Текст книги "Атомный век (СИ)"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Товарищ старший лейтенант… – Гуча, когда злился, даже на самого себя, цепенел и говорил скороговоркой, глядя исключительно себе под ноги, хотя по уставу положено есть глазами начальство. Он хотел было доложить обо всё том важном, что рассказывал ему Бур, он понял, что ему не поверят. – Мы не могли, мы пытались, но не сумели, мы так старались и стремились… Мамой клянусь!

– Что не дошли и напились… – ехидно закончил за него Берзалов.

– Так точно, – попытался отдать честь Гуча, но его качнуло в сторону.

– К голой жопе руку не прикладывают, – так же ехидно заметил Архипов, у которого, должно быть, уже руки чесались наказать залётчиков.

А Бур, улыбаясь до ушей, торжествующе выдал:

– Комолодун – это не то, что мы думаем, это сбывшееся пророчество Святого Писания! Ага!

– Так, ладно, – махнул рукой Берзалов, – философы. Сейчас не до вас. Грузимся на платформу и двигаем в сорок третий квадрат. Молите бога, чтобы мы Гаврилова нашли живым и здоровым, если не найдём, расстреляю к едрёне-фене.

– Будем молиться, будем, – вполне серьёзно заверил его Бур. – А ещё воздадим всем по делам, по их поступкам и…

Берзалов едва не переклинило: то ли от завуалированной угроза, то ли ещё от что? Он выругался, чтобы облегчить душу и не довести её до кипения:

– Вашу-у-у Машу-у-у!..

– Аминь! – прокричал пьяный Бур, цепляясь ногой за ногу и не падая лишь потому, что Архипов держал его за шкирку.

– Что с ними делать? – деловито спросил он, брезгливо отстраняясь от Бура, отрыжку которого было слышно с другой стороны железнодорожного депо.

– Бросьте их в машину, пусть отсыпаются. Потом поговорим.

Между тем, небо на юге снова потемнело и принялось сверкать зарницами.

***

С приближением к сорок третьему квадрату появилась луна-череп, и у многих от страха лязгали зубы.

– Народ пошёл странный, – жаловался генерал Грибакин. – Фалломорфирует. Я уже и лекции проводил и объяснял, что это совершенно безобидное природное явление. – Нет, бегут, как собаки от палки. Я поэтому к границам Комолодуна шибко не приближался. И то обычно не досчитываешься двух-трёх человек. А куда бежать? Бежать некуда. За границей этих областей сплошная радиация. Пробовали мы в Борисоглебск пройти или, например, до Сум. Так в Борисоглебске радиационная пустыня. Ни одной деревни целой не осталось. Посёлки вдоль железнодорожного пути вымерли, как от чумы. Не поверишь, волки появились ростом с теленка.

– А что в Сумах?.. – спросил Берзалов, которому неинтересно было слушать о волках.

Волки действительно размножились неимоверно и наводили ужас на население. Отстреливали их немилосердно, но это мало помогало.

Они втроём сидели в штабном вагоне, над которым развевался российский триколор, пили водку, закусывали салом, тушенкой и репчатым луком. Пили за победу, за Россию и воссоединение армий. Хотя, оказалось, той армии у Грибакина всего-то человек пятьсот, а из них сто шестьдесят два человека – экипаж бронепоезда. «Но зато какая?.. – периодически восклицал генерал Грибакин, – золотая!» За стеклом на фоне вечернего неба и ярких звезд мелькали остроконечные ёлки и разлапистые сосны.

– В Сумах? – переспросил Грибакин и, казалось, он задумался.

Берзалов испугался – такой у генерала сделался пустой голос.

– В Сумах моя родина… – ответил Грибакин бесцветно, как все они говорили о прошлой жизни. – В Суммах нам пришлось драться с каким-то идиотами, которые взорвали за нами мост через Ворсклу! – голос у него взлетел до дисканта, и он закашлялся, страшно покраснел, и даже лысина налилась кровью. – Бешеные, с голыми руками на бронепоезд кидались. «Дубы», что с ними поделаешь?! – просипел он, дыша, как астматик.

