Текст книги "Марий и Сулла. Книга первая"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

XLI

Накануне выступления популяров против Меммия Марий пришел домой, сопровождаемый Сатурнином, Сафеем и Главцией. Вражда с сенатом, ненависть городского плебса и раздражение союзников (он был уверен, что Телезин и Лампоний считают его двуличным) – всё это угнетало его.

Юлия заметила по лицу мужа, что произошли какие-то неприятности, но спросить в присутствии гостей не решилась. Она видела, что супруг удручен, Сатурнин мрачно-решителен, а Главция – неестественно весел.

Марий и Сатурнин молча уселись у имплювия, а Главция, засмеявшись без причины, воскликнул:

– Борьба начинается!

– Это так, – пробурчал Марий, – но я, консул, нахожусь в странном положении: что прикажет сенат – я обязан исполнить.

Сатурнин пожал плечами.

– А ты не исполняй, – спокойно сказал он. – Созови ветеранов и опрокинь сенат…

Марий молчал. Предложение казалось заманчивым.

Юлия начинала понимать; ей стало страшно. Неужели Марий поддастся подстрекательствам, пойдет против власти, освященной богами, и потрясет республику казнями, грабежами и убийствами?

А Сатурнин говорил:

– Таить, коллеги, нечего – шли мы скользкими путями: хитростью, обманом, даже преступлениями добивались своих целей. Сегодня почин в наших руках. Прикажи созвать ветеранов, – настаивал он, обращаясь к Марию, – и мы опрокинем эту освященную богами власть, станем господами Италии. Мы уравняем в правах население Италии, создадим новую жизнь, а тогда… кто тогда осмелится назвать нас негодяями? Мы запятнали свои имена во имя великой цели, и человечество поймет когда-нибудь, что если и были подкуп и убийство, то совершались они во имя священных идей…

Он вздохнул, обвел всех затуманившимся взглядом; лицо его казалось усталым, преждевременные морщины бороздили лоб, тонкой сеткой лежали под глазами.

Все смотрели на него: Марий, Главция и Сафей, и им было жаль этого молодого человека, который, как подумал Марий, «горел подобно факелу в трудной борьбе».

– Не печалься, – ободрил его Главция, – перевес будет на пашей стороне!

– Я решил убрать Меммия: он добивается консулата, чтобы подорвать наше дело. Сенат, конечно, будет возмущен этим убийством, и враги набросятся, чтобы снять с меня голову, но я не боюсь.

– Разве у тебя нет верных сателлитов? – спросил Главция. – Выйди на улицу – они у дверей дома, выйди в перистиль, и ты увидишь их в саду…

– Зачем ты позвал их?

Главция нагнулся к Сатурнину и шепнул ему на ухо:

– Они пришли, чтобы провозгласить тебя царем.

– Царем? – вспыхнул народный трибун. – Это слово ненавистно римлянам, и стать царем – значит совершить величайшее преступление против закона.

– Идем. Нас ждут важные дела.

Когда они втроем вышли на улицу, Главция протяжно свистнул, и толпа сателлитов, вооруженных дубинами, с оружием под плащами, окружила их.

– Марий мне не нравится, – криво усмехнулся Сафей, – мой совет – не доверять ему.

– Что ты?! – вскричал Сатурнин. – Мы оказали ему немало услуг, и он весь наш.

– На его косматом лице я видел нерешительность, а в медвежьих глазах – трусливое колебание, а может быть, и предательство… Берегитесь, коллеги!

Юлия, находясь в таблинуме, слышала разговор Главции с Сатурнином и дрожала, не зная, как предупредить Мария. «Они погубят его, – думала она, – речи Главции о провозглашении Сатурнина царем – это посягательство на власть. Но Сатурнин отказывался. А если согласится?..»

Когда гости ушли, она выбежала из таблипума, схватила мужа за руки.

