Текст книги "Элато. Тропой дерзких (СИ)"

Автор книги: Михаил Троян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Троян Михаил
Элато. Тропой дерзких

Глава первая

Весёлая четвёрка

Гром оглушил, а молния ударила в ста шагах впереди, осветив окрестности, прячущиеся в ночи. Капли дождя стекали по шлему, попадая за шиворот, каждый раз заставляя вздрагивать. То, что они сползали по носу, я уже не замечал – лишь бы мерзко не ползли по спине, вызывая озноб. Ветер стонал как старая ведьма на дыбе, а дождь стучал по шелестящим листьям.

Немного я не успел... Если бы не заплутал, свернув не на ту дорогу, то затемно был бы уже в этом захудалом городишке именуемым Антинд, расположенном на самом конце света. Это последнее человеческое пристанище. За Антиндом не так уж далеко и храмы жрецов Древа. А дальше... дальше не хочется и думать, что же там ждёт. Либо бессмертие, если доберусь до Древа жизни, со странным названием − Элато, либо смерть, если не смогу одолеть скелетов или падающих с неба шаксов. Но об этом сейчас не хочется думать. Я поддал пятками вараниса – ящера, на котором ехал верхом. От неожиданности он дёрнулся вперёд, я с трудом удержался в седле.

− Вперёд, зубастик! Тебя в этом городе ждёт хороший кусок мяса!

Варанис недовольно зашипел, но ходу прибавил. Его длинный хвост волочился по жидкой грязи, а от перебирающих по жиже лап раздавалось чавканье. Хоть и вредный зверь да мяса много жрёт, зато в бою его острые зубы откусывают всадникам ноги, если те не облачены в железо. Его чешуйчатая броня хорошо защищает, а мощным лбом ящер вышибает всадника из седла, как буйная волна зазевавшегося рыбака из лодки. В народе их называли шипунами за злобный нрав. Фор – так звали моего возчика, убил немало людей. В схватках и ему доставалось, но раны на теле, покрытом защитной чешуёй заживали не как на собаке, а именно как на ящере, потому что у них раны заживают быстрее всего.

Варанис устал, злился, но перебирал лапами, а я мерно покачивался в седле. По сторонам незаметно проплывали тёмные очертания крон столетних дубов и грабов.

Небеса словно разрыдались: то ли по невинно убиенным, то ли по моей грешной душе – душе воина. И этот воин, то есть я – хотел бессмертия. Издалека я приехал, издалека.

Что толкнуло меня? Да я сам присутствовал при пытке бессмертного. Видел, как его пытали, затем отрубили кисти, заперев потом в тюрьму, откуда даже мышь не выскочит. Руки бросили в камеру, где его и держали, а наутро они росли от локтей, как ни в чём не бывало, даже шрамов не осталось, будто вчера не экзекуция была вовсе, а просто фокус или иллюзия.

Вспышка молнии осветила лес, дорогу и проступившую сквозь пелену дождя крепостную стену. Послышался приглушённый лай забрехавших собак.

− Ну, наконец-то! Почти уж доехали! – обратился я к варанису. – Поднажми, Фор!

Мой возчик как будто почувствовал, что город близко, сразу зашлёпал по поблёскивающим лужам веселее. Лишь злобно сверкали во тьме его выпученные глаза.

Мне в этот миг казалось, что весь мир уже замёрз и вымок насквозь. Бррр! Плащ отсырел и стал тяжёл, как коровья шкура. Надо будет на досуге заделать разошедшийся шов на капюшоне. Благо, что на мне поддоспешник тёплый, не даёт промёрзнуть до костей.

Ничего... как придём в мир, где солнце, как рассказывают бессмертные, вечно стоит в зените, вот и согреюсь, там тепло. В город сейчас приеду, там ждут постоялые дворы, где горит жаркий огонь, и есть крепкое терпкое вино. Быстрей туда, в городишко этот, который и городом то назвать язык не поворачивается. Раньше, говорят, была тут захудалая деревушка. Но когда появилось Древо жизни, много паломников стало проходить по этим местам. Вот и разрослась деревня, подкармливая уставших путников, давая ночлег, да забирая последние деньги. Теперь бывшие крестьяне, у которых раньше рябило в глазах от сохи, стали уважаемыми хозяевами постоялых дворов. Раньше видели только земляной пол, а теперь ходят по скрипучим дубовым доскам.

