Текст книги "Тайна старого колодца"

Автор книги: Михаил Черненок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

10. В ресторане «Сосновый бор»

Младший лейтенант милиции Голубев пришел работать в райотдел после службы на границе. Пришел по призванию и относился к своим обязанностям оперуполномоченного уголовного розыска со всей добросовестностью.

Получив от подполковника на оперативном совещании по делу Графа-Булочкина задание контролировать привокзальный участок, Голубев в первую очередь прикинул, у кого в этом районе Граф может найти приют. Среди тех, с кем мог бы познакомиться рецидивист, числился и пенсионер Лапиков. Милицейская служба сводила Голубева с Лапиковым уже не один раз. Жил Лапиков в старенькой избенке, недалеко от железнодорожного вокзала, на отшибе, один-одинешенек. Каждую первую неделю месяца регулярно пропивал небольшую пенсию, а оставшиеся три недели перебивался тем, «что бог на душу пошлет». Бог посылал не густо, и Лапиков до очередной пенсии удовлетворял свои потребности в алкоголе политурой, пустырником и прочими жидкостями, предназначенными вовсе не для увеселительных целей.

И вдруг Лапиков закутил среди месяца. Слава Голубев сразу приметил необычное поведение пенсионера и под предлогом проверки домовой книги рано утром навестил старика. Лапиков долго не открывал, а когда открыл, то Голубев, увидев выставленную из окна раму, понял, что, пока он ждал у дверей, через окно ушел неизвестный, явно не хотевший встречи с сотрудниками милиции. Слава поинтересовался, кто в последние дни жил у старика. Лапиков начал крутить. Голубев решил сразу, что называется, взять быка за рога.

– Не морочьте мне голову. Вы ведь только что кого-то выпустили через окно. Почему рама выставлена?

– Э-э-э… – Лапиков лишился дара речи. – А-а-а… А что в этом плохого?

– Преступника скрываете – вот что! Знаете, какое наказание за укрывательство полагается?..

Старик перепугался и рассказал, что несколько дней назад в вокзальном буфете случайно встретил рыжего парня, которому негде было переночевать. Рассчитывая на выпивку, Лапиков предложил свои услуги, сказал, что живет один, совсем рядом с вокзалом, хотя и на отшибе. Рыжему это понравилось, он купил в винном магазине бутылку водки. Сам не пил, Сказал, болеет. И, правда, глотал какие-то белые таблетки. Денег у Рыжего была тьма! Каждый день он давал Лапикову по десятке на выпивку и еду. Но сам почти ничего не ел. Из дома Рыжий выходил за все прожитое время три раза: раз ночью и два днем. Куда и зачем ходил, Лапиков не знал, так же как не знал ни имени, ни фамилии постояльца.

Голубев быстренько пригласил понятых и провел опознание Булочкина по фотографии, недавно присланной из областного управления. Лапиков опознал Графа.

Все это подробно было изложено в рапорте Славы Голубева.

Подполковник Гладышев провел оперативное совещание и, отпустив его участников, беседовал с Кайровым. Кайров сидел на своем излюбленном месте, у стола. Положив ногу на ногу, он внимательно смотрел на подполковника живыми черными глазами.

Беседу прервал робкий, словно заикнувшийся телефонный звонок. Подполковник снял трубку.

– Гладышев слушает, – спокойно сказал он. – Да, да… Милиция.

По тому, как напрягалось и хмурилось лицо подполковника, Кайров догадался, что слышимость в телефоне плохая, а сообщение не из приятных.

– Понял, что из Ярского! – почти закричал подполковник. – При каких обстоятельствах утонул?.. Купался? Почему купался?.. Кто это говорит?.. Алло!..

В трубке захрипело, щелкнуло и разом замолчало, вроде бы кто-то обрубил провода. Подполковник какое-то время подождал. Медленно, очень медленно положил телефонную трубку. Почти целую минуту сидел молча, будто не веря в то, что ему сейчас сообщили, и не замечая настороженного взгляда Кайрова.

– Бирюков утонул, – наконец сказал он.

Кайров не проронил ни слова. Только его пальцы чуть вздрогнули, дернулась полоска усов, а в глазах появилась еще большая настороженность.

– Говорят, купался – и утонул, – подполковник хмуро посмотрел на телефон. – Связь отвратительная… Не понял, кто звонил: то ли Слышкин, то ли Слышко.

