. Странный этот дуэт Стася понимала абсолютно точно.
Иногда ей казалось, что весь этот мир населен сплошь чудищами с щупальцами. Они жили везде: запахами, звуками, языками пламени в камине, а позже – в костре на полянке, где Стася сидела плотным восторженно-испуганным кружком с другими такими же как она ребятами, отправившимися в летний туристический лагерь. Зимой они подбирались к Стасе морозными узорами на окнах, а летом – крохотными вихрями в пыли грунтовой дороги, которая вела в одну сторону от леса и речки к дедушкиному дому, а в другую – прочь от него, в шумный суетливый город, где жили странные чудища с щупальцами дорог и магистралей, по которым и днем и ночью сновали разноцветные машины и пешеходы. Все в этом мире похоже. Он поразительно неразнообразен.
Вот и сейчас ветер запускал свои холодные тугие щупальца в волосы Стаси, а город под ее ногами двигался и пульсировал спутанным клубком из снующих туда-сюда огней. Cтася сидела на самом краю крыши пятнадцатиэтажного дома, свесив ноги в хищную трещину узкого переулка, и ногами этими болтала, играя с ветерком. Он услужливо приносил-уносил с собой звуки города, запахи и, кажется, даже Стасины мысли, подхватывал тихий ее шепот и надежно прятал ее истории в облачной кладовой.
Большие города всегда живут по странным собственным законам, беспокойные, они отнимают, кажется, последние крохи спокойствия и у тех, кому довелось уживаться с ними на тесных нескольких сотнях квадратных километров. В масштабах Земли это ведь и правда невероятно мало, а в масштабах Вселенной так и вовсе пылинка. Но прямо в эту минуту там, внизу, что-то случается в миллионах жизней, и для кого-то пылинка – вся Вселенная, а целый важный мир ужался, быть может, до одной комнаты или скрипучего старого кресла у окна. Там, внизу, происходит и плохое, и хорошее. И его уносит на своих ладонях-дорожках ветерок, подносит к самому Стасиному носу, и она щурится, силясь разглядеть в завитках его далекие комнаты, салоны машин, мужчин, женщин, детей и стариков, у каждого из которых своя полусказка. Именно за этими полусказками она и приходит каждый вечер сюда, на крышу, прячется за дребезжащими на ветру рядами телевизионных антенн и слушает, смотрит. Как зритель в театре, наблюдает за крохотными искорками чужих улыбок, смешинок и крохотной паутинкой грусти, которую на своих тугих щупальцах несет время.
Внизу, в узкой расщелине переулка послышались шаги. Стася вынырнула из собственных мыслей и шепота ветра и прислушалась, закрыла глаза, пытаясь представить себе позднего этого прохожего. Молодая женщина спешила домой по выложенной истертой, выщербленной со временем плиткой улице, наполняя воздух, заключенный в узком панцире стен, почти осязаемым перестуком-перезвоном каблучков. Шаг-второй-третий, как тиканье старых часов на полке. Приглушенные голоса из какой-то квартиры сплелись вьюнком с тихой песней бабушки Марты, которую Стася слушала в детстве, засыпая под очередную полусказку. Только теперь дедушка больше не рассказывает чудные свои истории, теперь Стасе самой приходится угадывать-находить их в скрипе антенн и ставен, звоне проводов и шелесте дождя. Привычная мелодия-ритуал, знакомая с детства. Шаг-второй-третий... Сейчас будет писк магнитного замка и хлопок двери – так скрипела половица под дедушкиной ногой, хоть он и пытался не тревожить ее возгласом Стасю, но все равно наступал. А потом уходил, аккуратно притворяя дверь спальни, и тихо щелкал язычок ручки, входя в деревянное свое гнездо. Шаг-второй-третий... Вскрик испугал притаившуюся на краю крыши темноту, и она, распушив хвост и выгнув спину росчерком падающей звезды, ухнула вниз, в щель проулка. А внизу – эхом испуганный звонкий голос, спрашивающий что-то у темноты и ее, темноты, нерасслышанный ответ. Так не должно быть, должен быть только мягкий щелчок двери, отсекающий мерцающую глазами-огоньками ночь от пушистого уюта дома с его сладко-сдобным ароматом. И что-то упало совсем рядом, словно большой жук, вот только звон вышел металлический, как от брошенной монетки. Так тоже не должно быть – кто же станет здесь, на крыше, бросать монеты?..
