Текст книги "Другая половина мира"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Корабль приближался, и теперь О’Каймор мог легко пересчитать тайонельских воинов. Как он и предполагал, кроме двух десятков на корме, было еше человек тридцать пять на палубе; они построились шеренгами вдоль бортов, готовясь отразить атаку с обеих сторон. Похоже, стрелы не причинили им больших неприятностей – если какая и пробила стальную оковку щита, то справиться с дубовой доской под ней уже не смогла.

О’Каймор продолжал разглядывать и считать волчьи хвосты, прикидывая, нет ли среди этих бронированных бойцов светлорожденного. С таким внушительным эскортом вполне мог путешествовать и благородный из Очага Тайонела… Если так, придется его отпустить или везти в Ро’Кавару почетным пленником… Все-таки божественная кровь! Выпустишь ее из жил, разнесутся вести о сем деянии по всему Ринкасу, и корабли Коатля, Арсоланы и Одиссара начнут охотиться за бедным старым О’Каймором, разбойником и святотатцем! Еще и в Ро’Кавару пожалуют с целым флотом…

Нет, тидам не мог поднять руку на человека светлой крови! И дело заключалось не в боязни неотвратимого возмездия Великих Очагов и даже не в страхе перед богами – которых, впрочем, он чтил не меньше исконно кейтабского демона Паннар-Са, Морского Старца. Прожив полвека и повидав многое, О’Кеймор полагал себя человеком зрелым и опытным; о годах его напоминали и морщины на лбу и в уголках глаз, и ломота в костях, донимавшая в сезон дождей, и пальцы, которые вязали узлы и держали клинок уже не так ловко, как в юности. Что ж, за все надо платить – и особенно за то, что становишься умнее! Будучи истинным кейтабцем, он понимал это.

Но светлорожденные!.. Они жили долго, больше ста лет, как подобает потомкам богов, и, как говорили, до последних дней своих оставались молодыми. Сколь обширный опыт могли они приобрести! Сколь великую мудрость и знание жизни! Это внушало уважение и повергало в трепет… Нет, О’Каймор, пират и торговец, видевший больше смертей, чем листьев на вековой акации, никогда не поднял бы руку на отпрыска Шестерых! Пожалуй, на такое способен лишь дикарь, ублюдок вроде Хомды, который поклоняется то ли Отцу Медведю, то ли Брату Волку, то ли Сестрице Змее… Кстати, надо приглядеть за ним, решил тидам, как бы не зарезал благородного второпях. Разумеется, коль на судне и есть кто из Великого Дома Тайонела, не будет такой человек обнажать меч в бою с разбойниками… да и меча-то у него, пожалуй, нет… Зачем ему клинок или топор? Кто рискнет его тронуть? Кто захочет навлечь на себя проклятие? Не кейтабцы, нет… все они – правоверные юшара, хоть и не забывают старого осьминога Паннар-Са. А за Хомдой надо присмотреть… надо…

Не успел борт торговца надвинуться совсем близко, как тидам, призвав трех своих телохранителей, повелел им – псам, отродьям псов! – глядеть, не попадется ли на судне человек со светлой кожей и зелеными глазами. Если сыщется такой, надо его с почетом вывести из драки, а лучше сунуть в безопасное место и переждать, пока все не кончится. О’Каймор хотел добавить, что каждый из трех спасителей получит благословение богов и по серебряному чейни в придачу, но тут Торо завопил, что пора пускать жидкий огонь. И в самом деле, кейтабские драммары обошли парусник и двигались теперь параллельным курсом с обеих сторон в сорока локтях – на самой подходящей дистанции, чтобы подпалить тайонельских волков.

О’Каймор взглянул на солнце, прикинул, что до полудня еше остается целое кольцо времени, и грозно рявкнул, подавая команду стрелкам у катапульт. Две багровые пламенные струи прорезали воздух: одна перечеркнула шеренгу тайонельцев на палубе, вторая ударила по тем, что выстроились на корме. Тут же загрохотали щиты – Дети Волка избавлялись от них, швыряя в воду или прямо на палубу, ибо огненная жидкость была липкой и превосходно горела на камне и на металле, пока не выгорала дотла. К грохоту щитов добавились воинственные крики нападающих, рев горнов из раковин, стук абордажных крючьев и опускаемых мостков, яростное шипение пламени; весь этот шум, однако, перекрыли жуткие вопли, в которых не осталось ничего человеческого – похоже, нескольким тайонельцам огонь попал на руки или в лицо.

