Текст книги "Зенитные залпы"

Автор книги: Михаил Вербинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Вербинский Михаил Васильевич.
Зенитные залпы

Урок мужества. Вместо предисловия

Воздушный лайнер, стартовав во Львове, шел курсом на Ростов, чтобы затем направиться к берегам Волги, Под крылом – сплошные облака разных расцветок и причудливых очертаний. Порой казалось, что не облака проплывают внизу, а вздымаются огромные клубы дыма. Такие вот тяжелые тучи, густые, клубящиеся, висели над Волгой летом тысяча девятьсот сорок второго года. Тогда ежедневно в волжское небо, к Сталинграду, прорывались сотни фашистских бомбардировщиков, сбрасывали фугасные и зажигательные бомбы. Над заводами, фабриками, жилыми кварталами полыхали пожары, и голубизну неба закрывал плотной пеленой дым.

С тех пор как рассеялись над Сталинградом черные тучи, прошло немало лет…

Пассажирский самолет пересек широкую пойму тихого Дона, пролетел близ Цимлянского моря. Не стало клубившейся внизу громады облаков, и над Волгой, к которой приближался воздушный корабль, было голубое, чистое небо. С высоты полета угадывались протянувшиеся вдоль реки кварталы большого города. Светились белизной островки зданий, темнели массивы садов и парков.

Город отмечал знаменательное событие – тридцатилетие Сталинградской битвы. Из разных концов страны прибывали гости – самолетами, поездами, автобусами, теплоходами.

Гости города – уже пожилые люди, с боевыми орденами и медалями, радостные, возбужденные. Это – ветераны войны, защитники Сталинграда, участники жестокого сражения на волжском берегу. Вместе с гостеприимными волгоградцами они направились на предприятия, в учебные заведения. Многие ветераны торопились в Тракторозаводской район, в Спартановку.

Спартановка тоже в кумачовом наряде. «Горячий привет героям боев – войнам-зенитчикам!» – гласят слова, написанные на красном полотнище, что на здании спартановской средней школы. Перед ее фасадом – курчавые деревья, пламенеющие цветы на клумбах. В скверике собралась группа убеленных сединой фронтовиков. Все больше и больше становится круг ветеранов. Голоса приветствий, смех, шутки. В скверик торопливой походкой направляется невысокий коренастый человек. Худощавое его лицо взволновано. Это – Иван Новицкий. Он прибыл с Украины вместе со своим сыном Юрием.

– Хлебороб идет! Иван Александрович! С Подолии приехал!

– Да не один – с сыном!

– Здравствуйте, дорогие однополчане! – громко воскликнул Новицкий, счастливо улыбаясь.

К нему порывисто шагнул высокий, подтянутый мужчина с орденом Красного Знамени на пиджаке.

– Давненько не виделись с тобой, Хлебороб! – в один дух выпалил Николай Манухин, бывший комиссар зекитно-артиллерийского полка, приехавший на эту встречу с Северного Кавказа. Обнялись, расцеловались ветераны. На лице Манухина забегали веселые морщинки, и лучистый свет лился из его улыбчивых голубых глаз.

– Николай Афанасьевич, комиссар наш фронтовой! – весело произнес Новицкий. – Рад был нальчицким письмам! В гости на Подолию, надеюсь, приедете?

– Надо приехать, надо! – подтвердил Манухин. И едва он выпустил из объятий подолянина, как того сразу обнял Николай Скакун, совершивший путь к Волге из Киева.

– Ишь, каким стал комбат четвертой, – негромко гудел Новицкий. – Был тоненький, худощавый, а теперь как раздался в плечах! Погоны полковника! Молодец, хвалю за успехи!

И тут же перед Николаем Скакуном вдруг появился высокого роста, осанистый человек в темном модном костюме. Встал навытяжку.

– Товарищ полковник! Товарищ комбат! Старшина четвертой батареи прибыл в ваше распоряжение!

– Вольно, товарищ старшина! – с добродушной улыбкой ответил Скакун и крепко пожал руку Морозову. – Где же трудишься?

– Волга меня приворожила. И теперь под ее крутыми берегами есть склады, которыми ведаю как начальник ОРСа речного порта.

