Текст книги "Зенитные залпы"

Автор книги: Михаил Вербинский

16. Важный пакет

Полковник Райнин при разговоре иногда покрикивал на Ершова, но в душе был доволен им. Энергичный по натуре человек, Ершов обладал и нужным боевым опытом, и чуткостью в отношении к людям.

Сейчас Райнин говорил с Ершовым по телефону недолго. Он осведомился, как воевали сегодня, а затем предупредил:

– Завтра приеду к вам, Григорий Иванович. Важное дело есть. Готовь обед, да получше. Понял?

– Понял, товарищ командующий!

– Но не подумайте, что обед лично для меня. На весь полк!

– Понял, товарищ командующий: приготовить получше обед на весь полк!

На том разговор закончился. Райнин от мыслей о завтрашней поездке в полк не сразу отключился. Боевые дела ершовцев ему были хорошо известны, и он восхищался их мужеством. Но тут же командующий подумал о других полках, личный состав которых отличился в боях на Волге.

У Райнина по-прежнему много хлопот. Напряженность боев ни на час не ослабевала. 748-й зенитный полк занимал огневые в центральной части города. Погиб командир полка Рутковский, большие потери понесли батареи. Оставшиеся бойцы были отведены на левый берег. Там из них сформировали батальон истребителей танков и направили в район тракторного завода. Что ж, зенитчики не сплоховали, находясь в окопах рядом с пехотинцами.

Самолеты противника кружились над руслом Волги, выслеживали суда. Надо было прикрыть их от ударов с воздуха. Взводы, батареи малокалиберных орудий заняли огневые позиции на палубах пароходов, на танкерах, баржах.

Нередко штаб артиллерии Сталинградского фронта назначал наземные цели и зенитчикам. Вот и сейчас начальник штаба генерал Пожарский передал Райнину координаты высоты, где сосредоточились танки и пехота противника. Райнин отдал приказ: «Командиру 1077-го зенитного полка! Подготовить огонь четвертым дивизионом и в течение дня уничтожить цели противника в районе высоты 111,2».

Райнин прибыл на КП полка Ершова. Ноябрьский день выдался прохладный, с сырым порывистым ветром. Доносилась артиллерийская канонада. Нарастал, усиливался гул и грохот. Подавали свои гневные голоса зенитки в районе ГРЭС, на Зайцевском острове, в Красноармейске.

А близ правого берега Волги, среди иссеченных осколками деревьев, выстроились зенитчики малокалиберного полка. Не весь собрался полк. В шеренгах находились лишь представители дивизионов, батарей, взводов: нельзя было уменьшать состав боевых расчетов.

Загорелые, обветренные, с мужественными лицами, стояли в строю зенитчики. Вышли полковник Райнин, Ершов, Зинченко. Подается команда «Смирно». Зачитывается Указ Президиума Верховного Совета СССР о преобразовании 1087-го зенитно-артиллерийского полка малокалиберной артиллерии в 73-й гвардейский.

Ершов принимает гвардейское Знамя. Преклонив колено, он целует край бархатного полотнища.

Звучат слова гвардейской клятвы, клятвы на верность Родине.

Знаменосец в сопровождении ассистентов проходит вдоль строя. Пурпурное полотнище плывет, развевается на ветру, а с него, словно живой, смотрит на бойцов и командиров Владимир Ильич Ленин.

Батарейцы стояли на своих местах. Вглядывалась в нёбо и разведчица Клава Струначева. Еще свежи были в ее памяти дни, когда батарея стояла на крыше углового дома и беспрерывно вела бои. После переформирования батарей, понесших потери, она оказалась на седьмой, возле нефтехранилищ. Трепетно билось сердце у Клавы, когда она представляла себя с нагрудным знаком «Гвардия». «Будь внимательнее, зорче», – требовала она от себя, окидывая взглядом осеннее небо. Видит: на сером фоне движутся черные точки. Оповестила:

– Воздух! Приближаются «юнкерсы»! И звучит голос командира батареи:

– Гвардейцы, приготовиться к бою!

Огонь вели все батареи. В этот день гвардейцы добавили к своему счету несколько сбитых самолетов.

