Текст книги "Пароль получен"

Автор книги: Михаил Прудников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

7. Снова в Берлине

Летом 1944 года Красная Армия заканчивала бои на территории своей страны. Бои вот-вот должны были переместиться на территорию Германии.

Крушение надвигалось неотвратимо. Петля вокруг третьего рейха стягивалась все туже. Как признавал позднее фельдмаршал Кейтель, «начиная с лета 1944 года Германия вела войну только за выигрыш времени…»

Гитлеровцы нанесли ряд тяжелейших ударов подпольным организациям, возглавлявшимся немецкими коммунистами. В первых числах июля провокатор выдал фашистским палачам руководителей берлинской подпольной организации Коммунистической партии Германии Зефкова и Якоба. Отважные подпольщики были казнены.

18 августа было совершено еще одно кровавое преступление: в концентрационном лагере Бухенвальд злодейски убили вождя немецких коммунистов Эрнста Тельмана.

Разгромили лейпцигскую подпольную организацию коммунистов.

Архивные документы свидетельствуют, что за короткое время нацисты казнили около 50 тысяч человек.

30 июля 1944 года Гитлер подписал приказ «О терроре и саботаже». В приказе говорилось: аресту и физическому уничтожению подлежат все лица, так или иначе связанные с антифашистским движением. Волна жесточайшего террора прошла по всей стране после организованного в июле генералами вермахта во главе с Штауфенбергом заговора против Гитлера. Заговор был раскрыт, генералы поплатились своими головами. Вслед за ними подверглись расправе тысячи причастных и непричастных к заговору немцев.

Во время разгрома берлинской подпольной организации коммунистов были схвачены доктор Штольц и его дочь Анна. После жестоких пыток в застенках гестапо их расстреляли.

Когда же начались массовые аресты среди офицеров, подозреваемых даже не в участии в заговоре, а лишь в сочувствии заговорщикам, в армии было зарегистрировано множество самоубийств. Среди тех, кто предпочел пустить себе пулю в лоб, был фон Дейгель. Скорее всего, он не был причастен к заговору, а спустил курок в состоянии крайнего опьянения, найдя тем самым для себя лучший выход.

О фон Дейгеле Янгу рассказал Ругге. Он уже отчаялся увидеть Янга в живых, а теперь стал обвинять его в дезертирстве, пугая страшными карами, которые могут обрушиться на голову капитана: ведь Янг как-никак числился в составе службы противовоздушной обороны Берлина. Но когда Ругге получил солидную пачку банкнот, гнев его утих. Он похлопал Янга по плечу и сказал:

– Не обращайте внимания, Рудольф! Все это чепуха! Я хозяин положения, и никто никогда не скажет вам ни слова. Но чтобы не навлечь подозрений, я вынужден был получать ваше жалованье, пока вы исполняли мое поручение. Запомните: мое поручение! А насчет денег… пусть это вас не тревожит: мы потом расквитаемся.

В тот же день, когда Янг вернулся в Берлин, ему предстояло встретиться со связным, через которого он должен был передать ценные сведения, добытые им на одном из заводов в Лейпциге.

Ровно в два часа дня он прогуливался по набережной Шпрее, неподалеку от дворца Вильгельма, с букетом цветов в руке. Проезжавший мимо зеленый «опель» подкатил к тротуару. Янг открыл дверцу и сел рядом с шофером, одетым в черную эсэсовскую форму со знаком свастики на рукаве. Машина тронулась дальше вдоль набережной.

Сидевший за рулем человек и был связным. Он расспрашивал Рудольфа об обстановке в Лейпциге, Янг отвечал на вопросы как можно подробнее. Связной – он назвался Вальтером – передал ему привет от людей, готовивших его к подпольной работе в Берлине, и указание: проявлять особую осторожность, беречь себя.

Машина возвращалась к тому месту, где ее встретил Янг. Вальтер сообщил, что связь теперь будет осуществляться через чистильщика обуви в отеле «Фюрстенхоф» около вокзала Потсдамербанхоф. Пароль: «Мне кажется, ваш крем отдает синевой». Ответ: «Это просто отсвечивает, господин».