Подошли еще трое, прибывшие из молодого города Волжского, фронтовые подруги-зенитчицы: Елена Арестова, Клавдия Труш, Анна Яковлева. Им навстречу бросилась львовянка Ангелина Ясинская…

Из остановившегося такси выходит Левон Акопджанов. К нему поспешил Иван Новицкий. Обнялись крепко, как родные братья.

– Ты, может быть, на «Волге» из самого Азербайджана, горная душа?

– Да нет, прилэтел, – с акцентом отвечает кавказец. Черные его глаза светятся радостным блеском. Он тепло здоровается со всеми, приговаривая: – Сто лэт жизни, дорогой! Сто лэт жизни, дорогая!

И вот волгоградка Римма Давыденко, немало сделавшая, чтобы организовать такую встречу однополчан, объявляет:

– Тише, друзья! Комиссар говорить будет! Все притихли, устремив взгляды на Манухина. Николай Афанасьевич снял шляпу, приподнял руку.

– Дорогие однополчане! – прозвучал по-прежнему зычный голос, а темные широкие брови теснее сдвинулись к переносице. – Мы с вами находимся на священном волжском берегу, где в сорок втором стояли насмерть. Разрешите мне по праву бывшего комиссара полка произвести боевую перекличку зенитчиков, отличившихся в сталинградских боях.

– Пожалуйста, просим! – зашумели голоса. Манухин поднес к глазам список однополчан, начал читать.

– Старший лейтенант Новицкий!

– Старший лейтенант в отставке Новицкий прибыл на боевую перекличку! – послышалось в ответ.

– Старший лейтенант Скакун! – объявляет Манухин.

– Полковник Скакун прибыл!

– Прошу извинить, звание я назвал по военному времени, – пояснил Манухин и продолжал перекличку.

– Старший лейтенант Даховник!

– Погиб смертью храбрых в боях за Родину! – пен слышалось в ответ.

– Капитан Косырев!

– Погиб смертью храбрых…

– Ефрейтор Ангелина Ясинская!

– Ясинская прибыла на боевую перекличку! – проз звучал женский голос.

– Сержант Доценко!

– Погиб смертью храбрых…

Манухин называл фамилии фронтовиков, а в ответ звучало:

«Я!», "«Прибыл!» или «Погиб смертью храбрых…»

Многих унесли суровые бои. Но собравшиеся на боевую перекличку ветераны помнят о своих павших одно* полчанах, с гордостью называют их имена.

…А в школу с портфелями и ранцами торопливо шли ученики. В скверике они останавливались, внимательно рассматривали собравшихся фронтовиков, и, конечно, ребята думали о том, что интересно было бы послушать этих людей, побывавших в огне боев. Прозвучал переливчатый звонок. Ученики быстро скрывались за массивной школьной дверью. Манухин же, обращаясь к однополчанам, предложил:

– А теперь, друзья мои, в классы. Ребята нас ждут на урок мужества…

В 7-й класс пришел Николай Афанасьевич Манухин.

– Ребята, – обратился он к учащимся. – Земля, на которой расположен поселок Спартановка, обильно полита кровью советских воинов, мужественно защищавших от фашистов подступы к Сталинграду. В Спартановке, под Орловкой, Ерзовкой, Дубовкой, вдоль Сухой Мечетки занимали огневые позиции зенитные батареи. Когда фронт был далеко от Волги, на батареях шла боевая учеба, бойцы изучали технику, сплачивали расчеты. А потом… Двадцать третьего августа сорок второго года, – вспоминает ветеран, – к боевым порядкам батарей прорвались десятки фашистских танков. И зенитчики, которые обычно ведут огонь по самолетам, ударили по наземным целям – танкам. Первой открыла огонь батарея лейтенанта Черного. Лавина танков атаковала ее огневую позицию. И батарейцы сдержали натиск врага.

– Вот это здорово! – с восхищением произнес один из учеников. – Но, наверно, трудно было Черному и его бойцам?

