Текст книги "Марий и Сулла. Книга первая"

Автор книги: Милий Езерский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

XXXVIII

Марий праздновал триумф: он был назван в сенате третьим основателем Рима; в честь его граждане, приступая к еде, жертвовали пищу, совершали возлияния; ему воздвигали на площадях статуи, а когда он выходил из дому, толпы плебса, всадников и даже патриции окружали его, приветствуя громкими восклицаниями, а молодежь величала полководцем, равным Александру Македонскому.

Были, однако, и недовольные, порицавшие Мария за то, что он даровал своей властью право римского гражданства двум камертинским когортам, которые с изумительной храбростью сражались с кимбрами.

– Ты дал повод союзникам требовать прав, – говорили друзья.

– В громе оружия я не мог слышать слов закона, – отвечал Марий на нарекания и гордо уходил.

Казалось, честолюбие его теперь удовлетворено: он добился и почета, и славы, и богатства. Однако ненасытное тщеславие не давало ему покоя: он мечтал о шестом консульстве.

Народный трибун Сатурнин сблизил его с демагогами Главцией и Сафеем. Они обещали Марию выдвигать его, и «мохнатый полубог» стал появляться среди популяров, обещая им поддержку, как только получит новое консульство.

Выходя с ним на улицы, Юлия рассеянно смотрела, как восторженная толпа бежала за ними, а дети, возвращавшиеся из школ, останавливались и кричали:

– Да здравствует основатель города!

Суллы она не встречала: патриций как будто исчез, хотя слухи о нем ходили по Риму, Она слышала, что он хитростью добивался претуры, обещая показать народу борьбу диких африканских зверей, которых должен был прислать его друг Бокх; слышала, что его провалили на выборах, а потом он якобы получил магистратуру путем лести и подкупа. Марий же, веривший всему дурному, что говорилось об его сопернике, возмущался и, обедая с популярами, кричал, стуча кулаком по столу:

– Только патриций способен на такую подлость!

Он забывал, что и сам некогда действовал точно так же.

Однажды Марий собрал у себя популяров, которые ждали от него самой широкой поддержки для достижения народовластия.

Не желая уронить себя в глазах сената и в то же время ненавидя оптиматов, он не знал, что делать. Сотрудничество с всадниками, крупными работорговцами, мужами денежными и влиятельными, было выгодно, и покинуть их ему не хотелось.

Первым пришел Сафей, а после него Сатурнин в сопровождении молодого человека, родом из Фирма Пиценского, очень похожего на Тиберия Гракха. Он шептался с ним, пока Сафей беседовал с Марием.

В это время раб возвестил о прибытии Меммия. Сатурнин изменился в лице, а Сафей растерялся, но Марий, успокоив их жестом, сказал невольнику:

– Проси.

Меммий, некогда друг и учитель Сатурнина, сам популяр, разошелся с Сатурнином, потребовав, чтобы популяры работали рука об руку с народными трибунами и их действия подлежали ведению сената, но Сатурнин воспротивился. Он назвал друга предателем и грозил разоблачить его замыслы на форуме. «Если я предатель, – крикнул разъяренный Меммий, – то ты мерзавец! Мало ль подлостей видели мы от тебя?» – «А ты продажная блудница!» – ответил Сатурнин. Дело чуть не дошло до драки. Уходя, Меммий погрозил кулаком. С этого времени никто его на форуме не видел. Ходили слухи, будто он перешел в лагерь нобилей, породнился с одним всадником, женившись на его дочери, и успешно добился претуры…

Меммий вошел в атриум, улыбаясь. Он был одет в тогу с пурпурной каймой. Увидев Сатурнина с друзьями, он сделал вид, что в атриуме, кроме Мария, нет никого, к заговорил с консулом о незначительных делах. Но Сатурнин, взбешенный невниманием Меммия, подошел к Марию.

– Позволь познакомить тебя, великий полководец, с Эквицием, сыном Гракха, – сказал он, подводя фирманца. – Бедный мальчик скрывался все время в Тринакрии, боясь преследований оптиматов, но друзья, покинувшие остров, привезли его ко мне… Ты, конечно, слышал, что там неспокойно…

Меммий отвернулся, от Сатурнина, а Марий, усмехнувшись, спросил:

– Скажи сперва, что делается в Сицилии? Неужели восстание рабов действительно превосходит по своим размерам бунт Эвна, Клеона и Ахея?

