Текст книги "Боярин. Князь Рязанский. Кн.1 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

  – Значит не нужен камень?

  – Не. Оставь себе. И мусульман забирай.

  – Я тебе саблю сделал и доспех. В палатах моих стоит на вешале.

  – Пошли покажешь.

  – Одеваться надо, холодно же.

  – Какой, холодно. Это не холодно...

  Он в распахнутом халате, не стесняясь дворни, выбежал из бани, и понёсся босиком по припорошенной снегом лестнице. Я пошёл за ним и услышал громкий восторженный рёв. Когда я вошёл, он саблей рубил, вывешенный на специальной стойке доспех. Грохот стоял сумасшедший.

  Я проделывал тоже самое, когда получал их от Кузьмича, и поэтому из службы охраны никто не всполошился. У меня стояло пять таких, разных по размерам доспехов, а на стене висели мечи и сабли. Двадцать штук. Разных размеров и форм. Все были с богато украшенными гардами.

  Доспехи представляли собой лёгкий, полностью закрывающий спину и грудь, панцирь, наплечники, ну и ... остальное. Всё это можно было носить раздельно. Венчал эту конструкцию шлем.

  Отстучав, Касим сейчас изучал меч и доспех. Ни там, ни там, значительных повреждений он не находил, и стоял в растерянности. Он покрутил меч вокруг себя. Раздался гул, как от винтов заглохшего вдруг вертолёта.

  – То, что ты крутишь – это меч. А вот это я для тебя сделал.

  Я подал ему обеими руками тонкую и изящную, как девушка, изогнутую в обе стороны саблю. Тоже с гардой. Он принял её, как хрупкую вещицу, но взмахнув ею, и услышав тонкий свист, он засмеялся громко и радостно.

  Он согнул её и медленно отпустил. Потом согнул и отпустил резко. Сталь издала характерный звук, и отыграв, вернулась на место. Подойдя к доспеху, Касим слегка коснулся его режущей кромкой. Посмотрел на неё, и вдруг резко и быстро ударил раз, другой, Потом завертелся, обрушивая град круговых и винтовых ударов.

  Остановившись и тяжело дыша, он смотрел на саблю. Потом поднял на меня своё лицо.

  – Ни у кого во всей орде нет такой сабли. Я твой должник. Хорошо, что ты собрал эти камни. Они нашли нужного хозяина. И большой небесный камень – твой. А доспех, где мой?

  – Да вот, его ты и рубил, – улыбнулся я. – Ничего, мы его снова отполируем.

  – Не надо. Пусть все видят. – Он гордо выпрямился. – Оружие нельзя брать в дар. Я у тебя его покупаю! За коня. Нет. За два коня. Ещё меч заберу.

  Он опять крутанулся с саблей, издавшей свист. К нему, вооружённому, я подходить опасался.

  После его отъезда, месяца через два, в Рязань потянулись мусульмане из города Касимова. Ещё через месяц ко мне пришёл пожилой татарин, испросивший позволения поставить за крепостными стенами, верстах в двух, мечеть с минаретом. Мечеть возвели через два месяца, а вокруг мечети я помог построить городок. Из кирпича. Первого кирпича, выходившего из наших трёх печей.

  Кирпич татарам так понравился, что они стали записываться в огненный приказ к Кузьмичу. К концу зимы к Кузьмичу записалось более трёхсот человек. Пристроив к печи бараки, где формировался и обсыхал сырец и обеспечив подачу в них тепла, Кузьмич продолжил выпечку кирпича и зимой, а в бараках, вместе с кирпичом выживали и самые обездоленные.

  Глава Пятая.

  Первый санный поезд кирпича, количеством в триста тысяч штук ушел на Москву в середине зимы. Кирпич был особый, не тонкий, а блочный: сорок на двадцать и двадцать сантиметров. Сани были «подкованы» нашим хладостойким и прочным железом. Следом в Москву засобирался и я.

  Мы выехали рано утром затемно верхом. Морозы стояли лютые. Вся зима была тёплой, а тут, как на грех, резко похолодало. Но с нами ехали четыре санные крытые повозки, типа карет. Для согрева.

  Там же ехала и моя казна с предметами из будущего. Для них я заказал у Кузьмича большой сундук с двумя врезными замками.

  По накатанной снежной дороге до Москвы мы доехали за четверо суток. Въехав за стены кремля, я сразу увидел свои новые хоромы, стоявшие слева от ворот, оперевшись задними стенами на деревянные опоры, а передним крыльцом и вторым этажом на взгорок. Над постройками вился дымок. Авангард конвоя уже спешился, и ждал у открытых верхних ворот.