«Выстоять, победить» – с этими мыслями Струначева, Авдеева и другие, такие же, как и они, девушки шли вечером на посты. То были посты необычные. У каждой из них винтовка, две связки гранат, две бутылки с зажигательной смесью, «лимонки», в карманах. Направлялись за пределы огневой позиции, ближе к передовой, где проходила трамвайная линия. В кюветах залегли на небольшом удалении друг от друга. Здесь могли прорваться танки. И если они появятся – их встретят бронебойщицы, занявшие тут позиции. Ночь осенняя, холодная. Промозглый ветер бьет в глаза. А девушки с замиранием сердца всматриваются в ночную темноту, прислушиваются к каждому звуку фронтовой ночи, ждут… Нервы напряжены до предела. Так медленно идет час за часом.

На рассвете послышался нарастающий гул моторов. Клава Струначева, прислушиваясь к этому гулу, шептала, что умрет, но не пропустит врага. С такими мыслями готовились к встрече с бронированными машинами все бойцы. Но у девушек, лежавших вдоль кювета, имелась еще одна возможность остановить танки. У них был телефон с протянутым кабелем на батарею. Клава передала сигнал танковой опасности На батарейный командный пункт.

Когда танки были уже совсем близко и девушки уже готовились вступить в поединок с ними, по вражеским машинам ударили зенитные пушки. Они вынудили танки повернуть обратно…

Уходя с боевого дежурства, Клава задержала взгляд на трех акациях, возле которых была ее позиция, и подумала: «Среди такого огня и выстояли, родные мои деревца».

Но в следующий вечер Клавы на огневой у этих акаций не оказалось. Днем на батарею близ НП упала бомба. Разведчица была ранена, контужена, ее отвезли в санбат. А дежурство бронебойщиц возле трамвайной линии продолжалось. Со связками гранат, бутылками с горючей смесью, они были готовы встретить вражеские танки.

Между тем приближалась зима. Пепел покрывал землю там, где были сады и парки. А на огромных пространствах жилых кварталов, заводских цехов в угрюмом молчании Стояли одни развалины.

На КП зенитного артиллерийского полка собрались командиры дивизионов, батарей. Многих не увидел Герман, Немало зенитчиков вырвали из строя жестокие бои.

– Так вот, товарищи, предстоят решающие бои. – Строгим, приподнятым был голос Германа. – Наши пехотинцы, танкисты, артиллеристы готовятся ударить по фрицам так, чтобы дух из них вон! – продолжал командир. – Усилим прикрытие с воздуха. Да, видать, и по наземным целям чаще придется бить…

18 ноября Герман и Манухин получили пакет, распечатать который предлагалось на следующий день, в шесть утра. И вот настала эта минута. Пакет вскрыт. В нем приказ о начале контрнаступления советских войск под Сталинградом.

По телефону, по радио из штаба полка переданы боевые приказы в дивизионы, на батареи.

На правом берегу реки засверкали ракеты. Послышались первые орудийные выстрелы. Из края в край понеслись громовые раскаты. Задрожал воздух, и, казалось, заколебалась земля.

По указанным квадратам – наземным целям вели огонь зенитные батареи. В нанесении удара по врагу они участвовали наравне с полками полевой артиллерии.

Залп за залпом посылали зенитчики с Зайцевского острова.

– Не все нам пост. Теперича – масленица! – гудел Петухов, возбужденный и радостный.

Андрей Кулик стоял у орудия и, крепко сжимая красный флажок, улыбался.

– Ударим, хлопцы, как говорил Матвей Петрович, так, что «куды твое дило»!

В кресле наводчика находился Юрий Синица. Время преобразило его. Суетливость, горячность как рукой сняло. Он спокойно, внимательно делал свое дело у орудия.

– Ну, кавказская душа, смотри, чтобы данные для стрельбы были точны, как аптекарские весы! – это Новицкий обращается к Акопджанову, к которому за старание и усердие в службе питал дружеское расположение.

– Прибористы нэ подкачают! – вымолвил тот, и на лице засияла улыбка.

Хорошее было настроение и у бойцов и у командиров.

…Артиллерийская канонада длилась долго. Снаряды зениток с шумом и свистом неслись через реку, через высокие кручи правого берега в расположение противника. Появились в небе «юнкерсы». И тогда часть орудий поднимала свои стволы в зенит.

Шли дни за днями. Горячие бои не стихали ни на минуту. Сколько было радости, когда зенитчики услышали весть: наши части сломили сопротивление врага и замкнули кольцо окружения противника.

– Хватит нам сидеть на Зайцевском! На правый берег! Нам тоже надо двигаться вперед! – говорили бойцы.