– Разве ты не знаешь, что война с рабами продолжается уже больше четырех лет? Страшное бесправие заставило их взяться за оружие. Раб Сальвий, провозгласив себя царем под именем Трифона, соединился с киликийцем Атенионом, и оба создали непобедимое войско, спаянное дисциплиной и единодушием. Рабов поддерживает свободный плебс. И хотя римляне разбили Атениона, а Трифон недавно умер, – дело рабов не погибло. Атенион опять вдохнул в них мужество, сумел собрать огромное войско, и если мы, популяры…

– Об этом поговорим после, – нахмурился Марий и отошел с Меммием к ларарию.

– Завтра собрание всадников, – шепнул Меммий. – Приходи. Будут распределяться прибыли с торговых спекуляций.

– Хорошо, – кивнул Марий, и глаза его жадно заблестели.

Когда Меммий ушел, Сатурнин указал на захлопнувшуюся дверь:

– Какие у тебя могут быть дела с этой собакой?

– Дела государственные, – солгал Марий и, помолчав, сказал: – О каких целях ты говоришь? Клянусь Юпитером, я ничего не понял!

– Не понял? – удивился Сатурнин. – Но разве ты забыл, что наша цель – охлократия?

– Еще не наступило время потрясти республику, как яблоню: плоды не созрели!

– Но уже дозревают, и нам необходимо договориться о дальнейшей работе.

Брови Мария зашевелились, он повернулся к Сафею:

– Твое мнение, коллега?

– Я скажу одно, – твердо вымолвил Сафей, глядя в упор на Сатурнина, – если охлократия, то всеобщая, если забота о нуждах plebs rustica, [16]16
  Деревенский плебс.


[Закрыть]то такая же забота о plebs urbana… [17]17
  Городской плебс.


[Закрыть]

– А разве я возражаю? – вспыхнул Сатурнин. – Твои слова – мои слова, но пойми, что нельзя же сразу, одним ударом, разрушить древние законы, попрать обычаи, низвести нобилей и всадников на положение рабов!..

– А знаете, коллеги, о том, – перебил Сафей, – что городской плебс станет роптать, когда мы предложим аграрный закон?

– Уж не думаешь ли ты, что я возбуждаю горожан против пахарей? – воскликнул Сатурнин. – Вспомни Тиберия Гракха! Провел ли он хоть один закон в пользу городского плебса?

– Зачем говорить о старшем и умалчивать о младшем брате? Разве ты не знаешь, что у Тиберия были замыслы, которые он не успел осуществить?

Сатурнин вспыхнул:

– Твои речи похожи на бешеный лай Меммия. Говорят, продажный пес будет добиваться консулата и его поддержит сенат. Поэтому берегись, чтобы споры не толкнули тебя на путь, по которому пошел Меммий.

– Будь спокоен, – рассмеялся Сафей и тихо прибавил: – Ну, а если он добьется консульства?

– Если это случится, – твердо возразил Сатурнин, – я откажусь от магистратуры, чтобы не видеть его наглого лица!

Марий слушал, хмурясь.

– Довольно спорить! – грубо прервал он. – Сперва мы позаботимся о деревенском плебсе, о моих ветеранах… Что же касается Эквиция, – понизил он голос, указав глазами на молодого человека, отошедшего к имплювию, – то я не очень верю, что он сын Гракха (подожди, Люций Апулей, не перебивай!)… но если нужно, чтобы он стал им – да будет так!

Вошел Главция.

Это был муж низкорослый, толстый, коротконогий, с беспокойными, бегающими глазами и мертвенно-бледным лицом. Говорил он скрипучим голосом, любил забавлять толпу непристойными шутками и поражать собеседника непонятными ответами, которые называл «изречениями дельфийского оракула».

 – Привет коллегам! – закричал Главция, подняв руку. – Только не подумайте, прошу вас, что у меня в руке деньги или драгоценные камни.

Все засмеялись.

– Привет и тебе, вождь народа! – ответил Марий. – Как живешь? И помогают ли тебе в делах милостивые боги?

