Текст книги "Враг в зеркале"

Автор книги: Михаил Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Ого! У меня сто семьдесять девять на семьдесят два. Ну я пошла.

Отсутствовала она недолго. Пришла, включила чайник в розетку, и мы перекусили.

Потом я закурил сигарету.

– Ты похож на сытого довольного кота, – заметил она.

– Да, – со вздохом согласился я, – сейчас бы бросить все, но надо работать. Привычная атмосфера моей канувшей было в Лету службы. Давай-ка снова накинемся на эти бумажки. Надо сегодня их основательно изучить.

– Слушаюсь, капитан!

– Бывший, бывший...

ГЛАВА 4

В РЕСТОРАНЕ "ЧАЙКА"

В девять часов я, наконец, сдал папки дежурному и позвонил Косте, чтобы сообщить ему об этом факте.

– Все усвоил?

– Усвоил.

– И не отвлекался? – игриво поинтересовался он.

– Ты это о чем? – спросил его я, и телефон сухо и коротко пожелал мне всех благ.

– А теперь, как и подобает влюбленным, закатимся в ресторан. Будем шумно праздновать, – сказал я Тане.

– Очень шумно? – лукаво прищурилась она. – Куда прикажешь идти?

– В самое шикарное и самое злачное место. Ты знаешь что-нибудь подобное?

– Найдем, – улыбнулась она и взяла меня под руку.

Мы прошли мимо притихшего обезьянника, попрощались с дежурным и, наконец, оказались под пасмурным небом этого хмурого вечера.

Я остановил проезжающую "Волгу". Сели. Вертлявый парень с длинными беличьими зубами, повернулся к нам и поинтересовался, куда везти.

– В "Чайку", – сказала Таня.

– О'кей, – согласился парень, вновь свернувшись к рулю.

Мы выехали на набережную. Гранитный парапет нависал над густой маслянистой водой. Пластиковые бутылки (может, поплавки, может, просто мусор), грязные пузыри, какие-то ошметки, ветки – все осталось позади

Ресторан "Чайка" оказался почти что плавучей ярко освещенной коробкой, украшенной лепниной и балкончиками, куда, возможно, выходили по ночам любители свежего воздуха.

Метрдотель приветливо принял мою десятидолларовую бумажку и провел нас к одиноко стоящему столику.

Мы сели. Огромный зал имел стеклянный, сейчас уже темный потолок. Музыка. Шумная "джаз-банда". Во всю веселящийся банкет. Редкие пары лихо отплясывали на площадке для танцев. Наверху, по галереям, словно ласточкины гнезда, тесно лепились открытые ниши, занятые столиками с любителями псевдоуединения.

– Может, туда пойдем? – кивнул я наверх.

Таня неторопливо оглядела галереи и отрицательно покачала головой.

– Нет. Как я понимаю, мы пришли не просто так, а работать. Здесь мы больше на виду, да и сами больше видим.

Я посмотрел на нее. В ресторане с ней произошла очаровательная метаморфоза. Девчонка, которую я почти стал узнавать в ней, надежно спряталась. Дивная женщина сидела рядом со мной. Холодная, неприступная, она сияла умопомрачительной... не красотой даже, а неыслимым шармом. В общем, взгляды большинства посетителей были устремлены на нее. Обстановка, что ли, играла роль. Во всяком случае, в сером отделении милиции она не казалась такой... царицей. Здесь же, в свете ярких огней она просто ослепляла. Все, что угадывалось под шелком платья, вызывало у глазеющих их на неё мужчин дрожь.

– Ну, и как я тебе? – вдруг спросила она, и я подумал, что сам скоро задрожу.

– Прекрасно, – небрежно бросил я, и она вновь улыбнулась.

Юркий официант в бабочке шустро возник из-за колонны.

– Что будем заказывать?

– Не знаю, что вы будете заказывать, – парировал я, – а нам закажет дама.

Таня углубилась в меню. Слушая нас и быстро записывая заказ, официант успел пару раз отлучиться.

– Это тебе пока, парень, за скорость, – сказал я, сунув и ему десять долларов.

Официанта сдуло. Вероятно, нашим заказом.

– Давай подытожим, – предложил я. – Сообразим, что полезного можно извлечь из информации, которая чуть не засушила только что наши мозги.