– Купаться в рабочее время? – лицо Кайрова стало суровым. – Мальчишка! Я знал, что дело добром не кончится, предчувствовал.

Подполковник посмотрел на него не то осуждающе, не то удивленно. Скорее даже взгляд его спросил: «Разве это имеет теперь значение?».

– Надо, капитан, срочно ехать в Ярское. Разберись самым тщательным образом. – Заметив на лице Кайрова вопрос, добавил: – Что по задержанию Булочкина планировалось, сделаю сам.

Кайров медленно поднялся, плотно сжал тонкие губы, и подполковник догадался, что ехать в Ярское старшему оперуполномоченному уголовного розыска не хочется. Но Кайров не высказал этого. Только подчеркнуто официально спросил:

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Да, – сухо обронил Гладышев, потер ладонями виски и, доставая папиросу, сказал: – Этого еще не хватало…

Оставшись в кабинете один, он, сильно затягиваясь табачным дымом, вспомнил Бирюкова; казалось, даже слышал его голос – голос молодого, здорового парня, немного глуховатый, иногда чуточку ироничный, будто подтрунивающий над самим собою.

– Нелепость! Ему бы жить да жить… – вслух произнес подполковник и погасил папиросу. Открыл папку с текущими делами. Переложил несколько листков, взял ориентировку, присланную областным управлением на Графа-Булочкина. Ориентировка была знакома наизусть, но сейчас она явилась поводом для размышлений. Гладышев был уверен, что приезд Графа в райцентр не случаен. Об этом подполковнику говорил его опыт двух десятков лет работы в милиции. Знал Гладышев и то, как много усилий и смекалки потребуется, чтобы нащупать хотя бы тоненькую нить, которая впоследствии позволит размотать запутанный преступный клубок.

Пока такой нитью мог быть только визит Графа в военкомат. Увидев фотографию Булочкина, военком уверенно подтвердил, что именно этот человек интересовался моряком Юрой. И опять вспомнился Бирюков – это он высказал мысль, что до него в военкомате побывал Булочкин. Но что заставило Графа искать моряка Юру, даже фамилии которого он не знает? Есть ли какая связь между флотской пряжкой, найденной в колодце, Юрой и Графом? Кто этот загадочный Юра?..

Зазвонил телефон. Гладышев с неприязнью посмотрел на него и снял трубку.

– Товарищ подполковник, появился Граф, – раздался в трубке голос Славы Голубева. – На железнодорожном вокзале долго изучал расписание поездов, затем пытался попасть в буфет, но тот оказался закрытым на перерыв. Похоже, крепко пьян. Сейчас направился к ресторану «Сосновый бор». Я звонил Кайрову – это его участок для наблюдения, но телефон Кайрова не отвечает. Что делать, товарищ подполковник?

– Не упускай Графа, – распорядился Гладышев. – Задерживать только в крайнем случае. Посмотрим, с кем он встретится в ресторане, если только он действительно туда пошел.

– Больше некуда, так как, судя по всему, Граф или есть хочет, или выпить.

– Иди за ним, – опять сказал Гладышев и, положив трубку, быстро взглянул на часы.

До открытия ресторана оставалось полчаса. Раньше этого времени Булочкин туда не попадет. Подполковник, чтобы не привлекать внимания посетителей ресторана, снял форменный пиджак, поправил ворот рубахи с галстуком и, достав из сейфа пистолет, положил его в карман брюк.

Ресторан «Сосновый бор» занимал второй этаж небольшого, со светлыми витражами здания, выходящего фасадом на главную улицу райцентра. Рядом блестел стеклами универмаг, за ним гастроном. Народу на улице почти не было, но вот-вот кончится рабочий день, и, конечно, к магазинам потянутся люди. Тогда уследить за Графом будет сложнее.

На крыльце ресторана, дожидаясь открытия, толклась группа модно одетых ребят и девиц. Один из парней, с портативным магнитофоном на ремне через плечо, стоя спиной к дверям, флегматично стучал в них ногою. Подполковник через служебный вход прошел к директору «Соснового бора» и вскоре уже сидел в отдельном зале, на дверях которого предусмотрительно появилась табличка «Не работает». Отсюда сквозь стеклянную перегородку, прикрытую легкой шторой, можно было видеть основной зал ресторана, а из окна просматривалась вся площадка перед входом.