Стася оглянулась и увидела его – светящийся огонек, как одна из брошек на темном платье ночи. Оброненная кем-то, волшебной искоркой трепетала она на сером бетоне крыши. Игрушечный механический светлячок – Стася никогда таких не видела – скреб лапками по шершавой поверхности, трепетал крылышками, но взлететь не мог. Одно крыло его завернулось, и запутались тончайшие образующие его проволочки, отрезая светлячку радость полета. Стася аккуратно взяла игрушку в руки и оправила крыло. На брюшке светлячка тускло блеснула буква "Н", и тут же погасла, а сам он, треща на странном своем языке, нырнул вниз, туда, куда ранее прыгнула испуганной кошкой темнота и откуда сейчас летели звоном колокольчиков слова поздней прохожей. Девушку явно не на шутку пугал тот, второй прохожий, с которым она встретилась среди домов. Возможно, стоит позвать на помощь...
– Ой, а Вы так на брата моего похожи... – вдруг звонко-радостно воскликнула девушка, запнувшись посреди предыдущей испуганной фразы.
– Разве?..
– Кхм, – вдруг прозвучало где-то совсем близко, слева, от дальней антенны. Стася резко развернулась. Придерживаясь за переплетение металлических жил, на крыше стоял мужчина. Не молодой уже, но далеко еще не старик, в длинном потертом плаще, а под ним – старинном кожаном жилете с множеством карманчиков и петелек. То ли добрым, проницательным своим взглядом, то ли пышной рыже-русой бородой, напоминал он сказочного лесовика. Стася встала и собралась уходить – люк на чердак совсем рядом, в двух шагах...
– Ну, здравствуй, ученик, – тихо проговорил странный незнакомец.
– Кто? – не поняла Стася.
– Ученик, я так полагаю. Точнее, подмастерье.
– Вы кто?
– Хм... Ну, все зовут меня Механических дел Мастером.
– А настоящее имя?
– Его нет, – развел руками странный этот человек. – Хотя, скорее, просто я его не помню.
– Эм... Знаете, мне пора. Доброй ночи. – Стася уверенно развернулась в сторону люка. – Приятных вам...
– Сказок ветра, – вдруг договорил он.
– Откуда Вы знаете?!! – обернулась Стася.
– Слышу, – с тенью улыбки тихо сказал Мастер.
– А почему Вы назвали меня учеником? – у самого люка уже обернулась Стася. Мастер стоял на том же месте и смотрел куда-то на звезды над ее головой, но после вопроса взгляд перевел.
– Ты поченила моего светлячка. Не каждый это может.
– Распутать крыло? – хмыкнула Стася. – Так это Ваша игрушка? А она улетела...
– Это не игрушка. Улетел он туда, куда должен был.
– Эм... А, ну ладно, – протянула Стася. – До свидания. – не лучшее решение – беседовать со странными незнакомцами на крыше.
– До свидания, – подтвердил тихо Мастер.
***
Утром следующего дня Стася, как обычно, зачитавшись с утра книгой, бежала на занятия, срезая путь через дворы, по виляющим ручейкам пугливых тропинок, среди причудливого нагромождения будто нарисованных прямоугольников домов. Она не раз видела, как строят новые дома, но почему-то именно в этой, бетонно-серой части города, ей казалось просто нереальным, чтобы когда-нибудь здесь ворчали длинношеие краны и коренастые силачи-камазы. Намного охотнее бы поверилось, например, в то, что однажды ночью в город пришел сказочный великан, по своим великаньим меркам совсем еще ребенок, и разбросал картонные коробки из-под кубиков и конструкторов, а потом забыл их убрать. Со временем в этих лежащих дном кверху коробках люди проточили двери, а затем и окна, и стали в них жить. Коробки обзавелись смешными стрехами, словно челками, обросли рожками антенн, украсились разноцветными занавесками и цветочными горшками в окнах. Кое-где даже появились балконы, но они, прилепленные на манер ласточкиных гнезд, неуместно смотрелись на серых шершавых стенах – так и тянулась рука снять.