– Мы узнали подробности жизни трех наших бывших друзей.

– Это что-то нам дает?

– Да, дает, хотя я чувствую: что-то не сходится. Всех убили из одного и того же оружия. И почерк один.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Стрелял профессионал. Он даже контрольного выстрела не делает. Это говорит об опыте и самоуверенности. Надо выяснить, кто из специалистов этого рода мог за последнее время приехать сюда. А ещё надо выяснить, зачем профессионалу такого класса связываться с убийствами в общем-то мелких жуликов.

– Хорошо мыслишь. Но какой можно сделать вывод?

– Единственное, что сразу замечаешь и что связывает всех убитых и нас, в том числе, – общее детство.

– Молодец! Не знаю, что мы будем с этим делать, но это уже кое-что. Думаю, полковник Сергеев, твой шеф, потому и поручил нам это дело. Так сказать, наиболее осведомленным.

Официант подлетел с закуской, графинчиком водки для меня и коктейлем для Тани.

Я налил себе рюмку и выпил. Таня пригубила свой коктейль. Она жевала листик салата. Я поднял на неё глаза и вновь подивился её грации и дивному оттенку волос.

– О чем ты думаешь? – вдруг сказала она.

– Почему ты спросила?

– Ты так... смотрел на меня.

– Я думал, почему такая эффектная женщина, как ты, пошла служить в нашу контору? Тебе же светила прямая дорога на подиум. Стала бы манекенщицей, потом миллионершей. Или лавры Мата Хари пленили? Не похоже.

– Так тебе все и расскажи. Будто не знаешь старую истину, что не мы выбираем судьбу, она нас.

– Ко мне это не относится. Я сам решил бросить службу.

– Ой ли? А чем ты в настоящее время занимаешься? Не той ли самой оперативной работой?

Шустрый официант принес нам горячее. Мы принялись за еду, тем самым прекратив ставший неожиданно неприятным для меня разговор.

Я ел и думал: почему неприятный? Это правда, что неприятный, но почему становится так мерзко на душе, когда вспоминаю свои подвиги?

– Что с тобой? – тихо спросила Таня.

– Ничего. Вспомнилось прошлое.

– А знаешь, о чем я сейчас вспоминала?

– Нет.

Она улыбалась. Взгляд её затуманился, я вновь увижел в ней ту маленькую девочку, которую я так хорошо помнил.

– Я вспоминала, как мы все плыли на тот берег Волги, а потом я выбилась из сил и ты один тащил меня обратно.

– Надо же! Не помню.

– А я помню. И помню, как эти интернатские мерзавцы затащили меня за сарай на стройке и хотели изнасиловать. А ты вдруг один ворвался, как вихрь, и задал им такого жару, что эти гады бежали без оглядки. Их было человек пять, и некоторые старше тебя. Да, я помню, – мечтательно прищурилась она, – ты был страшен и великолепен. Кому-то руку сломал, челюсть...

– Думаешь, только из-за тебя? У них главарем был парень по кличке Крокодил. Помнишь, нижняя челюсть у него была, как утюг.

Он ещё потом как-то страшно погиб, а тогда все грозился поймать меня и задать трепку. А ты просто случайно там оказалась.

– Нет, из-за меня, – не согласилась Таня. – Они от школы выслеживали меня. Мне ведь ближе всего до дома через стройку. Они и устроили засаду.

Я рассмеялся.

– Помню у меня был перебит локоть и ещё в ухе стреляло. Кто-то здорово заехал мне тогда по уху. Но больше Крокодил не лез. Только грозился.

– Ты хочешь сказать, что не думал меня спасать? Ни за что не поверю, улыбнулась она.

– Думай, как хочешь, но чтобы я! – да ещё из-за девчонки! – полез бы тогда в драку?! Невозможно.

– Перестань кокетничать. Ты меня спасал. Я точно знаю.

Вокруг становилось все более оживленно. Столики постепенно заполнялись. Музыка звучала громче и громче. Я был рад быть здесь с Таней.

– Давай все-таки решим, что нам делать дальше, – сказала Таня и отпила из своего стакана коктейльной смеси.

Я налил себе ещё водки, выпил, неторопливо вытащил сигарету и закурил.