  В воротах стоял Феофан и его сыновья. Я спешился. Подошёл к Феофану и протянул ему правую руку. Тот сначала попытался поклониться в пояс, как и его сыны, но увидев руку, недоумённо пожал её.

  – Здрав будь, Князь. С прибытием! Как доехали?

  – Здрав будь, Феофан Игнатич. Спаси Бог, хорошо. Скоро.

  – Чой то морозы ударили вдруг. Проходи в терем, там тебя встренут.

  – Так и ты проходи.

  – Ты с дороги рассупонься, я следом. Сыны тебя проводят. Твоих воев пристрою внизу, да обскажу им, где да что. Кто у тебя старшой?

  – Григорий, расставляй посты, обустраивайтесь. Казарма для воев готова? – Спросил я приказчика.

  – Всё готово, и казарма, и банька, и столовая для воев. Там в низине. Щас провожу.

  Одобрительно хлопнув его по плечу, я вошел по красному крыльцу в дом. Два сына Феофана помогли снять заиндевелую одёжу, сапоги и кольчугу, и я прошел в следующую дверь. Сразу у входа в большой зал, меня встретили две молодые девки, и подали умывальню . Ополоснув руки и перекрестившись на образа, я вопросительно глянул на старшую. Та молча показала на правый лестничный спуск, по которому я попал в зал с накрытым столом. У открытой двери справа стояла ещё одна девка, и молча предлагала войти. Из неё шёл ни с чем не сравнимый банный дух.

  Эта баня, построенная по моим «хотелкам», уже была больше похожа на бани, знакомые мне из моей прошлой жизни: с камином, несколькими душами, бассейном и, главное – ватерклозетами.

  Привезённые ранее мои кирпичные блоки пойдут на фундамент и нижние этажи комплекса моего дворца. Я хотел многоэтажные хоромы, но не хотел возвышаться над остальными. Хозяйство с домашними животными пусть пахнет внизу, и водопровод с канализацией так сделать было проще. Завёз воду на «верхний» этаж и всё. До казарм и хозяйственных построек она сама дойдёт. Слив стоков врезали в уже существующую в кремле трубу, выходящую в Москву-реку.

  Пришел Феофан. Я сидел в удобном кресле у камина, пока не раздеваясь, и грел ноги. Оттаивал. Слегка знобило.

  – Прихворнул?

  – Да есть малость.

  – Аглая! Подь сюды!

  Зашла девка.

  – Внучка моя, – сказал он, представляя её мне. – Приготовь взвар от лихоманки. Скоро.

  Девка вышла. Мне было тепло и приятно, от оттаивающих ног. Я пошевелил пальцами, и почувствовал, как тысячи иголочек впились в ступни и лодыжки. Но это тоже был «кайф». Меня клонило в сон.

  – Ты, того, не рассыпайся. Разсупониваяся дале, и ступай в баню. Я щас тебя отхожу вениками – то.

  Я разделся, и полусонный дошел до парилки, упал спиной на полати и заснул. Очнулся я от лёгкого прикосновения вениками к моей коже, которые поглаживали меня от подошв до лица.

  – Ставь спину. До грудины потом дойдём.

  Я перевернулся, дед накрыл мою голову льняным покрывалом и я опять отключился. Я только чувствовал, что меня через какое-то время снова перевернули на спину. Жар и боль входили в меня, а немощь и недуг уходили. Дед несколько раз окатывал меня чуть тёплой водой, и продолжал «окучивать». Он не только работал веником, но и мял моё тело, пощипывал, находя только ему понятные места приложения его силы.

  – "Вот тебе и «шиацу» с «дуином» , – подумал я.

  Очень скоро я был бодр и голоден.

  Перекусив с Феофаном чем Бог послал, мы уселись в кресла в предбаннике и пили травяно-ягодный взвар.

  – Расскажи, про кирпичный завод, Феофан, – попросил я.

  – А чо? Работат. Как от тебя весточку получили, сделали тёплый барак. И сейчас кирпич жгут. Ужо двести тыщь кирпича нажгли. И стокма же черепицы.

  – Так, что там за печь?

  – Печи в круг озера глиняного стоят. Печей восемь штук. В твоей печи рязанской, как я понял, жог не прерывается, а в тех иначе.

  – И как кирпич?

  Он развернул лежащую на скамье тряпицу, и передал мне кирпич. Тонкий, сантиметра четыре толщиной. Но плотный. Я попытался разбить его кулаком, но не вышло.