– Гай, взгляни! Скорее! – тащила она его к двери. – Видишь сателлитов? Они находились в нашем саду и на улице, охраняя своего царя…

– Какого царя? – удивился Марий. – Ты что-то путаешь…

– Нет, нет.

И она рассказала о случайно подслушанной беседе. Марий побледнел.

– Как, из популяров – в цари? – шептал он. – Дане может быть! Если сателлиты хотят провозгласить его царем, если мерзкий Главция уговаривает, то есть единое средство пресечь зло… О боги! Что мне делать? Не лучше ли притвориться больным и не выходить из дому?..

Размышления его были прерваны возгласом раба:

– Господин, какой-то калека желает тебя видеть. Марий нахмурился.

– Пусть войдет, – ответила за него Юлия.

И в атриум проник Виллий в грязной тунике, висевшей на нем лохмотьями.

– Виллий?! – вскричал Марий.

– Прихожу к тебе, Гай, с дурными вестями…

– Родители?..

– Увы! – вздохнул Виллий. – Твой отец присылает тебе предсмертную эпистолу, а мать, умершая в иды прошлого месяца, – лучшие пожелания и последний поцелуй.

Слезы навернулись на глаза Мария, губы задрожали, но только на мгновение. Он овладел собой и принялся разбирать грубые, неуклюжие письмена:

«Гай Марий-отец – своему сыну Гаю Марию, великому военачальнику и консулу.

Твоя мать, сын мой, сошла недавно в подземное царство Аида. Я и она всегда желали тебе удачи, славы, побед и благополучия. Но, ради богов, будь, сын, благодарен до гроба Мстеллу Нуммдийскому, который тебе покровительствовал и выдвинул тебя на государственную службу. А у нас и Цереатах слухи, что ты восстал против него, второго отца своего, и роешь ему яму… О, если это правда, – остановись! Проси у него прощения, умоляй на коленях, стань его верным слугою…»

Марий не дочитал, лицо его исказилось. Этот сильный человек, глядевший не раз в глаза смерти, не мог больше смотреть в эпистолу и быстро отошел к ларарию, чувствуя, как приливает кровь к лицу.

«А я посягаю на его жизнь, – думал он. И вдруг обернулся, в глазах горела ненависть: – Отец заблуждается. Метеллы – враги. Я ненавижу оптиматов, а еще больше – царей! Да, да – царей! И если Сатурнин…»

Взглянув на Виллия и, кликнув рабыню, приказал отвести его в лаватрину, выдать новую тупику, а потом накормить и уложить спать.

Он ходил по атриуму и думал. В душе его происходила упорная борьба. Наконец он топнул ногою:

– Нет же, нет! Зло нужно пресечь в корне! – выговорил он с жестоким выражением на лице и, подойдяк ларарию, принес вечернюю жертву домашним богам.

XLII

Узнав, что городской плебс, подстрекаемый приверженцами сената и возмущенный убийством Нонния и Меммия, отправился на форум, чтобы умертвить Сатурнина, – Мульвий предупредил народного трибуна об опасности, и тот, окружив себя деревенским плебсом, приказал взломать двери темниц и освободить преступников. Он торопился, боясь противодействия сената, и, отпустив узников на волю, поспешно захватил Капитолий. Главция и Сафей ни на шаг не отходили от своего друга.

Вскоре стало известно, что сенат приказал консулу объявить мятежников вне закона.

Марий колебался, сожалея, что не предупредил популяров о последствиях бунта, и вооружал войско с такой медлительностью, что сенат, видя его «половинчатые» действия, приказал другим лицам отвести воду, которая имела доступ в священную ограду Капитолия.

Осажденные едва держались, умирая от жажды и голода, и Сафей, в отчаянии, предложил поджечь храм.

– Во время переполоха, – говорил он, – мы сумеем пробиться при помощи мечей. Мы поднимем союзников и начнем войну. Телезин и Лампоний помогут нам…

Однако Главция и Сатурнин, полагаясь на дружбу Мария, решили сдаться.