– Давай, – согласился я. – Будем пока разрабатывать версию о наших друзьях-приятелях. Итак, не считая тебя – ты крутилась где-то на несерьезной периферии и была очень надоедлива, кстати, – было нас восемь человек, включая твоего покорного слугу. Позавчера убиты Сергей Костомаров по прозвищу Костолом и Валерка Мишин, наш Колобок. Вчера кончили Селеверстова Петра по кличке Профессор. Сегодня – Нюхача Гешу, фамилия Вершков. Биографии этих усопших мы с тобой сегодня досконально изучили. Остаются: Чингиз, Лом и Ловкач, то бишь Костя Кашеваров, капитан милиции.

Я взял вилку и поймал соленый грибок, едва не ускользнувший. Пока я жевал, молчала и Таня. Потом сказала:

– Лома я помню. Его звали Олег, фамилия, кажется, Никодимов. А вот Чингиз?.. Что-то азиатское, но помню с трудом. Нет, не помню

– Да, это был редкий гость. Редкий, но меткий. Он жил на окраине и приезжал только на дело. Его звали Марат Карамазов.

– Ох! Ну и жизнь у вас была! Меня до сих пор дрожь пробирает, – она зябко передернула округлыми плечиками.

И тут она спросила:

– Я так никогда и не понимала, что это за брат у тебя был? То ли близнец, то ли двойник?.. Помню все шушукались насчет Лютого. Все было так таинственно.

– Честно говоря, я знаю не больше тебя. Сам я этого мнимого брата никогда не видел. Знаю, что впервые о нем сообщил Чингиз. Будто бы Лютый встретился с ним в случайной драке, чем-то они понравились друг другу, вот он и притащил его участвовать в делах нашей шайки малолетних разбойников. А потом пошло-поехало. Массовый психоз. Думаю, я один вменяемым остался. Во всяком случае, никакого Лютого я никогда не видел. Поэтому и запретил тогда всякие разговоры на эту тему.

Я затянулся сигаретой и медленно выпустил дым из ноздерй.

– Давай ещё напоследок повторим то, что мы знаем. Значит, Костолом, Колобок, Профессор и Нюхач... Все убиты практически один за другим. И оружие одно и то же – пистолет "беретта" с глушителем, найденный возле трупа Геши, то есть Нюхача. И знаешь, что самое странное в этом деле?

– Скажи.

– Самое странное, что убрал наших бывших корефанов классный спец. Это я сужу по качеству работы. Исходя из этого, признаюсь: не понимаю, что могло связать наших знакомцев, мелкоту, со столь крутой фигурой? Ведь, судя по всему, у них ни оборота не было, ни капитала, ни авторитета в определенных кругах. Петя-Профессор вообще сутенерством занимался. Снял квартиру и поселил двух девчонок. Это то, что мы знаем из материалов дела. Но все равно серьезный человек – я имею в виду настоящего дельца, – не опустится до связи с ребятами уровня наших приятелей.

Я заметил, что у неё опустел стакан. Подняв руку, я подозвал нашего шустрого официанта и попросил принести бутылку шампанского и что-нибудь на десерт.

– Ты давно приехала сюда? – спросил я Таню, когда принесли вино, конфеты, какие-то пирожные, большую шоколадку и даже мороженое в придачу.

– Да нет, месяца три, – она медленно стала есть мороженое. Пригубила шампанское. Вскинула ресницы. – Сунули сначала в информационный отдел. Бумажки сортировать. А тут вдруг сам полковник Сергеев вызывает. И вот я здесь, с тобой. Ато совсем заск чала.

– Надо же! – покрутил я головой. – Кто-то ещё сохранил энтузиазм.

– А что! – вспыхнула она, и сердитый румянец сделал ещё более очоаровательным её личико. – А что! Я изучила все данные о местных группировках, знаю в лицо каждого из этих мафиози. Кстати, вон там, слева у стены, нет, ближе к колонне... Не смотри так откровенно. Видишь компанию и того высокого, жирного. Это Ленчик. Леонид Бурлаков, местный городской авторитет. А вон там, справа, с двумя девушками и двумя мордоворотами сидит Семенов Юрий Леонидович. Он же Семен. Этот вообще крутой мужик. Неизвестно зачем приехал две недели назад из Казани. Мы уже туда, в Казань, запрос делали, но и там ничего не знают. Только строим предположения, в чем могут состоять интересы Казани в нашем городе?

