Текст книги "Европа в окопах (второй роман)"

Автор книги: Милош Кратохвил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

«Северо-восточнее Монфокона и по обе стороны реки Мез отмечено постоянное передвижение все новых и новых немецких батарей, близ Аттоншателя на позиции были доставлены тяжелые австро-венгерские мортиры».

«Из Бельгии и Лотарингии передвигается великое множество немецких солдат и боеприпасов, которые сосредотачиваются в окрестностях Седана, Кариньяна, Монмеди…»

«Между Бетинкуром и линией Спинкур – Конфлакс противник создал сеть полевых железнодорожных путей».

«Замечено, что в немецком предполье на верденском участке систематически сносятся шпили колоколен…»

Сведения, полученные от немецких пленных и перебежчиков.

6 февраля 1916 года:

«Немцы сосредотачивают войска на левом берегу реки Мез близ Дамвийер».

14 февраля:

Приказ немецкого кронпринца Вильгельма Гогенцолерна, командующего 5-й армии; этот приказ будет зачитан солдатам перед началом наступления:

«Каждый из нас должен проникнуться убеждением, что родина ожидает от него великих дел. Мы должны доказать неприятелю, что в сердцах сынов Германии продолжает жить железная воля к победе, что немецкая армия, где бы она ни начала наступление, преодолеет все препятствия».

(Один экземпляр размноженного приказа обнаружен французами у немецкого пленного.)

«Начало генерального наступления назначено на 12 февраля…»

Слабый морозец, снег.

Легкие снежинки порхают в воздухе и тихо опускаются на землю, где неслышно ложатся одна возле другой, одна на другую, и еще, и еще, слой снега незаметно растет, незаметно, зато непрестанно, пока не возникает мягкий настил, заглушающий звуки шагов и колес, а заодно и звуки над землей – команды, звон оружия, – все поглощает зимний снегопад…

Наконец-то, с начала второй недели февраля, французское командование убедилось, что именно Вердену угрожает непосредственная опасность. А когда оно узнало и дату готовящегося немецкого наступления…

Именно тогда погода стала резко меняться. Неожиданно, но быстро, со дня на день. Наледь растаяла, земля почернела и размякла. Снег сменился дождем. Ноги начали проваливаться в липкую грязь, колеса увязали в ней; следы от сапог и колеи от колес наполнялись водой. А в день, когда немецкое наступление должно было начаться, дождь превратился в ливень.

Разумеется, это заставит отложить все акции.

Отложить – но надолго ли?

Ответь, грязь, ответь, слякоть!

Однако решительно необходимо использовать каждый дарованный судьбой день: орудие за орудием, взвод за взводом, патронная повозка за патронной повозкой едут, маршируют по колеям, днем и ночью, со всех сторон их пути сходятся в одну точку, в одно направление – к Вердену.

А дождь со снегом и снег с дождем падает и падает, падает на каски немецких мушкетеров, обтянутые полотном, на их плечи, которые очень скоро промокают, на спины и на грудь солдат, падает и на душу, наполняя ее безнадежной серостью своих мокрых бахромчатых завес, студит суставы, проникающим под одежду холодом сковывает все тело, и напрасно в зябкой трясучке оно сжимается в комок.

День за днем ждут немецкие гренадеры, артиллеристы, ударные части, баварцы, саксонцы, прусские егеря, переступают с ноги на ногу в чавкающей грязи окопов, день за днем: давно подготовленное наступление все откладывается и откладывается…

…А на небе попеременно сменяется серость туч, и туманов, и воды, небо и земля слились в пронизывающей мокряди.

Пока в одну из ночей погода вдруг не переменилась…

С 19 на 20 февраля ветер, на удивленье легкий, играючи разорвал в клочья седые завесы на небе, и те без сопротивления позволили себя унести, точно отдали затяжным дождям всю силу. Небо поголубело, воздух потрескивал свежим морозцем.

За неполные сутки ноги снова почувствовали под собой почву, которая не проваливалась. А к полночи, на границе между 20 и 21 февраля, уже покрыл землю и все, что на ней было, искрящийся иней.

В последнюю минуту французам удалось увеличить количество войск на верденском фронте до тридцати шести полков и двухсот десяти орудий среднего калибра. С немецкой же стороны были сосредоточены семьдесят два полка и три тысячи триста тяжелых орудий, частью – самого крупного калибра.