А зачем деньги проезжающим паломникам, если никто ещё не пришёл назад и не похвастался, что он вкусил от Древа жизни хотя бы кусочек коры? Никто не возвратился. Но я иду верным путём, потому что сам допрашивал бессмертного, потому что воин и просто хочу жить вечно. Тем более прослышал я, что идёт неплохая компания, к которой и хочу примкнуть. Только вот догоню ли я их? Нет, не дождь гонит меня, а боюсь опоздать: нужно догнать эту лихую четвёрку − по мне эта компания. Как говорится, по Фоме и шлем.

Антинд, ещё называют городом Забвения. Сколько уже видели местные жители людей, пьющих в последний раз, а наутро уходящих, чтобы не вернуться? Много. Много до жути. И этих городов вокруг Странных земель развелось много, аккурат вокруг горы Ахея.

Когда варанис дотопал до городских ворот, гроза ярилась вовсю. Голубые огненные полосы били в землю так часто, что глаза не успевали привыкнуть к темноте. И оглушительные раскаты грома – даены сегодня не ленились бить в барабаны.

− Кого несёт? – раздался со стены зычный недовольный голос. Захудалая такая стеночка, нормальный таран её развалит в два счёта. Зато с бойницами. Между ними виднелся силуэт стражника, опиравшегося на копьё.

− Паломник, к Древу жизни! – почти выкрикнул я.

− Ворота закрыты, жди до утра, − раздался тот же голос, безразличный.

− Вы издеваетесь? Кто выгонит собаку в непогоду на улицу? Ей и то будку предоставят!

− Ты хочешь в будке переночевать? − со стены раздался смех, там было человека три, не меньше. – Врата закрыты до утра!

− Если ты не откроешь, я до тебя доберусь! – я разозлился... и замёрз, было не до шуток.

− Давай доберись! Атакуй ворота! Бейте в набат, ребята! Напали дикари всякие на наш городишко!

Хихиканье со стены привело в ярость.

− Слушай, шутник! Тебе смешно, сухо и тепло. Но завтра я доберусь до тебя, отрежу язык и кину его собакам!

− Но, но! Не зарывайся! – голос стражника стал более сговорчивым. – Плату знаешь? Две медных!

− Я тебе три дам! Открывай! Такая непогода! Вишь, как даены бушуют?

Несмотря на шум дождя, ворота разразились жутким скрипом. В проёме ворот показались два бородатых стражника, держащих копья и тускло горящие факелы. Я в нетерпении шлёпнул ящера поводьями по шее. Вперёд! Небрежно бросив три монеты в протянутые ладони начальника стражи, который отличался от остальных лишь начищенными медными пластинами на нагруднике, я спросил, не останавливаясь: − Где тут стали на постой четверо знатных паломников?

− Езжай прямо по улице шагов пятьсот, слева увидишь... там горят два магических фонаря, которые тухнут на рассвете, а в сумерках сами зажигаются. Там и есть постоялый двор, где остановились трое знатных: два воина и смазливая женщина, но по виду не из тех, что мечтает о семье, а воительница. Я-то уж в этом толк знаю...

Разговорчивый попался начальник стражи, поэтому пришлось придержать шипуна, который уже весело цокал когтями по брусчатке.

− А четверо, не было четверых сегодня? – спросил я, теряя надежду. Если они были тут вчера, значит, я опоздал, и они ушли.

− Не было ни вчера, ни сегодня четвёрки воинов. Голытьба всякая, босота... эти да, этих много прошло. А вот из настоящих воинов только трое и явились за два дня.

Я тронул поводья, проехал привратную площадь, дальше варанис устало поплёлся по тихой улочке. Дома не были выстроены в порядке, которым в любом нормальном городе заведует градостроитель. Они лепились друг к другу как валуны разного размера, выложенные рядом. Крыши то нависали над головой, то были далеко, но все были выложены из глиняной черепицы. А это редкость в нашем мире. Конечно, соломой или камышом стараются жилища не крыть: кинул факел – дома нет. Пластушный камень часто можно встретить, а вот черепица говорит о богатстве местных жителей.