– Интересно, – я постарался запомнить обоих. Хотя очень скоро события повернули так, что специально запоминать их не стало нужды. И надо сказать, в общих чертах план расследования стал смутно прорисовываться в голове уже тогда. Но очень смутно. А сейчас мы сидели, как два голубка, и я изо всех сил курлыкал, или гугукал – уж точно не знаю, как называется то, что издает голубь, распуская хвост перед своей голубкой.

В общем, старался.

Глава 5

НЕУЖЕЛИ НАДО БИТЬ ТАК ЖЕСТОКО?

– А почему ты меня не пригласишь потанцевать? – неожиданно спросила она, и я отодвинул её стул, помогая встать.

В затененном для танцев углу двигались несколько пар, но когда Таня положила мне руки на плечи, остались только мы одни.

Все же я с удовольствием отметил, что несмотря на сумерки, царившие в круге, взгляды всех (конечно, всех!) мужиков в зале были устремлены на мою прелестную партнершу.

Потом она прижалась ко мне, и на мгновение я ощутил её всю, но тут музыка прервалась, дав передышку музыкантам.

Я увлек её к столику, галантно отодвинул стул, усадил, как величайшую драгоценность и, наконец, с чувством глубокого удовлетворения сел сам.

Перед ней был пустой бокал, и я поспешил наполнить его шампанским. Себе я налил остатки водки из графина. Предпочитаю водку. Конечно, я в своей жизни пил все что угодно, начиная от одеколона и кончая всей этой заморской дрянью, но водка все же лучше.

Неожиданно оркестр вновь разбил тишину, заполненную шелестом голосов и тихим звоном стекла.

– Можно пригласить вашу даму на танец? – услышал я чей-то жирный самодовольный голос. Но, увидев потемневшие глаза Тани, тут же небрежно ответил:

– Дама устала.

– Один танец. Ничего с ней не случится.

Добродушное хамство заставило меня начать ритуальную игру: сделав недоуменное лицо (нижняя губа презрительно оттопырена, глаза едва смотрят от скуки и того же презрения), я медленно поднял взгляд на этого... Надо же, Ленчик! Леонид Бурлаков, которого только что заочно представила мне Таня.

Он стоял распаренный, красный, как ветчина, откровенно толстомясый. Рукава пиджака трескались от вбитых в них верхних окороков. Но окончательно добили меня его белесые торчащие брови.

– Ты онемел, мужик? Давай, роди слово, а то твоя телка уйдет без твоего согласия.

Я молчал, потому что Ленчик стал вдруг раздуваться, расти, наполнив собой весь зал, весь этот гнусный мир, где сейчас везде правят Ленчики. По сравнению с ним ресторан казался игрушечной коробочкой, Волга – дохлым ручейком, деревья доходили ему до колен. Огромный, победоносно пахнущий потом и вином, с бессмысленно ревущим голосом, с прокисшими от простоты мироустройства мозгами, он мгновенно довел меня до безумия. Ненавижу! Я не знал, что заставляет подобных ему постоянно следовать по тропам моей жизни.

– А ну проваливай, ублюдок! – произнес я.

Морда Ленчика перекосилась ухмылкой.

– Давно бы так, лягаш вонючий! Думаешь, я не знаю, какого черта вы тут расселись? А это, значит, твоя мусорная подстилка?

Тон его голоса стал ниже, стал угрожающим. Он схватил меня двумя пальцами за отворот пиджака и чуть потянул.

– А ну вставай, лягаш. Или штаны замочил, боишься встать перед своей сучкой?

Краем глаза я заметил, что все смотрят на нас. Взгляды были разные, как всегда: кто-то смотрел с интересом в ожидании зрелища, кто-то с тайным или явным испугом, кто-то скучающе поднимался, чтобы на время удалиться все это было последнее из того внешнего, что я ещё смог воспринять.

Тут время замедлило бег. Я поднялся – Ленчик отводил правый окорок для удара – и, схватив два его пальца – указательный и большой, завернул вверх. Они сломались с громким хрустом, доставившим мне наслаждение. От боли и неожиданности у Ленчика подогнулись колени. Я помог направлению движения его тяжеленного тела, потянув держащиеся на одних связках персты покорителя жизни вниз. Когда он почти упал, я поднял его страшным ударом колена в подбородок.