Первой в ресторан ввалилась толпившаяся на крыльце молодежь. Шумно сдвинув два стола, они включили магнитофон и подозвали официантку. Перебивая друг друга, парни стали делать заказ, словно хотели как можно скорее избавиться от имеющихся у них денег. Девушки без всякой причины громко смеялись. Затем вошли двое мужчин с портфелями, похоже, командированные. Появился какой-то вертлявый, как на пружинах, мужичок. Покрутился возле официантки, что-то пошептал ей на ухо, и та, улыбаясь, понесла от буфета к его столу несколько бутылок пива.

Подполковник наблюдал из-за отвернутого края шторы за посетителями, терпеливо ожидая появления Булочкина. Но увидел его не в зале, а на улице. Низко склонив рыжую голову, Граф тяжелой походкой медленно шел к ресторану. С его появлением на противоположной стороне улицы показался Слава Голубев.

Войдя в ресторанный зал, Булочкин выбрал стол рядом со стеклянной перегородкой, за которой находился подполковник. Отсюда было видно всех посетителей. Гладышев вблизи увидел рыжие волосы и темный профиль горбоносого лица. Тонкие худые руки Графа были сцеплены в пальцах и лежали на столе. Он не выказывал ни малейших признаков поспешности. Спокойно дождался, когда официантка приняла заказ, и, не шевельнувшись, просидел до тех пор, пока она появилась с подносом. Спиртного на подносе не было, но по тому, как тяжело Граф поднимал руку с ложкой, как медленно подносил ее ко рту, подполковник решил, что Граф крепко пьян.

В ресторане появлялись все новые и новые посетители. Они занимали свободные столики, которых в «Сосновом бору» было с избытком. Неожиданно внимание подполковника привлек вертлявый мужичок, расправлявшийся с пивными бутылками. Повернувшись к входу, он зазывно замахал рукой и крикнул на весь зал:

– Кешка! Гаврилов, плыви к моему причалу!

– Момент! Я, кажись, кирюху встретил, – отозвался ему грубоватый голос, и тотчас у стола Булочкина появился рослый мужчина с такой же рыжей, как у Графа, шевелюрой.

Подполковник сразу узнал нового посетителя. Буквально несколько дней назад он видел его в кабинете Голубева по делу, как сказал Бирюков, «о распечатанных носах». Граф снизу вверх посмотрел на остановившегося у его стола Гаврилова и равнодушно продолжал есть. Гаврилов сел на свободный стул и что-то сказал. Граф слушал молча. Не прерывая обеда, он несколько раз вроде бы отрицательно повел головой. Гаврилов заговорил резче. Подполковник напряг слух, чтобы уловить хоть слово, но стеклянная перегородка, хрипящий магнитофон и громкий смех веселых девиц, беспрестанно дымящих сигаретами, заглушали голос Гаврилова. Неожиданно Граф положил ложку, медленно достал из кармана десятирублевую купюру и, что-то сказав, бросил ее на стол перед Гавриловым. И без того красное лицо Гаврилова побагровело. Он оттолкнул деньги, судя по выражению лица, зло выругался и, зацепившись за угол стола, за которым сидели парни и девушки с магнитофоном, торопливо пошел к вертлявому мужичку, выглядывающему из-за пивных бутылок. В тот же момент Граф тоже поднялся и, не взяв со стола деньги, слегка шатаясь, пошел к выходу.

Выждав несколько минут, чтобы не привлечь внимания, подполковник Гладышев вышел из укрытия и последовал за Графом. Тот стоял на улице у входа в ресторан. Ломая непослушными пальцами спички, старался прикурить сигарету.

– Ваша фамилия Булочкин? – подойдя к нему, спросил подполковник и краем глаза заметил, что за спиной появился Голубев.

Граф, будто не поняв вопроса, несколько секунд молча смотрел на подполковника мутным, ничего не выражающим взглядом, потом скомкал сигарету, которую так и не прикурил, и кивнул.

– Пройдемте с нами.

– Я спешу на электричку, – глухим уставшим голосом вяло сказал Граф.

– Видимо, ехать вам не придется.

Граф долго и бессмысленно всматривался в говорившего с ним, но когда подполковник взял его за локоть, двинулся без всякого сопротивления, только ноги тяжело волочил да чуть покачивался.