По бокам улицы много места – здесь днём стоят рядами лотки торговцев, которые предлагают паломникам всё что угодно: оружие и одежду, всякие необычайные блюда и изменяющие этот мир на время колдовские вина. Тут же снуют и зазывалы, предлагая плотские незабываемые удовольствия в заведениях своих хозяев.

"Купи сладости, поешь в последний раз! Кричали тут днём торговцы паломникам. Не экономь деньги! Они тебе больше не нужны!

− А почему в последний раз? – вопрошали паломники, пожимая плечами.

− Ещё никто не вернулся! Никто!

− Но как же трое бессмертных? – недоумевали паломники.

− Это давно было! – торговцы протягивали свой товар в ладонях, цепляли идущих за рукава, а всадников с опаской за ноги. – Ни один род не помнит, когда это было! Только легенды остались! Купи! Вкуси сладость напоследок!"

Ещё днём здесь продавали всякие изощрённые орудия для убийства, снаряжение, собранное смельчаками у корней Древа, когда скелеты уходили. Или как-то по-другому собирали – это пока для меня секрет. Разное тут было оружие: и кривые ятаганы, и сабли и лебёдочные убойные арбалеты, даже тяжёлые двуручные мечи. Но мне ничего не нужно, мой меч – основное оружие воспитанника боевого храма Мардуха, снискал славу во многих боях, ударом рассекает медный клинок как тёплое масло, а стальной против моего ломается или так зубрится, что становится негоден для рубки. Есть у меня и лёгкий щит, короткий лук из гибких рогов тарса и притороченное у седла копьё. Мне не нужны торговцы – в седельных сумах есть скромный запас подходящий аскету: сушёное копчёное мясо и сухари – прожить можно неделю. За свою буйную жизнь к скитаниям я привык.

Я уже видел магические фонари – начальник стражи не соврал. Они светили неестественным синим светом, будто подсвечивают сапфиры. Выходит, хозяин постоялого двора колдун, да ещё и довольно сведущий, коли так запросто растрачивает силу.

Варанис остановился, не доехав двадцати шагов и зашипел. Его глаза дико завращались − это означало, что возчик мой в ярости.

− Чего испугался? – тут уже взбесился я. Скорее всего он почувствовал других самцов под навесом. – Щас как хряпну колотушкой!

Подействовало, тронулся к навесу. Деревянная колотушка за седлом, но если нужно, я достану. По телу бить нет смысла – там чешуйчатая броня, а вот по ушам, по этим маленьким хрящевым наростам: тут варанис пасует и слушается.

Под навесом лежало семь привязанных шипунов. Они всполошились и вскочили когда, спешившись, я достал из сумы цепь.

− Ноздри! – потребовал я.

− Варанис недовольно опустил голову, подставляя нос. Я просунул цепь сквозь дырку между ноздрей, специально пробиваемую шипунам ещё в детстве. Затем обвязал цепь вокруг столба и застегнул на защёлку. Он вёл себя на удивление тихо: видно, среди сородичей были и самки.

Тут как тут появился курносый мальчишка-пострелёнок с волосами цвета соломы. Видит, видит хозяин постоялого двора тропы путников, всегда готов принять, накормить. За плату естественно, за серебро, медь. Накопить деньгу, а потом перевести всё в драгоценный металл.

Золото – вот секрет его доброты.

− Господин, у нас вы найдёте кров и пищу, а также любые развлечения, − протараторил он, перехватывая у меня снятые седельные сумки.

− Да я уже понял, понял. Дай моему Фору кусок хорошего мяса, да смотри, руки близко к пасти не подноси! Водички не пожалей, хотя и с неба льёт неплохо. Из лужи пил по ходу.

− Хорошо, господин! – малец услужливо забежал вперёд, взойдя по скрипучим ступеням крыльца, ударом плеча открыл тяжёлую двустворчатую дверь.

Изнутри доносился гомон. Сразу пахнуло табачным дымом и чем-то вкусным-превкусным. То ли уткой запечённой с яблоками да с перчиком, то ли гусем жирным. Ммм! Умопомрачительный запах, когда ты голоден. О даены, как я голоден! Сейчас сожру целого кабана!