Ленчик, словно дорожный каток сквозь полосу молодых лесонасаждений, пролетел через зал, сминая столики и обреченное веселье вечера.

Я жотел продолжения драки. Мне было мало столь короткой стычки. Я поймал испуганный взгляд Тани.

Но мне было мало!

Что-то надломилось... Не знаю. Наша бесполезная теперь конспирация, раскрытая так скоро. Поганый мир, населенный предателями-друзьями и ублюдками-врагами. Не знаю.

Я хотел продолжения драки.

Я медленно обвел взглядом зал. Народ таял, словно под лучом гиперболоида. Прятали глаза. Мелькнула мысль о чем-то диком, что творится здесь сейчас. Стук собственного сердца. Милое, снисходительно улыбающееся лицо... И ещё один Ленчик, пообтесанный официальным признанием новой России и общением с кутюрье: Семенов Юрий Леонидович.

Я уже шел к нему. Мне нужно было... Вечер, начавшийся так красиво, так нежно... все в дерьме!..

Два широких молодца встали мне навстречу. Охранные овчарки при боссе. Я шел быстро и встретился с ними недалеко от столика хозяина. Первого громилу я коротко без замаха лягнул ногой в печень и едва успел нырнуть под свистящий кулак второго пса.

Он повалился на меня, и в ту же секунду я снизу вверх ударил его головой в подбородок. Разбил себе голову. Не сильно, видно, рассек кожу. Зато – нет ни противника, ни его челюсти. Челюсть ему будут собирать из осколков.

– Иван! – услышал я крик Тани. Оглянулся. Первый, тот кого я вырубил ударом в печень, сидя на полу в трех метрах, пытался навести на меня ствол.

Я успел быстрее, и моя нога вмялась в то, что за мгновение перед этим было лицом, хотя можно ещё поспорить, что у него имелось на этом месте.

Все произошло в считанные секунды. В зале стояла оглушительная тишина. Вскрикнула женщина. Я подобрал пистолет. Глаза Семенова Юрия Леонидовича смотрели на меня с застышего, словно маска мумии, лица.

– Все, все, мразь! – убежденно сказал я. – Всех вас надо давить как клопов.

Я подошел к нему. Он смотрел мне в глаза ничего не выражающим взглядом, не думая сопротивляться. Это было нечестно. Я смял его лицо в горсть, приподнял и ударил рукояткой пистолета выше уха. Пусть отдыхает.

Таня завороженно смотрела на меня. Я поднял упавший стул. Оглянулся. Подозвал официанта. Тот подлетел, смотря куда-то вниз. На пистолет в моей руке. Боялся. Я сунул пистолет в пустующую с утра кобуру. Непослушными пальцами извлек сотенную купюру из бумажника.

– Хватит?

Официант кивнул и исчез.

Мы с Таней вышли из ресторана. Где-то вдалеке верещала милицейская сирена. Шли по набережной. Волга, рассекаемая длинными огнями, сыро темнела рядом. Ночь была сухая, ясная, нарядная. Проехал троллейбус.

– Неужели надо было бить так жестоко? – тихо спросила Таня.

– Конечно. Или ты ожидала, что я позволю оскорбить тебя?

– Можно было бы как-то... мягче.

– Ты меня знала и раньше, разве я могу быть мягким?

– Можешь. Я знаю.

– Ну, ну...

Наши шаги озвучивал асфальт. Проехала легковая машина, замедлила ход возле нас, надеясь получить пассажиров. Я собирал в кучу разбредающиеся мысли. Разочарованная легковушка сорвалась с места и умчалась вдаль.

– Всю жизнь я имею дело с такими людьми, как Ленчик и этот Семенов. Они привыкли давить силой. Для них нет ничего святого. Даже близких своих они потребляют, как свою жратву, шмотки, дома, яхты, машины. Это объяснимо. Если не перестроиться – их сметут конкуренты. Бизнес – любой бизнес – не терпит сантиментов. Побеждает всегда сила, а сила – это отсутствие привязанности, доброты и прочей для них ерунды. Если такие ублюдки почувствуют, что они сильнее, то тебя не спасут ни воля, ни положение, ни оружие.

Она посмотрела на меня. Хотела что-то сказать. Вздохнула.