– Батарея, ребята, погибла… – И Манухин поведал, как это произошло. Ведь он сам в тот августовский день (находился среди Зенитчиков…

Бывший командир батареи Николай Скакун в 5-м классе делился воспоминаниями о боевых делах своей батареи. Находясь на огневой позиции близ русла Сухой Мечетки, четвертая вступила в бой с танками. Одну за другой отражали бойцы танковые атаки врага. С середины дня и до позднего вечера. Разбиты зенитки, кончились снаряды. Но на этом бой батареи не кончился…

– Отбили ли атаки танков? Как же дрались бойцы, когда не стало снарядов? – интересовались школьники,

Сколько лет прошло с тех пор? А все, что происходило тогда у Сухой Мечетки и на четвертой и на соседней – шестой Михаила Рощина, – крепко запомнилось и живет в памяти Николая Скакуна.

Тем временем Иван Новицкий в 6-м классе рассказывал:

– На КП первого дивизиона вышли фашистские танки. Отбить их атаку находившиеся здесь в блиндажах бойцы не имели возможности. Положение было трудное. И тогда командир дивизиона старший лейтенант Даховник приказал ближайшим батареям открыть огонь по своему КП.

– Как же сложилась судьба Даховника и всех тех, кто вместе с ним был на командном пункте? – спрашивали ребята.

А когда шестиклассники удовлетворились ответами бывшего командира батареи, они услышали не менее интересный рассказ о Зайцевском острове, где долго стояла вторая батарея.

Ребята знали, что Зайцевский остров – это маленькая полоска суши, образованная двумя рукавами Волги напротив тракторного завода. Многие направляются нынче на остров, чтобы позагорать на песчаных пляжах, забросить там удочку. А что делалось там в войну, для ребят было неведомо. И об этом рассказал Иван Александрович слушателям. Ведь его батарея простояла на Зайцевском не один месяц – в самую трудную пору боев на Волге.

И так в каждом классе спартановской школы, которая в городе числится под номером 84, побывали ветераны 1077-го зенитно-артиллерийского полка, занимавшего огневые позиции к северо-западу от тракторного завода. Шел урок мужества…

И в школе № 87, расположенной в молодом рабочем поселке Волжской ГЭС, тоже принимали ветеранов былых боев. Сюда прибыли из Москвы, Киева, Уфы, с Урала, Кавказа, Прикарпатья фронтовики-зенитчики 73-го гвардейского полка малокалиберной зенитной артиллерии.

5-й класс. Место учителя на очередной урок занял человек в военной форме с посеребренными висками – это капитан запаса Василий Савонин, командовавший во время боев на Волге батареей МЗА. Но не о себе повел рассказ ветеран, он говорил о бойцах двенадцатой батареи, которая стояла возле самого берега, у латошинской паромной переправы. Орудия МЗА вели огонь по фашистским самолетам, а потом вступили в смертельную схватку с прорвавшимся противником.-

– Бойцы зенитной батареи бились до последнего снаряда, до последнего патрона и гранаты, но не сошли со своего рубежа, – сообщил Василий Савонин. – Никого из этой батареи не осталось в живых. Но потом нашелся один из участников того боя и поведал, как сражалась героическая батарея.

– Расскажите об этом! – просили ученики. И Савонин рассказывал.

А о том, как бились с врагом расчеты орудий МЗА, огневые позиции которых находились на крышах сталинградских заводов, поведал ученикам 8-го класса бывший командир дальномерного отделения Николай Банников.

– Огневые позиции на крышах? – удивлялись школьники. – Как же можно было вести бой с таких огневых позиций, когда враг бросал «зажигалки» и крыши и дома горели?

Банников рассказывал так, как было. В его памяти хорошо запечатлелись дни тяжелых боев на «высотных» огневых позициях, с которых зенитчики защищали город.

Шестиклассники засыпали вопросами ветерана боев Алексея Бочкова, рассказавшего, как воевали зенитчики, находясь в боевых порядках пехоты, на переднем крае. И сам он участвовал в таких схватках. Тринадцать осколков вонзилось в его тело, но он не покинул поля боя.

– О Лене Земцовой расскажите, ее фамилия высечена в зале Вечной Славы на Мамаевом кургане! – просили ученики 4-го класса, где беседу вела зенитчица, сражавшаяся в одной из батарей орудийным номером, Клавдия Струначева.