Официальное сообщение австрийского генерального штаба:

«Русский фронт. Ничего нового.

Итальянский фронт. В Джудикарии наши укрепления Каррила подверглись сосредоточенному обстрелу из тяжелых мортир. На сочском участке продолжаются артиллерийские бои.

Юго-восточный фронт. У Пазар-Сьяка были захвачены выгодные итальянские позиции. Еще южнее наши войска продвинулись вплотную к неприятельским линиям юго-восточнее Дурреса.

Группы албанцев, воюющих на нашей стороне, осадили Берат, Лежу и Пекини. В этих округах было взято в плен более 200 жандармов Эссада-паши».

Официальное сообщение немецкой главной ставки.

«Западный фронт. У Изерского канала севернее Ипра были атакованы английские позиции на ширине фронта примерно 350 м. Все попытки неприятеля вернуть свои окопы в ночных атаках с помощью ручных гранат потерпели неудачу. Тридцать пленных осталось в наших руках. Южнее Лоос развернулись оживленные бои. Неприятель проник к самому краю одной нашей траншеи, образованной взрывом подкопа. Южнее Эбютерне после успешной небольшой ночной стычки мы взяли в плен несколько англичан. На остальных участках никаких особенных событий не произошло.

В воздушном бою восточнее Перона был сбит английский биплан, вооруженный двумя пулеметами. Находившийся в нем экипаж погиб. Наши летчики бомбили многие объекты за линией северного фронта неприятеля, а также Люневиль.

Восточный фронт. Близ Завича на Березине атака русских захлебнулась под нашим огнем между линиями обеих сторон. Лгишин и железнодорожные объекты в Тарнополе подверглись нападению немецких самолетов.

Балканский фронт. Ничего нового».

Сообщения союзнических генеральных штабов:

«Лондон. Агентство Рейтер. Немецкий гарнизон в Морэ (северный Камерун) сдался, чем завершен захват этой африканской колонии.

Франция.

3 часа дня. Ночью никаких существенных событий не произошло.

11 часов вечера. В Бельгии немцы после сильного артиллерийского обстрела наших позиций у Стеенстрате сделали попытку перейти Изерский канал. Несколько вражеских групп прорвалось к нашим стрелковым окопам первой линии, откуда они сразу же были оттеснены. В Шампанье наша артиллерия обстреляла неприятельские укрепления севернее Таюра и восточнее Наварина. В Аргонах мы взорвали два подкопа близ Вокуа, сведя на нет оборонительные работы неприятеля. Между Мезом и Мозелем наши батареи обстреляли неприятельские укрепления в направлении на Этен и Сент-Илер, вызвав несколько пожаров и чрезвычайно сильный взрыв. Южнее Сен-Мийеля мы подвергли сосредоточенному обстрелу немецкие укрепления западнее Апремонского леса. Вражеский самолет сбросил несколько бомб на Дюнкерк, однако ущерба они не нанесли. Другой немецкий самолет в последнюю ночь сбросил две бомбы, которые упали на луг южнее Лю-невиля.

Из Италии. В Вал-Сугана продолжаются небольшие смелые атаки нашей пехоты. Неприятель потерял несколько человек пленными. На остальных фронтах обычная артиллерийская перестрелка. Наша артиллерия обстреляла Фельскую долину. Неприятельский летчик сбросил несколько бомб на Алу, не причинив нам ущерба».

И верно, ничего не происходит…

Городок Верден тоже продолжал свою жизнь в мирном спокойствии военного тыла, нарушаемом лишь заботами, которые волновали тогда все города и деревни за европейскими фронтами, прежде всего тревогой за членов семей, покинувших родные очаги и оказавшихся в окопах, и меньшими или большими затруднениями с продовольствием. В остальном же солнце по-прежнему беспрепятственно сменялось звездами, и отблески их отражались на башнях и крышах верденского кафедрального собора двенадцатого века, а также красивого епископского дворца и ратуши. И вот в эту краткую послеполуночную пору большая часть двадцатидвухтысячного верденского населения спит сном праведников, ибо накануне – так же как из года в год – они прилежно трудились в цехах и на фабричках по производству конфет, варенья и ликеров, если не занимались столярным или мукомольным делом или, наконец, торговлей. Ведь нет ни малейших оснований менять режим дней и ночей.