Янг был рад, что наконец-то у него будет постоянная связь. Правда, существовал еще один вариант: в исключительном – только в исключительном – случае он имел право воспользоваться радиопередатчиком. Адрес радиста был ему передан раньше. Но это только в исключительном случае! После разгрома подпольной организации немецких антифашистов – гитлеровцы назвали ее «Красная капелла» – пеленгаторы работали без передышки, и пользоваться радиосвязью в Берлине было крайне рискованно…

– Ну, пришло время прощаться, – сказал Вальтер и крепко пожал руку Янгу. – Желаю больших успехов! До встречи!

– Спасибо. Передайте привет товарищам и благодарность за их заботу, за поддержку…

Рудольф шел по набережной, перебирая в памяти все детали разговора с Вальтером. Эта встреча согрела сердце. Ведь за те несколько месяцев, что он провел в фашистской Германии, произошло столько событий, сколько в иное время хватило бы на целую жизнь… Погибли его верные товарищи – Бакман, доктор Штольц, юная Анна… Он сам едва вырвался из железного кольца… А теперь вот опять предстояло работать в Берлине, работать во имя победы, которая казалась уже близкой.

Янг не заметил, как оказался у дома Ругге. Они договорились, что он остановится у Пауля на несколько дней, пока не подыщет себе квартиру.

Ругге еще не пришел со службы. Янг открыл квартиру оставленным ему ключом.

Было нестерпимо жарко. Рудольф принял душ, распахнул все окна и с удовольствием вытянулся на большом кожаном диване в гостиной. Как редко он мог позволить себе расслабиться, отключиться от окружающего, побыть наедине с самим собой, со своими мыслями, избавляясь от постоянного напряжения, не контролируя своих действий! Неужели придет время, когда он сможет всегда быть самим собой, откровенно говорить с друзьями, делать то, что хочется, ничего не опасаясь, не остерегаясь?..

Он задремал. Разбудил телефонный звонок. Рудольф машинально посмотрел на часы: было уже около семи. Он снял телефонную трубку. Звонил Ругге, сказал, что немного задержался, но скоро выезжает.

Пауль появился мрачный, усталый, очень бледный. Янг обратил внимание на то, как этот человек постарел всего за несколько месяцев. У него был болезненный вид, под глазами набухшие синие мешки, которые нельзя было скрыть даже под толстым слоем пудры. Морфий, который все в больших дозах употреблял Ругге, делал свое дело.

Ругге был зол, неразговорчив, но Янг уже хорошо знал, что через несколько минут, после того как Пауль сделает себе укол, он станет совсем иным.

Ругге возился в своем кабинете, плотно прикрыв дверь. Неужели же он думал, что Янг ни о чем не догадывается? Наконец он вышел из кабинета – возбужденный, разговорчивый, стал рассказывать Рудольфу о каких-то малозначительных событиях, случившихся за день, ни о чем не расспрашивая Янга.

Надо сказать, тот давно заметил, что Ругге не проявляет никакого любопытства к его жизни, его делам. Что это – просто деликатность или здесь кроется иное?.. Словно угадав его мысли, Ругге неожиданно сказал:

– Я никогда не задаю вам, Рудольф, лишних вопросов. Меня не интересует, как вы проводите время. Но вы понимаете, что меня не может не занимать вопрос о реальном осуществлении наших планов. Все надо решать уже сейчас! Конец близок, и, поверьте мне, мы можем оказаться за бортом уходящего корабля. А у меня такое впечатление, что все это вас мало волнует…

– По-моему, вы все преувеличиваете, Пауль, и очень мрачно настроены. Я слушал вчера выступление доктора Геббельса по радио, оно было очень оптимистичным.