Кузьмичёв, который, оказывается, был главным инженером бронепоезда, не пил из принципа. Дулся он на Грибакина, потому что Грибакин не дал ему чего-то там установить, что улучшало тактико-технические характеристики артиллерийского огня. Но когда Берзалов начал расспрашивать последнего о подробностях боя да и вообще, о кочевой жизни бронепоезда под славным именем «Саддам Хусейн», Кузьмичёв перекривился, словно выпил касторки, и назидательно сказал:

– Плохая тема для разговора!

– А-а-а… – забыл закрыть рот Берзалов и растерянно замолчал.

Плохая, так плохая. Может, у Кузьмичёва свои соображения, я не знаю, подумал он. И как ему ни хотелось расспросить поподробнее о Комолодуне, но пришлось заткнуться. Оберегал Кузьмичёв генерала. Потом выяснилось, что они служили в одной бригаде, а когда Грибакин выскочил в туалет, чтобы откашляться, Кузьмичёв сказал:

– Ты его особенно не пытай… слушай, но не спрашивай… Он на одних нервах держится. И не пей с ним больше… Тоже плохо… Сорвется, мало не покажется.

– Ладно… – покладисто согласился Берзалов. – Не пытать, так не пытать, и пить не буду. – Не маленький, подумал он.

Кузьмичёв ещё на него так внимательно посмотрел, стараясь понять, понял старший лейтенант или нет, проникся, или надо повторить, но Берзалов придал физиономии выражение, которое должно было соответствовать моменту, и Кузьмичёв успокоился, хотя в глазах у него нет-нет, да и мелькала тревога за генерала Грибакина.

А когда Грибакин вернулся, все ещё красный, как мухомор, Берзалов сославшись на усталость, отказался от продолжения банкета, чем заслужил одобрительный кивок Кузьмичёва, и начал задрёмывать. После всех треволнений, приключений, а главное – от водки, его стало кидать в сон, голова сделалась тяжёлой, словно налилась свинцом. «Я немножко посплю», – хотелось сообщить генералу и Кузьмичёву, чтобы они напрасно не волновались. Но бойкий генерал, казалось, ничего не замечает и знай себе, травил, как он осваивал новые земли, как попытался пройти до Сочи, но: «Понимаешь, все мосты взорваны, а туннели засыпаны. Такое ощущение, что лазутчики действовали». Ага, тяжело ворочал мыслями Берзалов, гады… лазутчики... Но помалкивал. «А Кавказ, между прочим, бомбили пуще центра». Почему? – мрачно соображал Берзалов. А генерал Грибакин тут же отвечал, как будто читая его мысли: «Потому что там войск было не мерено, потому что спрятаться есть где. Горы однако ж…» А-а-а… – соглашался Берзалов и видел третий сон. Будто плывут они с Варей на лодке по бесконечно-длинной реке и их кидает с одной волны на другую, а он вместо того, чтобы обнять жену, вцепился, как последний дурак, в борта и пытается элементарно выжить. И нет этой реки ни конца, ни края. Так и просидел, держась за борта, до конца сна, не притронувшись к Варе.

Он проснулся от мысли о прапорщике Гаврилове, и голова сразу стала ясной и послушной, будто он и не пил, и не устал вовсе. Оказывается, генерал Грибакин говорил:

– Подъезжаем… лейтенант, слышишь, лейтенант… – и тряхнул его за плечо.

– Слышу, – ответил Берзалов и открыл глаза.

Кузьмичёва в вагоне уже не было. За стеклами основательно стемнело, всё та же луна-череп светила слева, её жуткий оскал соперничал со звёздами. Машинист вёл бронепоезд имени Саддама Хусейна на малой скорости, под колёсами загрохотал мост через реку Псёл, и ржавые фермы проплывали, как привидения, наполненные вовсе неземным смыслом.

Спас чётко произнёс: «Опоздал». Как опоздал?! – подскочил Берзалов и едва не выругался, что в данной ситуации выглядело бы весьма глупо, ибо генерал Грибакин не знал о существовании Спаса, как, впрочем, и никто другой. Даже Варя не знала. Не успел Берзалов рассказать ей о себе всё, потому что жизнь его до войны протекала в суете и бегах и оказалась такой короткой, что воспоминаний едва хватало на один вечер.