Выпал первый снег. Землю сковали морозы. В воздухе часто был слышен гул авиационных моторов. Но это было не прерывистое гудение «юнкерсов», не назойливый вой «музыкантов». Гудели свои, родные моторы. Шли на боевое задание «Петляковы», «Ильюшины», «Яки».

Заглядывали и самолеты противника. В город проложили себе дорогу Ю-52. На них фашистское командование подбрасывало продовольствие, боеприпасы своим Окруженным войскам. Наши бойцы окрестили транспортные самолеты «хлебовозами». Немало таких «хлебовозов» рухнуло от огня зенитных батарей.

– Скоро и мы махнем вперед! – оживленно говорил Трисбаев, когда бойцы расчета сидели в землянке и грелись около «буржуйки».

– И возле котла работа есть, а ты уж дальше рвешься, – заметил Петухов.

А в это время в землянку донесся звонкий сигнал тревоги.

– Наверное, «хлебовозы» ползут! – проговорил Синица.

Все мигом выбежали наружу.

Рассекая серую пелену облаков, шли три больших самолета.

– Точно, они, «хлебовозы»! – проговорил Синица.

– Отставить разговоры! – сделал замечание Андрей Кулик и доложил комбату: – Третье готово!

Поступили доклады о готовности других расчетов, Новицкий распределил цели по орудиям. Один за другим грянули выстрелы. И тут же подана команда:

– Не заряжать!

Невдалеке от батареи поднялся огромный костер, все сильнее и сильнее раздуваемый ветром. Горел «хлебовоз». Вторая машина шла к земле, круто планируя. Считанные секунды, и она плюхнулась на заснеженное поле.

Взяв четырех бойцов, Новицкий пошел к упавшему вблизи самолету. Осмотрев мешки и ящики, выташенные из покореженного фюзеляжа, Новицкий отправился на батарею, чтобы прислать машину за грузом.

У третьего «хлебовоза», который приземлился невдалеке, находился Михайлин с группой бойцов. В морозном воздухе трещали выстрелы карабинов, автоматов, пистолетов. Три гитлеровца из экипажа, укрывшись за самолетом, открыли стрельбу по приближавшимся красноармейцам. Ласточкин, Трисбаев, Андрей Кулик ползли к распластанной машине.

– Не лезьте на рожон! – предупредил Михайлин.

Абдул Трисбаев выдвинулся вперед и оказался на бугорке.

Тут его и настигла беда: пуля попала в плечо. Абдул вскрикнул.

Михайлин приказал одному из бойцов вытащить Трисбаева из-под обстрела и доставить на медпункт.

Степан Ласточкин, разгребая руками снег, полз по-пластунски. Пули ложились вокруг него. Но он полз. И видел только одного гитлеровца, который больше других строчил из автомата. Улучив момент, Степан выстрелил. Фашист выпустил автомат. Остальные подняли руки.

В землянку, в которую поместили Трисбаева, прибежал Синица.

– Что же ты не уберег себя, дорогой? – досадовал он.

Когда возвратился Михайлин с бойцами, Новицкий собрал своих батарейцев и сделал разбор стрельбы по транспортным самолетам. А из штаба полка звонил Новицкому Герман, узнавший о сбитых «хлебовозах».

– Это работа! Снайперская! Но не зазнавайся, Новицкий. Дел-то много впереди!

Новицкий вышел на огневую. Лицо его было задумчивым. Слушая отдаленный гул орудий, он вспоминал родные края, раскинувшиеся по берегам Днестра. «Скорее идти бы вперед, на запад. Везде ведь нас ждут – на Дону, в Донбассе, на Подолии, в Карпатах, Белоруссии, Прибалтике…»

Тихо вокруг. Искрящимся на солнце снежком припорошены изрытые жестокими боями поля, холмы, овраги. Небо над ними не полыхало заревами пожаров, не хмурилось от висящих облаков дыма. Не черным, а голубым было небо над Сталинградом.

Рубежи бессмертий. Послесловие

Во время перерыва в школьных коридорах стоял оживленный говор. Ребята, слушавшие на уроках ветеранов боев, и здесь засыпали их вопросами. Николай Манухин, собрав в вестибюле однополчан, объявил:

– Мы провели уроки мужества в классах, а теперь поедемте на фронтовые огненные рубежи.

– На те места, где рождалось мужество, – заметил Скакун.