– Боже мой, Янг, вы же умный человек… Не будьте наивным как ребенок! А что бы вы могли и стали говорить на месте доктора Геббельса? Это его обязанность! И даже когда русские будут входить в Берлин, он будет заявлять, что все спокойно и мы близки к победе, как никогда… – Ругге понизил голос: – Мы лихорадочно укрепляем Берлин. Это приказ фюрера. Вы солдат и должны понимать, что к чему. Значит, и фюрер убежден, что последняя битва будет здесь, а не на полях России! А если это так, то только болван и невежда может на что-то надеяться! Будем смотреть правде в глаза: ибо только здравый смысл и реалистический взгляд на вещи – наши союзники в данное время. Надо, надо решать, что делать дальше. Завтра мы можем опоздать.

– Но мы, кажется, все давно решили… – сказал Янг.

– Послушайте, Рудольф, мы не одни с вами задумываемся о том, как унести ноги и спасти шкуру. Будьте уверены, что многие из тех, кто еще кричит о великой Германии фюрера и о грядущей победе, уже позаботились сделать вклады в нейтральные банки и выбрали маршруты, по которым будут удирать… Надо действовать и нам, пока не поздно. Мы должны встретиться с надежными людьми, которые помогут нам в этом.

– У меня нет возражений, Пауль. Я готов.

На следующий день Ругге сообщил, что завтра днем они встречаются в ресторане с нужным человеком. Янгу не очень хотелось появляться в ресторане, но другого выхода не было, и он согласился, рассудив, что в обществе Ругге, которого всюду хорошо знали как человека с безупречной репутацией, не вызовет повышенного интереса у полиции.

Он пришел вскоре после открытия ресторана и сразу увидел за столиком в дальнем углу Ругге с каким-то человеком в штатском. Ругге представил их друг другу, назвав только фамилии. Протягивая руку, спутник Ругге добавил: «Меня зовут Генрих».

Кельнер принес заказ, о котором позаботился Ругге, не очень-то скупясь, благо что расплачиваться предстояло Янгу. Пока кельнер расставлял закуски, Янг исподлобья рассматривал Генриха. Это был плотный, уже в возрасте человек, видимо обладавший незаурядной физической силой: широкие плечи, сильные руки боксера. А два небольших шрама на щеке и на шее говорили о том, что вел он отнюдь не тихую жизнь. Глаза были скрыты за темными очками и массивной роговой оправе, но Янг чувствовал, как сверлят его эти глаза. Однако держался невозмутимо, будто не замечал этого.

Они посидели немного, болтая о всяких пустяках. Потом Ругге, рассказывая какой-то длинный и скучный анекдот, неожиданно остановился на полуслове и сказал:

– Впрочем, хватит тратить время на пустые разговоры. Пора перейти к делу. Господин Генрих Рошке предлагает нам свои услуги в осуществлении операции, о которой мы с вами вели речь, Янг.

– Меня интересует, как он представляет себе это конкретно, – произнес Янг и повернулся к Генриху, готовясь выслушать его.

Тот неторопливо вытер салфеткой губы, откашлялся.

– Разумеется, господа, вы понимаете, что на данном этапе переговоров я могу информировать вас лишь в определенных пределах…

Ругге понимающе кивнул головой:

– Нас не надо об этом предупреждать.

– Я могу обеспечить вас нужными паспортами, транспортом и соответствующими пропусками для беспрепятственного проезда в Швейцарию. Там вас встретят и помогут перебраться в Испанию. Оттуда, если пожелаете, – в Южную Америку. В Буэнос-Айресе у меня тоже люди, которые помогут обосноваться там, где вы захотите. Вот, собственно, и все, что я могу вам обещать.

– Насколько это реально? – спросил Янг. – Ведь пока, как я полагаю, вы практически еще не осуществили ни одной подобной операции?

– Ошибаетесь, – возразил Рошке. – Паулю Ругге не рекомендовали бы меня весьма уважаемые лица, если бы они не были уверены во мне. Некоторые заранее позаботились о том, чтобы унести ноги, и я помог им в этом. Конечно, как вы сами понимаете, я не могу распространяться на эту тему, ибо не хочу рисковать головой. Но Ругге имел возможность убедиться, что я не бросаю слов на ветер.