Как тут хорошо после прозябания под холодным дождём! Вот уж поистине, всё познаётся в сравнении.

Тепло...

В дальнем углу в очаге трещат дрова, заливая зал оранжевым светом. Здесь собрались разные люди, но больше паломники. Столы длинные, человек на восемь каждый. За всеми на деревянных скамьях сидели люди, в основном по двое-трое. Публика одета в основном прилично, мужчин раза в два больше чем женщин. Слабый пол тут в основном из тех, кто развлекает мужчин за деньги. В последний путь провожают, сочувствуют, наверное...

Все что-то жуют, либо держат в руках кружки с вином.

Тишина... Все дружно повернули головы, взгляды устремились на меня: изучали – что за человек пришёл, каков он, тот, с плаща которого падают сейчас на пол тяжёлые капли. Из этого у них сложится впечатление, как себя со мной вести, если придётся. Они сейчас видят матёрого воина с обветренным лицом и зелёными глазами. Видят спокойный, уверенный взгляд, но одежда наёмника скрыта под плащом, вместе с широким поясом, на котором красуются в ряд метательные ножи. Я откинул капюшон, на запястьях показались браслеты с выбитой на них маской храма.

Все снова загомонили и усердно зажевали. За двумя столами играли в кости. Не для развлечения – это видно по сосредоточенным лицам, для наживы.

− Не дуй на кости! Ты колдуешь! – раздался недовольный голос одного пожилого крестьянина, седые усы которого, наверное, были самыми длинными во всём городе.

Как по мановению волшебной палочки, появился улыбающийся хозяин в простой холщовой рубахе и синих шароварах. Красные сапоги у него шикарные, голенища украшены поблёскивающими сапфирами. Вот по этой дорогущей обуви и по вальяжному виду понятно, что он тут всем заправляет. Ничего удивительного, что он меня встретил: колдун знает, когда идут в его дом. Лет ему было за сорок. Впалые серые глаза казались глазами древнего хищника, дожившего до наших дней. Он смерил меня взглядом, словно ощупывал. Хоть и не так широк этот колдун в плечах, но руки жилистые и сильные – под красноватой кожей выступали набухшие вены.

− Добро пожаловать, путник, в моё скромное заведение, − он говорил, а сам прямо буравил глазами. − Комнату будешь брать?

− Буду, конечно. Я промёрз и промок до костей! Ещё буду есть и пить!

− У меня ты найдёшь любое развлечение из доступных на Алгоре.

− Сэлта! – хозяин хлопнул в ладоши.

В зал легко впорхнула светловолосая девушка среднего роста в синем платье и в сером фартуке, который не портил её обаяния. Худощавое молодое лицо излучало доброту и миловидность. Заметив, что я на неё смотрю, она игриво улыбнулась, взглянула пристально в глаза с глубокомысленным любопытством. Затем обратилась к колдуну.

− Звали, хозяин?

− А ты глухая, что ли? Не слышала? Отведи господина в свободную комнату на втором этаже.

− Слушаюсь...

Сэлта пошла, гордая и красивая – так идёт настоящая женщина, приосанившись и виляя бёдрами, я за ней, а следом малец с тяжёлыми седельными сумками.

По крепким ступеням мы поднялись на второй этаж под редкие взгляды жующих и болтающих постояльцев. Стараясь особо не привлекать внимания, я обвёл цепким взглядом зал. Тройку путников, меня интересующую, я приметил сразу: первый чёрный, как ворон, по нагруднику видно, что воин, скорее всего наёмник – из-за плеча торчит рукоять меча. Как и я сухопарый и подтянутый. Наплечники дорогие, из светлого металла, левый вытянут, прикрывает шею. Второй из троицы – кашит, "человек" из рода кошачьих, этот немного имеет подкожного жира. Сидит спиной, видно только затылок с короткими густыми волосами серого цвета. В принципе, даже если повернётся, ничего нового не увижу − для меня все кашиты на одно лицо. Начинаю их различать, лишь когда долго общаюсь. Каждый крестьянин знает, что коров чужак сразу не может распознать, если они одной масти. Так и с кашитами: глаза почти круглые, нос жмётся к верхней губе. Кошки, они и есть кошки... Пусть даже человекообразные и без хвоста.