– Сейчас мост минует и встанем, – сообщил Грибакин.

Оказалось, что они зашли со стороны Комолодуна, но это ещё ничего не значило, не значило, что Грибакин на стороне Берзалова.

– Ну а дальше ты сам! – сказал Грибакин, почему-то стыдливо глядя в сторону.

– Почему? – тактично уточнил Берзалов, хотя не имел права задавать подобные вопросы генерал-майору. Сам, так сам. Делов-то, пробежать километров пятьсот, а то и меньше.

Впрочем, он давно подозревал, что генерал не то чтобы не из смелого десятка, а сам по себе. Свои у него взгляды на жизнь и на устройство будущего, явно не связанное с Комолодуном.

– Потому что, лейтенант, я уже своё хлебнул, – ответил Грибакин, избегая взгляда Берзалова.

– Я так на вас надеялся… – признался Берзалов, сердцем ловя тот миг, когда бронепоезд остановился. Гаврилов! Гаврилов! – крутилось в голове. Хотелось побыстрее выпрыгнуть из тепловоза и бежать искать прапорщика.

Он даже не расстроился из-за решения генерала. Не обязан генерал ходить туда, где люди гибнут пачками, тем более, что он там уже был. Дело, так сказать, сугубо добровольное. Это нам без вариантов, подумал Берзалов. Всё что надо, генерал уже рассказал, а что не рассказал, мы сами увидим, решил он с лёгкой душой, и они обнялись.

– Ну давай, сынок, я пойду на север к нашим, а ты в укрепрайон. Только не спеши. Обо всех опасностях я вроде тебе доложил. Береги себя. Помни, что ты должен выполнить задание, а я нашим всё подробно доложу. Да-а-а… – добавил он тем тоном, когда в последний момент вспоминают о чём-то если не важном, то по крайней мере, требующем упоминания, – где-то здесь город есть...

– Какой город? – точно так же, вроде как между делом, спросил Берзалов, который уже одной ногой был за бортом бронепоезда.

Бог с ним с этим городом. Что мы городов не видали? Главное старшего прапорщика найти, а там хоть трава не расти.

– Да-а-а… может, всё это ерунда, – согласился Грибакин, – выдумки, страшилки, однако, сорока на хвосте донесла, что есть такой, но на карте ты его не найдёшь. Говорят, что те, кто в него вошли, назад не вернулись. Лично я в это не верю, – добавил он, упреждая следующий вопрос о том, как же всё-таки генерал узнал о городе.

– Что, так всё серьёзно? – спросил Берзалов, посмеиваясь в душе над храбрым генералом.

Лично он ни в какие байки не верил, хотя Скрипей был из их числа.

– Может, этого города и нет, – уловил его иронию Грибакин и стал оправдываться. – Почём я знаю? Только говорят, что в нём шибко теневые люди живут. Может, это сказки, фольклор на новый лад. Я не знаю. Но на всякий случай обязан тебя предупредить, а если предупрежден, значит, что? Значит, вооружён, – добавил он с лёгкой душой.

Теневые люди? Не Скрипей ли? Тогда бы генералу поведали о его певческих способностях. У Берзалова от стыда за него уши едва не свернулись в трубочку: человек, который создал собственную армию и никого не боится, загибает о небылицах. Не нашёл ничего лучшего, как стращать на дорожку.

– Спасибо… – ответил он, хотя, конечно вдруг почувствовал, что уязвлен, но не этим, а тем, что всё-таки до самого конца надеялся, что Грибакин со своим бронепоездом поможет ему. Всё-таки бронепоезд – это сила: и танки на нём, и орудия, и крупнокалиберные пулемёты. Такому монстру никакой город не страшен, даже с мифическими теневыми людьми. Но, видать, за полтора года Грибакин дюже соскучился по цивилизации. Его тоже можно понять: трудно жить без надежды. Теперь ему не терпится пробежать на север, посмотреть, какая она – эта надежда. Стоит ли за неё цепляться? А потом, может, вернётся.

Мыслил он, однако, понятиями землянина, хотя уже мог убедиться, что никакие танки, никакие пушки не сладят с лоферами, то бишь с танкетками Комолодуна.