– Я коммерсант, Генрих, – возразил Янг. – Вы тоже в своем роде коммерсант, и, вступая в сделку, я должен иметь надежные гарантии. Тем более что речь идет даже не о банкротстве, а о собственной голове. Она мне очень дорога.

– Хорошо. Пусть для вас первой гарантией будут паспорта. Какие желаете? Испанские, аргентинские? Могу обеспечить вам любое подданство, чего не сделает ни один король. А я могу. Быть может, вас интересуют, – засмеялся он, – нобелевские паспорта и вы хотите стать «гражданами мира»? Пожалуйста. Вы получите не какую-нибудь липу, а настоящие документы, которые не вызовут сомнения ни у кого.

– Волей-неволей нам придется стать «гражданами мира», – заметил Ругге.

– Да, но паспорта нам нужны аргентинские, – сказал Янг. – После того как все кончится, паспорта без гражданства будут привлекать внимание.

– Хорошо, вы получите то, что требуете. Но учтите, оплата в твердой валюте: доллары, фунты…

– А золото?

– Нет, с ним много возни. Кто знает, куда меня понесет судьба по волнам житейского моря. Но я могу познакомить вас с людьми, которые купят у вас и золото. Со мной же вы будете расплачиваться твердой валютой.

Янг бросил взгляд на Ругге. Тот тянул вино, словно бы и не участвуя в разговоре, который вступил в решающую фазу. Пауль сделал вид, будто во всем доверяется Янгу. Ведь в конце концов расплачиваться предстояло именно ему, Рудольфу. Янг задумался.

– Я думаю, мы с вами договоримся, – наконец произнес он.

Генрих пожал плечами.

– У меня твердая такса. Не думайте, господин Янг, что я испытываю нужду в клиентуре. От клиентов отбоя нет, и если я согласился вести с вами разговор, то только потому, что мне рекомендовали Пауля Ругге уважаемые мною люди. Ведь всем понятно, что конец близок. Пусть еще полгода, год, но вся эта система рассыплется в прах. Я не боюсь говорить с вами откровенно… Коммерция любит ясность. И вот тогда самые чванливые генералы, которые смотрят на нас сегодня свысока, будут ползать на коленях и умолять, чтобы я спас их шкуру. Они будут предлагать мне все: своих жен и дочерей, свои виллы и награбленные драгоценности, потому что я буду властителем жизни и смерти, а такой властью не обладает ни фюрер, ни американский президент.

– Ну, раз так, – улыбнулся Янг, – вы меня убедили. Деньги у меня будут недели через две. Если вы сможете все устроить за это время, мы совершим сделку и будем вести дальнейший разговор.

Они распрощались. Янг расплатился с кельнером. Генрих ушел, Рудольф и Ругге немного задержались. Ругге был явно доволен.

– Что вы скажете? Ловко? – спросил он Янга.

– М-да… – промычал тот. – Вот что, Пауль: все это достаточно рискованно, и я, вкладывая деньги, должен быть уверен, что тут дело надежное, что нам не всучат липовые паспорта, с которыми мы сразу же попадемся. Кто такой этот Генрих и кто вам рекомендовал его?

– Но вы же доверяете мне, Рудольф?

– Да, вам я доверяю. Но в данном случае решается жизненно важный вопрос, и мне надо знать все.

Ругге помедлил с ответом, вздохнул.

– Ладно. Только – никогда и никому… Я не должен был раскрывать этого никогда и никому. Но мы с вами связаны одной цепочкой. Брат моей жены полковник военно-воздушных сил – старый друг рейхсмаршала Геринга. Он свел меня с Генрихом. Впрочем, кто знает, Генрих он на самом деле или нет. Официально значится как Генрих Рошке, у него свой дом, он принят в самых высоких кругах. Ему бы в руки автомат и – на Восточный фронт, но его никто не трогает, потому что ему покровительствует сам рейхсмаршал. Вот и судите: надежен ли он?