Отряд Хомды ринулся на палубу купца, разбросав строй ошеломленных защитников. Теперь уцелевшие бились каждый против троих-четверых, и примерно так же обстояли дела на корме, куда Торо повел гребцов. На «Тофале» оставалось еще тридцать человек с тяжелыми метателями, которые сейчас неторопливо расстреливали накамских мореходов, сидевших на реях. Впрочем, команда купеческого судна не представляла проблемы; их было всего-то шесть или семь десятков, три полные смены «чаек» при парусах; к тому же накамцы никогда не отличались воинственностью.

Другое дело, бойцы с волчьими хвостами на шлемах. Эти дрались, точно загнанные волки: умело, яростно, не отступая ни на шаг. О’Каймор, пригнувшись за носовым щитом и поощряя своих стрелков громкой руганью, видел, как падают его островитяне – двое-трое за каждого убитого тайонельца. При том что четверо врагов, обожженных пламенной струей, корчились на палубе, не в силах сопротивляться! Зато остальные – а их оставался еще десяток – рубили полуобнаженных кейтабцев тяжелыми длинными клинками и явно не собирались складывать оружие. Вытягивая шею, тидам попытался разглядеть, что творится на другом борту, где атаковали люди Ар’Чоги. Похоже, там схватка шла на мостках, и нападающие еше не поднялись на палубу – второй шеренге тайонельцев огня не досталось, так что они сохранили и свои щиты, и строй. И пробиться сквозь них было нелегко!

Да, подумал О’Каймор, если бы не жидкий огонь, оба его экипажа могли бы лечь под тайонельскими клинками! Недаром почти все Великие Очаги, громогласно объявляя огненное оружие варварским, втихомолку пытаются выведать состав огненной смеси. А чем лучше порох атлийцев? Правда, его придумали пять или шесть лет назад и пока что в бою не применяли… Но слухи, слухи!.. Хвала Паннар-Са, что у Кейтаба тоже есть свой секрет, как и у прочих! Ну, если уж говорить о сражениях и войне, то даже у голых пигмеев из Р’Рар-ды кое-что припасено – страшный яд, что убивает человека быстрее, чем он успевает воззвать к Шестерым. Пожалуй, об этой отраве тидам знал побольше, чем про порох или рогатых скакунов Мейтассы, ибо Великие Очаги охраняли свои тайны не в пример более ревностно, чем дикари, обитавшие в непроходимых джунглях по берегам Матери Вод.

Мореходы, последние остатки команды парусника, жались к мачтам, пытаясь спастись от стрел; тайонельцы с прежним рвением орудовали тяжелыми клинками. Им приходилось нелегко, но группа на корме успешно оборонялась, а те, что дрались с людьми Ар’Чоги, даже потеснили нападавших. Однако их оставалось слишком мало, и кейтабцы, воодушевленные мыслью о богатой добыче, наседали с упорством оголодавших акул. Наконец Хомда, взревев, всадил лезвия своей секиры в грудь одного из Детей Волка и отшвырнул концом древка другого; в прорыв за ним ринулось полтора десятка бойцов с кривыми клинками, ударив в тыл второй тайонельской шеренги. Сквозь толпу мечущихся на палубе фигур О’Каймор разглядел, как несколько врагов в сверкающих панцирях свалились в воду; разумеется, они либо пошли на дно, либо распростились с жизнью в акульих челюстях. Хомда, испуская оглушительные боевые кличи, повел свой отряд на корму, а люди с «Сирима» взошли наконец на палубу торговца. Два «каймана», поймавших добычу клыками железных крючьев, одолевали; от борта до борта струилась кровь, звенели клинки, и яростный вой кейтабцев заглушал стоны умирающих.

Через три четверти кольца от начала атаки тидам О’Каймор ступил на борт захваченного корабля. Тут уже никто не сопротивлялся; палуба была завалена мертвыми телами, несколько трупов свисали с рей, кучку же оставшихся в живых накамцев победители согнали к передней мачте, окружив частоколом дротиков. Что до тайонельских воинов, то их порубили всех, и сейчас люди тидама сдирали с них панцири, снимали шлемы и выкручивали из закостеневших пальцев оружие – эти клинки и доспехи из отличной стали в южных землях ценились весьма высоко. Бросив взгляд на Торо, О’Каймор заметил, что его помощник с десятком дюжих парней уже направляется к трапу, ведущему в трюмы. Сейчас наступал самый захватывающий момент – предстояло выяснить, сколь ценную добычу они отловили в морских волнах.

К тидаму, припадая на левую ногу, подошел Ар’Чога, покрытый потом и усталый; за ним широко шагал Хомда. На груди его багровела царапина от тайонельского клинка, протянувшаяся от плеча наискосок вниз; казалось, что красный дротик перечеркнул татуированных зеленых змей, прикончив из них добрую половину. Но Хомда чувствовал себя прекрасно и скалился во весь рот.