  – Кувалда возьмёт, рука – нет. Мой младшой тожа стучал, потом руку парил два дни.

  – Хороший кирпич. Черепица така же?

  – Така. Хороша черепица... И твой кирпич хорош. Огромнай такой. Как його таскать то?

  – А чо його таскать? На гору завёз, и пускай его по жёлобу. На любой этаж. Не побейте его, токма. Иван – царевич не присылал?

  – Сёдня приходил гонец, спрашивал.

  – Ну до завтра дотерпит?

  – Не. Просили сразу...

  – Штош ты, собака?

  – Та ты на себя бы глянул, князь. Лица не было. Нос морожен, глаза заиндевели...

  – Вот я тебя... Вели подать одёжу! Скоро.

  – В ларях она в стенных, на верху в колидоре у двери.

  Я вскочил и вбежал на верх.

  Достав из встроенного шкафа шубу и надев сапоги, я выбежал на крыльцо, и увидел, что в свете факелов к моей усадьбе приближается группа конных.

  – Караул! – Крикнул я, – Приготовиться к торжественной встрече!

  Раздался звонкий перезвон молотка по металлу, и из караулки выбежала охрана.

  – Стройся! К приему Князя Ивана с приветствием! Отворяй ворота!

  В открытые ворота вошел Иван Васильевич. Караул крикнул: «здравжлам...», чуть не напугав входящих.

  – Ну тебя, Михась, с твоими немецкими шутками. Душа зашлася! Ты чо, ко мне не зашел сразу?

  – Заиндевел, Иван Васильевич, в дороге. Еле Феофан отходил. Да и не сказал сразу, собака, что ты звал. Я его на конюшню завтра...

  – Годи на конюшню. Зачем ты мне заиндевелый? Правильно сделал Феофан. Я не наказывал, штоб срочно шёл. Ну, зови в терем. Не был я у тебя тут. Хотел глянул, как строишься, да хлопот много...

  – Заходь. А твоих куда? Провожатаев? В казарму мою? Там робяыты мои сейчас греют душу в бане да квасом. Или после сам тебя провожу?

  – Не. Пусть возвертаются. А то сманишь ещё своими калачами. Знамо, как ты служивых своих холишь. Ступайте! – крикнул он сопровождающим, и прошёл в хоромы.

  * * *

  – Знатно у тебя, – сказал он, наблюдая как смывается в керамическом унитазе его плевок, и слушая звук набирающейся воды, в стоящий наверху, бачок.

  – И тебе так сделам. Это я на себе проверил идеи одного турка. Касим познакомил. Приезжал к нему посол от турецкого султана, под свою руку зовёт, пся крев.

  – Ты совсем на чужой язык переходить стал. Тебя понять уже сложно быват.

  – Это что? Я ещё и буквицы новые выдумал и письмо. Зело сложно писать на церковном. Мудрёные там буквицы. Мои проще. Ближе к говору. И меньше их. Заучивать легше.

  – Ну-ну. Церковники наши покажут тебе, мать Кузьмы, ежели ты их книги переписывать и перевирать начнёшь. Они помеж собой дерутся, но тебя сообща порвут с радостью.

  – Не нужны мне книги их. Старое письмо есть? На котором промеж себя людишки списываются. Далёко оно от церковного книжного. Вот я тебе щас напишу...

  – Потом, Михась... Итак голова от дел кругом. Пошли квасу выпьем.

  – И то... Прости, Князь. У меня голова от мыслей пухнет. Столько всего уже переделано, а сколько ещё хочу...

  – Наслышан, наслышан.

  Мы сели за стол на добротные удобные стулья с гнутыми спинками. Я налил в кружки квас, мы выпили.

  – Может пива?

  – Батюшка не велит, сказал он.

  – И правильно. От пива сиськи, как у бабы растут.

  – Или? – Удивился Иван.

  – Ей Богу! – Я перекрестился. – И живот.

  – Свят-свят, – перекрестился Иван.

  – Лутче вино на яблоках ставить. Тут яблок много.

  – Как это? Научишь?

  – Я тебе сейчас налью. Капельку.

  Я крикнул Аглаю, и попросил принести вино. Вино приготовил Феофан по моему рецепту. И даже перегнал часть на яблочный и грушевый самогон. Куб я ему прислал из Рязани. Как перегонять он и сам знал. Отчего-то.

  – Пробуй, – сказал я налив вина в кружку.

  – Сладкий. Вкусно... – Он прислушался к ощущению. – Налей ещё.