– У него внешность гангстера.

– Что ж, все возможно. Рейхсмаршал не очень-то разборчив в знакомствах. Ему важно иметь людей, которые служили бы, как верные псы. Но что нам, в конце-то концов, за дело, чем занимался или занимается Генрих Рошке? Мы должны думать о себе, только о себе, о своих интересах. И если он даже беглый каторжник, нам должно быть все равно!

– А что он имел в виду, когда говорил, что некоторые уже позаботились унести ноги?

– Мне известно, что кое-кто из высоких чинов отправил семьи в неизвестном направлении. Говорят, что об этом проведал сам Гиммлер и пришел в неистовство. Но оказались замешанными его ближайшие сотрудники, и он вынужден был замять дело, чтобы не навлечь на себя гнева фюрера.

– Значит, тонем… – Янг покачал головой.

– Это же ясно любому здравомыслящему человеку, Рудольф! Только никто не говорит вслух… Это должно быть ясно и фюреру, после того как полковник Штауфенберг подложил ему бомбу своей беспалой рукой… Но у него и у его окружения нет выхода. Они вовлекли Германию в пучину и знают, что придется держать ответ перед нацией… А вот восстанавливать честь нации придется нам. Вот почему – поймите наконец – мы и должны думать не о них, а о себе.

Они расстались на улице. Ругге отправился куда-то по своим делам. Янг побродил немного переулками, убедился, что «хвоста» нет, и поехал к Ругге. Там принял душ и блаженно растянулся на диване, по привычке перебирая в памяти все, что произошло за день.

Генрих Рошке… Сомнений не было, эта фигура представляет значительный интерес. Ясно, что, воспользовавшись его помощью, постараются сбежать и укрыться в нейтральных странах многие нацисты, которые понимают, что им предстоит нести ответственность за свои преступления…

Некоторое время спустя, когда солнце клонилось к закату, Рудольф Янг появился в отеле «Фюрстенхоф», купил в газетном киоске несколько иллюстрированных журналов, потом подошел к чистильщику обуви, уже немолодому мужчине с черной повязкой на глазу. Сел в кресло, поставил ногу на ящичек. Чистильщик ловко заработал щетками. Когда он натер ботинки черным кремом и стал растирать его, Янг как бы между прочим заметил:

– Мне кажется, ваш крем отдает синевой.

Чистильщик, не задумываясь, ответил:

– Это просто отсвечивает, господин.

– Может быть, может быть… – пробормотал Янг. Вытащил из кармана пачку сигарет, закурил. Чистильщик попросил у него сигарету. Янг протянул пачку, щелкнул по ней пальцем, чтобы выбить сигарету. Чистильщик осторожно взял сигарету и заложил за ухо. Он до блеска начистил ботинки, поблагодарил, получив несколько монет. Янг встал, кивнул головой и вышел из отеля.

В тот же вечер ушло по назначению сообщение Янга о деятельности Генриха Рошке.

Янгу вскоре было передано поручение продолжать игру, укрепить контакты с Рошке, поскольку к этому субъекту тянулись нити, соединявшие его со многими видными нацистами, заранее готовившимися спасти шкуру в преддверии неизбежного краха третьего рейха.

8. Накануне

Зима в Берлине выдалась на редкость теплая. Неделями висела над городом осенняя морось. Стояли туманы. Низко проплывали серые тучи.

Это была последняя зима фашистской Германии. К концу 1944 года Советская страна была почти полностью освобождена от гитлеровских захватчиков, оставивших на полях России миллионы деревянных крестов над могилами своих солдат и все свои надежды на мировое господство. А в январе 1945 года началось генеральное наступление советских войск по всему фронту, окончательно решившее исход войны.