– Верно, комбат, верно, – послышался голос Ману-хина.

Два автобуса, стоявших у школьного здания, гостеприимно раскрыли двери.

Полевая дорога вывела автобусы на косогор, откуда, словно на ладони, виднелось раскинувшееся в долине и на взгорье село.

– Орловка! – оповестил Василий Морозов. – Теперь она в четыре раза больше прежней.

– Вон оттуда, из-за тех высот, – показывает Манухин на бугристую, тянущуюся к западу от Орловки степь, – выдвигались фашистские танки. – А на этом холме стояла и дралась батарея Черного…

Как же сложилась судьба комбата, который первым принял бой с танками 23 августа? Был ранен. Вылечился. Возвратился в строй, воевал. Когда кончилась война, приехал домой в село Выхватновцы, на Каменец-Подольщину. Но раны дали о себе знать – в ноябре сорок пятого года Семен Черный умер. Похоронили его в родним селе.

Автобусы шли дальше, оставляя за собой шлейфы серой пыли. Дорога спустилась в балку, снова поднялась на бугор, близ которого проходит высоковольтная линия.

Остановились. Здесь занимала огневую позицию четвертая батарея. Бывший ее командир Николай Скакун, окинув взглядом местность, погрузился в раздумье. На лицо набежали тени.

– С середины дня и до вечера отбивали мы атаки танков…

Нелегко вспоминать ему о том жестоком поединке. Перед его глазами словно ожила картина сражающейся батареи. Грохот боя, чадящие танки… У зениток падают убитые, раненые…

Много фронтовых дорог прошел Николай Скакун. Командовал дивизионом… Но всегда помнил бои у Волги.

– Вон там была землянка, в которую угодил снаряд и не разорвался, а я выставил табличку, – вспоминает бывший старшина Морозов.

– Табличку с надписью: «В землянку не входить. Смертельно!» – добавляет Дмитрий Киселев, приехавший, как и Николай Скакун, из Киева.

 
На закате ходит парень
Возле дома моего…
 

Тихонько запел Киселев, и всем ветеранам четвертой эти слова песни напомнили тот критический момент, когда горстка батарейцев сидела в укрытии под огнем врага. Не было ни снарядов, ни патронов.

– Что ж, может, на шестую проедем, – предложил бывший командир взвода этой батареи Михаил Мкртычев, прибывший на встречу из Баку.

По обе стороны Сухой Мечетки распаханные поля, и дороги к холму, где стояла шестая, нет. А автобусам – хоть полевую, но все же дай под колеса дорогу.

– Да, туда нам не добраться, – заключил Манухин. – Хотя до холма рукой подать. У Скакуна самый близкий сосед был Михаил Рощин со своей шестой батареей.

Рощин во время войны несколько раз был ранен, но возвращался в строй. После победы стал жителем Киева. Часто приходил в школы, на заводы, рассказывал о былых боях…

– Знал зенитное дело и хорошим наставником солдат был наш комбат, – заметил рощинский воспитанник командир орудия Михаил Федоров, приехавший в послевоенные годы в азербайджанскую столицу. Стояли, беседовали ветераны, смотрели на землю, оставившую глубокий след в сердце каждого из них.

– Тогда все здесь горело – трава, кустарник, – отозвалась Римма Давыденко. – А теперь поглядите! Поля радуют хлебами. И повсюду поднимаются новостройки…

Поехали в Винновку. Сельчане и их гости – ветераны вспоминали, как геройски дрались зенитчики седьмой батареи, всего третьего дивизиона, сдерживая танки и мотопехоту врага. Вспомнили старожилы бесстрашную девушку-зенитчицу, которая в упор застрелила двух фашистов и сама погибла.

Вместе с жителями села ветераны возложили цветы к подножию обелиска, установленного на братской могиле павших в неравном бою зенитчиков третьего дивизиона…

На обратном пути участники поездки остановились у памятного знака, сооруженного близ Сухой Мечетки. На большой каменной глыбе мемориальная доска, на ней высечены слова:

В боях за родной Сталинград здесь стойко сражались артиллеристы-зенитчики Сталинградского корпусного района ПВО

Август 1942 года

Отсюда недалеко и тот холм, на котором располагался КП первого дивизиона старшего лейтенанта Луки Даховника. Память о храбром воине, вызвавшем огонь на себя в критическую минуту боя, бережно хранят люди. В краеведческом музее местечка Любар Житомирской области, где родился Лука Даховник, хранятся материалы, посвященные подвигу зенитчика, защищавшего Сталинград.