При обыске у Графа был обнаружен паспорт с одесской пропиской на имя Булочкина Юрия Сергеевича, пятьсот восемьдесят рублей денег десятирублевыми купюрами, несколько незаполненных рецептурных бланков со штампом Новосибирской областной поликлиники и две стеклянные пробирки с таблетками мепробамата. Во время обыска Граф не проронил ни слова. Только когда обыск был закончен, устало сел, сжал ладонями лицо и отчетливо, почти по слогам проговорил:

– Я хочу спать.

Начинать его допрос в таком состоянии не имело смысла. Голубев повел Графа в изолятор временного содержания. Через некоторое время Слава заглянул в кабинет к Гладышеву и тревожно сказал:

– Товарищ подполковник, от этого самого… Графа водкой не пахнет.

– Заел какой-нибудь гадостью, – ответил Гладышев, склонился над столом, перекинул листок откидного календаря и красным карандашом записал: «Вызвать Гаврилова».

11. «Кина не будет»

Кто-то с силой ритмично давил на грудь и каждый раз, когда боль начинала отдаваться в ребрах, резко отпускал. Бирюкову показалось, что именно от этой боли он и пришел в сознание. Тело и голова будто налились свинцом. Стоило больших усилий догадаться, что ему делают искусственное дыхание. С трудом открыв глаза, он попытался разглядеть склонившегося над ним человека и не скоро узнал Столбова. В мокром комбинезоне, босиком, со спутанными волосами, прилипшими к выпуклому крупному лбу, Столбов казался сердитым и страшным.

– Не надо… – морщась от боли, попросил Антон.

Столбов испуганно отпрянул и медленно опустился на траву. Сунул, в карман руку, вытащил оттуда размокшую пачку «Беломора», сожалеючи стал ее рассматривать.

– Напутал ты меня, – сказал он каким-то дрожащим, хриплым голосом. – Думал, сам с тобою концы отдам.

– Откуда ты взялся? – тихо спросил Антон.

– Домой ехал. Смотрю, ребятишки от озера сиганули. Думаю, что за чудо там объявилось? Газанул, подъезжаю, а ты уж… пузыри пускаешь.

Столбов хрипло засмеялся, сжал в кулаке папиросную пачку так, что из нее ручейком побежала вода, размахнулся и кинул в озеро. Бирюков тяжело поднялся, сел. Сами того не замечая, они перешли на «ты».

– Спасибо тебе.

– За спасибо шубу не сошьешь… – Столбов поглядел на свои босые ноги. – Сапоги жалко, утопил. Новые кирзухи, подошва на медных шпильках. Перед поездкой первый раз обул.

– Я рассчитаюсь, – виновато сказал Антон.

Столбов удивленно посмотрел на него, чуть улыбнулся:

– Чудак ты… Сапоги я завтра из озера достану, а сейчас давай одевайся по-быстрому, пока народ не собрался. Да это… не рассказывай никому, а то разговоров на всю деревню будет.

– Мне безразлично.

– А мне нет. Расспросами надоедят. – Он подождал, пока Бирюков оделся, открыл дверцу кабины трактора. – Садись. Лучше, чем на такси, прокачу.

Трактор фыркнул мотором и запылил к деревне. У крайних домов ошалело промчалась навстречу ватага ребятни. Чуть поодаль, будто обгоняя их, бежало с десяток девчат.

– Сборная птицефермы, – показав на них взглядом, ухмыльнулся Столбов и, скрежетнув рычагом, прибавил скорость.

Антон сообразил, что это бегут его спасать. Обдав бегущих поднятой с дороги пылью, трактор протарахтел мимо. Видимо, заметив в кабине рядом со Столбовым Бирюкова, девчата растерянно остановились. Антон успел разглядеть Зорькину и Ниночку-разлучницу. Скосив взгляд на Столбова, сказал:

– Ты б хоть с невестой поздоровался. Обидится.

Столбов угрюмо нахмурился:

– Кина не будет.

– Что?

– Свадьбы, говорю, не будет.

– Почему? – удивленно спросил Антон, но Столбов промолчал, будто не услышал вопроса.

Через всю деревню он гнал трактор на повышенной скорости и остановил его у своего дома. Появившаяся на крыльце женщина, увидев мокрую одежду Столбова, всплеснула руками.