– Нас ведь сразу заложили, – добавил я. – Не успели нам поручить это дело, как какой-то Ленчик уже в курсе. Теперь придется на ходу перестраиваться. Надо все тщательно обсудить.

– Да, – вновь вздохнула она. – Видимо, я слишком долго сидела по кабинетам и забыла об этом сброде.

– Вот-вот. Надо просто понять, что как уголовники не считают нас, фраеров, за людей, так и вся эта накипь – не совсем люди. И уважение среди этих подонков можно завоевать только силой.

– Скорее всего ты прав.

– Конечно, прав. А теперь поедем к тебе.

– Тут рядом, зачем нам ехать? Лучше пройдемся.

– Давай, – согласился я.

Мы вскоре свернули от набережной в переулок, потом влево и вверх, по маленькой кривой улице, заляпанной там и сям бледной и какой-то кривой луной. И запахи! Запахи – это последнее, что уходит из нашей памяти. А впрочем, их забыть все равно невозможно. Сырой, кислый запах нищеты мгновенно восстал, чтобы затянуть, как в трясину, в дни моего проклятого детства. Высокие голые фасады узких домов, ещё более мрачные из-за редких фонарей и почти везде темных окон, словно наклонялись с обеих сторон, как бы сходясь верхушками, а там, где темные тучи, нависая, затушевывали синеющее небо, срастались совсем. У подъездов шныряла мелкая живность (конечно, крысы), орали коты и одинокие вороны...

Мы пошли дальше, свернули в переулок, и хотя мне казалось, что мерзкая улица, по которой мы только что поднимались, была пределом мрачности, грязи, тесноты, проход этот, рядом с темной, не огороженной траншеей, выражал ещё худший упадок.

Я узнавал, я все узнавал. Мои сестрички первые годы регулярно снабжали меня информацией в письмах, потом вышли замуж, потеряв интерес ко всему внешнему, не имеющему отношения к их собственным семьям. И все равно, будто не было этих взрослых лет, не было моего нынешнего относительного благополучия; я стал мальчишкой, подростком, беспощадным ночным охотником на более слабых. Я отнимал чью-то мелочь и лихорадочно обчищал пьяных, надеясь отыскать остатки получки. А парень, которого потом в армии дембеля сожгли в сопле истребителя, здоровался со мной каждое утро, потому что жил напротив, и в школу нам было по дороге. А вечно умный очкарик из параллельного класса, которого я ненавидел за усидчивую гордыню и пятерки по всякой там физике-математике, успел показать относительность всех жизненных достижений, сойдя с ума, когда его бросила жена. И сухонькие супруги из квартиры первого этажа, дочь которых, соблазнившись заработком, гниет где-то в арабской Африке в публичном притоне, и об этом сообщила моим сестрам её подруга-одноклассница, чудом сбежавшая из этого полового ада. Вспомнился мне и Марат Карамазов по прозвищу Чингиз, веселые татарские глаза его смеялись, когда однажды в головокружительной схватке ему удалось одним ударом бритвы отхватить пальцы тому длинному вечно пристающему интернатскому, с которым потом мы неплохо дружили. И все мы тогда ходили с собачьими кличками, потому что собачья жизнь делала и человека животным. Я, например, назывался Оборотнем, потому что мог иногда казаться добрым мальчиком.

Наш завуч, Михаил Григорьевич, был единственным, кто, кажется, видел меня насквозь, хотя я особенно старательно юлил перед ним. Но однажды кто-то подкараулил его темным зимним вечером в его же темном подъезде и с размаху приложил тяжелый кирпич к его большому, вечно шмыгающему носу, заодно выбив и глаз. Михаил Григорьевич, отлежав полгода в больнице с какими-то осложнениями, тихо вышел, минуя школу, на пенсию по инвалидности. Что-то этот кто-то ему повредил.

И было ещё одно воспоминание, не дававшее мне покоя все эти годы. Однажды, разговорившись со старым речником, давно уже счастливо научившимся растягивать годы тихой рыбалкой, услышал о крысином короле и, загоревшись идеей, уже через несколько дней начал великий эксперимент. Мы отлавливали крыс всеми доступными средствами и, так как средств было достаточно, очень скоро несколько сот штук были сброшены в громадный отсек трюма ржавеющего на корабельной свалке сухогруза.