Когда ветераны вернулись в Спартановку, Иван Новицкий предложил обязательно «заглянуть на его батарею».

– Да, да, на «боевой форпост» заедем! – поддержал Манухин. – Помните, мы называли так батарею Новицкого?

Тот же холм, с трех сторон окруженный оврагами. Рядом Волга, корпуса тракторного…

Левой Акопджанов подошел к заросшему, едва заметному старому окопу, встал на колени, набрал руками земли, сложил в целлофановый мешочек.

– Отвезу к себе домой, – сказал он с чувством. – Пересыплю в вазу, поставлю в комнате. Это священная земля…

– Для всех нас она священная, – выразительно произнес Манухин. – Орловка… Ерзовка, Винновка, Спартановка… Рубежи мужества и славы зенитчиков. Хочу вам, товарищи, прочесть, что пишут о нас историки, – и он раскрыл военный журнал.

«Войскам Сталинградского района ПВО пришлось вести боевые действия в исключительно сложной обстановке. Например, 23 августа 1942 года, пользуясь превосходством в силах, противник ценой больших потерь прорвал фронт обороны 62-й армии. На рассвете этого же дня его 16-я танковая и 3-я моторизованная дивизии (более 200 танков и 300 машин с мотопехотой), внезапно форсировав Дон западнее хутора Вертячий, стали быстро продвигаться к Сталинграду… Батареи 1077-го зенитного полка оказались один на один с крупной группировкой танков и мотопехоты врага. За два дня боев 23 и 24 августа полк уничтожил и подбил 83 танка, 15 автомашин с пехотой, 2 цистерны с горючим, истребил свыше трех батальонов автоматчиков и сбил 14 самолетов. Благодаря героизму и стойкости зенитчиков была сорвана еще одна попытка гитлеровцев ворваться в город».

– Что ж, все написано правильно, – подтвердил Николай Скакун.

– Достойная оценка боевых заслуг наших однополчан, – высказал свою мысль Иван Новицкий.

– А разве менее трудным был для нас рубеж на Зайцевском? – вдруг промолвила Ангелина Ясинская, указав рукой в сторону Волги.

Там, за полосой водной глади, виднелся вытянувшийся в длину островок.

– Близко, да автобусом не доедешь, – заметил Василий Морозов. – А стоило бы там побывать… Зайцевский остров… Это был важный рубеж для зенитчиков полка. Каждый день налеты, обстрелы. Раскаты орудий, взрывы снарядов, авиабомб не затихали ни на минуту. Там погибли Косырез, Доценко…

Для Ангелины Ясинской те дни особенно памятны. Там, в землянке на Зайцевском острове, в сорок втором ее приняли в партию… После войны она окончила Львовский Государственный университет. Теперь возглавляет кафедру геологии в этом же вузе, кандидат геолого-минералогических наук, А ее фронтовая подруга Елена Арестова стала педагогом и обучает детей и школе города Волжского.

…Отсюда, с бывшей огневой позиции второй батареи, ветераны вновь направились в спартаковскую школу. Навстречу им вышли пионеры в алых как кровь галстуках. Дети преподнесли цветы. Затем они встали ровными рядами и запели свою любимую:

 
Пусть всегда будет солнце…
 

И счастьем светились глаза ветеранов, глядевших на радостные лица ребят, на обновленную Спартановку с поднимающимися ввысь девяти-, двенадцатиэтажными домами.

…Съехавшиеся в Волгоград ветераны 73-го гвардейского зенитного полка после проведенных уроков мужества в 87-й средней школе, что в поселке ГЭС, тоже решили побывать на местах былых боев.

От школы – рукой подать Волга. К волжскому берегу направились ветераны-гвардейцы вместе с юными друзьями-школьниками. Там была Латошинка. Нет, не найти теперь ни паромной переправы, ни тех мест, где были причалы, у которых сражались баскаковцы.

«Баскаковцы… Их было сорок семь. Все погибли, выполнив свой долг…» – вспоминал каждый ветеран.

Вместе с ними был и директор школы, тоже фронтовик, бывший артиллерист Юрий Коваленко. Когда останов вились на прибрежном бугре, с которого открывалась бескрайняя водная гладь, Коваленко остановился и попросил, чтобы его послушали несколько минут.