– Ой, сынок…

– Ну, что, мать? – Столбов недовольно глянул на нее. – Давай по-быстрому… Переодеться. На стол собери. С утра не ел, да и с гостем приехал. Не видишь, что ли?

– Испужал ты меня до смерти, – женщина покачала головой. – Мокрый, без сапог… А тут Слышка только что до конторы побег, в район звонить. Сказывает, следователь в озере утоп.

– Слышка говорит…

Столбов открыл дверь в дом. Пригласил Бирюкова. Переодевшись, он с трудом расчесал волосы, помог матери нарезать хлеб и достал из буфета бутылку водки. Словно оправдываясь, посмотрел на Антона:

– Садись, перекусим…

– Спасибо, не могу, – отказался Антон.

Столбов уговаривать не стал. Одним рывком сдернул с бутылки пробку и налил полный стакан. Выпил. Поморщившись, сунул в рот большой пучок зеленых луковых перьев, предварительно обмакнув их в соль. Громко швыркая, опорожнил глубокую тарелку щей. Глянул на оставшуюся в бутылке водку, но пить больше не стал. Отложив ложку, потянулся к буфету за папиросной пачкой. Закурил и вдруг неожиданно глянул на Антона:

– Не узнали еще, кто в колодец сыграл?

– Нет, – быстро ответил Антон, обрадовавшись, что кончилось неловкое молчание.

– Так и останется неизвестным?

– Почему же… Ты Юрку Резкина знал?

– И теперь знаю. В Томске живет.

– Как живет в Томске?

– Как все. После армии устроился на завод, получил приличную квартиру, женился. Письмо как-то мне присылал. Приглашает тоже перебраться в город. Жизнь, дескать, там веселее. С работой и квартирой обещал утрясти – он на заводе в каких-то мастерах уже ходит. Умотал бы я к нему, мать вот только отсюда не хочет срываться. И оставить ее не на кого здесь. Меня ведь из-за матери и в армию не взяли, сердце у нее барахлит.

Бирюков слушал Столбова и не верил, что это тот самый неразговорчивый, мрачный парень, из которого он прошлый раз, в кабинете Чернышева, буквально вытягивал каждое слово. И Столбов, будто уловив его мысль, вдруг осекся:

– Ну да это к делу не относится. Растрепался, как дед Слышка.

– В каких войсках Резкин служил? Томский адрес его сохранился? – спросил Антон.

– Есть адресок. А служил Юрка в каком-то военно-морском стройбате, – ответил Столбов.

Он подошел к этажерке, которую Бирюков сразу приметил – такие были почти в каждой, крестьянской избе, долго перекладывал книги, наконец взял одну из них, достал из нее пустой распечатанный конверт и подал его Антону. «Томск, Набережная Томи, 27, квартира 7. Резкин Ю. М.» – прочитал Антон обратный адрес, внимательно разглядел недавние почтовые штемпели и, все еще сомневаясь, спросил:

– Это Агриппины Резкиной внук?

– Ее. Чей больше… – Столбов положил книгу на стол. – Мы в одном классе учились.

– Почему он после армии ни одного письма бабке не прислал?

– Он и из армии столько же ей присылал. Когда деньжонки цыганил на мотоцикл, только и писал. Бабка не дала денег, писать перестал. Юрка еще тот писарь!

– Тебе же написал.

– Понадобился я ему, потому и написал. У него в бригаде толковых слесарей не хватает. А я в этом деле кое-что соображаю. Вот Юрка и вспомнил обо мне. Пишет, приезжай, мол, по триста рубликов каждый месяц зашибать будешь и квартирку с ванной и теплым туалетом заимеешь.

Бирюков слушал и в душе усмехался наивности, с которой ухватился у Агриппины Резкиной за матросское письмо. Думал: «Не заведи сейчас Столбов этот разговор, сколько бы пустой работы пришлось переделать!». На глаза попалась положенная на стол Столбовым книга. «Старый знакомый» – прочитал на обложке и вспомнил, с каким увлечением зачитывался в студенческие годы рассказами Льва Шейнина. И опять Столбов словно угадал его мысль.

– В райцентре как-то купил. Здорово пишет, – он взял книгу в руки. – Неужели все написанное правда?

– А что, не верится?