– Жизнь Лены – настоящая легенда, – услышали из уст зенитчицы внимательно слушавшие ее школьники, – Простая девушка, окончившая в сорок первом десятилетку, добровольно ушла на фронт. Была медсестрой, связисткой, санинструктором. Не страшилась ни пуль, ни снарядов. Чудом уходила от смерти и" снова шла в бой. Вот так с ней бывало. – И Струначева рассказывала о подвигах своей фронтовой подруги.

Немолодая миловидная женщина, у которой среди многих наград – орден Ленина, бывший военфельдшер Антонина Жидкова вела урок в 9-м классе. Ребята тут же к ней с вопросом:

– За что вас орденом Ленина наградили?

Антонина Михайловна – гвардии Тоня, как до сих пор называют ее друзья-однополчане, отвечала. Вспомнила, как из горящего помещения вытаскивала заваленных там бойцов и сама едва не погибла в дыму и пламени. Как на середине Волги барахталась в ледяной воде, когда вражеский снаряд разбил маленький плотик, на котором она переправляла раненых на левый берег. Мало было в те минуты надежды на спасение. И то была не последняя встреча со смертью. Позже чудом спаслась от осколков взорвавшихся в лодке боеприпасов. А затем вновь из огненной круговерти выносила раненых…

* * *

И казалось ученикам, слушавшим ветеранов боев, что к ним пришли на занятия былинные богатыри и подарили им много необычных легенд. Но знали ребята, что эти легенды невыдуманные. Герои их – люди большого ратного подвига. У каждого из них был свой боевой путь к тому рубежу, который стал самым тяжелым испытанием, уроком высокого человеческого мужества.

1. На волжском берегу

За окраинами города – холмистая степь. Один из холмов, безлюдных и тихих, вдруг стал напоминать взбудораженный муравейник. Здесь появились автомашины, тягачи, орудия, десятки бойцов, занявшихся своим нелегким трудом. Слышится перезвон вгрызающихся в каменистую землю лопат. Разносятся глухие звуки кирок, уханье тяжелых железных ломов.

– А ну-ка посторонись, братва, дай я раскрошу эту глыбу! – прогудел густым басом богатырского телосложения боец, и его увесистый лом с силой опустился вниз.

– Выбрасывай подальше! – звонким тенорком крикнул орудовавший лопатой красноармеец своему напарнику.

– Можно и подальше, – без возражения ответил тот.

– Нажмем, братцы! Скорее делу конец! – прозвучал голос обладателя тяжелого лома.

Бойцы-зенитчики готовят окопы для своих орудий. На лицах с поблескивающей, словно выдубленной кожей струится соленый горячий пот. Грунт, пахнущий ледяной сыростью, неохотно раскрывает свою глубину.

По разрытому гребню холма шагает командир батареи, невысокий, плечистый, угловатый. Это – старший лейтенант Новицкий. До службы в армии он был колхозным бригадиром, выращивал хлеб, и здесь, в зенитном дивизионе, товарищи нередко называли его Хлеборобом.

Идет Хлебороб медленной вразвалку походкой. Брови насуплены, в глазах – задумчивость. Уже много раз, начиная с лета тревожного сорок первого года, батарея перемещалась с места на место. В первые дни Великой Отечественной она занимала огневые на окраине буковинского города Черновцы. Затем артиллеристы рыли окопы для орудий близ Кировограда, Запорожья, в Донбассе, на Дону. И вот теперь – на Волге, в Сталинграде.

В начале войны район Нижней Волги был глубоким тылом. Но Сталинград сразу же, как напал враг, встал в боевой строй. В цехах его заводов ковалось оружие для фронта. Сюда стекался заволжский хлеб, чтобы продолжить путь на запад. В речном порту перегружались нефть, бензин, которые требовались фронту. Крупный индустриальный город на Волге гитлеровцы сразу же включили в число объектов для своих разбойничьих ударов,

Бои велись в западных районах страны, далеко от Нижней Волги, а в Москве намечались меры по защите Сталинграда от налетов вражеской авиации. На пополнение войск противовоздушной обороны города прибывали новые части. Среди них был и отдельный зенитный дивизион, в состав которого входила батарея Новицкого.

За сотни километров фронт. Здесь не слышно ни гула самолетов, ни выстрелов, Но все же бойцы-зенитчики чувствовали себя словно на переднем крае. И потому-то не разгибали спины за работой, не просили отдыха уставшие руки.