– Мой убивать тайонел в лесу, теперь резать на море, – сообщил он. – Убивать три, четыре… больше! – Со счетом у северянина дела обстояли неважно, и он, растопырив пальцы, потряс кистью перед лицом О’Каймора.

– Убери лапы, змеиный выкормыш, – буркнул тидам и повернулся к Ар’Чоге. Тот, в отличие от дикаря, выглядел озабоченным.

– Недешево нам досталась эта посудина, клянусь веслом и парусом! – Шкипер «Сирима» окинул палубу мрачным взглядом. – Я потерял человек сорок… сорок отличных гребцов и стрелков… Надеюсь, добыча окупит наши труды.

О’Каймор повел плотными плечами и нахмурился; в его экипаже убитых было не меньше. Эти тайонельцы дрались, как голодные волки над тушей быка!

– Скоро узнаем, – пробормотал он. – Торо с парнями пошел вниз.

Хомда хлопнул по мускулистой груди и принялся размазывать кровь. Его змеи из зеленых сделались бурыми, багровая влага покрыла ожерелье, собираясь каплями на кончиках медвежьих когтей.

– Добыча! – рявкнул дикарь, ткнув своей секирой в груду тайнельских панцирей. – Вот добыча! Хорошее железо! Дорогое!

– И приметное, – добавил Ар’Чога, неодобрительно оглядывая чеканные волчьи головы, украшавшие доспехи. – Продашь полсотни таких железок, и всюду пойдет молва, что мы пощипали Великий Очаг Тайонела… Нет, такие слухи нам ни к чему!

Тидам скосил глаза вниз, на собственный нагрудник, где сверкающим перламутром была выложена пальма под изогнувшейся волной, и хмыкнул, затем перевел взгляд на тайонельские доспехи. Волчьи головы… в самом деле, приметная штука… Он не любил оставлять следов – тем более что океан, великий могильщик, всегда был рядом. Однако расстаться с отличным товаром… с доспехами, тянувшими на сотню чейни каждый… Это было выше его сил!

– Может, сплавить их куда подальше… – в раздумье произнес О’Каймор. – Скажем, в Сиркул или в Сеннам…

Тут тидама прервали – явились трое воинов, доложивших, что в кормовой надстройке и внизу нет ни единой живой души, а среди мертвых тайонельцев потомков богов с зелеными глазами и светлой кожей не обнаружено. О’Каймор с облегчением перевел дух, но тут из палубного люка возникла приземистая фигура помощника, озиравшегося по сторонам с самым угрюмым видом.

– Обычный груз, мой господин, – отрапортовал Торо, приблизившись. – Не понимаю, к чему такая охрана… В носовом трюме – воск, горшки с медом и целебным медвежьим жиром, шкуры, немного пушнины. Кормовой вообще пуст! Там, видно, спали эти… – он кивнул в сторону мертвых тайонельцев. – Висят гамаки, еще вода в бочках, жратва, сундучок с серебром да какая-то забавная лодка, без весел и мачты… Вот не повезло, клянусь щупальцами Паннар-Са! За такую мелочь порублена чуть ли не сотня наших!

Не обращая внимания на сразу помрачневшее лицо Ар’Чоги, тидам потянул из-за пояса зрительную трубу, почесал острым краем затылок. Глаза его потемнели, ноздри широкого носа хищно зашевелились.

– Сундук, говоришь? С серебром? Сколько?

Тайонельские монеты весили вдвое больше, чем одиссарские и атлийские чейни и могли оказаться неплохой добычей. О’Каймор не сомневался, что Торо уже прикинул и количество, и качество серебра. Глаз у него был один, зато зоркости неимоверной, когда дело касалось монет, нефрита, яшмы или дорогих перьев, раковин и шкур.

– Сотни полторы, не больше, – буркнул помощник. – Мелочь при наших потерях…

– А лодка? Что за лодка?

– Небольшая, и похоже, что вырезана из цельного ясеневого ствола. Я велел вытащить ее на палубу – на ней вроде бы тоже серебро по бортам и резьба… может, ценная вещь…

Когда лодочку подняли наверх, ОКаймор с первого взгляда догадался, что вещь и в самом деле ценная. Перед ним был погребальный челн, вырезанный из светлого ясеня, в каких вожди Тайонела хоронят своих усопших. Верили они, что в такой маленькой ладье покойный светлыми потоками поплывет в Чак Мооль, избежав мучительной дороги по раскаленным углям и дебрям, полным злых демонов и ядовитых змей; потому каждого знатного тайонельца отправляли в последний путь по рекам, что несли свои воды в огромные ясные озера. Видно, вождь, для которого предназначался этот челн, был не из последних в Очаге Тайонела, ибо борта лодочки сверху украшали серебряные пластины, нос – резная волчья голова с разинутой пастью, а на дне лежал ковер из перьев белого сокола и богатое покрывало зеленой шерсти – на нем серебряной нитью был выткан божественный лик Тайонела.