– Как тебе сказать…

Водка все-таки подействовала на Столбова. Он раскраснелся, потрогал ворот рубахи и, казалось, готов был вступить в спор:

– Вот есть тут, как преступники с повинной приходили. За это наказание им смягчали. А какая разница, с повинной преступник придет или следователь его вину докопает? Скажем, убили человека. Тут хоть как убийца винись, а человек-то не оживет. По-моему, это следователи, чтобы облегчить себе работу, пыль в глаза пускают: приходите, мол, преступнички, сами – помилуем. А клюнет на приманку какой чудак, его за хобот… и на всю катушку!

Глаза Столбова возбужденно блестели. Он придвинулся к Бирюкову и даже забыл о дымящейся в руке папиросе. Антон возразил:

– Если преступник с повинной явился, значит, в его сознании что-то произошло. Может, он понял всю глубину преступления и сам ужаснулся. Хитрецы с повинной не идут, а вот преступники, даже закоренелые, бывает иной раз, задумываются над смыслом жизни.

Столбов недоверчиво хмыкнул, несколько раз глубоко затянулся папиросным дымом.

– Это ж силу воли надо иметь, чтобы самому голову в петлю сунуть.

– Почему же в петлю?

– Если воровство или халатность, – продолжал Столбов, – тут еще куда ни шло. А убийство? За него ж высшую меру наказания приклепать могут! Нет, у меня бы силы воли не хватило. Я бы с повинной – дудки! Докажи, следователь, мою вину, тогда и петлю набрасывай.

– Видишь, как ты рассуждаешь: «Докажи мою вину». А у нас законом предусмотрено, что чистосердечное признание является основанием для смягчения наказания.

Столбов закурил другую папиросу, ухмыльнулся:

– В позапрошлом году я чистосердечно признался на свою шею. Есть у нас в Ярском один хмырь, Проня Тодырев. Лодырь несусветный, сутками спит. А как подопьет – откуда что берется. Ну точно бодливый бык на всех кидается. Особенно женщин да ребятню обижает. Не стерпел я однажды его куража, прицыкнул. Он – в пузырь. Вытаскивает из кармана складной ножичек и на меня. Я вроде и обижать, не хотел – всего один раз легонько дал ему по сопатке – а у Прони… юшка из носа. Дело было принародно, в клубе. Все видели, что Проня хоть и с детским, но все-таки с ножом на меня пер. Поддержали: «Правильно, Витька, давно рога обломать надо было». А через несколько дней приезжает из вашей милиции Кайров и спрашивает: «Бил Проню Тодырева?» – «Врезал, – отвечаю, – разок. Жалею, мало. Еще надо бы дураку поддать, чтобы людей не пугал». – «Значит, не отрицаешь? Так и запишем», – Кайров в момент настрочил протокол, показал, где мне расписаться, и говорит: «Если Тодырев не заберет свое заявление, будешь отвечать перед судом за мелкое хулиганство». Председатель колхоза Чернышев вступился за меня, а Кайров руками разводит: «Превышение обороны. У Прони хоть и дурная кровь, но отвечать за нее придется как за полноценную. Пусть договариваются мирным путем. Договорятся, дело прекратим». Вызвал Маркел Маркелович Проню, и так с ним, и сяк. А Проня ни в какую: «Полста рублей наличными, тогда заберу заявление. Мне сейчас много сладкого надо есть, чтобы восполнить кровь, утраченную из-за хулиганства Столбова. А в связи с малым дитем, средств на сладости у меня нет». Плюнул Маркел Маркелович и говорит мне: «Отдай дерьму полсотни, чтоб не вонял. Я тебе премию на эту сумму выпишу». От премии я, конечно, отказался, свои деньги отдал. А Проне того и надо было: закупил в сельмаге весь запас «Раковых шеек» и, недели две сорил по деревне конфетными обертками, хвалился каждому встречному: «Во, за счет Витьки Столбова кровь восстанавливаю!» – Столбов помолчал, будто думал, говорить ли дальше. – Прошлый раз, когда ты меня допрашивал, хотел кое-какие предположения высказать по колодцу, да вспомнил вот этот случай. Думаю, опять чистосердечно нарвусь на неприятность. А зачем мне это надо?

– И зря суда испугался, – сказал Антон. – Свидетели подтвердили бы твою невиновность, и схватил бы Проня по своему заявлению, как миленький.