  – Вино пьянит сильнее пива. Смотри, унесёт на «кудыкину гору». Чуток посиди. Прочуй.

  Мы посидели. Я рассказал ему про дела свои рязанские. Он, слушая, всё время покачивал головой.

  – Пищали, говоришь? – Спросил он. – Покажи.

  – Распаковал специально для тебя, и велел принести оружие в хоромы, чтоб отаяли и просохли. Пошли покажу. Они в кабинете у меня.

  – Кабинет – это что?

  – Светёлка для работы княжей. Пошли.

  Мы прошли из столовой в комнату на против бани. Верхний этаж был приемным, а нижние жилыми.

  В кабинете слева на стене уже висели образцы моих сабель, мечей, скрещенные пищали. Стояли два доспеха.

  Я снял одну пищаль, и разломив её отдал Ивану.

  – Ты чо сделал? Сломал?

  – Выпрями.

  Он выпрямил, и пищаль щёлкнув, затворилась.

  – Теперь вот тот рычаг сюда, – показал я, и пищаль снова разломилась.

  – И к чему это? Порох просыплется.

  – Тут не просто порох, а «снаряд». – Я взял с полки металлический цилиндр и показал ему. В цилиндре имелось отверстие, закрытое тонким рыбьим пузырем.

  – Вставляешь в ствол заряд, прокалываешь пузырь, вставляешь порошину, – я вставил в стволовое отверстие фитиль, – и нажимаешь на крючок. Рот раскрой.

  – Чо?

  Курок клацнул, посыпались искры и громыхнуло. Иван рухнул на пол. Пуля, пущенная в противоположную стену, вошла в бревно.

  – Ну ты... дал, – сказал Иван, поднимаясь.

  Комнату заволокло дымом. Вбежал Феофан, перекрестился.

  – Раствори окна! Пошли отсель, Иван. Щас я тебе чо покажу. Гляди.

  Я снова разломил пищаль, легко вытащил патрон, вставил другой, вставил порошину.

  – Только не стреляй, – крикнул Иван.

  – К чему? Я тебе показал, как быстро она заряжается.

  Когда кабинет проветрился, мы пошли смотреть дырку. Оказалось, что пуля вышла с той стороны бревна и лежала на моей кровати. Пуля была стальной и совсем не деформированной.

  – Ну, ты... – Опять нечего не смог сказать Иван.

  – Это пули против панцирей, а для конных, в кожаных или в плетёных сбруй и свинцовой хватит. Или несколько мелких.

  Я посмотрел на Ивана. Тот стоял широко раскрыв рот и глаза.

  – Не оглох?

  Иван покачал головой.

  – Это тебе, Иван Васильевич... Подарок. Вон, даже написал для тебя. На русском языке. Чти... – И я передал пищаль Князю.

  – «Первая пищаль, изготовленная для Великого Князя, Князя Всея Руси Ивана Васильевича Третьего в городе Рязани Князем Михаилом Васильевичем».

  – Ну как, читаются мои буквицы? Понятно писано?

  – Читается. Понятно.

  Он посмотрел на меня.

  – Спаси тебя Бог, Михаил. Благодарствую за дар щедрый.

  – Пошли поговорим. Как хмель?

  – Ужо прошёл, как ты стрельнул, – хмыкнул он.

  – Ну, тогда ещё по кружке можно.

  Мы прошли за стол. Из кухни подали жаренное мясо с кашей. Мы выпили и стали закусывать. Откинувшись в кресле, и вытирая масляные руки, я сказал:

  – Я таких пищалей уже сделал сотню. Они твои и заряды к ним. К новому лету у меня ещё тыща будет. Сколько надо будет – дам. Порох готовить надоть. Много. Бо, закупать.

  – Благодарю, Михась. Ты не представляешь, как я рад! Для обороны – самое то.

  – Не токма для обороны. Для нападения тоже сгодятся.

  И я рассказал ему, как я собрался создавать свою армию.

  – Мудрёно. Не всё сразумел. Надо на трезвую голову говорить. Правда твоя – пьяное вино. Но вкусное. Особо мне грушевое по нраву. Дух от него грудной вкусный. Пошли, проводишь меня.

  Я кликнул по трубе конвой, и из казармы прискакал дежурный десятник со своими «орлами».

  Мы сели в мои санки, и доехали до Княжьих палат. Иван с княгиней сейчас жил на подворье у Воеводы Московского.