– Хвала Юпитеру, – кивнул Главция. – Подходя к твоему дому, я встретился с Меммием. Он шел, опустив голову, и, кажется, меня не заметил.

Марий не успел ответить: в атриум вошли три человека.

Посыпались восклицания:

– А, Понтий Телезин!

– Марк Лампоний!

– И ты, Мульвий? – вскричал Марий. – Очень рад тебя видеть! Как жаль, что Тиципнй безвременно погиб! Но воля богов непреложна, а смерть за дело плебса похвальна!

Понтий Телезин – родом самнит, с мужественным лицом и ласковой улыбкой, которую странно было видеть на его суровых губах. Непримиримый враг правящей олигархии, притеснявшей союзников, он еще в детстве поклялся тенями деда и отца, наказанных римлянами (дед был засечен претором по подозрению в оскорблении жены магистрата, а отец бит плетьми за подстрекательство жителей Фрегелл к восстанию и выслан и Африку, где и умер), что посвятит свою жизнь борьбе за права гражданства. Телезин сблизился с популярами и убеждал их провести закон о гражданстве, ссылаясь на попытки Фульвия Флакка и Гая Гракха.

Популяры любили Телезина. Честный, неподкупный, твердый в убеждениях, он прямо шел к намеченной цели, и Марий, завистливый по натуре, сожалел, что боги наградили союзника лучшими душевными качествами, а ему, римлянину, отказали в них.

Марк Лампоний, друг Телезина, родом луканец, был мрачный юноша, замкнутый, молчаливый. На совещаниях он больше слушал, чем говорил, а если и высказывался, то лаконически, и мнение его оставалось неизменным. Он носил длинные волосы, свисавшие на угрюмые глаза, и никогда не брился.

Марий знал, чего добиваются эти мужи, но прикидывался непонимающим, начиная говорить о плебсе и рабах, о нобилях и вражде их к популярам.

Так случилось и теперь. Но Понтий Телезин смело прервал его:

– То, о чем ты говоришь, досточтимый коллега, всем известно, но скажи откровенно, что ты думаешь о даровании прав союзникам?

– Твой ответ рассеет недоумения, которые возникли в среде обездоленных братьев, – подхватил Лампоний. – Ходят слухи, будто ты не имеешь на этот счет своего мнения…

Марий был застигнут врасплох. Он не знал, что ответить. Выставить себя другом союзников означало, как он думал идти против плебса: согласиться же со слухами, что у него нет собственного мнения, грозило полным разрывом с людьми, которые могли бы в будущем пригодиться. И он выбрал середину этих противоречий.

– Фульвий Флакк и Гай Гракх разумно требовали прав для союзников, – вымолвил он, запинаясь, – но власть и народ оказались противниками закона. Поэтому нужно сломить упорство оптиматов и убедить плебс, что он ничего не потеряет, а только выиграет. Да и как ему не выиграть? – оживился Марий. – Число равноправных плебеев увеличится, и тогда нам легче будет опрокинуть олигархию…

– Это так, – хмуро сказал молчаливый Лампоний, – но будешь ли ты, коллега, поддерживать нас и помогать в борьбе?

Марий побагровел. Он хотел резким ответом прервать неприятный разговор, но в это время Мульвий спросил неожиданно для всех:

– Долго ли еще ждать пахарям человеческой жизни? Вы не знаете, коллеги, что делается в деревне!

– Знаем, будь спокоен! – воскликнул Сатурнин, задетый его словами. – Я уже наметил законы и – клянусь богами и тенями обоих Гракхов! – не отступлю от них, если бы даже пришлось погибнуть! Верно, Эквиций? – крикнул он фирманцу, прислушивавшемуся к его речи. – Пусть сын Тиберия Гракха скажет, прав ли я?

– И ты еще спрашиваешь? – улыбнулся Эквиций. – Мой отец кровью запечатлел аграрный закон, и теперь, когда ты вновь будешь проводить законы обоих Гракхов, я пойду с тобой и отдам свою жизнь на благо народа!

– Эквиций! – радостно воскликнул Сатурнин. – Я ждал от тебя этих слов!