Стася еще издалека заметила плачущую на дальней скамейке в глубине двора девушку. Она теребила в руках не то открытку, не то фотографию, смотрела на нее и плакала еще сильнее. Поколебавшись немного, Стася перевела стрелку часов на своей руке на двадцать минут назад – как ни странно, это помогло успокоить активно протестующую совесть, и направилась к девушке. Когда она уже почти дошла, девушка вдруг подняла голову, изумленно посмотрела перед собой и совершенно неожиданно счастливо улыбнулась сквозь слезы. Наспех вытерев соленые капли с щек, она оправила одежду и легко взбежала по лестнице в подъезд напротив, совершенно не заметив отошедшую чуть в сторону Стасю. На скамейке лежал, слабо мерцая потухающим огоньком, механический светлячок, только на этот раз на его брюшке была выгравирована буква "И".
Весь день Стася только и думала, что о той странной истории, свидетелем которой она невольно стала, и о крохотном блестящем насекомом, оставленном ею на скамейке. Вечером она возвращалась домой через тот же двор, а светлячок по прежнему лежал на старом месте. Люди проходили мимо, даже садились на скамейку, будто не замечая крошечный механизм. Будто не видели они и тончайших прозрачных нитей, пульсирующим коконом опутывающих светлячка.
Стася дождалась, когда уйдет последняя сидящая на скамейке прямо рядом со светлячком старушка, которая, как и все до нее, не обратила на него ни малейшего внимания. Подойдя к слабо звенящему механизму, девушка долго рассматривала его, а затем аккуратно взяла в ладони и быстро ушла прочь. На ходу Стася всматривалась в светлячка, который, казалось, начал оживать в ее руках. Как и предыдущий, он был похож на причудливую игрушку. Под тонким жестяным корпусом что-то тикало и щелкало, словно маленькое сердце, слабо подрагивали тоненькие суставчатые трубки-лапки и ажурные проволочные крылышки. На кончике брюшка, под узором из проволоки, мерцала теплым желтым светом маленькая лампочка.
Остановилась Стася почти упершись носом в слегка покосившуюся, старую, но крепкую деревянную дверь. Очарованная хрупким созданием в своих ладонях, она совершенно не замечала, куда шла, место же это было ей незнакомо. Светлячок в ее руках затих, в нем что-то щелкнуло, и огонек, мигнув последний раз, крохотным салютом вырвался вверх, тут же со свистом пронесясь перед самым Стасиным носом сквозь плотно пригнанные доски двери. Девушка внимательно рассмотрела место, в котором пропал огонек, но ни подпалинки, никаких вообще следов там не оказалось. Подталкиваемая любопытством, она осторожно толкнула дверь – было похоже, что в этом доме давно никто уже не жил.
Открылась дверь беззвучно, мягко провернувшись на заботливо смазанных петлях, только снаружи выглядевших заржавевшими. В лицо тут же ударил запах железа, выделанной кожи, бумаги, дыма и чего-то еще, уютного и теплого, что Стася не смогла разобрать. Дом был жилым. Под потолком, на стропилах, мерцали четыре керосиновых лампы, сквозь прореху от оторванной с оконного проема доски лился дневной свет, яркой лужицей растекаясь по старинному полированному временем и тысячей ладоней столу. Везде: на полках, столах, стульях и просто на полу громоздились шаткие башни книг, тетрадей, стопок исписанных, исчерканных какими-то схемами и расчетами листов, мерцающими в свете горами сокровищ поднимались беспорядочно рассыпанные на кусках бумаги и ткани стальные, медные, латунные, жестяные детали. За столом, низко склонившись над работой, сидел спиной к двери мужчина. Стася попятилась, опомнившись, и уже хотела неслышно притворить дверь, когда он вдруг сказал.
– Спасибо. Положи светлячка, пожалуйста, вот на тот стол, – и махнул рукой вбок.