– Окоп закончен! – раньше всех доложил невысокий крепыш сержант Алексей Данько, командир первого орудийного расчета. – Разрешите ставить пушку?

Приняв доклад, Новицкий опустился вниз, прошелся по дну окопа, окидывая все придирчивым взглядом.

– Сделали хорошо. А хорошая работа – человека красит!

Комбат нагнулся и взял из-под ног небольшой лоснящийся бурый земляной ком. Прощупал его глазами, смял пружинистыми пальцами, поднес к лицу, глубоко вдохнул, словно хотел вобрать в себя все его запахи. Так он делал когда-то на колхозном поле перед севом, проверяя готовность пашни принять семена нового урожая. Хлебороб поднял руку с зажатой в пальцах скользкой холодной землей.

– Земля-то какая под нами, а?

– С волжского берега! – раздались в ответ голоса.

– Да, священная волжская земля! Помнить это будем, товарищи! – из глубины сердца вырвались эти слова у комбата. А затем он уже другим голосом, официально строгим тоном скомандовал:

– Ставьте орудие!

Закончили рытье окопов и другие расчеты. Заработали, загудели моторы тракторов-тягачей, и стоявшие в стороне пушки, словно фигуры на шахматной доске, передвинулись на свои места.

Одновременно с воинами огневых расчетов трудились и бойцы приборного, дальномерного отделений.

– Скорей, ребятки, нэ отстанэм от других! – Это голос Левона Акопджанова, командира взвода управления, подвижного, горячего по натуре лейтенанта. Его подчиненные – прибористы, дальномерщики рыли окопы для прибора управления артиллерийско-зенитным огнем – ПУАЗО, для дальномера БИ – бинокулярного искателя.

Лейтенант Акопджанов всего лишь несколько дней назад прибыл в дивизион. С третьего курса университета ушел добровольно в армию, около года, как выражался он, штурмовал в военном училище «зенитную арифметику» и теперь вот – на батарее. За дело взялся с огоньком. Комбат сразу заметил: кавказец в работе горяч, по характеру словоохотлив, общителен. Как-то он рассказывал командиру батареи о своем родном Нагорном Карабахе, о красоте гор, ущелий, о шумных реках и водопадах с таким вдохновением, что Ивану Новицкому показалось, будто все эти прелести горного кавказского края он видит своими глазами. Иван Новицкий сказал тогда собеседнику: «Ну ты, браток, поистине влюблен в горы, настоящая горная душа!» «Горная душа» – так Новицкий любил называть уроженца горного Азербайджана.

Организуя оборудование огневой позиции, Акопджанов не знал ни минуты покоя. Он проверял, как роются окопы, сам брался за лопату, с азартом выбрасывал землю, выравнивал бруствер. И вот, наконец, он, черноволосый, высокий, туго затянутый ремнями, щелкнул каблуками перед Новицким.

– Готовы устанавливать прибор!

– Давай, горная душа, да осторожнее. Прибор требует обращения деликатного. Сложная техника.

– Есть, обеспечить деликатное обращение со сложной техникой! – ответил Акопджанов и направился к прибористам.

Бойцы приборного отделения медленно вкатили в глубокий окоп ПУАЗО, внешне напоминающий объемистый ящик на колесах. Вблизи орудий разместили дальномер – прибор для определения высоты воздушной цели.

Бушевала зимняя непогода. Ветер хлестал в лица людей, крутящийся мелкий снег слепил глаза. Не было передышки у зенитчиков. Теперь они готовили орудия к стрельбе и приборы к работе, определяли ориентиры. И вот уже звучит команда:

– К орудиям!

Бойцы, приняв вводную, на новой огневой начинают тренировочную стрельбу по условному противнику.

Батарея готова к бою.

Теперь можно подумать и о бытовом устройстве. Рядом с орудийными окопами сделаны землянки. А в них – нары, печки «буржуйки», столики, скамейки. В укрытии расположились тягачи, походная кухня. Появились умывальники. Расчищена площадка для физзарядки.