– Люций Апулей, – тихо ответил Эквиций, – неужели я для того скрывался в Тринакрии и в Фирме, чтобы отказаться от великих идей моего отца?

Сатурнин обнял его:

– О благородный сын!

– О великий трибун, равный моему отцу!

Слушая их, Марий посмеивался в бороду: «Ловкие мужи! Они играют, как гистрионы, – думал он. – Имея в своих рядах сына Тиберия, популяры могут добиться, чего захотят».

Но тут он испугался: «Не зашел ли я слишком далеко? Эквиций может запутать меня… Сатурнин стал чересчур нахален… Поговорить с ним?..»

Но в этот день беседовать с Сатурнином не пришлось. Союзники покидали пиршество. Марий понял, что они обиделись, а может быть, не доверяют ему, и старался лестью удержать их. Он даже сказал, что после проведения Апулеевых законов Сатурнин намерен бороться на форуме за дарование прав союзниками, по Сатурнин, занятый беседой с Главцией в таблинуме, не слышал его слов. Телезин и Лампоний решили, что Сатурнин преднамеренно ушел от них, и не захотели остаться.

Телезин сказал на прощанье:

– У обездоленных остается надежда на богов. Но если бессмертные забудут о нас, – нам помогут мечи.

XXXIX

Несколько дней спустя на форуме собирался народ.

День был яркий, солнечный. Голуби, воркуя, слетались к храму Весты, где стоявшая у входа девочка-весталка, в белой одежде, бросала им пригоршнями зерна. Поглядывая на форум, она сзывала птиц тоненьким голоском и отгоняла движением руки наиболее прожорливых, которые отнимали корм у молодых голубей.

Плебс подходил со всех сторон, – улицы казались реками, разрушившими свои плотины: людские потоки хлынули на форум, как волны в огромную цистерну.

Большинство плебса состояло из земледельцев, ветеранов Мария, оповещенных заранее Сатурнином. Они останавливались кучками и возбужденно беседовали, ожидая прибытия народного трибуна. А у храма Кастора теснился городской плебс, однако численность его была невелика.

Стоя на ступенях храма, Меммий возбуждал горожан против Сатурнина. Он говорил, что после раздачи Марием карфагенских земель римским гражданам и союзникам (надел на человека был в пять раз больше обыкновенного надела) популяры замышляют раздел кимбрских земель между ветеранами Мария, а на обзаведение земледельческими орудиями отдают расхищенные римской знатью в Толозе сокровища храмов; говорил он также, что Марий добивается шестого консульства, Сатурнин – вторичного избрания трибуном, а Главция – претуры и что Марий, муж скупой и жадный, покупает голоса, чтобы обеспечить выборы, а его коллеги действуют лестью и хитростью.

Сатурнин появился в сопровождении Главции и Сафея. За ними шагали разъяренные пахари с палками в руках и впереди – Мульвий.

– Вот они, враги ваши! – крикнул Сатурнин, указывая на Меммия и его приверженцев. – Они пришли, чтобы провалить земельный закон, лишить вас наделов!

– Лжешь! – ответил Меммий. – Мы пришли на выборы народного трибуна!

И он предложил избрать Авла Нонния. Городские трибы выразили согласие и охотно стали голосовать за нового кандидата.

Сатурнин переглянулся с Главцией.

– Понимаешь, трибуном должен быть я!

– Что прикажешь?

– Разгони городские трибы!

Главция выскочил на середину форума и завопил:

– Квириты, голосование производится неправильно… путем подкупа! Сенат стремится провести своего трибуна, чтобы провалить аграрный закон!

Ветераны Мария угрожающе подняли палки.

– Вперед! – крикнул Мульвий.

Девочка-весталка услышала крики и, подняв глаза, замерла с поднятой рукою – зерна сыпались, а она не замечала. Она видела, как толпа хлебопашцев двинулась на горожан, потрясая палками, и с ужасом зажмурилась.

Напрасно Меммий призывал плебс к спокойствию, – толстый, коротконогий Главция, яростно вращая глазами, вопил скрипучим голосом:

– Гоните предателей с форума!

Слова его разъярили обе стороны. Беспорядочное движение охватило форум, и девочка-весталка стояла, как окаменелая, не в силах вымолвить ни слова.