– Здравствуйте, – тихо сказала Стася и осторожно, на носочках прошла к указанному месту. Здесь детали были выложены в строгом порядке на куске пожелтевшей мягкой ткани, а на углу стола стояла сваренная из тоненьких алюминиевых прутьев емкость, в которой беспорядочно лежали сломанные части каких-о механизмов и около десятка потухших светлячков. Тем временем мужчина аккуратно снял со своего плеча мерцающую на ткани рубахи искорку, которую Стася поначалу приняла за странную брошь, под пальцами его что-то щелкнуло, и послышалось мерное тихое стрекотание. Когда он повернулся к Стасе, над его ладонью висел, трепеща крылышками, еще один светлячок.
– Называй меня Мастером, – улыбнулся он неожиданно теплой улыбкой и указал другой рукой на стул рядом со Стасей. На нем тоже лежали какие-то записи, но места, чтобы сесть худенькой девушке, было достаточно.
– Вы занимаетесь только тем, что изготавливаете их? – спросила Стася, указав на висящего над ладонью светлячка.
– Не только их, но да, я мастерю всякие необычные механизмы, – кивнул Мастер.
– А что это?
– Механические светлячки, – улыбнулся Мастер, отпустив порхающего светлячка в изящную серебристую клетку, на подобие птичьей, где уже вились штук десять таких же механизмов, но не вылетали, не смотря на то, что расстояние между прутьями было намного больше них.
– В смысле, как они...
– Генерируют счастье, можно сказать.
Стася отодвинула нагроможденные на углу альбомы и тетради в плотных кожаных переплетах и уселась, не отрывая взгляда от Мастера. Он же, стоя к ней в полоборота, быстро защелкнул какие-то затворы на брюшке очередного лежащего на столе механизма,смахнул мягкой тканью металлическую пыль с блестящей поверхности стола. Спустя пару минут он заговорил:
" Еще древние говорили, что мир можно превратить в Ад, оставив человеку лишь страдания, но можно превратить в Рай, дав ему несколько крупиц счастья. Можно было бы избежать миллионов смертей и сотен войн, лишь только дав одному единственному человеку лучик счастья. Одна кроха этого светлого чувства способна изменить целый мир. Эти механизмы – как ты их назвала, механические светлячки – не просто мерцают. Частота светового пучка в них подстраивается под каждого конкретного человека – того, для кого сделан механизм. При воздействии этого излучения в мозге проходит самая обычная химическая реакция, но результат выходит чудесным: человек то ли вспоминает нечто теплое и ясное из своей жизни, то ли начинает видеть все глазами счастливца. Обычная лужа может показаться ему волшебным порталом в иной мир, а то, что его пугало минуту назад представляется не более чем интересным приключением."
– Вы дарите людям счастье... Научите меня, пожалуйста...
– Хорошо, – тихо заметил Мастер. – Попробуй начать с себя.
– Но как?
– Иди сюда.
Под ловкими пальцами Механических дел Мастера снова создавалась новая стальная жизнь. На столе перед ним распростерся блестящий каркас, напоминающий человеческий скелет, на полу рядом были грудой насыпаны разнообразные детали, кусочки ткани, зажимы. Инструменты же аккуратно лежали на вельветовом полотне в выдвинутом тут же ящике стола. Стася стояла и смотрела, как скелет обрастает сетью патрубков-нервов, как смазываются "суставы" и затягиваются винты на стыках. Руки Мастера порхали, чуть дотрагиваясь до металла, словно играя на невидимых струнах, оплетающих заготовку, как и все вокруг. Эти же струны невесомым пологом висели в воздухе и звенели голосами, звуками или как сейчас – тишиной. Они становились осязаемыми лишь за окном, спускаясь по стеклу причудливой вязью октябрьского дождя, пришедшего в город вместе с сумерками.
***
Всю зиму, как только оканчивались занятия, и выдавалась свободная минутка, Стася спешила в мастерскую. Там, в теплом, пропахшем волшебством помещении , Механических дел Мастер учил ее тонкостям того ремесла, которое сам любил всей душой. Под их руками ткались все новые и новые механизмы: часы, странные, необычайно красивые таинственные приборы, которые Мастер уносил, завернув в куски выделанной кожи, механические светлячки и многое другое. Мастер подолгу рассказывал об особенностях различных материалов и конструкций, но совсем не так, как писали в книгах. Он учил, в какой материал можно вдохнуть жизнь, а какой навсегда останется холодным и мертвым, сколько его не грей, объяснял, какой материал станет в руках добрым, а какой – скорее послужит злу, и как лучше использовать свойства их обоих. Мастер говорил, что только учтя тысячу мельчайших факторов и старательно собрав единственно верный набор деталей, можно создать целостный механизм, такой, каким он и был задуман, так как каждая, даже самая маленькая составная часть, может полностью изменить конечные свойства. различить свойства, которыми обладает та или иная деталь можно, если присмотреться к хрустальной паутинке, опутывающей каждый предмет в нашем мире. Мастер называл ее тенями сказок ветра, или же просто его сказками.