О’Каймор, то задумчиво постукивая своей трубой по ладони, то почесывая в затылке, осмотрел челн. Люди его уже вовсю трудились, перетаскивая на драммары связки бобров, куниц и соболей, кипы отлично выделанных волчьих и медвежьих шкур, желтые круги воска, тяжеленные горшки с медом и жиром. Медвежий жир, из которого приготовляли бальзамы и снадобья, ценился не меньше хорошей пушнины, и тидам мельком подумал, что добыча не так уж мала. Тысяч на десять чейни, пожалуй, если не на все пятнадцать… Однако это добро никак не оправдывало столь большого отряда охранников, да еще из числа людей тайонелъского сагамора! Нет, все дело в челне, решил тидам, и кликнул Торо:

– Эй, одноглазый! Шкипер с этой лохани цел?

– Живой, господин. Там, у мачты… ждет, когда его отправят к акулам.

– Пусть Хомда притащит его сюда.

Через пять вздохов северянин швырнул к ногам О’Каймора тощего накамца с округлившимися от ужаса глазами. Этого человека, как и прочих из команды парусника, можно было считать мертвецом: О’Каймор никогда не брал пленных. Что с ними делать, с пленниками, взятыми в бою? Это было проблемой в любой из земель Эйпонны, кроме дикой Р’Рарды, где их просто съедали. Захваченный в плен не рассматривался как полноценный работник, да и сама идея обращения человека в подневольную скотину была чужда исповедовавшим кинара. И потому пленных либо убивали, либо усыновляли в клан, либо отпускали – за выкуп или из милости. Но О’Каймор никого не оставлял в живых и не брал выкупа. К чему рисковать? Слухи, молва, сплетни… где и сколько взято, какие суда сожжены, какие пущены на дно… сколько народу переселились в Великую Пустоту… Нет, таких разговоров он не любил и старался не оставлять следов, могущих повредить второй его ипостаси – мирного торговца и благородного владетеля надела Чью-Та. Тем не менее его знали – и боялись.

Вот и сейчас накамский кормчий со страхом уставился на герб, сиявший на доспехе тидама. Он уже понял, в чьих руках очутился, и не рассчитывал на пощаду.

– Ну, блевотина Паннар-Са, – произнес ОКаймор, склонившись над бледным накамцем, – можешь выбирать между легкой смертью и смертью потяжелей. Либо тебе перережут глотку – быстро и без мук, либо подвесят на канате у самой воды… И знаешь, что тогда будет?

Накамец судорожно вздохнул – акулы в прибрежных водах отличались редкостной свирепостью.

– Так что ты выбираешь – веревку или топор вон того парня? – Тидам покосился в сторону Хомды.

– Топор, мой милостивый господин, – пробормотал шкипер.

– Хм, топор… топор нужно еще заслужить, – О’Каймор выпрямился и уставил на кормчего свою трубу. – Ты ответишь на мои вопросы, падаль, тогда будет топор. Иначе… – Он ударил трубой по свисавшему с реи канату.

– Что хочет знать господин? – с обреченным видом шепнул накамец.

– Для чего эта лодка? – Теперь труба ОКаймора опустилась на борт ладьи.

– Это погребальный челн, милостивый господин. В таких хоронят больших людей из Тайонела, благородных сахемов.

– Правильно, – кивнул тидам, – я вижу, ты не врешь. Ну, и зачем ты тащил его в Одиссар? Ведь твоя посудина направлялась в Одиссар, верно?

– В Хайан, – уточнил накамец. – Мы везли товары… совсем немного… и отряд воинов сагамора, Ахау Севера…

– Зачем их послали?

– За телом… за телом светлорожденного Эйчида, потомка Тайонельского Очага… – Кормчий внезапно всхлипнул.

– Ты так любил этого Эйчида, что теперь плачешь по нему? – ОКаймор удивленно поднял брови.

– Нет, господин. Мне нет дела до Эйчида, чье тело уже в руках бальзамировщиков… Плачу же я о своей судьбе, о людях, что пошли со мной, о детях и женах, что остались в Накаме…

Тидам внезапно смягчился. Пожалуй, стоит подбодрить этого ублюдка, подумал он, ибо здесь, в море, нет жреца, ни Странствующего, ни Принявшего Обет, который мог бы утешить людей перед смертью песнопениями и словами.