А вот третий персонаж за столом − женщина... огорошила своей внешностью. Она оказалась высокого роста с крепкими длинными руками, а кожа её такой чёрной, будто её тысячу лет выжигало солнце пустыни. Зато белки глаз и зубы её блестели, словно снег на солнце. На ней тёмный женский походный костюм. Волосы этой странной женщины казались чернее тьмы пещеры, вились мелкими кудрями, спадая на плечи. Хоть при ней и не видно оружия, по виду даже глупый поймёт, что эта особа – воительница, причём... соблазнительная, а под столом есть что-то припрятанное, чтобы проколоть или разрубить какого-нибудь зарвавшегося пьянчужку.

Всё это я отметил, пока мои сапоги, зашнурованные сыромятными ремешками, оставляли на ступенях мокрые следы, а сидящие в зале уже почти и не смотрели в мою сторону.

В комнате тоже горел магический светильник, как и в зале, только поменьше. Сколько же возьмёт хозяин за такой комфорт? Хотя неважно... У меня два кошеля золотых монет в седельной сумке. Не знаю, понадобятся ли мне они, вернусь ли я от Древа? Так что можно сорить деньгами. Если добьюсь бессмертия, времени будет много, чтобы заиметь золото вновь.

Опытным взглядом я оценил крепкие двери в мою комнату, осмотрел засов. Добротный... В углу дубовый стол, рядом широкая кровать.

Сбросил на спинку стула плащ.

− Куда положить, господин? – малец с трудом снял с плеча сумки.

− Под кровать, − порывшись в кармане, я достал медячок и протянул малышу, которого представлял почему-то пугалом – видно, видел когда-то на поле чучело с соломой вместо волос.

Малец ухватил монету и убежал счастливый.

− Мяса шипуну отнеси! – крикнул я вдогонку.

− Сэлта, высуши плащ, чтобы к утру сухой был. Двери в комнату закрываются?

− Да, господин, − она повесила тяжёлый плащ на руку. – Вон... замок на столе.

− Хорошо, иди.

Сэлта хмыкнула, видно, рассчитывала на что-то большее, увидев, что я запросто мальцу дал монетку.

Оставшись один, я снял кожаный нагрудник, наплечники, наручи.

Шлем у меня лёгкий, из неизвестного мне белого металла. Но сколько ни били по шлему мечами, он не гнётся. Это трофей, добытый в бою при битве с алламаринами, которые приплыли на больших судах покорить наши земли, но были разбиты. Он мне понравился, этот шлем. Если нужно, к нему пристёгивается забрало, что я и сделаю с утра – дальше поеду в полных доспехах. В зал всё же решил прихватить меч и кинжал. Просто так меня эти трое с собой не возьмут на паломничество. Сопротивление по пути к дереву растёт вместе с числом идущих людей. Как-то это связано. Чем больше людей, тем больше скелетов. А потом подземье... его большой группой вообще пройти невозможно. До шаксов же почти никто не доходит, о них лишь бессмертный рассказывал. А самому идти к Древу страшно... Это как на кладбище ночью: сам боишься, а вдвоём с кем-нибудь можно и погулять среди могил.

Эти трое – самый лучший вариант для меня. О них мне рассказал Орсей-ясновидец. Иди, говорит, спеши, крепкие люди идут − четверо, тем более один из них великий маг Маора, он многое может, даже сразиться с самим джудой Ахеем, который Древо то и сторожит. Кто из них Маора? Как вообще к ним подступиться?

Достав из сумы рубаху и штаны, я переоделся. Приятно после разверзшейся хляби небесной надеть чистые и сухие вещи. Идти в зал я не спешил, присел в раздумье на кровать.

Люди это серьёзные, гордые. Могут и не взять с собой... Тогда придётся идти к Древу одному, как ночью на кладбище. Всегда знакомился со всеми запросто, с женщинами стеснения не имел с юности. Чувствовал, когда даже мимо проходят, приосаниваются – оцени воин, какая я красивая... А тут чего-то опасаюсь. Неудачи, вот чего я боюсь, потому что вопрос стоит ребром: стану я бессмертным или нет.