Накануне Берзалов дал генерал-майору позывные и частоты, на которых можно было связаться со штабом бригады.

– Всё! Расскажите там нашим обо всём… – Берзалов открыл дверь, оглядываясь на генерала и, чтобы не разводить антимонию, прыгнул на гравий, с расстройства задев прикладом автомата за высокую ступеньку. Даже разгрузка с амуницией, к которой он уже привык, как к собственной коже, на этот раз показалась ему тяжеленной и неудобной.

Бронепоезд имени Саддама Хусейна ещё тихонько катился. Вот он тяжело вздрогнул, гремя сцепками, и где-то в конце, перед мостом раздались возбужденные голоса: капитан Русаков руководил спуском бронетранспортёра с платформы. Там весело лаял Сэр, а потом внезапно тихо зазвучала музыка. Откуда музыка? – удивился Берзалов. На какое-то мгновение ему показалось, что не было никакой войны, а он всего лишь застрял на ночной станции, где-нибудь под Вологдой, где ночью вот так же гремят составы, сонные пассажиры спят в неудобных креслах, а где-то в ресторане тихо играет венский вальс. Можно было пойти, сесть в тепле и уюте, выпить граммов двести коньяка и отвести душу. Была у него такая привычка – старая армейская привычка, которой он изменял только на спортивных сборах. Потом он покосился на луну-череп, и всё вернулось на своё место.

– Архипов! – крикнул Берзалов.

– Я здесь, товарищ старший лейтенант, – словно эхо, отозвался Архипов и вынырнул из темноты, как тень волка.

– За мной!

Не надо ни на кого надеяться, понял Берзалов, а надо было действовать без оглядки. Самым очевидным было то, что старший прапорщик Гаврилов не успел пройти квантор, вернулся по эту сторону моста и дожидаться, как было оговорено заранее, а бронепоезд со славным, но чужим русскому уху именем «Саддам Хусейн», должно быть, напугал его. Вот он и спрятался в кусты. Хорошо хоть не стреляет, с умилением думал Берзалов, а ведь может врезать со всей дури, может, но не будет, на то он и пограничник.

– Федор Дмитриевич… – осторожно произнёс в микрофон Берзалов, – это мы, узнали? Не стреляйте. Я сейчас выйду с другой стороны состава.

Он обошёл тепловоз и, светя фонариком, стал вглядываться, как ему показалось, в бесконечное ночное пространство, раскинувшееся перед ним. На западе и юге привычно сверкали зарницы, там же в чёрном небе плыли ещё более чёрные тучи. А здесь было сухо, и хотя звезды горели ярче обычного, луна-череп всё-таки затмевала их.

Берзалов выстрелил двумя красными и одной зелёной ракетой. Они долго горели, плывя на парашютах, и ветер постепенно унёс их за лес к реке.

– Никого… – сказал Архипов, который тоже светил фонариком и по станционным зданиям и кустам.

Берзалов очень захотелось выругаться, так захотелось, что он скрипнул зубами.

– Капитан… – позвал он.

– Мы почти сгрузились, – вежливо доложил Русаков.

После случая с Гучей и Буром он стал тиши воды, ниже травы.

– Пришлите мне двух человек с фонарями.

– Сделаем.

Через минуту к Берзалову и Архипову подбежали, запыхавшись и испуганно оглядываясь на луну-череп, Сундуков и Гуча. Похоже, что Гучу мало что волновало. Берзалов посмотрел на его невинную, как у младенца, физиономию и от злости ещё сильнее заскрипел зубами. Надо было Гучу примерно наказать сразу, а так получается форменное безобразие: залётчики бегают толпами. Людей не хватает, с кем воевать? – подумал Берзалов, чувствуя, что тупеет от злости. А с другой стороны, если бы не залёт Гучи, то они бы ушли из городка, не познакомившись с генералом Грибакиным. И хотя генерал не в полной мере оправдал мои надежды, польза от этого получилась несомненная: во-первых, расширили ареал бригады, а во-вторых, получили реального союзника.