Так же доверчиво улегся спать и весь край вокруг города, ибо о чем беспокоиться… Разве не вызывал доверия уже сам троекратный полукруг крепостей, опоясывающих с востока верденское предполье от Фор-де-Во и Дуомона до горы Мартом и высоты 304 на противоположном конце дуги? Само собой разумеется, что между большими крепостями существует еще сколько угодно малых укреплений, бункеров, подземных казематов, лабиринтов подземных ходов, подвалов, куполообразных бетонных башен и бесчисленных окопов…

Отчего же бояться грядущих дней?

Пускай о них думают господа генералы.

A propos[25]25
  Кстати (фр.).


[Закрыть] – генералы!

Недавно здесь происходил чуть ли не аукцион верденского военного снаряжения и гарнизонов! Оружие направлялось в полевые армии, причем из крепостей было даже демонтировано и вывезено множество пушек. Ежедневно можно было видеть такие обозы! А разве это не самое успокоительное доказательство того, что тут не ожидают с немецкой стороны никаких неприятных сюрпризов?

А если в последние дни кое-что из вывезенного вернулось назад, то это, несомненно, потому, что просто возмещается – раз сейчас есть на это время – то, что прежде было уступлено более нуждающимся. Вот и все.

Так спал Верден под высоким морозным небом, на котором сверкали острые осколки звезд, как мерцали они на земле, покрытой снежной порошей и мелкими зеркальцами замерзших луж в затвердевшей грязи и колеях. Ветви деревьев тоже замерзли под кружевом инея, спокойно плыла Мез по мягким долинам между невысокими приветливыми холмами, где леса сменялись пастбищами, а поля деревушками.

Четвертый час утра 21 февраля 1916 года…

С последним ударом башенных часов верденского кафедрального собора на крышу епископского дворца с грохотом, подобным раскатам грома, обрушился тяжелый снаряд, пробил ее и взорвался, образовав широкую воронку, захватив стены и полы двух этажей. Из обломков балок, кирпича, штукатурки, мебели, из клочьев ковров над городом поднялся могучий султан дыма и пыли, а гулкий отзвук взрыва потонул в грохоте оседающих стен и треске ломающегося дерева.

Ночным дежурным штаба верденского участка фронта – штаб располагался в ратуше – нет надобности объявлять тревогу: со всех сторон сюда сбегаются офицеры, на ходу что-то на себя натягивая: они торопятся в зал заседаний.

Здесь уже присутствует и сам командующий верденским укрепленным районом генерал Эрр…

– Господа, это начало. Да, в этом убеждены все. Однако…

Офицеры стоят, напряженно вслушиваясь, склонив головы набок – точно в этом положении смогут уловить и самый слабый звук…

Но ничего не слышно.

Вообще ничего! А ведь немцы должны вот-вот начать артиллерийскую подготовку, как на параде марширующий полк всегда следует за своим командиром.

Идет секунда за секундой, проходит минута, вторая…

Затем тишину нарушает генерал Эрр:

– Немыслимо, чтобы неприятель начал наступление с обстрела города. Этот выстрел наверняка имел какой-то особый смысл – возможно, нечто вроде символической визитной карточки от господ напротив. В ходе их мыслей часто нелегко разобраться. Не будем же понапрасну ломать голову. Господа, позаботьтесь, чтобы весь верденский фронт был немедленно приведен в полную боевую готовность.

Только через три часа и пятнадцать минут – в четверть восьмого – три тысячи триста немецких орудий всех калибров начали изрыгать свои снаряды на верденский участок между рекой Мез и равниной Воэвре. Сотни орудий бьют и бьют, километр за километром по окопам, подъездным путям, долинам и склонам, по голым равнинам и заросшим холмам, по деревням и хуторам, просто по земле, где может не быть ничего, кроме муравейника или мышиного гнезда, по живому и неживому, взрыв за взрывом, взрыв за взрывом в Омоне, Орне, Бомоне, Дамвильере, Дуомоне, Вердене…

Во все пространство от земли до самого неба ворвался грохот разрывов и заполнил его от горизонта до горизонта. Этот грохот извергали стальные глотки тяжелых орудий, гаубиц и мортир, скорострельные полевые пушки, минометы и пулеметы, которые своим пронзительным «так-так-так» прорезали громыхание орудий крупного калибра. Когда воздушные волны, поднятые взрывами, сталкиваются, кажется, что воздух густеет, то спрессованный, то, наоборот, разряженный, разорванный и клочьями отшвыриваемый детонацией. Свист пуль, дробный треск шрапнели, гулкий вой летящих тяжелых снарядов, которые падают с громоподобным эхо, удары мин, рвущих все на части и собственной силой, и давлением воздуха, визг летящих по неведомым траекториям металлических осколков и обломков…