– Зря! Это для милицейских суд не страшен. Вы все законы знаете, с судьями – по имени-отчеству. А мы в этом отношении люди темные. Только секретарь объявит: «Встать. Суд идет!» – у нас коленки затряслись. И свидетели дома храбрятся, а как за дачу ложных показаний распишутся, так в рот судье начинают заглядывать, чтоб ответом угодить. По себе знаю. Был один раз в свидетелях. Судья задает вопрос, а я глазами хлопаю, боюсь лишнее слово сказать. После сам над собою смеялся…

Непринужденно начавшийся разговор прервала мать Столбова. Заглянув со двора в избу, она тревожно сказала:

– Вить! А следователь-то, наверно, и впрямь утоп. Не зря Слышка суетился – милицейская машина у конторы остановилась.

– Чокнулись вы со Слышкой! – Столбов сердито указал на Бирюкова: – Вот он, следователь! А ты: «Утоп! Утоп!».

«Кто там из милиции приехал?» – удивился Антон и предложил:

– Идем со мной. Дорогой о колодце расскажешь.

– Что о нем рассказывать?.. – словно испугался Столбов, однако все-таки пошел с Антоном.

Шли молча. У конторы увидели Кайрова, милицейского шофера и старика Стрельникова.

– Я, слышь-ка, как увидал его на тракторе с Витькой, стал звонить в милицию сызнова. Дак опять же телефон отказал, – виновато оправдывался Егор Кузьмич.

– Ты, Слышка, как всегда! – вмешался в разговор Столбов. – Слышал звон, да не знаешь, где он.

Кайров, видимо, уловил запах водки и строго посмотрел на Столбова:

– А ты, дорогой, шел бы спать, пока на пятнадцать суток не напросился.

– Это за вами не заржавеет, – обронил Столбов и отошел к конторе, на дверях которой висела свежая киноафиша.

Кайрова вроде током передернуло:

– Что вы сказали?

Столбов оглянулся:

– Что слышали.

– А ну вернись!

– А иди ты…

Лицо Кайрова побагровело, глаза расширились. Он как будто поразился смелости Столбова – очень уж небрежно колхозный тракторист от него отмахнулся. Бирюков, молча наблюдавший эту сцену, с упреком проговорил:

– Нельзя же так, товарищ капитан.

– Что?.. – Кайров уставился на Антона. – Заступник?! В рабочее время купаешься, как на курорте. Водку с кем попало хлещешь, а я должен бросать свои дела и разбираться. Мальчишка!

– Не пил я, – нахмуренно сказал Антон.

– Что, по лицу твоему не видно? Стоишь, как рак вареный!

Бирюкова словно ударили. Ударили больно, неожиданно. В какой-то короткий миг он почувствовал на себе любопытный взгляд старика Слышки, увидел лукавую улыбку молоденького милицейского шофера, заметил, как Столбов удивленно оторвался от чтения афиши. И, не отдавая отчета своим словам, неожиданно ляпнул:

– Не говорите глупостей, товарищ капитан.

Кайров опешил:

– Оскорбление?..

– Нет, диагноз, – по инерции съязвил Антон и лишь теперь отчетливо представил, каких дров только что наломал. Кайров был обескуражен. Однако, как у боксера, случайно ударившего противника ниже пояса, у Бирюкова не было удовлетворения от победы. Виновато оглядевшись, он увидел растерянно открывшего рот Слышку, испуганное лицо шофера. Во взгляде Столбова прочитал удивление: «Зачем ты так?» – и, не зная, что ответить на этот немой вопрос, пожал плечами.

Кайров, как говорится, рвал и метал, но Антон не слышал угроз. С трудом сообразив, что ему приказывают садиться в машину, вспомнил о ключе от кабинета Чернышева. Подошел к Столбову, передал ключ, подумал, что мог бы отдать его Екатерине Григорьевне, к которой все равно надо заехать за оставленными вещами. В голову почему-то пришла фраза Столбова о свадьбе. Антон улыбнулся и с наигранной веселостью сказал:

– Кина не будет, Витя.

Уже из машины увидел, как к Столбову подошла Зорькина. Она была в белой кофточке и короткой черной юбке. Так же, как утром, блестели туфли-лакировки. Но вместо голубой косынки с якорьками на плечи небрежно накинут прозрачный желтый шарф.