Решительно поднявшись, я замер. Нет, не хочу спешить, пока осмотрю комнату на случай потайных ходов, а то рассказывают истории, будто в таких постоялых дворах ночью в комнаты проходят слуги хозяев, убивают пьяных спящих постояльцев. А потом: вещи хозяевам, а трупы либо свиньям, либо земле – у кого какая мораль.

Стены глинобитные, так что ходов тут быть не может. Даже окна в комнате не было. Осмотрев внимательно пол и потолок, я остался доволен: запершись тут на засов, я могу спать спокойно. Лишь извозился в пыли под кроватью, да зря отодвигал от стены стол.

Убедившись, что можно сегодня и напиться, если это нужно для моего важного дела, я закрыл двери на замок и спустился в зал.

Те, кто мне был нужен, уже сидели не втроём. У кашита на коленях примостилась похохатывающая дама его расы с довольно объёмными персями.

За одним столом, от которого недалеко сидела так нужная мне троица, уже скучал один пьяный, по виду не местный, из паломников. У него на поясе висел короткий меч. Ещё молод, но какой-то уставший от жизни. Беден − это сразу видно по его затасканным штанам и надетой на голое тело парусиновой серой куртке. Видно, морячок.

− Не помешаю? – я положил меч в кожаных ножнах, на которых чернели выжженные руны моего храма, на стол.

Пьяный взглянул на меня, затем на рукоять меча, инкрустированную серебром. Его губы непроизвольно вытянулись в оскал, как у пса. Но он совладал с собой, поняв затуманенным мозгом, что ничего плохого ему не желают и к тому же перед ним тот, кто может его запросто повозить носом по столу, если он вдруг начнёт зарываться.

− Да свободно тут... сиди, − пробурчал он, затем крикнул: − Зая! Зая! Вина мне, вина!

− Из дверей кухни вышла пожилая дородная женщина с бугристым лицом и большой, с ноготь, родинкой на подбородке. В руках несла пузатый кувшин.

Она налила пьяному полную кружку, затем со стуком поставила сосуд на стол. Я забарабанил пальцами по потрескавшимся доскам.

− Это... − я не сразу вспомнил имя. – Зая... Мне поесть принеси и мяса печёного. Вина большой кувшин тоже.

− От много вина может быть язва... Господина будет обслуживать Сэлта, − сказала она и ушла.

Оставшись пока не у дел, я огляделся. На дальней стене две не особо дорогие картины: на одной всадник на шипуне атакует копьём дракона, закрываясь от огня щитом. Сказки всё это. Драконов я видел шесть раз. Ни один из них не плевался огнём. Зубы – да, этого у них не отнимешь, как у всех ящеров страшные зубки у дракона. У вараниса тоже ничего, ногу перекусывает легко, что уж говорить о руке. На второй картине чешуйчатые болотные змеелюди, называемые змелы, затаскивают перепуганную девушку в трясину.

На другой стене висит что-то наподобие большого зеркала, в рост человека, в странной оправе, похожей на золотую, но создаётся такое чувство, что металл этот не из нашего мира, какой-то сказочный на вид. Самое интересное, что зеркало не медное, как водится, а какое-то странное, отражающее всё так, как будто ты на это и смотришь. Только клубится в этом зеркале какая-то дымка, подсвеченная оранжевыми отблесками от огня очага.

Троица о чём-то негромко разговаривала. Долетали лишь обрывки слов да навязчивый смех сидящей на мужских коленях кашитки, которая как бы нечаянно выпячивала под нос самцу свои перси. Так всегда... когда женщина интересуется мужчиной (может и в деньгах тут дело), то и шутки его кажутся изумительными, и сам он весь молодец. А когда интерес пропадает, то мужчина и шутит тупо и дурак вовсе.

Кашит сидел ко мне спиной, поэтому лица его не разглядеть (одинаковы они, если только шрамов нет или глаза одного цвета), лишь острые уши, которые расположены чуть выше, чем у обычных людей. Можно лишь определить, что он жирноват – этого даже не мог скрыть его дорогой щегольской камзол, который выше бёдер предательски выпирал буграми, показывая силуэты жировых валиков. Зато на поясе грозно свисают два коротких меча в ярких ножнах, больше похожих на сабли. Ловкости кашитов могут позавидовать даже хищники, поэтому он опаснее, чем вороноподобный. Это я говорю как опытный воин.