Одних только снарядов тяжелого калибра немецкие батареи выпускают по сто пятьдесят тысяч в день…

И так час за часом, день за днем…

Не было места, не было укрытия, куда бы не проник этот ураган звуков. Казалось, он звенит в каждом камешке, им пропитаны волокна деревянных перекрытий в блиндажах, казалось, гудит сама вздыбленная снарядами земля.

Так вот каково истинное, единственно доступное нам подобие смерти – это когда губительная сила вообще не постигается чувствами. Тела людей вжимаются в стенки окопов, тесно прильнув к их землистым скатам, мужчины втягивают головы в плечи, стараясь сделаться как можно меньше, всячески ограничить свою поверхность, на которую наталкивается эта гулкая смерть. Новички долго еще будут во время атак пригибаться от свиста пуль, давно пролетевших мимо, а пригвоздит их к земле смерть совершенно неслышная, ибо она слишком мгновенна, чтобы уловить ее слухом.

Взрывы сбивали брустверы окопов, а там, где снаряды падали на их дно, разрушительный вихрь дробил глиняные стены, разрывал на части тела солдат и балки блиндажей, а в открытом поле разрывы снарядов взметали гейзеры земли и камней, образуя глубокие воронки, уничтожали проволочные заграждения, со звоном били в бетонные купола и стены крепостей.

Канонада, словно бичом, хлестала по всему краю, по всем широко раскинувшимся пространственным слоям его рельефа, разила, не делая никаких различий, что бы ни попадалось на пути заостренным концам артиллерийских снарядов или металлическому душу шрапнели и пуль. В самом Вердене снаряды без разбору дырявили крыши, фасады, тротуары, башни, на месте кровель, стен и мостовой разверзались пропасти, тут же заполняющиеся пылью, щебнем и обломками перекрытий и мебели, вперемешку с телами убитых и раненых, сброшенных на дно развороченного кратера. Из чрева амбаров и других деревенских построек вздымались языки пламени, и стены хлевов рушились прямо на ревущий скот.

Поначалу такая картина гибели и хаоса открывалась в отдельных очагах поражения, разбросанных по всему краю. Тогда еще было время и возможность из пространства, находящегося между средоточиями огня и пока еще не тронутого, приходить на помощь – опомнившись от первого ужаса – и пытаться хоть что-то спасти, изолировать пожары, позаботиться о тех, кто лишился крова.

Точки попаданий, вначале распыленные по всей сцене верденской битвы, вскоре стали густеть, как сыпь при тифе, обсыпающая тело и постепенно расползающаяся по коже губительными островками; потом такие очаги стали соединяться в целые завалы руин, разметанных деревень, искалеченных и переломанных лесов и разрытых полей. Дома рушились, и развалины одного падали на развалины другого, лишь кое-где одиноко торчала труба или обнаженный фронтон; плоские просторы полей и лугов покрылись беспорядочными холмиками земли, вывернутой из глубоких воронок, а стройные, уходящие ввысь леса превратились в жалкие обрубки расщепленных стволов; лишенные коры, они походили на кости, торчащие из разорванного мяса.

Это продолжалось и днем и ночью, день за днем, порой беснование огня превращалось во всеуничтожающий шквал, порой буря ослабевала до усталого хрипа, к которому уже только добавлялся лай пулеметов.

Фронт отвечает фронту, французский немецкому, и наоборот, а в тылу армий стучат по рельсам, грохочут в тяжелых военных грузовиках, бренчат на телегах грузы оружия и боеприпасов всех калибров, ибо притязания смерти велики, а ее голод по стали и людям невозможно насытить, он все растет и растет. Предприятия Круппа и объединившиеся с ними немецкие оружейные заводы извергают снаряды, шрапнель, мины, пушечные стволы, чтобы регулярно пополнять артиллерийские запасы, а по другую сторону фронта заводы Шнайдер-Крезо и иные подобные им предприятия извергают то же самое для французской армии. Ведь Франции у Вердена есть что наверстывать, и потому верховное командование прикажет создать шестидесятикилометровую трехполосную шоссейную дорогу от базы снабжения в Бар-ле-Дюк до Вердена; эту «священную дорогу» за неполных четыре месяца построят десять тысяч солдат; в то время как боковые полосы отведены гужевому транспорту, коннице и пехотинцам, а в обратном направлении – подводам с ранеными, направляемыми в тыл, по средней полосе днем и ночью будет грохотать непрерывный поток грузовых машин, с интервалами в четырнадцать секунд. Каждые четырнадцать секунд – машина,