– Берегитесь, – отговаривал их Сафей, – этот грубый деревенщина двуличен: он держался в стороне, когда мы боролись, и вел переговоры одновременно с нами, требуя нападения на сенат, и с олигархами о подавлении нашего мятежа. Ведь вы же сами, коллеги, отшатнулись от него, вы же сами…

– Пусть он двуличен, – сказал Сатурнин, – но плебея не предаст борцов за плебс.

– Делайте, как хотите, – нахмурился Сафей, – а я подожду.

Сатурнин начал переговоры.

Послы мятежников вернулись. Они говорили, что видели на форуме вооруженных сенаторов во главе со стариком Марком Эмилием Скавром, и протянули Сатурнину навощенною дощечку, на которой крупным почерком Мария было выведено:

«Не бойтесь, я вас спасу».

Сафей засмеялся: он не верил.

– Не ловушка ли это?

– Юпитер отнял у тебя разум! – вспыхнул Сатурнин. А Главция прибавил:

– Марий, без сомнения, даст нам возможность бежать.

– Идем! – вскричал Сатурнин. – А ты – как хочешь!

Он пошел вместе с Главцией по направлению к форуму. В глазах его было беспокойство, но он старался казаться веселым. Несколько человек присоединилось к ним.

Сафей сначала медлил, но видя, что земледельцы уходят с вождями, решил разделить общую участь.

Когда они вышли из Капитолия, бешеный крик потряс форум:

– Смерть! Смерть!

– Молчите! – крикнул Марий, но голос его пропал в шуме.

– Отдайте нам их головы! – кричали нобили, потрясая оружием.

– Головы Сатурнина, Главции и Сафея! Но Марий приказал ветеранам окружить сдавшихся вождей и обратился к народу, пытаясь выиграть время:

– Квириты, они сдались, им была обещана жизнь, и они подлежат судебной ответственности!

Форум загудел:

– Требуем казни!

– Консул, ты не заботишься о благе республики!

Наступила тишина, и вдруг твердый голос выговорил с насмешкой:

– Квириты, дело ясно: консул – сам популяр и, конечно, хочет пощадить злодеев.

Побледнев, Марий обернулся к обвинявшему его мужу.

Это был Сулла.

Глаза их встретились, и Марий не выдержал.

– Лжешь, рыжий вепрь! – взвизгнул он, но Сулла уже скрылся в толпе. – Квириты, дарованной мне консульской властью я отправляю трех мятежников в курию Гостилию и поступлю с ними по закону… А Эквиция приказываю заключить в темницу.

– Меня, сына Тиберия Гракха? – возмутился фирманец и обратился к пароду: – Квириты, слышите? Что же вы молчите?

В отдалении послышалось:

– Долой консула!

– Долой Мария!

Вскоре голоса приблизились, перешли в яростный ной, – шли толпы земледельцев. Впереди шагал вольноотпущенник Марк Фульвий Геспер в старом пилее. Он поседел со времени убийства его господина – белая паутина серебрилась в волосах, но глаза были те же: быстрые, живые, горячие.

Форум содрогался от топота ног и дикого рева:

– Плебей, а своих душит!

– Батрак, а батраков притесняет!

– Долой, долой!

– Консул, отдай нам вождей! – крикнул Геспер. Толпа напирала, и Марий, желая избежать кровопролития, отвел свой отряд к Капитолию.

В это время из курии Гостилии донесся вопль:

– Убивают! Убивают!

Форум замер. Крик повторился. Земледельцы двинулись плотной стеною к курии Гостилии. Но Марий уже опередил их.

– Открыть дверь! – распорядился он, едва владея собою.

Свет проникал в курию сверху – крыша была разворочена, и на мозаике лежали три убитых мужа, облеченных знаками своего достоинства. Лица их были бледны, остановившиеся глаза обращены к небу. Рядом с ними валялись тяжелые черепицы. Марий взглянул вверх. Несколько черепиц полетели в него. Он отошел к порогу и, чувствуя, как сердце колотится в груди, глядел на смелые лица Сатурнина и Главции, на раскроенную голову Сафея.