В том месте огневой, где обычно старшина строил бойцов, стоял фанерный щит. На нем. вывешивались сообщения Совинформбюро, листки-молнии, памятки. А в это декабрьское утро на щите появился плакат батарейного художника-самоучки. Он сделал его в тот вечер, когда по радио передали весть о наступлении наших войск под Москвой. На фоне Кремля нарисован красноармеец с винтовкой, взятой на изготовку для штыкового боя. На штыке, как рыба на кукане, нанизаны танки, самолеты, самоходки, орудия с фашистской свастикой. Бесноватый фюрер удирает на запад. На плакате надпись: «Поворот от московских ворот!» И кто бы ни проходил возле щита, обязательно остановится, посмотрит веселым взглядом, скажет:

– Дали по зубам!

А Новицкий, посмотрев на карикатуру батарейного художника, вспомнил об Украине, родной Подолии. Подумал: «Удар по врагу под Москвой – это путь и к Днепру, Карпатам… Но пока наш боевой рубеж здесь, на Волге…»

После долгих боевых походов для батареи настала «оседлая» жизнь. Одни расчеты несли боевое дежурство, в других в это время шли занятия, тренировки. Затем они менялись ролями. Время от времени Новицкий подавал сигнал «тревога», чтобы, как он говорил, «подкрутить болты». Эти означало провести тренировку на слаженность батареи.

Вот и сейчас по приказанию комбата дежурный ударил металлическим стержнем по подвешенной гильзе. Разнесся своеобразный звон. Бойцы, услышав сигнал, заняли места у орудий и приборов. Новицкий со своего командного пункта наблюдал за действиями каждого расчета и отдельных номеров. «Слабые болты», которые требовалось «подкрутить», обнаруживались сразу,

– Быстроты нет, огонька не чувствуется в деле! – твердил Новицкий, проводя разбор тренировки. Услышал сигнал тревоги – пулей к орудию. А у нас кое-кто идет не спеша, вразвалку. Встать по сигналу «тревога». К орудию, все равно, что спортсмену-бегуну взять старт! Вялость на старте – поражение на финише, вот так и в нашей работе. Вспомните, как было под Кировоградом?

Кто из батарейцев мог забыть тот суровый урок? Зенитный дивизион прикрывал от воздушного противника наши отступавшие части. Сотни километров прошли с непрерывными боями. Сильно устали все. На Кировоградчине дивизион получил задачу отойти на новый рубеж обороны. Тронулись ночью. В батарее Новицкого отказал мотор на одном из тягачей. Пока возились механики, подразделения дивизиона ушли. Стало светать. И откуда ни возьмись – фашистские танки, автоматчики. Ударили по батарее со всех сторон. Зенитчики развернулись к бою и подбили три вражеских танка. На смену им подошли другие. Стали наседать автоматчики. В батарее на исходе снаряды, мало гранат, патронов. «Как же вырваться из этой ловушки?» – терзали мысли Новицкого, понимавшего, что вражеское кольцо сжимается все сильнее. Пять танков вышли на пригорок и открыли огонь по зениткам. И вдруг по этим танкам ударили орудия с опушки невдалеке темневшей рощи. Кто же это стреляет? Оказалось, пришла на подмогу батарея старшего лейтенанта Луки Даховника.

Танки, которые стояли на пригорке, попятились назад. В кольце образовалась брешь. Обе батареи очутились вместе.

– Спасибо, что не оставил нас в беде, – обнимал Новицкий Луку Даховника, как родного брата. – Со стартом задержались – вот и попали в кашу…

– Локоть друга всегда нужен в бою, – улыбаясь, сказал Лука и направился к своим бойцам.

И теперь Новицкого не покидали мысли о Даховнике. «Где он теперь? Вылечился или нет?»

А спустя несколько дней в землянку, которую обычно называли командирской, зашел запыхавшийся письмоносец и подал Новицкому «треугольник»:

– Это вам. От жены, наверное…

Нет, не ждал Новицкий весточки из дому. В первые дни войны его жена с маленьким сыном уехала из Черновиц к родным в Станиславовку – село, расположенное вблизи Каменец-Подольского. А там теперь хозяйничают фашисты. Кто знает, что уготовили они семье советского командира, коммуниста?