– ибо необходимо безостановочно и постоянно, все обильнее и обильнее кормить ненасытную глотку смерти, сыпать в эти дробящие жернова тонны и тонны стали и человеческого мяса…

– ибо Верден быстро обретает столь большое значение, что о нем говорят, будто он стоит любых жертв…

– ибо он безусловно оправдывает себя в роли наковальни, на которой немецкий кулак постепенно размолотит обессиленную французскую армию, а вместе с Францией поставит на колени и Англию…

– между тем как для французов он приобретает символическое значение, ведь речь идет о национальном престиже…

– но не только для французов: «Верден должен быть взят любой ценой, речь идет о нашем престиже!» (Начальник генерального штаба немецких полевых войск, генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенгайн.)

11. ПЕРВОЕ ИНТЕРМЕЦЦО

«Как тысячу лет назад при короле Этцеле гунны внушили такой страх к одному лишь своему имени, что в народных преданиях оно доныне свидетельствует об их могуществе, так пусть и слово «немец» благодаря вашим подвигам в последующее тысячелетие звучит так, чтобы уже никто никогда не отважился косо взглянуть ни на одного немца».

Император Вильгельм II к немецким солдатам

«Война безусловно необходима, поскольку представляет собой средство воспитания, с помощью которого в молодежи укрепляется мужество и чувство национальной гордости. У меня самого два сына, и наилучшее воспитание, какое я могу им дать, это вселить в их сердца стремление к воинским лаврам и любовь к правящей династии. Ведь они должны иметь нечто, за что были бы готовы умереть, а потому для меня важно одно: когда позовет император, я в его распоряжении и тоже с удовольствием возьму в руки оружие».

Из лекции пастора Шумана в Лейпциге

«О священная, достойная всяческого почитания война, мать миров, древняя изложница, в которой формируется человек, ты источник всего живого!»

Из книги Шарля де Фонтеней

«Deux themes guerriers»,[26]26
  «Две военные темы» (фр.).


[Закрыть]

которая вышла в 1916 году в Париже

«Война, которую мы ведем, священна, это война за святые и вечные достояния, которые Бог вверил немецкому народу, чтобы он их хранил и сберег для будущего, когда сможет передать их всему человечеству».

Придворный проповедник Эрнст Фите

«Сие есть Бог, коего мы защищаем, коего защищают и те, кто не знает имени его. Ибо каждая нация родилась сама для себя, но Франция рождена для всего мира, чтобы принести ему радость».

Анри Масис, «Impressions de Guerre»,[27]27
  «Военные впечатления» (фр.).


[Закрыть] 1916

«К населению:

Мы ведем войну против неприятельской армии, отнюдь не против мирных жителей. Но несмотря на это, на немецкие части нередко нападают люди, не состоящие в кадровых войсках.

Дабы в дальнейшем предотвратить подобные акты насилия, приказываю:

1) Любое штатское лицо, схваченное с оружием в руках, будет расстреляно на месте.

2) Все оружие, как-то: винтовки, револьверы, браунинги, сабли, кинжалы и т. п., точно так же, как любое взрывчатое вещество, должно быть старостой деревни передано немецким воинским командирам.

Если будет найден хоть один экземпляр оружия, или будет совершен какой-либо недружественный акт, направленный против нашей армии, обозов, телеграфных линий или железнодорожных путей, или, наконец, если кто-либо даст приют франтирьерам, виновные вместе с заложниками будут без снисхождения расстреляны. Кроме того, жители соответствующего населенного пункта будут изгнаны из своих домов, а деревни или города будут разрушены и сожжены. Если враждебные действия будут совершены на шоссе или в месте, расположенном между двумя населенными пунктами, тем же образом будет наказано население обоих населенных пунктов.