Этот отсек, метров пяти в поперечнике, сначала являл собой шевелящееся серое дно, но потом мерзких тварей стало меньше. С каждым днем количество их стремительно убывало и скоро осталось десятка два свирепых бойцов: злых, проворных и упитанных – жрали они друг друга весьма споро.

Мы ждали, и интерес перерос в подлинную страсть. Это было получше футбола: каждый имел своего фаворита, и каждый огорчался, не найдя своего любимца в очередное посещение.

И когда осталось два страшных гладких зверя, мы едва ночные дежурства не стали устраивать. Ставки росли, но ожидание длилось пару дней, а сама битва – долю секунды.

Мы пометили наших бойцов краской. И вот однажды крыса с белой меткой направилась к крысе с красной меткой.

Тот, что с красной отметиной, прыгнул, оказался на спине противника, мгновенно укусил его и тут же отскочил в сторону.

Он не стал жрать свою последнюю жертву, а как-то очень разумно посмотрел на нас, свисающих с края бункера. Те, кто выиграл пари, кинулись вниз к фавориту и в восторге тискали все понимающего гладиатора, тут же ставшего есть с рук.

Мы, крысята, смогли оценить крысиную доблесть.

С тех пор наш Рембо приносил немалый доход, когда, сломив недоверчивое сопротивление команды очередного сухогруза, мы вечерком выпускали его в трюм, а поутру становились свидетелями массового бегства крыс с судна. Наш Рембо не щадил своих соплеменников; он был грозен, могуч и великолепен. Он был сверхкрысой. И мы его очень ценили и щедро кормили.

Крысы всегда понимают крыс.

И все это страшное, мерзкое, что я старался забыть все последние годы и во что постоянно окунался на службе по самые уши, что заставило меня уволиться из ФСБ, все всплыло, задышало давним смрадом и болью...

– Что с тобой? – голос Тани вывел меня из задумчивости. Я почувствовал, как напрягаюсь, невольно ускоряя шаг. Опомнившись, я пробурчал:

– Все нормально, неприятные воспоминания.

– Это из-за драки?

– Частично.

– А мы уже пришли, – сказала она. – Узнаешь?

И я узнал.

ГЛАВА 6

МЫ НАЧИНАЕМ СХОДИТЬ С УМА

День измотал меня, а ночь, так своеобразно отпразднованная в ресторане, довершила разгром моих сил; я покорно кивал, подчиняясь указаниям Тани (ванная, полотенце, мыло, зубная паста, туалет, моя постель), что-то делал, умывался и...

Разбудил меня стук в дверь комнаты.

– Да?

В комнату заглянуло обрамленное взлохмаченными кудрями веселое личико Тани, и, в свежих утренних чертах её, я все более узнавал прежнюю дворовую девчонку.

– Ты долго будешь спать, соня? Я кофе приготовила. Вставай, живо!

– Ах кофе!.. Я тебя сейчас!.. – грозно сказал я.

Она засмеялась и исчезла.

Я встал, натянул брюки и пошел умываться в ванную.

Когда уже выходил, едва не столкнулся с Таней.

– Какой же ты... огромный! – сказала она, оглядывая мой жилистый торс. Улыбка сползала с её губ.

– Боже мой! Что же это с тобой сделали!..

– Что ты! – бодро сказал я. – Шрамы украшают мужчину. Мне ещё везло. Все эти отметины от касательных ранений.

Ее пальцы скользили по моей коже.

– Боже мой! А это?..

– Это минометный осколок. Больше было испуга да потерянной крови. А здесь пуля навылет. А это меня кинжалом полоснул "дух".

– Дух?

– Мы так чеченцев по традиции называли. У меня тогда кончились патроны, а этот сын гор захотел равного – в его понимании! – боя. Здесь он меня и полоснул. Чуть бы выше, мог бы сонную артерию задеть.

Я вдруг ясно, словно это было вчера, вспомнил ночь, южную луну, залившую жидким серебром арену той горной поляны, по которой стремительно метались наши хищные тени; и острый блеск его стали... и странный мокрый холодок в загривке после его молниеносного замаха, и мой отчаянный бросок, звершившийся победой!

– Что с тобой? – голос Тани возвращает меня в наше веселое утро, и призрак с неохотой отступает.

– Ничего, Танюха-приставуха, – отвечаю я.

– Уф-ф! – облегченно вздыхает она. – Ну и лицо у тебя было... Такое лицо!..