Выход Красной Армии за пределы своей страны отрезвил в Германии даже те головы, которым опьянение демагогическими выступлениями фюрера и гитлеровской пропагандой мешало видеть вещи в истинном свете. И хотя ведомство доктора Геббельса изо всех сил тщилось успокоить жителей Берлина, заявляя, что фюрер располагает «секретным оружием», которое поможет сокрушить врага, уже никто в это не верил.

В те дни у Янга было очень много работы. Важные сведения по-прежнему получал он от Ругге, который был в курсе всех событий и разговаривал с Янгом откровенно.

Ругге оставался прежним. В отличие от своих друзей-офицеров он не предавался отчаянию. Он давно убедил себя в неизбежности такого бесславного конца. А был спокоен еще и потому, что дома у него, в тайнике, лежал аргентинский паспорт и другие необходимые документы, с которыми он мог, улучив момент, расстаться с грешной землей своих предков и перебраться в края, которых не коснулась эта страшная война… Лишь бы не подвел Генрих Рошке, который должен обеспечить отправку двух друзей за пределы Германии!.. Но с Рошке договорились обо всем: его предупредят за день до назначенного срока, вручат половину суммы, которую он требовал, а вторую половину – его сообщникам, которые будут встречать беглецов в Буэнос-Айресе.

Что было плохо и выводило Ругге из равновесия, так это то, что все труднее и труднее становилось добывать наркотики. Выдавались часы, когда он мучился, метался, впадал в бредовое состояние. Но, заполучив на черном рынке очередную партию ампул, Пауль словно воскресал – обретал спокойствие, жажду деятельности, строил планы создания немецкой колонии в Аргентине, где, по его убеждению, должна была сосредоточиться лучшая часть немецкой интеллигенции, которая примет на себя историческую миссию «возрождения великой Германии».

Он жил этим будущим, презрев настоящее и теперь открыто выражая в кругу друзей, которые нет-нет да и собирались на его квартире, свое возмущение выскочкой-ефрейтором, толкнувшим Германию на край пропасти. Янг отмечал про себя, что даже такой верноподданный, как сотрудник криминальной полиции Клюзе, не возражал… Слушая крамольные высказывания Ругге, Клюзе отделывался молчанием. А еще не столь давно он, не задумываясь, отправил бы друга в гестапо, написав на него убийственный донос, и был бы убежден, что только так и должен поступать истинный немец.

Почти у всех друзей и знакомых Ругге, бывавших у него в доме, наблюдал Янг как бы полное истощение духовной энергии, губительное, все прогрессирующее и прогрессирующее внутреннее опустошение. Этот процесс был уже, по-видимому, необратим. Это было похоже на паралич.

В начале февраля Ругге предложил Янгу съездить к Генриху Рошке:

– Надо напомнить о себе, все уточнить. Ведь этот подлец не остановится перед тем, чтобы нарушить нашу договоренность, если кто-то даст больше. Надо встретиться! Я говорил с ним. Он просит приехать к нему.

У Рошке был двухэтажный особняк в глубине большого сада. Они позвонили у ворот, привратник, открывший калитку, спросил:

– Господа Ругге и Янг? – и, получив утвердительный ответ, сказал: – Прошу вас, господа, вас ждут.

Они прошли по асфальтированной дорожке, поднялись по ступеням крыльца. Сопровождавший их привратник распахнул массивную дубовую дверь, предложил раздеться и провел по мраморной лестнице наверх.

Рошке болел. Он принял посетителей в халате, извинившись за свой вид. Приказал подать коньяк.

– Мы хотели сообщить, что никаких изменений в наших планах нет, и поинтересоваться, не изменилось ли что у вас? – начал Ругге.

Рошке пожал плечами, изобразив на лице недоумение.

– Вы меня поражаете, господа! У меня достаточно солидное предприятие.

– Но сейчас такое тревожное время. Всякое может случиться.