Бывало, Мастер целые дни проводил вместе со Стасей в мастерской, выбирая детали из блестящих груд, лежащих повсюду, подгонял их, собирая очередным узором. Если же чего-то недоставало, они отправлялись искать требуемое. Иногда находили просто на улице, иногда – выменивали у кого-нибудь. Однажды Мастер отдал маленькому мальчику, игравшему на детской площадке, старинные карманные часы, измененные так, что они приносили своему владельцу почти безграничную удачу. В обмен на это сокровище, которое несмышленый ребенок повертел в руках и тут же вдавил во влажный песок башни, наподобие Биг Бена, он забрал лишь маленькую латунную пружинку, которой мальчик выводил узоры на стенах песочной крепости. Вечером того же дня отчищенная и смазанная пружинка без подтачиваний и подгибаний, будто родная, встала в паз в голове будущего механического человека. Но чаще всего они покупали использованные детали на развалах на окраине города. По дороге к мастерской, Мастер, поглаживая деталь и вертя ее в пальцах, рассказывал Стасе, где раньше она была, каковы были ее хозяева и какими особыми свойствами деталь из-за всего этого наделена, будто читал подушечками пальцев невидимый глазом текст, которым был испещрен металл.
***
Весна началась хрустальным звоном капелей и теплыми нитями солнечного света, пропоровшими покрывало туч в первые же дни марта. Стася уже могла сама полностью собирать самые разные механизмы – она училась быстро и старательно, полностью увлекшись удивительным миром, который давал ей в руки Механических дел Мастер. Готовые механизмы она отдавала Мастеру, чтобы он поселил в них Искру – этого Стася еще не умела. Заветной мечтой ее было увидеть готовым механического человека, заготовка которого сидела в кресле в углу мастерской, накрытая покрывалом от пыли.
На этот раз покрывало было снято и повешено еще одной ширмой в одном из углов мастерской, но Мастер работал у себя за столом над чем-то другим. Стася тихонько положила на свой стул вещи, надела перчатки и передник, в котором всегда работала, и с интересом осмотрела сидящую фигуру. Но в механизме совершенно ничего не изменилось, Мастер не трогал его с того последнего раза, когда они со Стасей завершили голову. В общем, она была единственной полностью готовой частью, далее шел только каркас-скелет и патрубки нервов. То, что сейчас покрывало было снято просто так, немало озадачило девушку, но она ничего не сказала, решив не отвлекать Мастера, и принялась доделывать сломанный метроном, принесенный несколько дней назад печальным скрипачом.
В какой-то момент в расстроенное еще тикание прибора вплелся ненавязчивой ноткой как всегда тихий и спокойный, тягучий, как густой сироп, голос Мастера. Сегодня он рассказывал о сказках ветра и о том, как впервые услышал их, еще совсем мальчишкой, сидя на высокой старой ели, как сквозь хвою пробивались струны солнечного света и ветер пел ему, аккомпонируя себе на этой чудной арфе. А после этого он, маленький тогда еще мальчик, встретил своего Мастера и начал учиться ремеслу.
– Я тоже слушала ветер, – тихо заметила Стася, когда Мастер умолк. – Его шепот заменял мне дедушкины полусказки. Их так бабушка называла, она говорила, что для сказок они слишком серьезны, а для были – слишком волшебны. Когда я была маленькой, дедушка рассказывал мне их каждый вечер, он так задабривал чудищ, которые приходили ко мне под кровать, как мне тогда казалось. Маленькой была.