Прочитав обратный адрес на «треугольнике», Новицкий обрадовался: письмо от Даховника, Лука сообщал о своем незавидном положении закованного в гипс «лежачего» раненого. А в конце писал; «Рад бы тебя увидеть, Иван. Но разве это возможно?»

Новицкий, не долго думая, к командиру дивизиона:

– Разрешите навестить фронтового друга? – и на стол – полученное письмо.

– От Даховника. Отозвался? – приподнял большие темные глаза невысокий ростом, крутоплечий подполковник Герман. – Откуда пишет?

– Да здесь он, совсем недалеко!

…Выздоровление Даховника шло медленно! Больше всего беспокоила нога. Передвигаться совершенно не мог. Но врач заверял, что вскоре Лука сможет не только ходить, но даже плясать гопака. Даховник с нетерпением ждал, когда настанет такое время. Часто думал о своих фронтовых друзьях. На посланное в дивизион письмо не получил ответа. И вдруг сообщают!

– Старший лейтенант Даховник, к вам гость!

Вошел в накинутом на плечи белом халате человек, спросил зычным голосом:

– Лука Даховник здесь?

– Хлебороб! Ваня! Проходи, проходи, дорогой!

Широко улыбаясь, Новицкий шагнул к Даховнику,

– Здравствуй, друг! – и по-мужски крепко поцеловал. На тумбочку положил переданные товарищами подарки. – Привет тебе, Лука, от бойцов дивизиона, от подполковника Германа.

– Спасибо, спасибо. Вот радость!

– А ты, вижу, лежишь бревном. Похудел-то как! – всматривался Новицкий в лицо друга. А у Луки щеки воскового цвета, синие дуги под глазами. Ноги, плечи – все в гипсе. – Да, здорово тебя тогда накрыло, – сочувственно говорил Хлебороб.

– Те раны – чепуха, – пояснил Лука. – Новые добавились.

– Каким образом?

– А вот слушай меня. Лежал я с месяц в медсанбате. Затем всех нас погрузили в санитарный поезд и повезли. Где-то на перегоне слышим: трах-бах! Бомбы. Вагон – вдребезги. И меня снова царапнуло.

– Все потому, что фашистские самолеты разгуливают привольно, – донесся из угла палаты хрипловатый басок.

– Как это привольно? – возмутился Даховник. – А сколько их под Москвой пристукнули, да и на других участках фронта?

– Но ваш-то эшелон подковырнули и показали хвосты, – послышался тот же хрипловатый голос. – Так что, старшой, помолчи, коль ты зенитчик!

Новицкий криво улыбнулся, а у Даховника вздрогнули скулы, сверкнули сердитыми искорками глаза:

– Так что ж, по-твоему, зенитчики зря хлеб едят? – зло выдохнул он. – По-твоему, зенитчиков на мусор? А?

Обладатель баска молчал. А сосед его по койке с ядовитой усмешкой взглянул на него:

– На пень наскочил, дружок! Лучше смотри под ноги!

– Просто не туда гнет парень, – с сердцем вымолвил Даховник.

– Ладно уж, оставь его, Лука, да успокойся, – примирительно сказал Новицкий. – Скажи лучше, сколько тебе придется здесь пролежать?

– Кто его знает. Хочется скорее выписаться да на огневую. Эх, а я не спросил, где же вас искать?

– Мы стоим в Сталинграде, в Спартановке.

– Вот оно что! Давно прибыли?

– Недели три назад. Раньше не мог навестить. Оборудованием огневой занимались. Сам понимаешь – дел по горло.

В палату вошла сестра. Стройная, с миловидным личиком и каштановыми волосами, завитушками спадающими на плечи. Вопросительно посмотрела она на гостя. «Долго еще будете?» – прочитал Новицкий в ее взгляде.

Но она сказала другое:

– Больному отдыхать пора.

– Режим или забота? – уточнил у сестры Новицкий,

– И первое и второе.

Гость мгновенно встал с табуретки, лихо щелкнул каблуками, представился.

– Я по-военному не умею, – промолвила девушка, подавая руку. – Елена Земцова!

– На Волге родилась, выросла, – пояснил Даховник. – А теперь вот видишь, хлопочет здесь с утра до вечера. Со всем справляется. Золотые у нее руки.