  * * *

  – Как тебе служба княжеская, – спросил Василий Васильевич, Князь Московский, без приветствия. – Слышал я про твои дела. Вон сколько доносов на тебя. – Он показал рукой на низкую тумбу, застеленную скатертью, и заваленную скрученными пергаментами.

  – Бодрит, Василий Васильевич, – сказал я с поклоном. – Не ругают тех, кто не работает.

  – И то – правда. Жаль, что не вижу я тебя. Каков ты есть? Ведать бы.

  Я молчал. Иван смотрел на меня с испугом.

  – Иван пищаль дал мне... я потрогал... не наша это работа. И никто так не делает. Ни в Новогороде, ни в Литве, ни у немцев. Снаряд хитрый придумал. Сам?

  – Сам, Василий Васильевич.

  – И на что железо портишь? На кой он нам? Тыща штук... Лучче бы пушек налил.

  – А пушки льём. Моя пищаль до ста больших саженей бьёт , – сказал я тихо.

  – На скокма?

  Я повторил.

  – Врёшь. Не верю.

  – Пошли покажу.

  – Где стрельнём? – Спросил Василий

  – А у меня и стрельнём. До стены.

  * * *

  Мы стояли на взгорке возле моего особняка. Я поставил пищаль на рогатину стволом в сторону вала и развалин стены.

  – На таком стоянии в одного воя я не попаду, но пуля в стену попадёт, – сказал я. – Хотя... мож и попаду. Тут ста саженей не будет. Без малого. В то скрещенное бревно палёное целю. С Богом, – сказал я, и перекрестился.

  За моей спиной собрались кроме Великих Князей кремлёвские зеваки, мои вои и дворня.

  Приподняв цельную планку, я приложился к прикладу. Грохнул выстрел.

  – И как проверим? – Спросил Иван.

  – Скажи в казарму, пусть посмотрют, – сказал я Григорию.

  Григорий по переговорной трубе от стражных ворот крикнул, чтобы проверили.

  Возле казармы засуетились, и двое полезли на вал. Потом что-то прокричали вниз.

  – Кажут, попал, – передал караульный.

  – Врут, стервецы. Быть не могёт. – Сказал Князь Василий.

  – А давай, я в казарму шмальну? – Спросил я. – В дверь.

  – А давай.

  – А об заклад, слабо?

  – Чо ставишь?

  – Пищаль.

  – На кой она мне, коль промажешь?

  – Тады, саблю...

  – Идёт. А с меня шапка моя. Идет?

  – Идет.

  Перезарядив пищаль и дав команду отогнать всех от казармы и из казармы, я стрельнул.

  – Пошли смотреть, Великий Князь. Посылай за другой шапкой. Как царю с непокрытой головой по Кремлю ходить? – Я видел, что попал, по тому, как качнулась дверь.

  Ощупав дыру на двери и снаружи, и изнутри, Василий Васильевич снял шапку, и с поклоном отдал мне.

  – Бери. Заслужил. За такую пищаль я не токма шапку отдам, а и шубу. Пошли к тебе, Князь. Удивляй меня дале. Иван какие-то чудеса про твои хоромы сказыват. Грит горшок у тебя ночной сам г**но смывает. Про горшки, что кашу варят, сказки слышал, а, чтобы г**но смывали – нет.

  Мы, смеясь, поднимались по склону к моим воротам.

  Подёргав за ручку слива и даже посидев на чудо горшке, Князь сказал:

  – Жаль сходил уже, по нужде-то.

  – Да ты завтра приходи, – смеясь пригласил я.

  – У него ещё и озеро есть в бане. – Сказал Иван.

  – Всё, князь... Не обессудь, но мы к тебе мыться ходить будем.

  – Да на здоровье. А горшки такие я вам подарю. Есть у меня. Завтра же мастеровые поставят.

  – Добро. Сговорились. Наливай вина твово грушёво-яблочного. Иван нахваливал.

  Выпив вина, князь стал расспрашивать меня о предложенных мной вчера Ивану нововведениях в войсках.

  – Ну, смотри, Князь, – сказал я и поперхнулся, – звиняй, привычка, забываюсь...

  – Ничо-ничо... Продолжай, не тушуйся.

  – Ране у вас вои почти все были конными в тяжелых панцирях. Их вам бояре выставляли. Щас все обеднели из-за усобиц, и поняли, что татарская конница лутче и дешовше. И стали бояре выставлять конных лучников. И издали стрельнуть можно, и саблей рыцарей можно потыкать, пока они развернутся. Лошадка нужна маленькая, что корма жрёт меньше.