– Друзья, не поэт я, но ваш приезд так тронул меня за душу, что я написал стихотворение, посвященное вам, гвардейцам-зенитчикам, приехавшим на рубежи былых боев, на рубежи бессмертия.

– Прочитайте, прочитайте! – просили ветераны.

Юрий Коваленко читал:

 
За много долгих славных лет
Сошлись на встречу ветераны,
Чтоб вспомнить радости побед
И гром военных ураганов.
Качнулось прошлое в дыму,
И чувств заряд уже на взводе.
В молчанье все идут к тому,
Кто к ним на встречи не приходит.
Они идут вдоль тех высот,
Где был расстрелян каждый колос,
И все им чудится: вот-вот
Их позовет знакомый голос.
Но нет уже следов совсем
Той батареи орудийной,
Где бились насмерть сорок семь
С фашистской танковой лавиной.
Все пали, кровью напоив
Степные выжженные травы,
И враг не выполз на обрыв
К паромам волжской переправы.
…Уходят с берега друзья,
И ярко вспыхнувшую память,
О тех, кого забыть нельзя,
В сердцах своих несут как знамя.
 

– Что ж, хорошо сказано, – выразил общее мнение Михаил Чантуридзе, приехавший на встречу с однополчанами из Тбилиси.

– Вот она нынче какая переправа! – прозвучал звонкий голос, и взгляды всех устремились к Волге.

Через широкое русло реки пролегает могучая плотина. Глубоко в водную пучину легли высокие стены огромного машинного зала. Не паромом переправляются ныне поезда, а мчат они, как и вереницы автомашин, зеленой улицей, пролегающей по длинному гребню красавицы плотины…

Гвардейцы-зенитчики направились дальше по тем местам, где во время войны стояли на огневых батареи малокалиберных зенитных пушек-«малюток». Остановились возле корпусов тракторного завода. Не подняться им на крыши, где были их огневые позиции в августе сорок второго. Но им было радостно узнать, как изменился за послевоенные годы завод, первенец советского тракторостроения.

Кстати, на заводе, в отделе технического контроля, работает Клавдия Струначева, теперь Кононенко. Ее, ветерана войны, ударницу коммунистического труда, хорошо знают в коллективе предприятия.

– Недавно мы отпраздновали третье рождение тракторного, – с радостью сообщила она своим фронтовым друзьям.

Когда зенитчики стояли на крышах тракторного, в цехах завода ремонтировались танки, тягачи для фронта.

Так было до середины сентября, пока завод не был превращен в развалины. Сразу после освобождения Сталинграда возрождались, восстанавливались и цехи завода, и уже семнадцатого июля сорок четвертого с конвейера стали сходить тракторы. Это было второе рождение предприятия.

А третье? В годы восьмой пятилетки завод полностью реконструирован. Построены новые крупные цехи. Выпуск тракторов возрос в полтора раза. Мощные, высокопроизводительные машины для сельского хозяйства каждый день отправляются с отгрузочной площадки…

Тракторный. «Баррикады». «Красный Октябрь». Берег Волги, где была переправа 62-й армии… Это самые горячие точки в боевых порядках гвардейского зенитного полка. И как не взволнуется сердце ветерана, увидевшего места огневых позиций, с которых бойцы так самоотверженно били по самолетам, сражались с танками, пехотой врага.

Тогда здесь повсюду были груды щебня, развалины, пепелища. А ныне! Трудится завод «Баррикады», непрерывно увеличивая выпуск сложного бурового оборудования. Каждый год приносит новые успехи металлургам «Красного Октября», который обеспечивает промышленность города, многие стройки, предприятия страны прокатом, сталью самых высоких марок.

То в одном, то в другом районе города останавливались гвардейцы-ершовцы. Улицы, скверы, парки, площадки у,„заводов, среди жилых кварталов – много таких мест, где вели бои зенитные малокалиберные пушки. Вот недалеко от берега Волги парк, а рядом стадион «Химик». Это здесь в трудные дни обороны города в первой половине ноября полку вручалось гвардейское Знамя…

Побывали ветераны на том месте, где одно орудие из пятой батареи было повреждено и осталось на нейтральной полосе. Тогда здесь был пустырь, вспаханная бомбами, снарядами земля. Она и приняла прах бесстрашного санинструктора Лены Земцовой. Сейчас здесь появились деревца, пестрят с ранней весны и до поздней осени клумбы цветов.