– Так уж и золотые… – в глазах Лены заиграла лукавинка. – Примите лекарство, больной. Пора уже! – поднесла она микстуру и вышла из палаты.

– Боевая сестричка, – заметил Новицкий.

– А говорливая! О Волге станет рассказывать – заслушаешься.

Распрощались друзья с надеждой встретиться на огневой позиции.

«Значит, наш дивизион на Волге. Как бы быстрее попасть в свою батарею», – думал Даховник, истосковавшийся по друзьям, по зенитному делу. А время летело быстро. Отступили зимние морозы. Потемнели снега, обласканные солнцем. Балки и буераки наполнились талыми водами.

После того как побывал Новицкий, в госпиталь Даховнику стали часто приходить письма из дивизиона. Лука с большой радостью читал весточки от боевых товарищей. Чаще всех писал Новицкий. Лука в ответ Хлеборобу сообщал: «Можешь поздравить – сняли гипс». А через некоторое время Даховник сообщал другу: «Сдал костыли. Шагаю уверенно. Даже в госпитальный сад пускают прогуляться…»

Вскоре Даховника не стали ограничивать в прогулках по саду. Первый весенний месяц март был на исходе. Теплый воздух был наполнен ароматом ранних цветов. В газетах, которые жадно перечитывал Лука, много писалось о подвигах фронтовиков, беззаветно отстаивавших родную землю. Даховник только и думал о том, как бы скорее очутиться в строю боевого подразделения. Просил выписать из госпиталя, но отпускать его отсюда не торопились.

…Беспокойство Даховника о своем друге было неслучайным. Он понимал, что на батарее Новицкого нынче напряженная обстановка. Так оно было и на самом деле.

– Первое готово! – без промедления доложил сержант Алексей Данько.

А вслед за этим:

– Второе готово!

– Четвертое готово!

Сдвинув густые широкие брови, комбат Новицкий наблюдал, как собираются бойцы по тревоге* Посматривал на секундомер.

Один за другим вновь прозвучали доклады!

– Дальномерное готово!

– Приборное готово!

Лейтенант Акопджанов, подавший своему взводу сигнал «По местам», был доволен, что подчиненные без промедления выполнили команду. «Не зря тренировал их с утра до вечера», – подумал он, чувствуя удовлетворение от того, что внес свою лепту в сколачивание взвода.

Не поступило доклада о готовности от третьего расчета. У орудия отсутствовал установщик трубки. Командир – младший сержант Андрей Кулик – переминался с ноги на ногу, нервничал:

– Где Ласточкин? – глухо крикнул он. – Трисбаев, поищите его да поживее!

Часа два назад Степан Ласточкин ушел в землянку. Написал письмо родным. Затем прилег и уснул мертвецким сном. Сигнала тревоги не слышал. Когда же с шумом вбежал боец Трисбаев и дернул Степана за руку, тот вскочил, как ужаленный, и полетел к орудию.

– Третье готово! – наконец послышался охрипший, словно простуженный, голос Андрея Кулика.

– Эх, Андрий, Андрий… – угрюмо кивал головой стоявший в орудийном окопе немолодой боец, батарейный повар Матвей Петрович Кулик. Когда прозвучал сигнал тревоги, он сразу свернул кухонные дела, прибежал к третьему орудию, заняв место у ниши со снарядами. Откроет батарея огонь – потребуется и его помощь. Матвея Петровича одолевала досада, и он всем своим видом выражал недовольство тем, что сплоховал расчет однофамильца и земляка Андрея.

Такой сбор по тревоге не радовал Новицкого. Он еще ближе сдвинул брови к переносице, сильнее сощурил глаза и гулко скомандовал:

– Проверить установки!

Приняв новые доклады от командиров орудий, дальномера, ПУАЗО, старший лейтенант посмотрел вокруг. Последние лучи спустившегося к горизонту солнца отливали на Широком русле Волги, золотили гребни холмов. А Каменные громады города, тянувшегося вдоль реки на многие десятки километров, окутывались серой дым-кой. Тихое темнеющее небо. Спокойно в вечернем воздухе. Чти последует за этой тишиной? Трудно было угадать. Ясно одно: «тревога» – значит опасность. И батарейцы наготове.