– Так, – скомандовал он, – растянулись цепью так, чтобы не терять из вида друг друга, идём в том направлении. – Берзалов махнул рукой туда, где у кромки леса застали лоферы, похожие на армейские каски. – Ищем БТР и экипаж. Признаки боя, раненых, убитых, в общем… всё, что или кого найдём.

– А это… – на всякий случай уточнил Сундуков, – как его?.. кого опасаться?

– Никого… – обманул его Берзалов. – Нет, здесь никого нет! – сорвался-таки он на повышенный тон, – но надо проверить! Хорошенько проверить! Если никого не найдём, пойдём за мост! Ясно?!

– Так точно, – ответили хором, но как-то уныло, словно из-под палки.

Боятся темноты и Комолодуна, понял Берзалов. Я и сам боюсь.

– Вперёд! – скомандовал он. – Вашу-у-у Машу-у-у!..

Путаясь в зарослях вьюна, они сошли с железнодорожной насыпи и зашагали через поле к лесу. Бронепоезд имени Саддама Хусейна и тёмный вокзал, в котором давеча Берзалову послышалась музыка, остались позади.

Берзалов двигался в центре и с замиранием сердца светил себе под ноги. Вначале им ещё помогали два прожекторных луча, которые били с тепловоза, потом их свет стал только мешать, потому что дезориентировал по сравнению со светом луны-черепа.

Естественно, ничего они не нашли. Хотя прошагали до «утиных клювов и дамских шляпок». Берзалов не дал никому порассуждать на тему, что же это такое. Особенно Сундукову по кличке Актёр, который, похоже, от страха едва в штаны не наложил. Да и Гуча тоже оказался не лучше, потому что схватился за челюсть, которая у него стала сама собой лязгать, как старый, ржавый капкан.

Один Архипов абсолютно спокойным тоном спросил:

– Что же это получается?..

Выйдет из него хороший офицер, подумал Берзалов, точно выйдет, если выживет, конечно.

– Ничего серьезного, – ответил Берзалов, освещая фонариком крайний слева лофер.

Сундуков издал какой-то сдавленный крик, изумленные жизнью глаза совсем вылезли у него из орбит. Если сейчас ещё и клюв пошевелится, то полный капец, подумал Берзалов. Но, к счастью, утиный клюв всё так же безвольно смотрел в землю. Гуча справился с испугом и решил дотронуться до лофера, то бишь танкетки.

– Хоп! – испугал его Архипов.

Гуча отдернул руку, словно его ударило током, и все рассмеялись.

– Мёртвые они… – сказал Берзалов, – на людей не реагируют.

Естественно, он даже не собирался упоминать, что один из утиных клювов всё же едва не клюнул его. Гуча, окончательно осмелев, решил даже отколоть кусочек на память, но разве что выбил пару искр от бока лофера.

– Железные однако, – уважительно сказал он. – Мамой клянусь!

– Возвращаемся, – сказал Берзалов. – Обыщем ниже, вдоль леса, но, сдается мне, здесь никого нет.

Для проформы дела они обежали не только равнину ниже вокзала, но и возвышенность, по которой Берзалов шёл давеча с Буром. Тщетно, бронетранспортёр как воду канул. Ясно, что Гаврилов не здесь, понял Берзалов, а где? Или квантор отправил меня в одну сторону, а его – в другую? Шуточки, однако, изволите шутить, обращался он непонятно к кому, и волна злости снова нахлынула на него.

***

Ночь уже окончательно вошла в свои права, когда они вернулись на станцию. Луна-череп по-прежнему скалилась в небе, предвещая несчастья и смерти. Но Берзалову было всё равно. Он давно перестал обращать внимание на плохие приметы, слишком много их было в этом атомном веке. Ясно было, что ничем хорошим он не кончится, если только не повезёт, думал Берзалов. А может, уже начало везти, только я не понимаю?

Бронепоезд имени Саддама Хусейна, с развевающимся триколором над штабным вагоном, гордо удалился в темноту – туда, где находилась цивилизация и девяносто пятая отдельная гвардейская бригада специального назначения. Генерал Грибакин позорно оставил их один на один с непонятным Комолодуном. Никому за просто так умирать не хочется. В принципе, я на него и не рассчитывал, с непонятной горечью подумал Берзалов, пойдём и сделаем своё дело. Просто мне грустно. Однако он не дал дурным мыслям завладеть собой и отдал команду:

– На броню!