Крики толпы вывели его из оцепенения.

– Да здравствует Эквиций! – ревели сотни глоток, и Марий выбежал на форум: земледельцы несли Эквиция на плечах.

С обнаженным мечом, страшный, взъерошенный, Марий бросился к караульным:

– Почему отпустили самозванца?

– Вождь, – ответил Петрей, – толпа опрокинула нас и сбила замки… Мы не виноваты.

– Приказываю убить Эквиция…

Толпа несла фирманца на плечах. Улыбаясь, он что-то кричал Гесперу, протягивал руки к плебеям, и Петрей, притаившись за колонной храма Кастора, не спускал с него настороженных глаз. Вот он поднял лук, натянул тетиву. Стрела взвизгнула и пропала.

Эквиций захрипел, пошатнулся. Кровь хлынула из пробитого горла, – недаром караульный начальник считался самым метким стрелком.

Толпа бросилась искать убийцу, но у храма Кастора было пусто.

А Петрей, стоя перед Марием, говорил, улыбаясь:

– Вождь, приказание твое исполнено: самозванец убит.

Война в Сицилии кончилась полным разгромом рабов: консул Манний Аквилий, убив на поединке вождя Атениона, опрокинул неприятельские войска, а остатки их осадил в крепости и взял измором; затем последовали казни, наполнились тюрьмы; рабам было запрещено носить оружие.

И в Риме победила власть: популяры были разгромлены.

Не имея вождей, одинокие, преследуемые, они не знали, что делать. Одни искали союза с врагами и убийцами, заискивая перед ними, выполняя их преступные поручения, лишь бы уцелеть для будущей борьбы; другие укрывались в Остии и соседних городах; иные бежали к царю Митридату, покорявшему царства Малой Азии и угрожавшему, по слухам, войной самому Риму.

Мульвий находился в Риме. Он не имел заработка и жил подачками Мария. Однажды, бродя по улицам, он встретился с Тукцией. Жизнь свояченицы опечалила его, а равнодушие, с каким она отнеслась к смерти Тициния и родных, возмутило. Он не удержался и упрекнул ее.

– Чего ты хочешь от меня? – удивилась Тукция. – Разве хоть один из вас пожалел меня? Все вы преследовали меня, как собаку… Я не говорю о Виллии: он одел меня и снабдил пищей на дорогу…

– Виллий в Риме. Он занялся гончарным производством.

– Ты видел его?

– Он живет на улице горшечников, в доме Марка Фульвия Геспера.

– А имущество, домик? – вспомнила Тукция долину возле Цереат.

– Все продано за долги.

Мульвий поторопился уйти. Встреча с Тукцией была для него тягостна. Он молил богов избавить его от встреч с этой блудницею.

XLIII

Шли годы. Могущество сената возрастало. Законы Сатурнина были отменены, раздача кимбрских земель прекращена. Марий, отошедший от дел, не желая видеть торжественного возвращения из ссылки Метелла Нумидийского, уехал в Галатию под предлогом принесения обещанных жертв Кибелле, богине Пессинопта, а в действительности затем, чтобы вызвать неурядицы на Востоке и получить назначение на войну. Он жаждал подвигов и богатств, мечтал о грабежах азиатских народов, и бездеятельная жизнь угнетала его.

В Каппадокии он встретился с Митридатом. Понтийский царь – великан, в широких желтых персидских штанах и тиаре, усыпанной драгоценными камнями, – сидел на троне и беседовал с ним. Он хотел подкупить Мария, чтобы иметь могущественного сторонника в Риме, но это ему не удалось.

Возбуждая Митридата против Рима, Марий сказал:

– Царь, постарайся быть сильнее римлян или повинуйся их приказаниям.

Митридат побледнел от гнева.