Генерал-комендант

«Не наша вина, если в кровавых ратных трудах нам приходится выполнять и обязанности палачей. Солдату было дано в руки холодное оружие. Он должен владеть им без страха: должен всадить неприятелю штык меж ребер, должен разбить ему череп прикладом винтовки – это его святая обязанность, это его долг перед Богом. Прости нам, Боже, каждую пулю, которая не попадет в цель! Мир опять нуждается в железной купели, дайте же ему вкусить немецкой стали. Вы за это не в ответе, вы только должны, каждый на своем месте, со всей решимостью пользоваться вверенным вам оружием. Вы, русские, вы, бельгийцы, и прежде всего вы, английские канальи, вот вам то, что вы заслужили, – холодный металл!

Из книги приходского священника Шеттлера «Во имя Господа Бога вперед.»

«Правительство – это не что иное, как инструмент подавления и эксплуатации трудящихся масс в интересах помещиков, капитализма и империализма. Каше правительство вместе с австрийским спровоцировало войну и несет ответственность за ее возникновение. Причем ведет оно войну неслыханным образом: нападает на чужие территории, применяет отравляющие газы, торпедирует гражданские транспортные суда, арестовывает заложников и вымогает контрибуцию, а также пытается принудить пленных – путем выдачи военных тайн – к измене родине; у себя дома, объявив чрезвычайное положение, правительство добилось такого политического бесправия, такой экономической эксплуатации народных масс, какие не знают исторических аналогий.

Обвинение в предательстве я, будучи социалистом-интернационалистом, начисто отметаю как полную бессмыслицу. Социалист-интернационалист борется с интернациональным капитализмом. Нападает на него там, где его находит и где может чувствительнее его поразить, то есть в собственной стране. Предательство же – это, наоборот, привилегия правящего класса, князей и дворянства. Подлинными предателями родины мы можем объявить военные предприятия, крупные банки и владельцев поместий. Обвинение, выдвинутое против меня, призвано обезвредить меня и тем самым оказать услугу именно этим настоящим предателям родины. Оно – продукт нынешней государственной системы, империалистической политики, это атака, предпринятая милитаристами, а цель всей моей жизни – воевать с подобного рода злом.

Вину за подстрекательство масс несу не я, преследуемый, а мои преследователи, которые посредством войны, чрезвычайного положения и хозяйственной разрухи толкают народ на взрывы отчаяния».

Из защитительного письма К, Либкнехта на его процессе в 1916 году

«Давно я не могу слышать этого вечного хныканья и причитаний над нищетой и несчастьями войны. Война не несчастье Германии, а ее счастье. Слава Богу, что еще не заключен мир! Военные раны могут слишком быстро затянуться, а народ станет еще хуже, чем был прежде. И потому я вновь повторяю: слава Богу, что идет война! Повторяю это и ныне, в третий военный год. Только война может спасти нашу нацию. Это огромный скальпель, которым великий врачеватель народов вырезает отравляющие все и вся гнойные нарывы».

Из проповеди пастора Д. Филиппа

«Война представляется мне чем-то вроде курортного лечения».

Гинденбург

«Только на войне вновь обретают права истина и справедливость. Не лучше ли бы нам было постоянно находиться в состоянии войны?»

Т. Фрич в журнале «Гаммер»

«Никакой жалости к бошам/никогда больше эти убийцы/не смогут пролить невинную кровь./Вскройте штыками животы/проклятым палачам/бесстыжим свиньям/Пусть poilu пробудится/и тогда покраснеет земля от крови/побитых врагов»

Из французской детской иллюстрированной книжки

«Гей, как засвистит он, вырванный из ножен! Как заискрится на утреннем майском солнце добрый немецкий меч, ни разу не оскверненный, всегда победоносный, приносящий благословение. Сам Бог вложил его в нашу руку; мы обнимаем тебя как свою невесту. Ты – высший разум. Тебе надлежит в избытке владеть трофеями. И да будет тебе дозволено побить всех – это мои жертвы. Готовься к бою, ярись и суди! Со всех сторон окружили тебя враги, но во имя Господне ты имеешь право их изрубить в куски».

Берлинский приходской священник Келер

«Нельзя вести войну, имея сентиментальные взгляды. Чем она беспощаднее, тем в действительности гуманнее».

Гинденбург

«Уж я научу своих людей умирать!»

Австрийский генерал Пфланцер-Балтин