– Время, конечно, сложное. Но все сложности лишь укрепляют мое дело и увеличивают оборот… Вы меня понимаете? – Рошке улыбнулся, обнажив ряд золотых зубов. – Каждый делает свой бизнес. Одни – на счастье ближних, другие – на несчастье. И кто может упрекнуть бизнесмена! Свободное предпринимательство…

Рошке произнес некую тираду о сущности предпринимательства. Он всячески подчеркивал, что его деятельность не выходит за рамки закона, а с нравственной стороны-де во всех смыслах богоугодна, так как в конечном счете он делает людям добро!

Янг рассматривал гостиную: все здесь было богато и безвкусно, но было и кое-что удивительное. Рошке поймал взгляд Янга, брошенный на одну из картин в золоченой раме, и, не дожидаясь вопроса, прервав свои излияния, похвастался:

– Это Гоген. Стопроцентный Гоген. Я приобрел его в Париже. А рядом Брейгель. И тоже стопроцентный. Из Вены. Сам рейхсмаршал не раз покушался на эту картину, просил уступить, но я тоже люблю ценные вещи… Это, знаете, лучшее средство поместить капитал.

– Значит, мы надеемся на вас и не будем больше никого искать для реализации своих планов? – вернулся к начатому разговору Ругге.

– Я не изменяю своему слову, – ответил Рошке.

Посетители поднялись и стали прощаться. Когда они вышли на улицу, Ругге убежденно сказал:

– Нет, он не подведет. Только надо выбрать подходящий момент, не дожидаясь, пока русские ворвутся в Берлин. Потом все будет гораздо сложнее. Наш генеральный штаб принимает все меры, чтобы в случае русского наступления на Берлин не дать им возможности взять город в клещи. Но что стоят наши хваленые полководцы, мы знаем по Сталинграду и прочим «блестящим» операциям на Восточном фронте. Надеяться на нашу армию нечего. Надо выскочить из Берлина – и чем раньше, тем лучше!

– Но пока об этом думать преждевременно, – возразил Янг.

– Думать надо именно сейчас, чтобы не упустить момент. Не предавайтесь благодушию, Рудольф. Мы должны быть бдительны, как никогда.

Через несколько дней Ругге присутствовал на большом совещании у начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Кребса. Речь шла о подготовке к обороне Берлина. Правда, Кребс, по рассказам Ругге, несколько раз оговаривался: до столицы русские не дойдут, фюрер с его дальновидностью хочет избежать, однако, любых случайностей, а потому и требует, чтобы Берлин был превращен в неприступную крепость. Оговорки генерала не развеяли уныния среди офицеров, собравшихся на совещание. Кребс вновь упоминал о «секретном оружии», которое вот-вот появится на свет и принесет великий перелом в ходе войны. Но даже шеф Ругге, старый армейский служака, когда садились после совещания в машину, сказал адъютанту:

– Боятся признаться, что потерпели жестокое фиаско. Мальчишки…

Он никогда не был так откровенен с подчиненным.

По слухам, которые ходили среди офицеров гарнизона, Гитлер собирался в случае наступления Красной Армии на Берлин поручить командование обороной города Гиммлеру, сделать ставку на войска СС.

Ежедневно Янг отправлял свои сообщения, в которых подробно говорилось о положении в гитлеровской столице.

В конце марта Янга известили, что на связь с ним выходит уже знакомый ему Вальтер:

«Ждите Вальтера на прежнем месте в субботу в два часа дня».

Вальтер появился на том же зеленом «опеле». Только на этот раз был в гражданском костюме. Он сказал Янгу, что в очень скором времени его сообщения будут крайне необходимы, а потому, в зависимости от обстоятельств, надо будет перейти на прямую радиосвязь. К тому же нацисты, конечно, будут уже не так рьяно заниматься пеленгацией посторонних радиопередач: им будет не до этого. Адрес радиста – прежний.

На этот раз встреча была совсем короткой. «Опель» затормозил у того самого места на набережной Шпрее, где его ожидал Янг. Рудольф вышел и стоял, провожая машину глазами, пока она не скрылась из виду. Потом медленно пошел в другую сторону.

Наступали самые горячие для Рудольфа Янга дни. Назревали решающие события второй мировой войны.