– Если б эти речи я услышал не из твоих уст, великий Марий, голова смельчака валялась бы в пыли у моих ног! Но знай, что я не так уж бессилен, как ты думаешь. И если я не разобью Рима, то все же причиню ему множество бед.

Возвратившись в Рим, Марий видел, как нобили выдвигали Суллу на должность претора, и старая вражда опять мучила его. Он еще больше возненавидел счастливого соперника, назначенного вскоре пропретором в Килихию, по слухам, для того, чтобы посадить на престол Каппадокии персидского вельможу Ариобарзана, а на самом деле затем, чтобы ограничить завоевания Митридата и устрашить народы могуществом Рима.

Известия от Суллы вызвали в Риме всеобщее ликование: с небольшим войском, увеличенным союзниками, пропретор достиг Тавра, разбил каппадокийские войска и преследовал их до Евфрата. Эпистола его кончалась словами: «Войска Митридата где разбиты, а где рассеяны. Сегодня римские серебряные орлы впервые закачались над широкой рекою: отражаясь в волнах, крылья трепещут, а клювы ищут, кого поразить».

Марий сходил с ума от зависти; он пытался опереться на популяров, чтобы добиться назначения в Азию, но кучка их, оставшаяся в Риме, не имела значения и выжидала. Тогда отчаяние овладело им.

Ненавидимый нобилями, презираемый плебсом за предательство Сатурнина, покинутый многими друзьями, потерявшими к нему доверие, он жил в мрачном уединении, почти ни с кем не видясь. И только изредка навещал Цинну, с которым его связывала долголетняя дружба и который некогда воспитывал его приемного сына Гая.

Дом, в котором жил Марий, казался опустевшим; жена и невольники ходили на цыпочках, боясь возмутить покой мрачного господина. Могильная тишина сменялась нередко взрывами необузданного гнева. Тогда рабы и вольноотпущенники разбегались, – ярость и тяжелая рука Мария всем были хорошо известны.

Юлия, к которой он постепенно охладел, пряталась в кубикулюме и терпеливо дожидалась, когда муж успокоится. Только Гай выказывал неустрашимость и появлялся перед взбешенным отцом в красной тунике, с луком за плечами и копьем в руке.

Это был бледный юноша, с костлявым лицом, большими глазами, высокого роста; через полгода он мог уже надеть тогу.

В этот день Марий встал не в духе: военные успехи Суллы не давали ему спать спокойно. Он срывал гнев на рабах и даже Юлии сказал дерзость. Жена заплакала и скрылась в кубикулюме.

Когда побитые рабы разбежались, вбежал Гай.

– Кого думаешь бить? – спросил он, остановившись перед отцом. – Хочешь, я помогу тебе?

Марию стало стыдно. Он привлек к себе сына, а тот спросил:

– Ты видел кровь? Какого она цвета?

И, не дожидаясь ответа, свистнул. Вбежали охотничьи собаки, и юноша поразил копьем одну из них. Слушая визг издыхающего животного, он указывал отцу на кровь, разбрызганную по мозаичному полу атриума.

– Видишь, она не краснее человеческой. Дядя Люций разрешил мне убить провинившегося раба. Его привязали к столбу, и я выпустил в него двадцать семь стрел. Раб был весь в крови, и я помню хорошо ее цвет…

Марий стиснул зубы.

– Кровь нужно пускать не рабам, а нобилям, – грубо сказал он. – Дядя Люций был, наверно, пьян… Слышишь? Пьян, пьян!..

– Не кричи. Мы выпили вместе. Он втрое больше меня…

На волосатом лице Мария появилась злоба.

– О, Цинна, Цинна! – прошептал он и, взяв юношу косматыми руками за плечи, вывел из атриума на улицу.

Через несколько минут они подходили к дому Цинны.

Люций Корнелий Цинна был в это время курульным эдилом. К обязанностям своим он относился беспечно, и его надзор за жизнью и общественной нравственностью На улицах и площадях вызывал шутки молодых аристократов-бездельников.