Остановились ветераны близ Мамаева кургана. Тут у бензобаков, как часовые на боевом посту, стояли батареи Василия Савонина, Якова Ткаченко. Никаких следов, которые напоминали бы об огневых позициях.

– Но вот, глядите, – показывает Василий Савонин на три ветвистых дерева. – Акации знакомые… Выросли, правда, здорово, но это они, с сорок второго их помню.

– Я знаю эти акации, – задумчиво промолвила Клава Кононенко. – У них по ночам мы с девчонками лежали, держа наготове гранаты, бутылки с горючей смесью, поджидали фашистские танки…

Белые акации… Если бы они могли говорить, то рассказали бы, как трепетно бились сердца у девушек, выходивших сюда на огневой рубеж, как торжественно они клялись умереть, но не пропустить вражеские танки…

С венком и букетами цветов по величественной лестнице поднимались ветераны-зенитчики на Мамаев курган. Взгляды всех – на впечатляющей, будто выросшей из земли, фигуре воина. Он суров, могуч, непреклонен. «Стоять насмерть!» – словно срываются с его губ слова, высеченные на камне. Так стояли насмерть, защищая город, и они, сталинградские зенитчики.

Справа и слева тянутся огромные стены-руины. Из-за каменных глыб выступают и идут в бой советские богатыри – пехотинцы, артиллеристы, танкисты, бойцы и командиры. Среди таких руин разрушенных до основания кварталов, улиц бились с врагом, не щадя своей жизни, и зенитчики Сталинграда.

Площадь Героев… Два ряда скульптур, шеренги пирамидальных тополей… Площадь Скорби… Медленно шагая по ней, направляются ветераны к братским могилам, что у подножия монумента Матери-Родины. Покоятся тут останки героев, сражавшихся за Сталинград. Есть здесь могилы бойцов и командиров, павших на зенитных батареях.

Выполнявший роль гида бывший дальномерщик, а ныне майор запаса, возглавляющий совет ветеранов 73-го гвардейского, Николай Банников, ведет однополчан в зал Воинской Славы. Вот уже они под сводами большого круглого здания. В центре голубым факелом пылает Вечный огонь. По овальным стенам свисают каменные знамена. На них воспроизведены имена погибших защитников Сталинграда. Тысячи имен… Среди них и имя Лены Земцовой… В память о ней и всех тех, кто сложил голову в великой битве на Волге, ветераны гвардейцы-зенитчики возложили венок у Вечного огня.

Были в это время на Мамаевом кургане и ветераны 1077-го полка. И они после поездки по местам боев прибыли сюда, чтобы поклониться земле, где шли самые ожесточенные бои, а ныне гранит и мрамор воспевают бессмертие подвига.

Многие из ветеранов-зенитчиков, проживающих далеко от Волгограда, – Василий Савонин, Антонина Жидкова, Татьяна Орленко, Ангелина Ясинская, Левон Акопджанов, Михаил Чантуридзе – увидели мемориал впервые и были охвачены трепетным волнением.

Впервые после отгремевших боев посетил Мамаев курган Иван Новицкий. Рядом с ним сын Юрий. Сын давно мечтал побывать в городе-герое, где сражался его отец. И такой случай выдался.

– Гляди на все. Гляди и запоминай… – говорил Хлебороб сыну – молодому врачу, – Нынче мы с тобой здесь. А потом ты приедешь со своим сыном, а твой сын – со своими детьми. Так будет из поколения в поколение… Зовут и будут звать места былых боев, овеянные славой рубежи бессмертия.

С Мамаева кургана открывается величественный вид на город. И окинув его взглядом, с радостью воспринимающий все прекрасное, Николай Манухин вдохновенно произнес:

– А теперь, друзья, с такой чудесной смотровой площадки-вершины Мамаева кургана, полюбуемся городом. Как раскинулся он – ни конца невидно ему, ни края!

– До начала войны от южных до северных окраин было шестьдесят пять, а теперь нужно добавить еще несколько десятков километров, – сообщил знающий каждый уголок в городе Василий Морозов.

С волнением смотрели ветераны-зенитчики на величественную панораму города. Нескончаемую цепь белокаменных громад-домов, кварталов, огромных корпусов заводов, фабрик.

Ветерок шелестел листьями пирамидальных тополей, которые встали рядом с каменными монументами – вечными часовыми на политом кровью кургане.