Она долго рассказывала Мастеру о своем детстве, о бабушке Марте и дедушке Яне, о его историях. О том, что в историях этих была душа, у каждой – своя. А еще в них всегда были ответы на все-все ее, Стасины, вопросы, даже те, которые она еще не успела задать. И потом – о дедушкиной болезни. О том, как она любила эти полусказки. Даже когда уже была почти взрослой. Истории дедушкины как-то неуловимо поменялись, теперь это уже были не полусказки, а сказки где-то на треть. И Стасе казалось, что в одной из них она узнает, кем же она, Стася, должна в этой жизни стать. В последней сказке, которую дедушка начал ей рассказывать, сказке о звездных мотыльках, которые приходили в сны людей всего мира и подталкивали их к тем или иным действиям, предопределяя дальнейшую их дорогу, был некий Наставник, к которому все мотыльки слетались. И она с нетерпением ждала ее конца.
Почти в конце сказки, как всегда, снова зашла бабушка Марта и сказала, что дедушке пора отдыхать, он устал. А дедушка попросил Стасю завтра не приходить.
– А сказка? – совсем по-детски спросила Стася.
– Ты обязательно узнаешь, чем она окончилась. Когда-нибудь, – улыбнулся дедушка Ян. И Стася ушла, попрощавшись, а на следующее утро дедушки не стало, и сказка ушла, спряталась куда-то. Как Стася ее не искала, найти так и не смогла.
– А я знаю эту сказку, – не отрываясь от работы вдруг произнес Механических дел Мастер, – она закончится тем, что...
– Не надо! – замахала руками Стася. – Я сама должна найти окончание!
– Правильно, – усмехнулся Мастер, возвращаясь к работе. – Ты повзрослела. Думаю, теперь тебе стоит взяться за механического человека.
Стася замерла, боясь спугнуть трепещущее тепло, которое появилось на кончиках пальцев вместе с последними словами Мастера.
– Я должна его закончить? – спросила тихо, сама не веря до конца в то, что ей поручено такое важное дело.
– Да, – спокойно кивнул Мастер.
– И кем я должна его сделать? Каким он должен быть?..
– Каким ты хочешь. Делай его тем, кем он является в твоем сердце. Он ведь давно уже там есть.
Стася много мечтала о том, кем же станет серебряный этот человек, чью душу вдохнет в него мудрый Мастер. Она долго перебирала образы и характеры, примеряя их в своем воображении на блестящую заготовку под плотной тканью, как наряды на бумажную куклу из детской книжки.
– Он будет Доктором. Механическим Доктором, – тихо сказала Стася самой себе. Она вынула из лежащей рядом груды деталей странную маску с птичьим клювом, похожую на ту, что носили средневековые врачи, и надела ее на лицо сидящего перед ней механизма. Мастер по прежнему стоял к ней спиной, но Стасе почудилась слабая улыбка в отражении на поверхности полированного жестяного щита под его рукой. Она глубоко вздохнула и робко тронула оплетающие будущего Доктора тонкие нити, сотканные сказками ветра.
***
Вместе с приходом утра на город спустился туман. Еще одно чудище прекрасного этого мира. Влажный, холодный, туман запускал тонкие призрачные щупальца под плащ, оседал на волосах алмазной крошкой, будто сквозь решето просеивал теплый желтый свет уличных фонарей. Пятна этого света разбегались по ткани тумана румяными блинами, и казалось, что они, подвешенные на тонких ниточках неведомым шутником, висят прямо в воздухе – стоит только протянуть руку, и вкусное угощение к чаю обеспечено. Стася спешила по блестящим, как глянец, влажным тротуарам, грея зябнущие пальцы в пляшущих завитках собственного дыхания. Березы на аллее тоже зябли, печально скрапывая с листиков прозрачные бусинки, подаренные туманом, и они, падая, низались на тротуаре темными нитями причудливых ожерелий.
Сегодня Мастер поручил Стасе отвезти еще одного механического светлячка на другой конец города. Она очень любила подобные его просьбы, и каждый раз чувствовала себя немного путешественником, а еще – волшебницей. Сегодня светлячок порхнул из ее рук к молодой девушке, и она спустя пару часов, помирилась со своим отцом с которым, вероятно, уже достаточно долго была в ссоре. Потом, подбирая с кованной ограды медленно угасающего светлячка, Стася смотрела на удаляющуюся эту пару и вдруг вспомнила, что она тоже очень долго, с самой дедушкиной смерти, не бывала в гостях у бабушки. Нужно будет обязательно поехать, решила Стася.