– Все у него в порядке, – посмеивались они, – государственные здания, улицы и памятники содержатся в чистоте, только никто не заходит в писсуарии, а все мочатся у зданий и памятников (уже не возлияния ли это богам?); граждане строго охраняются на рынках от обмана торговцев – надзор за мерой и весом тщателен, только пеня почему-то минует обманщиков.

Однако Цинна не обращал внимания на насмешки. Он сознавал, что упреки справедливы, но закрывал глаза на безобразия. И его любили за это плебеи, всадники и блудницы. Даже сенаторы порицали редко. Жены и дочери их были без ума от наряженного и раздушенного красавца, который беспрерывно разводился с женами из-за «бесплодия» их (всем было известно, что его жены делали себе выкидыши).

Хозяин встретил их на пороге. Он был в белоснежной тоге с пурпурной каймой и собирался выйти на улицу.

– Слава богам, что друзья не забывают мужа, которого государственные дела отвлекают от веселой жизни! – засмеялся он. – Входите!

Он пропустил их в атриум и, хлопнув в ладоши, приказал светловолосой рабыне принести вина и плодов. Марий сел, быстро взглянул на друга.

– Я пришел ругаться с тобою, – сказал он и, видя недоумение на лице Цинны, прибавил: – Зачем ты потчуешь Гая вином?

Цинна рассмеялся:

– Гном? Да это, дорогой мой, дар Вакха!

– Но ты забываешь о возрасте Гая!

Цинна пожал плечами.

– Когда юноша сходит с ума по светловолосой деве, – сказал он и захохотал, взглянув на вспыхнувшего Гая, – можно ли ему запрещать вино? Без Вакха и Венеры, дорогой мой, трудно прожить.

Вошла рабыня и поставила на стол вино, смешанное в кратере.

– Наес est! [19]19
  Вот она!


[Закрыть] – засмеялся Цинна, указав на затрепетавшую под его взглядом невольницу. – Гай без ума от нее, и он прав. Дева молода, приятна и вкусна.

Но Марий, не любивший разговоров о женщинах, спросил – как отрубил:

– Что нового в республике и соседних царствах?

Цинна поспешно рассказал, что Сулла выказал себя в Азии блестящим полководцем, разбил каппадокийцев и армян и возвратил престол Ариобарзану, а затем заключил дружбу и союз с парфянским арсаком.

 – Подумай: он не побоялся поставить три кресла и сесть между Ариобарзаном и Оробазом, парфянским послом. Он беседовал с ними, а халдей, сопровождавший Оробаза, предсказал Сулле величие и славу…

Марий побледнел.

– Глупости! Сулла – гордец, хвастун и дурак, – сказал он, заикаясь от волнения, – и неужели ты веришь этим басням, Люций Корнелий?

– А почему не верить? Скоро Сулла возвратится в Рим, и я лично расспрошу его – правда ли это или выдумка?

Марий молчал.

Вдруг Цинна подошел к нему вплотную:

– Слышал? Оптиматы начинают борьбу с всадниками!

– Не может быть, – покраснел Марий. – Кто тебе сказал?

– Ты не поверишь, если я назову имя этого человека!

– Кто он?

– Сын предателя… один из убийц Гая Гракха…

– Кто же? – топнув ногою, вскричал Марий, и лицо его побагровело.

В голове промелькнули имена могущественных противников великого народного трибуна – он искал. И вдруг перед глазами всплыло неприятное лицо с тонкими губами.

– Марк Ливии Друз?

– Ты говоришь. Он готовится к борьбе с всадниками, добивается трибуната. Говорят, его возмутило несправедливое осуждение всадниками Публия Рутилия Руфа. Сами взяточники, они обвинили во взяточничестве его, честнейшего человека.

Марий злобно усмехнулся: всякое лицо, добивающееся власти, внушало ему зависть.

Простившись с другом, он отправился домой, не замечая, что сын отстал от него и, озираясь, поспешно вернулся к Цинне.