Медленно и осторожно они двинули на противоположную сторону моста, который жалобно скрипел, словно расставаясь с ними навсегда. Сразу за ним начиналась та самая дорога. На этот раз квантором здесь и не пахло, потому что дорога повернула направо и весело побежала себе мимо пыльных трав и кустов в сосновый лес.

И хотя душа Берзалова рвалась галопом вперёд – лишь бы побыстрее настичь экипаж Гаврилова, он осторожничал, приказав Филатову двигаться почти на ощупь, дабы не нарваться на какую-нибудь ловушку. Чего именно надо опасаться, он уже примерно догадывался. В первую очередь – лоферов с их утиными клювам и башенками, больше похожими на изящную дамскую шляпку, ну а уже потом – всякую экзотическую «пыль», которую генерал Грибакин называл «зелёной», а Касьян Ёрхов – «умной». В свою очередь «умная пыль» разделалась с элитными частями америкосов и заставила бежать из укрепрайона славного генерал-майора Грибакина. Ещё, вероятно, там же существовал Скрипей, который вначале всех страшно напугал, ну и ещё что-то по мелочи, о чём Берзалов не имел ни малейшего представления, но подозревал, как тактически грамотный офицер. Надо было быть готовым ко всякого рода неожиданностям, настраивал он себя.

Между тем СУО, в которой были совмещены все функции управления бронетранспортёром, ничего не показывала ни на общем экране, где отражалась местность, ни на тепловизоре, ни на шкале сканера частот, который периодически «опрашивал» эфир. Тщетно. В наушниках властвовал всё тот же модулированный гул, и Берзалов понимал, что по-другому и быть не может, что Комолодун на то он и Комолодун, чтобы запутать всё так, чтобы никто разобраться не мог. Выходит, что район закрыт, а мы попёрлись наобум лазаря. Тошно было на душе у Берзалова, тошнее не бывает, но деваться было некуда. У него возникло непреодолимое желание развернуться вслед за бронепоездом Грибакина и через двое суток доложить генерал-лейтенанту Турбаевскому по факту: мол, так и так, укрепрайон с инвазивными захватчиками для людей смертельно опасен, лучше в него не ходить. Но ведь, гады, если снова не пошлют с тем же самым заданием, то заставят определять границы района. Глупо было умирать, когда только жить начали. Эх, Гаврилов, Гаврилов, думал Берзалов, куда тебя занесла нелёгкая?

– Товарищ старший лейтенант, – обратился к нему Рябцев, – а вам не кажется, что шум стал тише и не такой переливчатый?

– Да… действительно… – согласился Берзалов, послушав «внешнюю» связь. – Молодец, Рябцев!

Ему пришла идея «попросить» СУО промотать весь шум, который она записывала три дня, за несколько минут. Низкочастотные колебания преобразовались, и он услышал: звук костра, похожего на подвывающее пламя, треск лопающихся чурок и шипение капель воды, как будто они падали на раскаленную сковороду. Берзалов ещё не понимал, что это значило, хотя было ясно, что энергия шума упала и продолжает снижаться. Однако радоваться было рано.

Трудно было представить, что за противник прячется за всем за этим, насколько он силён и смышлен. Нет, безусловно, силён, раз в пух и в прах разделал восемьдесят третью воздушно-десантную дивизию американцев. А насколько он вынослив? Готов ли к партизанской войне? Или отхватил территорию и никого к себе не подпускает? Но ведь едем-едем, второй час, между прочим, и никого. Правда, шум в наушниках стал меньше. Берзалов запросил СУО и получил красноречивый ответ, да, действительно, за три дня амплитуда шума уменьшилась в пять раз и снижается по экспоненте. Это вселяло призрачную надежду, и Берзалов, который и так был суеверен и осторожен сверх меры, держал пальцы скрещенными.