– Люди шли с бешеными криками, размахивая палками, – одни от храма Кастора, другие им навстречу.

Нонний был в первом ряду. Он бросился к Сатурнину, схватил его за грудь, рванул к себе с такой силой, что тога народного трибуна треснула:

– Злодей, что ты делаешь?

Но Сатурнин ударил его кинжалом, и тут же десятки палок взметнулись над головой Нонния.

– Убивают, убивают! – пронзительно закричала девочка-весталка и скрылась в храме.

– Вот он, неверный пес, хотевший укусить исподтишка своего хозяина! – взвизгнул Сатурнин, указывая на труп и подразумевая под хозяином плебс.

Остатки горожан разбегались, спасаясь от преследования рассвирепевших ветеранов: разбитые лица и головы мелькали у храма Кастора.

– Квириты! – сказал Сатурнин. – Голосование не кончено. Сейчас мы изберем народного трибуна, а центурнатные комиции – консула и претора. Потом я проведу аграрный закон, и вы получите кимбрские земли в Цизальпийской Галлии. Вы завоевали их, сражаясь под начальством Мария против варваров, и неужели найдутся люли, которые осмелятся выступить против ассигнации этих земель? Мы заставим сенат принять закон под страхом ссылки, пени в двадцать талантов с каждого сенатора, лишения огня, крова и воды!

– Сперва нужно свалить Метелла Нумидийского, – шепнул Главция, хрипло засмеявшись. – Он способен на все! – Да, это наш общий враг, – усмехнулся Сатурвин. Разве он не пытался изгнать нас обоих из сената за порчу нравов юношества?

– Клянусь копьем Девы! Война требует жертв. А Марий поручил мне убрать Метелла из Рима…

– Мы заставим гордеца покинуть Италию! Но идем, пора приступать к голосованию.

XL

Распространив слухи о посягательстве на Апулеевы законы, а в особенности на аграрный, и о выдвижении кандидатуры Меммия на консульские выборы, Сатурнин стремился привлечь на свою сторону весь плебс и торопился заручиться голосами на избрание Эквиция.

– Квириты, – громко взывал он повсюду, – кому же иному стоять на страже земельного закона, как не сыну Тиберия Гракха?

Имя Тиберия было памятно, и плебс готов был поддержать сына погибшего народного трибуна. Но когда однажды старый сукновал прямо спросил Сатурнина, твердо ли он уверен, что Эквиций – сын Гракха, Сатурнин растерялся. Хотя он и подтвердил, что сомнении быть не может, однако вопрос этот смутил его.

«Оптиматы вызовут у толпы недоверие к Эквицию, – думал он, возвращаясь с форума, – и Апулеевы законы провалятся… Нужно найти человека, который противостоял бы замыслам врагов».

Посоветовавшись с Главцией, Сатурнин решил повидаться с Семпронией.

Вдова Сципиона Эмилиана приняла его, стоя посреди атриума. Лицо ее было строго.

– Что тебе угодно? – холодно спросила она, не понимая, зачем он пришел.

– Благородная госпожа, ты знаешь, какие великие цели преследуем мы, популяры, а я, продолжатель полезного дела Тиберия Гракха…

– Кто тебе сказал, что оно было полезным? – перебила матрона, хмурясь.

– Госпожа моя, Тиберий провел аграрный закон на благо земледельцев. Я возобновил этот отмененный закон во имя справедливости…

– Это была ошибка брата, и он поплатился за нее жизнью…

– Госпожа моя, завтра выборы народного трибуна, и я пришел просить тебя подтвердить на форуме, что Эквиций из Фирма – сын Тиберия Гракха…

– Такого сына у него не было.

– Верно, не было, но ради блага республики умоляю тебя объявить об этом…

– Никогда! – гордо подняла голову Семпрония. – Сципион Эмилиан был против этого закона, а ты хочешь, чтобы я способствовала утверждению его в комициях? Постыдись!..

– Госпожа, одно твое слово – и ты облегчишь участь бедняков, откроешь им путь к сытой, спокойной жизни!

– Ты хочешь, чтобы я ложно клялась богами? Я, внучка Африканского Старшего?!