***
Зимой Стася часто болела, как и все маленькие дети. И тогда в доме бабушки и дедушки, кроме ароматов сдобы и шалфея, селился терпкий запах малинового настоя, тягучий, как патока – липового чая, и очень часто горько-кислый – лекарств. Дедушка проводил со Стасей все свободное время и мог часами рассказывать удивительные свои истории, одну за другой, и они были единственным, за что маленькой Стасе даже немного нравилось болеть. Ради дедушкиных полусказок она согласна была терпеть и саднящее горло, и невкусные, дурно пахнущие микстуры и таблетки. И сказки эти текли мягким, густым потоком, сплетаясь с нитями запахов трав и шепотом старых часов, которые, казалось, тоже затихали в такие минуты, заслушиваясь.
Тогда была, кажется, середина февраля, за окнами не переставая выла метель, сеяла крупные колючие хлопья на землю, словно пытаясь засыпать все вовсе, превратив хутор в снежную пустыню. Стася лежала в постели, с носом укрывшись пушистым теплым одеялом в насиненом похрустывающем, как первый снежок, пододеяльнике, а дедушка сидел рядом в старом кресле с высокой спинкой, переставлял время от времени шахматные фигуры на доске и говорил, говорил, говорил...
...Есть место, где закрывается занавес мира, там небо тяжелым пологом падает на землю, отрезая ее от того неведомого, что существует за пределом небесного купола. Так думали древние люди, и так казалось временами маленькому Вите, когда он приходил на пирс. Есть место, где закрывается занавес мира, он вспучивается там огромным пузырем с тонкими-тонкими трепещущими стенками, за которыми скрывается нечто неведомое. Можно прорвать хрупкую эту преграду и ненадолго заглянуть на ту сторону. Так думал маленький дельфин, всякий раз выныривая из пушистых теплых волн. Мальчик давно украдкой замечал плавающего рядом дельфина. Он рассказывал ему разные интересные истории, делился своими радостями и тревогами. Вите казалось, что дельфин приплывал послушать его и что он, дельфин – лучший Витин друг. Если, конечно, не считать Петьку из соседнего двора. А дельфин каждый день приплывал послушать странную речь мальчика из той удивительной другой стороны. Так дни шли за днями, дельфин и мальчик росли вместе. Дельфин знал, как звали первую учительницу Вити, знал, что такое "школа", хоть у них, дельфинов, все было намного проще... Он рассказывал Вите о скрытых красотах океана, которые мальчик не мог увидеть и слушал о загадочных далеких морях и землях, где Витя мечтал побывать.
– Давай вырастим и уплывем далеко-далеко! – сказал как-то Витя. – Но мы каждый вечер будем рассказывать морю, как у нас дела, и оно передаст обязательно!
И дельфин сказал: "Да!". Услышал ли его Витя? Думаю, услышал – у друзей заведено слышать друг друга, даже если они – мальчик и дельфин.
А потом мальчик и дельфин выросли. Витя стал моряком, помня рассказы дельфина, он полюбил море всей душой, он знал его тайны, недоступные другим. Он каждый вечер рассказывал морю о своих приключениях, веря, что его слышит друг. А дельфин уплыл далеко-далеко из родных вод, в моря более теплые, он видел чудные далекие земли, о которых когда-то с таким восторгом рассказывал Витя. Там, у незнакомых теплых берегов, дельфин нашел свою семью. И каждый вечер он рассказывал морю, как прошел его день, веря, что друг его слышит. И волны подхватывали два голоса – мальчика и дельфина – несли через пол земного шара, чтобы сплести вместе, чтобы друзья всегда слышали друг друга. И дельфин в шуме волн угадывал голос Вити, а моряку на палубе всякий раз слышался ободряющий треск дельфина.
***
На этом сказка закончилась, и дедушка, мягко притворив дверь, ушел. А Стася долго думала, что ей хотел рассказать дедушка Ян такого важного?.. Кажется, она все поняла теперь...