И вдруг его как молнией шибануло: космический канал пытается открыться, но не может, а значит… значит, Бур вовсе не сумасшедший, а обычный, бытовой провидец! Вот как! – удивился Берзалов. А я его нагибал. Выходит, зря. Он посмотрел влево, где в углу сидел, нахохлившись, Бур. Разумеется, его давно уже развязали и даже дали опохмелиться. Теперь он дремал, смешно шевеля толстыми губами. Вот так Бур, с восхищением подумал Берзалов. Надо будет к тебе приглядеться, может, и в самом деле ты что-то умеешь, кроме как нести околесицу?

Теперь луна-череп скалилась то в спину, то слева, то справа, потому что дорога вдруг принялась выписывать такие зигзаги, с какими они до этого не сталкивались. Равнина вдруг превратилась в череду холмов, поросших лесом. Иногда холмы были лысыми, с какими-то ломаными вехами на верхушках, но останавливаться, лезть наверх и выяснять, что это такое, времени не было. Но самое странное заключалась в том, что местность не совпадала с картами, которые были заложены в СУО и находились в планшетнике у Берзалова. Этого он никак не ожидал. Впрочем, ломать голову было некогда, потому что СУО вдруг показала тёплое пятно и, не доезжая до него метров ста, Берзалов приказал остановиться.

Подгонять никого не приходилось. Все сразу прониклись моментом, выскочили из бронетранспортёра и рассредоточились по местности. Даже Сэр и Кец вели себя тихо-тихо. В машине остались Касьян Ёрхов, Колюшка Рябцев и Филатов.

Берзалов с Архиповым перебежками приблизились к тому месту, которое на экране СУО выглядело, как тёплое пятно, а через прибор ночного видения – белесо-зелёным.

– Кострище… – сообщил Архипов, одной рукой пробуя угли, второй держа автомат так, чтобы моментально открыть огонь.

Берзалов прикрывал его спину, держа склон дороги под прицелом, и чувствовал себя словно голым на футбольном поле.

– Сколько времени прошло?

– Угли прогорели. Пепел остался едва тёплый. Часов десять, однако.

– Да-а-а… – сказал Берзалов, давая понять, что он думает и анализирует ситуацию.

Архипов ещё пошарил вокруг костра и нашёл пустые консервные банки из-под тушёнки, а ещё – кости от окорока и окровавленные бинты.

– Наши это, – убеждённо сказал Берзалов. – Зуева перевязывали.

– А вот! – обрадовался Архипов, вытаскивая из той, банки, которая словно специально была оставлена в центре поляны.

У Берзалова дрожали руки, когда он разворачивал полиэтиленовый кулёк, в котором находилась записка: «Роман Георгиевич, ждали вас двое суток. Поняли, что с вами что-то случилось. Принял командование группой и приступил к выполнению задания. Старший прапорщик, Гаврилов Ф. Д.»

– Как двое суток?! – удивился Берзалов. – Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он у Архипова, на какое-то мгновение забывая, что вокруг враждебная территория под названием Комолодуна.

– Я ещё не сообразил, – признался Архипов, который был польщен, что Берзалов спрашивает у него совета. – Странно получается… вроде бы время у них бежало быстрее. Слышал я о таком, но никогда не видел.

– Вот то-то и оно… – согласился Берзалов. – Чепуха какая-то получается. Выходит, что здесь время другое, что ли?

– Наверное… – покорно кивнул Архипов, но уверенности в его голосе Берзалов не услышал, как, впрочем, и в своих словах тоже. Не сталкивались они ещё с такими явлениями, даже когда ходили в рейды по бескрайней Заокской низменности. Не до уверенности было. Уверенным ты будешь, когда увидишь реального врага, подумал Берзалов, в которого можно выстрелить.

– Да и то верно, – согласился он, снова беря свой сектор в прицел автомата, – как это время течёт не так, как принято, разве что только в фантастических романах? – Ворчал он. – Верно ведь?.. – риторически спросил он и засмотрелся на луну-череп, которая, безразлично скалясь, висела над обожженными радиацией лесами, над посёлками и городами, существующими разве что на картах, над зараженными полями, болотами, над морями и океанами – над Россией, и что с этим всем делать, он не имел ни малейшего представления. Только двигаться вперёд и искать Гаврилова, подумал он и стряхнул с себя оцепенение.