– О, умоляю тебя, славная супруга великого Сципиона! – вскрикнул Сатурнин и, упав на колени, ухватился за край столы, прижал ее к губам. – О, госпожа! Сжалься над плебсом! Если сын Тиберия Гракха возьмет на себя ассигнации кимбрских земель, сенат не посмеет вторично пойти против плебса!

– Ты не понимаешь, о чем просишь. Оптиматы знают об участи, постигшей сыновей Тиберия Гракха. А мнимый сын, которого ты прочишь в народные трибуны, будет объявлен на форуме обманщиком.

– Я выставлю свидетелей…

– Лжесвидетелей и лжесына Гракха! Никогда!

– Умоляю тебя…

– Уйди. Ты должен благодарить богов, что я не донесу сенату о твоих подлых намерениях.

Сатурнин вскочил, лицо его пылало.

– Я докажу, что он – сын Тиберия Гракха, а если ты станешь мне мешать – берегись!..

Семпрония, задрожав от негодования, хлопнула в ладоши; вбежала рабыня.

– Позови невольников! – крикнула она твердым голосом. – Пусть они выгонят этого презренного человека!

Сатурнин побледнел, бросился к двери. Па другой день Сатурнин добился избрания Эквиция народным трибуном.

– Кинриты, – кричал Метелл Нумидийский, – это не сын Гракха! У Тиберия было три сына, и все они умерли: один на службе в Сардинии, другой в младенческом возрасте в Пренесте, а третий, родившийся после смерти отца, – в Риме. Семпрония, родная сестра Тиберия, может подтвердить правдивость моих слов…

Выступила Семпрония, подняла руку:

– Кинриты, клянусь богами, что все дети Тиберия умерли!

По плебс отнесся к ней недоверчиво.

– Разве нобилям можно верить? – возбужденно роптали старики. – Сципион был против наделов, и теперь его вдова лжет перед лицом богов в угоду нашим врагам!

– Не верьте им, квириты! – вопил Сатурнин. – Они подослали Нонния, чтобы сорвать земельный закон!

– Убийца! – крикнул Метелл. – Пусть воздадут тебе боги за предательство!

И он, разгневанный, покинул форум.

Выборы консула происходили при невероятном шуме. Сенат выставил кандидатуру Меммия, и когда тот явился, окруженный магистратами, Сатурнин возвысил голос:

– Квириты! Взгляните на этого мужа! Он был популяром, потом изменил народу! Он добивается консульства, заискивая перед сенатом и перед вами!

– Люций Апулей Сатурнин! – воскликнул Меммий. – Боги слышат твои лживые слова!..

Голос его потонул в бешеном реве толпы. Главция взмахнул палкою.

– Достоин ли жить изменник? – воскликнул он. – Квириты, бейте злодея!

Произошла свалка. Меммий что-то кричал, пытаясь остановить озверелый людской поток; он воздевал руки к небу; лицо его было бледно, остановившиеся глаза тупо смотрели на занесенные над ним палки. И вдруг он побежал. Его догнали, окружили, палки опустились на голову, руки, спину, плечи.

Он упал, и десятки ног с остервенением топтали его.

Сатурнин спокойно смотрел на кровавую расправу, думая, что жалеть и щадить врагов народа преступно, но когда услышал шутки Главции, невольно содрогнулся.

Главция кричал:

– Вот лежит месиво из костей и мяса! Клянусь Эринниями, что жена его не найдет места, куда бы поцеловать!

Никто не смеялся, и Сатурнин взвизгнул не своим голосом:

– Перестань тешиться шутовством! Разве не видишь, что сейчас не до этого?

Главция пожал плечами, усмехнулся:

– Крови испугался? Стыдись! Нужно быть стойким до конца. Нужно смотреть в глаза смерти с шуткой на губах и со смехом в сердце!

…Сатурнин твердо проводил Апулеевы законы – хлебный и колониальный.

– Цены на хлеб для столичного плебса должны быть понижены с шести и одной трети за модий до пяти шестых асса, – говорил он, и крики одобрения плебеев – горожан и ветеранов Мария – гудели над форумом. – Сенатские земли в провинциях, а также в Галлии, Транспаданской и Трансальпийской, должны быть нарезаны и распределены между ветеранами Мария, римскими и италийскими пролетариями, и ассигнации поручены консулу Марию…

Трибы голосовали, но сенаторы с пеной на губах выступили против законов; они настояли, чтобы трибуны наложили veto, и растерялись, когда Сатурнин, не обращая на это внимания, продолжал отбирать голоса.