  Это надо так и оставить. Это – скорость. Но нужна ещё сила. А сила – это сейчас пищаль в крестьянских руках. Ранее, крестьянин, кто на поле брани? Мешок с тем же ... ты понял. А с пищалью он сила. За дён сорок, я его научу стрелять, и на двести шагов он будет попадать в голубя. А уж в конного... да картечью... И заряжаются наши пищали совсем не так, как немецкие. Намного быстрее. Три выстрела против их одного. И стреляют их пищали только на двести шагов, а мои на сто саженей. Больших саженей.

  Крестьяне с моими пищалями к себе не подпустят ни рыцарей, ни татар. Если за рогатинами или телегами стоять будут. И штурмом любую крепость возьмут. Ежели им пушками помочь. Мы уже не одну отлили. Бьёт на те же сто саженей, но ядром – во каким. – Я показал, округлив перед собой руки.

  – Стены как иголка прошивает. А лёгкие конники – лучники в степи годятся. У меня для них лёгкие панцири есть. – Я показал на один такой, стоящий у стены. – Немецкая пуля его не возьмёт.

  – Наговорил ты много, Михась. И складно. Но, кто крестьян стрелять учить будет? Ты один штоль? – Он скептически скривился.

  – Зачем я? Мои вои научат бояр, а тех припиши к казённым дворам. Пусть там кормятся, оружие закупают и учат крестьян. Хватит им из казны платить. Пусть сами в казну платят. По нужде княжеской пусть будут готовы сами выйти конным и в броне. И крестьян с собой обученных стрелять десяток иметь. От пяти дворов одного. Скокма тогда у тебя учёных воев будет?

  – Так, у меня и земель то не особо много.

  Я с сожалением посмотрел на Василия Васильевича и громко вздохнул. Видел бы он мой взгляд... На колу бы уже сидел. Хотя это не Иван Грозный. Этот мягкий.

  – Ну чего ты вздыхаш тяжко? Говори уже.

  – Тебя скокма раз князья вотчинные предавали? Я бы их... укоротил на земли то. А кого и на головы... А удельных... тех погнал бы с уделов. Уже можно. Не побегут к хану жаловаться.

  – Мудёр ты не по летам, Михаил Фёдорович. Ох и мудёр... И откель это у тебя?

  – Бог знает, – утвердительно сказал я.

  – И то... – Он помолчал. – Что там за камень небесный? О нём уже и купцы Новгородские расспрашивают. Бают, ты муслимцев привечаешь?

  – Привечаю, Батюшка. И даже городок им поставить помог. Под стенами Рязани.

  – Не боишься?

  – Не боюсь. Они сейчас этот камень никому не отдадут, и за него жизни свои положат. У меня там уже три сотни воев конных.

  Василий охнул.

  – Ну ты хват...

  – Щас силушку накоплю, и с Касимом ногайцев пойдём бить.

  – Не рано?

  – Так... Пощиплем немного. Потихоньку. В полон возьмём, да к себе заманим, а там уж...

  – Пробуй. Только в бою ты поймёшь свою силу, Михаил. Мужай. Но берегись.

  – Раз уж мы обо всём, Князь... Я ещё свои думки хочу сказать... Про церковь... Но боязно, Отче.

  – Не боись, говори. Мне можно всё говорить, а больше никому. Вера разделяет, вражит и злобит всех. Одному – по нраву будут твои слова, а другой зарежет. Обязательно. Говори, не боись, – повторил он.

  – Вот, ты Русь объединить хочешь. А свары, от веры разной, и от взалкавших власти попов и епископов. Все править хотят. Мошну набивают. Земли прибирают. Скоро ни тебе, ни народу твоему не останется. Ростовщичеством занимаются. Проценты с ссуд берут. И ты за деньгой к ним пойдёшь с рукой протянутой. А ты бы взял не токма государеву, но и церковную власть над Русью.

  – Как это?

  – Стань главой церкви, и правь там устав по-своему. Сами они не помирятся. Много душ загубят, виня друг друга в ереси. Сам правь ересь. Вот сейчас они спорят, сколькми пальцами креститься? Да о сущностях Божьих. Да о: «стяжать или не стяжать?». И жгут деревни, сёла. А ведь врагам Руси токмо и надо, чтобы мы жгли свои города. И будут они в этот огонь подкидывать, и подкидывать угольки споров да распрей

  – Во всём ты прав, Михаил, токма нет у меня силы такой. Храмы и монастыри сейчас сильнее меня. Их Орда не жгла, а ещё и деньгу давала. Жирные они там все ходют, как коты на масленицу.