Чернокожая женщина сидела напротив усача. Когда я поднимался по лестнице, видел что-то светлое у неё на лбу, а теперь рассмотрел – на чёрной коже светлел вышрамированный паук, причем искусно. На щеках красовались по два ассиметричных ровных шрама. Я лишь сейчас разглядел, что её костюм амазонки – у него оказались укороченные плечи. То есть, там, куда цеплялись защитные пластины, красовались чёрные руки. А вот обрамлённое смоляными кудрями лицо красиво... Я слышал рассказы, видел на картинках чернокожих, но своими глазами такое чудо узрел в первый раз. То, что она крупнее меня, удивляло, конечно. Я за свою жизнь встретил только одну женщину, которая оказалась выше, да и то на два пальца. Эта же ладони на две повыше будет. Красивой она мне кажется потому, что я видел на картинах чернокожих женщин с пухлыми губами и широконосых. А у этой всё в меру, смотрел бы и смотрел... Но она, к моему сожалению, лишь пару раз бросила взгляд в мою сторону. Не оценивающий, когда примеряют как бы на себя, а изучающий. Её лишь интересует, какой я воин и не представляю ли для неё опасности. Можно многое понять по манере поведения, и мне понадобилось лишь немного понаблюдать: пара взглядов, фраз, чтобы понять – чернокожая воительница согревает по ночам вороноподобного.

− Тебя Сэлта обслуживать будет... видишь, − бормотание пьяного вырвало меня из размышлений. – А меня эта старая карга Зая! Вот она − справедливость!

− А чего ты хотел? Что имеешь, то и имеешь. Я-то воин.

− Воин! и у тебя золота, наверное, много! А монеты твои в крови плавают! И ты с такими грехами идёшь за бессмертием? Я вот иду с чистой душой, хоть и бедный! Я философ!

− С пьяной рожей ты идёшь, все грешники мечтают хотя бы до листика дотронуться. А праведникам и так даены обещают бессмертие.

− Но, но! – пьяный покачал пальцем. – Пьянство не такой порок, как убийство.

− Ты что-нибудь слышал о честном поединке? Хотя... кому я рассказываю!

− Ага! – пьяный поднёс кружку к губам, запрокинув голову, выпил залпом. Затем медленно вытер губы рукой. – Завтра умрёём оба! хоть ты богатый, хоть я бедный! Ха, ха!

Я замолчал: в дверях кухни появилась Сэлта. Она шла, держа в руках покачивающийся кувшин, умудрилась в пальцах нести ещё и кружку. Руки напряжены, видно много вина болтается в сосуде. Волосы раскачивались в такт её шагам, с лица не сходила благожелательная улыбка. Её взгляд голубых глаз старался не упустить мой.

Ловко поставив кружку, она наклонила кувшин, и благоухающее рубиновое вино полилось в кружку, тягучее, насыщенное.

− Доброе вино, − сказал я. – Ещё бы ты поесть принесла, да поскорей!

− Я быстро, господин, − она осторожно поставила кувшин и лёгкими шагами ушла.

− Завтра, может, и умрём... оба, − сказал я, поворачиваясь к пьяному, но тот уже давил лбом в стол, похрапывая. Но я добавил, смотря на его затылок: − А сегодня, видишь, я господин... вот так!

Я чокнулся с макушкой философа и, не смакуя, залпом выпил вино, терпкое, как люблю.

Сэлта принесла на подносе тушёную картошку, жареного поросёнка, хлеба и овощи в большой миске. Я с усердием отломил ногу от лакомого блюда и вгрызся в сочное мясо. А Сэлта уселась напротив меня, подперев подбородок рукой, смотрела мне в глаза. Причем в её взгляде была сейчас потаённая грусть, хотя смотрела приветливо.

− Вкусный поросёнок, запечённый на славу, − сказал я, смачно жуя. На время позабыл о троице, усердно наминая мясо.

− Этот алкаш тебе не мешает?

− Философ, что ли? Да нет, пусть дрыхнет, лишь бы не блеванул.

− Он тут уже дней пять. Всё никак не решится идти, говорит, самому страшно, а никто с собой не берёт.

− Кому он нужен-то?