– Одевайся и живо завтракать! Кофе стынет.

Мне приятно. У меня хорошее настроение. Мною давно уже не командовали, а так, как сейчас, вообще никогда. И новизна ощущений доставляет удовольствие. "Та-ня-я-я! – мысленно протянул я. – Та-ня-я-я!.."

Она быстро поставила передо мной чашку, масленку с маслом, булочки, сыр. Я снизу вверх посмотрел на нее. Она улыбнулась и вдруг быстро и сильно прижала мою голову к груди.

– Ванечка! – тут же отпустила и уже сидела напротив, отпивая из своей чашки.

– Утро красит нежным светом!.. – продекламировал я.

– Что это ты вспомнил? – спросила она. – Настроение хорошее?

Меня поразило, как точно она угадала.

– Пей, пей! – сказала она, отчего-то очень довольная. – Пей, кофе, наверное, совсем остыл.

Телефон на столике справа от неё зазвенел неожиданно и тревожно. Она сняла трубку. Лицо её изменилось. Она прикрыла микрофон рукой и удивленно сказала:

– Тебя. Голос какой-то странный.

Я взял трубку.

– Это ты, Фролов? – спросил высокий электронно модулируемый голос. Молчишь? Значит, ты.

– Тогда слушай, супермен недорезанный, – продолжил машинно-нечеловеческий голос. – Если ты сегодня же не слиняешь из города, мы тебе пятки поджарим и фитиль вставим...

По мере нарастания степени угроз, голос все более повышался, раскаты его стихали, уходя за порог слышимости. Таня внимательно и настороженно следила за моим лицом.

– Ты слышишь меня, мертвец ходячий? Уши не заложило?

– Кто говорит?

– А тебе не все равно, трупоед вонючий? Повторить, или ты уже понял? Если сегодня не уберешься, мы сначала твою бабу заберем. И ей понравится, можешь быть спокоен. А потом и тебя чпокнем. Уловил, гад?

Я положил трубку и позвонил на телефонную станцию. Нежный голосок равнодушно сообщил, что справок не дают.

Я положил трубку, и телефон зазвонил вновь. Тот же голос:

– Фролов! Нас разъединили...

Я нажал на рычаг и положил трубку рядом.

– Далеко отсюда продаются телефоны с определителями номеров?

– Да нет, – ответила она и спросила. – Ты хочешь здесь поставить?

– Надо бы.

Я вспомнил, что уже сутки молчит мой сотовый телефон. Поколебавшись, все же набрал номер своего генерального директора. Я, правда, строго наказал не беспокоить меня эти дни, но контраст с обычным ежеминутным трезвоном и молчанием последних суток безотчетно тревожил.

– Привет, Илья! – поздоровался я со своим замом, шустрым, бойким и вечно веселым отставным майором. Естественно, у нас работали только офицеры. Бывшие, конечно. Хотя последнее, спорно, тут полковник Сергеев прав, потому что офицером остаются до гробовой доски. Этого не отнимешь у нас. Я не хочу сказать, что гражданские хуже, мне достаточно это просто знать. Во всяком случае, даже врагов я предпочитаю в погонах, потому и ненавижу всякую подросшую за последнее время плесень, не знакомую с иной дисциплиной, кроме как дисциплиной своих животных страстей...

– Извини, Илья, отвлекся. Повтори, что ты там насчет Израиля?

– Я говорю, – вновь затараторил Илья, – что Израиль прислал нам предложение участвовать в международном смотре-соревновании среди охранных фирм. Можно сделать заявку на участие до десяти человек.

– Сколько это нам будет стоить?

– За участие каждого человека надо выложить сорок тысяч долларов. Сколько пошлем? Все равно надо послать.

– Давай человек пять-шесть, не больше, – сказал я. – Больше ничего нового нет?

– Ничего. А у вас там как?

– Тоже неплохо. Вопрос, как мне кажется, решен положительно. Надо кое-что отработать. Ты меня сам не тревожь. Только если что возникнет экстраординарное. Я буду с тобой сам связываться. И этот мой номер никому не давай.

– Почему?

– Мне тут работу подкинули, так я не хочу, чтобы в самый нужный момент кто-нибудь трезвонил. Может случиться казус. Ну, ты меня понимаешь.