  – Отбери у них вотчины. И дай им их от себя так, чтобы забрать можно было, когда захочешь. Чтобы боялись, что отберёшь. Закон земельный сейчас ты пишешь. Сначала запрети им покупать земли. Своим указом назначь себя Высшим главой Церкви и всё. На твоей земле ты хозяин. Смирятся. Землями и дарами их купишь. Продажных там много. Главное тебе самому понять, чего ты от веры хочешь?

  – Вот-вот. Трудно это. Запутался я, Михаил – тихо сказал Князь Василий. – Запутали они меня... А что ты думаешь? Про веру.

  – Магомед сделал из своего народа купцов. Там «сам на сам». Обмануть или убить неверного, это у них подвиг. У нас «сам на сам» не получится. Не родит земля. Токма гуртом, сообща можно с неё взять рожь . О том и вера говорить должна. Возлюби ближнего и себя. И землю свою. Вот и вся вера.

  – Наливай, Михаил. За душу твои слова меня взяли.

  – Да, Князь, без вина тут не разберешься.

  Иван смотрел на меня молча. Взгляд его был непередаваемо глубокий и задумчивый.

  Через какое-то время Князь Василий ушел, обняв меня на пороге дома.

  – Шуба с меня, Михась. За стрельбу. Сёдня принесут. Горшки завтра с тебя, – сам обещал. А за сто пищалей и за сбрую с оружием казна заплатит. Ты не так богат, чтобы такие дары делать. Приготовь возы. Много денег повезёшь.

  – Три воза хватит?

  – А за скоко отдашь?

  – За каждый пищаль, как за коня княжеского , панцирь конника – пол коня, сабля – треть.

  – Побойся Бога, Князь, – засмеялся Василий. – Дерёшь, как липу. Голым оставишь.

  – Не захотел так взять – плати цену. Я еще заряды не посчитал. Торговаться будем? Я накину...

  – Ну ты... Ухарь-купец. Так и быть, сговорились.

  * * *

  Иван Васильевич сидел в моём кабинете за письменным столом, глубоко задумавшись. На столе лежал один из моих мечей. Взгляд Ивана не отрывался от клинка. Он что-то шептал, шевеля губами.

  – Ты что, Иван Васильевич?

  – Я, таким как ты, не буду никогда.

  Я засмеялся:

  – Обязательно будешь. И даже умнее. Ты будешь самым лучшим правителем Руси. «Я так вижу...», – сказал я с кавказским акцентом.

  Это получилось так смешно, что князь не выдержал, и фыркнув, рассмеялся.

  – Повтори ещё... как ты...

  – «Я так вижу...» – повторил я, вертикально подняв указательный палец правой руки, и подмигнув.

  Иван смеялся, согнувшись в поясе. Потом, вытерев слёзы, сказал:

  – Можешь ты как-то так сказать, что сразу легко становится.

  – А ты не грузи себя проблемами. Плюй на них. Делай, как надо, и будь что будет.

  – Хорошие слова. Сам придумал?

  – Не помню... Нет, наверное.

  – Я, что сидел думал, Михась...

  – Ну?

  – Ты вот про церковь говорил, про их споры... Но ведь у них основной спор о том, Бог или не Бог Исус? Как его разрешить? Знаешь?

  – Нет, не знаю.

  – Ну вот...

  – И никто не знает. И они не знают. И никогда не узнают. Так зачем об этом спорить? Христос был? Был. Об этом все говорят, даже Магомед. А Бог он или не Бог, одному Богу известно. Церковь должна быть единая. Пусть молятся Христу, как хотят. Не захотят молиться вместе, пусть молятся по очереди. Но в одном храме, чтобы не разделялся народ и семьи: братья, сёстры. Сколько людей – столько мнений. Кто-то солнцу молится. Это что, плохо?

  – Нет, наверное. И я солнышку, быват, молюсь.

  – Вот. Вера в Бога должна быть человеколюбивой, а не гнобить иноверцев. Как только священник сказал, «убий» – он не верит ни в какого Бога, тем паче в Христа, пусть не врёт.

  – А против врага? Против татар? Возлюби врага...

  – Попы должны молиться за землю нашу и жизнь воев наших, а не за смерть врагов. Коли наши вои победят и будут живы, то... можно и врага возлюбить.

  Мы засмеялись.

  – Я понял, – сказал Иван.

  Я уже устал, но Иван всё не уходил, и не уходил. Всё спрашивал, и спрашивал. Я терпеливо рассуждал, иногда давая ему самому приходить к нужному мне выводу.