В это время глашатай объявил, что слышен удар грома. На лицах нобилей вспыхнула надежда.

– Сатурнин злобно усмехнулся.

Отцы государства хорошо сделают, если будут сидеть спокойно, – выговорил он, издеваясь, – иначе вслед за громом может посыпаться и град!

– Замолчи, злодей! – крикнул городской квестор. – Мало тебе еще римской крови?

И он приказал своим сторонникам разогнать популяров.

В общей свалке бежали все: и Сатурнин, и Главция, и Сафей, и сотни других. Форум сотрясался от топота ног.

Сатурнин отступил к Капитолию и обратился с речью к ветеранам Мария, заклиная их разогнать приверженцев сената.

– Иначе Апулеевы законы будут отменены, – кричал он, – и вы не получите земельных наделов!

Рослые, крепкие ветераны оттеснили врагов и, угрожая им толстыми палками, дали возможность Сатурнину закончить голосование.

Апулеевы законы были проведены с оговоркой, что они будут утверждены сенатом в пятидневный срок. Марии, не выступавший на форуме (за пего работали популяры), узнал о проведении законов и потребовал от сенатором клятвы.

Те заколебались, но услышав о цене, ссылке и лишении воды и огня, готовы были согласиться. Но Метелл смутил их.

– Отцы государства! – гордо поднял он голову. – Неужели мы поддадитесь влиянию преступников, которым место в тюрьме?! Сатурнин, Главция и Сафей – это подонки общества, и мам ли бояться злодеев? Не давайте клятвы! Кимбрские земли не могут быть разделены, па это есть senatus consultum [18]18
  Постановление сената.


[Закрыть]и я заявляю твердо и непреклонно: клятвы не дам!

– Ты прав, благородный Метелл! – воскликнул Марин, хитро прищурившись. – Твоя мудрость равна военным заслугам, и римляне оценят твое решение. Я присоединяюсь к твоему разумному отказу.

Сенаторы радостно вскочили и, окружив Мария и Метелла, превозносили добродетель обоих, жали им руки, называли столпами республики.

– А как же плебс? – спросил кто-то. – Сатурнин ожидает утверждения закона…

– Пусть ждет! – засмеялся Марий и, закрыв заседание, распустил магистратов.

 А на пятый день, созвав снова сенат, он возгласил, злорадно усмехнувшись:

– Благородные отцы и мудрые вершители судеб государства! Я побеспокоил вас по важному делу. Плебс бушует и грозит насилиями… последствия могут быть страшными… И я предлагаю принести клятву…

Пораженные, сенаторы молчали. Их возмущала эта западня, издевательство над властью, и сам Марий почувствовал, что зашел слишком далеко. Однако врожденная ненависть к нобилям взяла верх над благоразумием, и он продолжал:

– Отцы-сенаторы! Предлагаю вам отправиться в храм Сатурна, чтобы принести клятву…

– Нет! – резко крикнул Метелл. – Я не пойду. А тебе, низкий муж, вечный позор и презрение! Глумиться над человеком постыдно, а глумиться над священной властью сената преступно. Я знаю, ты считаешь умение хорошо лгать и обманывать частью добродетели и ума. Неужели этому ты научился у Сципиона Эмилиана?

– Идите, – обратился Марий к сенаторам, не слушая Метелла.

Все встали.

– А ты? – повернулся он к Метеллу.

– Нет, – твердо повторил Метелл. – Не бывать, чтобы плебей навязывал свою волю оптимату!

Требуемая клятва была дана, и Сатурнин, вычеркнув Метелла из списка сенаторов, стал возбуждать против него плебс:

– Квириты, пока вредный муж остается в Италии, вы не получите земель. Добивайтесь, чтобы консулы объявили поскорей об его изгнании!

Через несколько дней Метелл, проходя по форуму, услышал крик глашатая. Он спокойно выслушал постановление комиций об изгнании и направился домой, размышляя, куда ехать и какие вещи взять с собой в чужие страны.