– Так! – сказал он в микрофон. – Все слышат меня?! Мы нашли записку от Гаврилова. Они опередили нас на двое суток. Приказываю: двигаемся вперёд, неустанно вызывать группу Гаврилова и базу.

– Не верю… – отозвался Колюшка Рябцев и тут же испугался своей дерзости, – ой, извините, товарищ старший лейтенант, вырвалось.

– Мы их никогда не догоним, – вдруг выдал в локальную связь Бур.

– Что значит, «никогда не догоним»? – нервно отреагировал Берзалов.

– Временной континуум у них другой… – загробным голосом поведал Бур и насупился.

– Ишь ты… – отозвался недовольным голосом Архипов, – словечки разные знает. Ты лучше бы стрелять научился.

В наушниках было слышно, что Бур по привычке начал было ворчать, но, похоже, только заработал себе по шее и заткнулся.

– Разговорчики… – проворчал Берзалов, перебежками направляясь к бронетранспортёру. – Время другое... Континуум… Печки-лавочки… Фигли-мигли… Разберё-ё-мся!

Не нравилось ему всё это, и он привычке злился. Однако теперь он по-другому смотрел на Бура и невольно прислушивался к его словам. Чувствовал что-то Бур, но высказаться не мог. Такова была его натура: он ощущал, но абсолютно не умел излагать суть вещей.

***

Дорога петляла, петляла, а потом внезапно выскочила прямиком к большому, просто огромному городу, который лежал на равнине и который, однако, не значился ни на одной карте. Вначале он мелькнул под лунным светом крышами, блестящей рекой и разбегающимися улицами, и тут же пропал, когда дорога нырнула с холмов, очертя голову, вниз. И Берзалову показалось, что он ошибся – не было никакого города, а просто хочется спать, клонит в сон, вот и мерещится всякая белиберда. Но через пару минут бешеной езды в предрассветных сумерек вдруг стали мелькать, как в калейдоскопе, дома, проспекты, бульвары, ажурные мостики, серебристая речка, а потом – бах! и дорога уперлась в колонны монументального портала. Бур, которого простили и который сидел на своём законном месте рядом с Филатовым, выругался:

– Ёпст!

– Заткнись! – посоветовал Филатов и ударил по тормозам.

В результате Гуча разбил себе нос о ребро жесткости и в разведку не попал, Архипов же остался за старшего, а Сундуков занялся прожекторами.

– Товарищ старший лейтенант… – обратился Колюшка Рябцев и задал тот единственный вопрос, который вертелся у каждого на языке, – а вам не кажется странным, что такой огромный город, и без единого огонька?

– Кажется, – невольно согласился Берзалов, хотя чего здесь странного – может, все спят без задних ног?

Может, но не обязательно, и не надо обманывать себя, это тот самый город, о котором предупреждал генерал Грибакин.

– Ну да… – согласился Архипов, – дрыхнут на рассвете, тёпленькие, в тёплых постельках, в белых носочках.

– В каких белых носочках? – уставился на него Берзалов.

– Это… так… образно, – поправился Архипов.

– А-а-а… – среагировал Берзалов.

Архипов ещё ничего не понимал, а в его словах крылась зависть ко всем тем, кто действительно мог себе позволить такую роскошь, как чистые подушки и мягкие перины.

– Что случилось-то? – беспечно спросил капитан Русаков, которому с его места, конечно же, не было видно, что происходит снаружи.

– Да город какой-то непонятный, – задумчиво ответил Берзалов. – Во первых, целый, не разбомбленный, а во-вторых, безлюдный, – он высказал то, о чем даже боялись думали Филатов, Бур, Колюшка Рябцев, которым тоже была видна дорога.

– Чего здесь странного?

– А то, что так не бывает, – ответил Берзалов, вглядываясь в триплекс башенки.

– Что будем делать? – спросил Русаков, как будто тотчас проникнувшись тревогой.

Берзалов мало что понимал. Он только видел, что что-то не так, а что именно, не мог сообразить, хотя давно уже пора было привыкнуть, что постъядерный мир изменился, что он приобрел иные качества, которые постепенно открывались человечеству. Но чтобы целый, не разбомбленный город оказался абсолютно безлюдным, такого ещё не бывало.