  * * *

  Заложив поутру краеугольный камень в фундамент своего жилища, я выехал в Калинки. Потеплело. Кони весело бежали, втягивая воздух и фыркая, тоже радуясь солнышку.

  Староста на мой крик открыл ворота скоро, словно ждал. А открыв, упал в ноги.

  – Благодетель приехал. «Слава тебе Боже Правый, за доброту твою», – пробормотал он и перекрестился.

  – Валяться будешь, или пойдёшь показывать завод?

  – Пошли, родимый... Пошли, Сокол...

  – Дед, уволю.

  – Чегой то?

  – От службы отлучу, если дурь нести будешь.

  – Не вели...

  – Уволю!

  – Понял-понял. Пошли, князь. – Дед мелкими шагами побежал впереди меня и моих дружинников. Накатанная и утоптанная дорога привела к небольшому замёрзшему пруду с печами. Возле каждой печи был пристроен сарай, а не далеко от дороги навес с готовыми кирпичами. Кирпичей было много.

  – Как торговлишка?

  – Как пирожки горячие в ярморочный день, слава Богу.

  – Вот и ладно. Ты дед не держи обиду на меня за строгость мою, но я по делу, ты понимаешь?

  – Бог с тобой, Князь, какие обиды на тебя, благодете... – он запнулся.

  Я засмеялся:

  – Тебя звать то как, по имени и отчеству?

  – Семён Ильич.

  Я спешился.

  – Ну вот, Семён Ильич, благодарю тебя за работу добрую. Держи тебе мой подарок.

  Я свистнул Гриньку, взял у него завернутый в дорогой бабий платок самовар, и передал деду.

  Тот развернул платок, увидел блеснувший солнцем пузатый самовар, обомлел, захлебнулся воздухом и... из глаз его потекли слёзы. И он снова упал на колени.

  «Эк их...» – сглотнул слезу и я.

  – Ты, что, Ильич? – Поднял я старика, и обнял. – Я тебе за такую работу три таких самовара должен. И жонке твоей плат возьми.

  Дед стоял, чуть отвернувшись, и утирал рукавицей глаза.

  – Вот барина Бог дал... До слёз довёл, – сказал он, и улыбнулся.

  Улыбнулся и я.

  – Ни чо, дедко, слёзы без горя – радость. Бывай. – И я поехал дальше.

  Глава шестая

  Проехав ещё в сторону Рязани, я свернул свой отряд на окольную дорогу, а потом развернул назад, в сторону Твери и Великого Новгорода. Знать, что я поехал туда, а не в Рязань, никому не следовало.

  * * *

  Я стоял в общей толпе работных и крестьян перед собором и истово молился, бия земные поклоны. В храме шла праздничная служба, и он был заполнен знатью. Простому люду места в храме не хватило. Зазвонили колокола. Служба закончилась. Из храма повалил народ. Увидя нужную мне личность, я пробрался сквозь толпу.

  – Прёшь куда, голодранец, – махнул на меня рукой он, но встретившись со мной взглядом, вздрогнул и опустил руку.

  – Ты ли, князь? – Спросил он шёпотом.

  – Я ли.

  – Чого здеся?

  – Дело не конченое есть.

  – Так, вроде... Нет князя и дела нет... Или...?

  – Вот пришёл спросить об том тебя. Ты ближний ему был, и при договоре нашем с ним присутствовал. А то, вроде, я деньги взял, а дело не сделал. Не по нраву это мне.

  Глаза Шемякинского воеводы алчно блеснули.

  – Дело говоришь. Мне то дело... сейчас не нать. Казна у меня, пока. Значит задаток тот вернуть в казну ты должон.

  – И мне те деньги мошну жгут. Но, что-то и мне взять надоть. За страх, – сказал я громко.

  – Тихо, – зашипел он. – Давай в корчме погутарим. Иди за мной. Токма не сразу.

  – Ты, гляди, не балуй... Задаток не со мной, ежели чо.

  – Ступай ужо...

  Я шёл за ним по городу, которого я не знал. Каменные здания очень отличали Новгород, и от Москвы, и от Твери, и от Рязани. Новгород был – Европа. Я крутил головой, и старался не упустить в толпе воеводу из вида.

  Увидев богатую вывеску «У Юстаса», я усмехнулся: "Анекдот: «Встречаются два нелегала у Юстаса...» Не. Круче было бы, если бы пивная называлась – «Элефант». Так думал я, пока воевода не нырнул в дверь. Я следом. Постояв, и привыкнув к полутьме, я прошёл весь зал, и присел рядом с ним.