Пару минут Сэлта смотрела, как я жадно ем. Затем, вздохнув, встала.

− Я сыра ещё принесу, − она тихо ушла.

− Иди посмотри! – услышал я громкие слова кашита.

До этого момента в зале было относительно тихо. Лишь восклицания играющих в гости иногда нарушали монотонные беседы.

− Думаешь, я боюсь? Посмотрю сейчас!

− Черноусый встал, отряхнул со штанин крошки и подошёл к странному зеркалу. Но затем нерешительно повернулся, глядя на кашита.

Это было уже интересно, что-то начало происходить.

− Давай, Ворон! – подзадорил его кашит, − говори!

Ворон мялся, топтался на месте. Затем прокашлялся.

− Говори! – это уже подзуживала чернокожая.

− Абара! – сказал Ворон, затем вглядевшись в зеркало, отскочил в испуге.

− А-ха-ха! – чернокожая залилась смехом. − Кого ты увидел? − Не томи, скажи!

− Не поверите! – Ворон вернулся за стол. – Я видел пятнистого хищника!

− Вот это да! А ты боялся! – громко сказал кашит.

Кашитка прильнула к нему, положила голову на плечо: −А ты тоже, котик мой! Ты хищник!

Когда появилась Сэлта, я уже съел больше половины поросёнка, принялся за картошку. Она принесла сыр и жареную рыбу.

Я отложил деревянную ложку, жестом показал, чтобы Сэлта присела.

− Что это такое? – Движением головы показал на дымчатое зеркало.

− Это зеркало души, − тихо сказала она.

− Это как понять? Смотришь и видишь не тело, а сущность? Какая у тебя душа?

− Ты всё правильно понял. Видно, добр ты или нет. Труслив ты или смел. Люди видят зверей. Но если душа черна, можно увидеть, например, лик демона. Поэтому многие боятся смотреть.

− А ты... смотрела?

− Да, видела... кошку. Но люди могут и соврать, потому что "отражение" видит лишь тот, чью сущность зеркало показывает. Это хозяин решил его поставить, привлекает так клиентов.

По её запинке и по голосу я понял, что она тоже врёт насчёт кошки. Что-то она там другое видела, о чём говорить не хочет.

Прихватив меч, я встал, подошёл к зеркалу. Когда приблизился, многие замолчали и вперили в меня любопытные взгляды. Я смотрел как всегда, исподлобья.

Ну и как там это слово?

− Абара!

Светлая дымка в зеркале посерела, затем я стал видеть какие-то изгибы, но картинки из этой мозаики сложить не мог. Хоть бы не демон! Хоть бы не болотная ведьма! Хоть бы не упырь!

И тут я различил... На меня смотрел дракон! Он вперил в меня прямоугольные зрачки, которые тоже были зелёными!

Я повернулся к троице, они, как и кашитка, раскрыв рты, смотрели на меня. Пора действовать...

− Если я увидел дракона, возьмёте ли вы меня в компанию? Вместе к Древу путь пробивать?

− Дракона? – кашит ахнул. Вот сейчас, когда он повёрнут в профиль, хорошо видно, что лицо то у него и не человечье вовсе, а больше кошачье. Да и клыки у кашитов – будь здоров.

− А как мы, уважаемый, можем поверить тебе? – надменно сказал Ворон. − Может, ты там увидал виноградную улитку, а нам уши заливаешь мёдом?

− Улитку! Ха, ха, ха! – кашитка в ударе, готова смеяться над каждым словом.

− Ну а ты... может, увидел там таракана? Усатого... – парировал я. Кашитка уже не смеялась, на лице появился испуг. Ясно, она много драк тут видела, пока провожала паломников в последний путь. И поняла, что сейчас именно и будет драка, да и не драка вовсе, а жёсткая рубка.

Что-то не задаётся знакомство. Ворон встал. Узкое лицо сосредоточено. Точно хищник. На левой руке поблёскивала медная наручь, а то, что я сразу принял за куртку, оказалось мелкозернистой кольчугой, каких я ни разу не встречал. И у него на кисти была татуировка бэнэт, что обозначает знать. У меня татуировка аша, что определяет мой статус, как уважаемый. Такая же у кашита. У простолюдинов на руке татуированы слова шика или шида.