– Все мы – мошкара, колеблемая дыханием Мейтассы, – произнес ОКаймор с сочувствием. – Сегодня тебе не повезло, и скоро ты ступишь на тропу, ведущую в Чак Мооль… Но как знать! Дожив до старости, ты мог мучиться от всяких гнусных недугов, от ломоты в костях и болей в животе… А сегодня ты примешь смерть легкую и быструю, я обещаю. Говори!

– Мореходы, не доживают до старости, ты это знаешь, мой господин, – произнес накамец с тоскливой улыбкой. – Но, может, ты и прав… Смерть от топора легче, чем в воде.

– Тогда заслужи ее! Что делал этот Эйчид в Хайане? Кто его убил? Говори!

– Молодой сахем отправился к Владыке Юга, чтобы встретиться в бою с его сыном Дженнаком, как то положено среди светлорожденных. Ему не повезло…

– Хмм… Видно, он был плохим воином?

– Клянусь Тайонелом, нет! Из лучших в северных землях! Говорят, был он крепок, как дуб, и стремителен, как лесная кошка, хитер и ловок в воинском деле… Но Дженнак победил его, и теперь он – наследник Очага Одисса, а у нашего сагамора стало одним сыном меньше. Пришло для него время собирать черные перья… да и для меня тоже…

– Кажется, этот Дженнак отбрасывает длинную тень… – задумчиво пробормотал О'Каймор, не слушая причитаний кормчего. Ему чудилось, что он уже слышал про младшего сына одиссарского ахау, что было совсем не удивительно – от Хайана до Ро’Кавары насчитывалось два соколиных полета, ничтожное расстояние для людской молвы и быстрого судна. Корабли меж этими двумя портами ходили часто, и сам он не раз торговал в одиссарских землях, в отведенных для кейтабцев местах. Торговал, но не грабил; у сагамора Джеданны было сильное войско, быстрые галеры и арбалеты, стрелы из которых пробивали любой доспех. Склонившись к накамцу, О’Каймор потряс его за плечо:

– Когда из Одиссара в Тайонел пришла весть о смерти вашего сахема?

– Пять дней назад… передали барабанным боем… и мы почти сразу отправились в путь… за телом Эйчида…

Тидам выпрямился и кивнул Хомде:

– Прикончи его. Без мучений! И всех остальных тоже.

Не слушая воплей накамских моряков, он уставился на погребальный челн, размышляя об удивительных обычаях светлорожденных, чьи сыновья, достигнув зрелости, должны были доказывать свое право на жизнь в смертельном поединке. О’Каймору, человеку трезвого ума и практического склада, подобная традиция казалась нелепой, однако он подозревал, что возникла она не на пустом месте. Он кое-что знал о людях со светлой кровью, но немногое – то, что было записано в трех первых Книгах Чилам Баль, и то, о чем рассказывали Странствующие жрецы, из коих треть или половина наверняка были поддельными – одиссарскими, арсоланскими или атлийскими шпионами. Он же был кейтабием, а в большинстве эйпоннских Уделов кейтабцев не слишком жаловали, в силу чего Морское Содружество из века в век оставалось в странной позиции – не то седьмая из великих держав, не то временное объединение купцов-разбойников, самовольно присвоивших себе благородные титулы. Но в одном вопросе существовала полная определенность: никто из Шестерых не ступал на кейтабские острова, и в жилах их властителей не текло ни капли божественной крови. По этой ли причине или потому, что кейтабцы издревле являлись пиратами и грабителями, им не доверяли; кроме Рениги, ни в одном из портовых городов Ринкаса и Бескрайних Вод не имелось кейтабских кварталов и постоянных поселений.

К тому же, хотя Морское Содружество торговало со всеми странами и землями – исключая Мейтассу, не имевшую выхода к океану, Острова всегда оставались как бы сами по себе – слишком сильные, чтоб их можно было захватить, и слишком слабые, чтобы их военная мощь представляла серьезную угрозу для Великих Очагов Эйпонны. Но, как не раз отмечал О’Каймор, плававший и в Арсолану, и в Коатль, и в Одиссар, и в далекий Сеннам, людям во всех этих державах тоже не слишком многое было известно об обычаях светлорожденных, что правили ими по воле Шестерых; далеко не всякий даже видел своих владык. Мог ли он, подозрительный чужеземец, не то купец, не то разбойник, знать большее? Вот если бы на захваченном судне оказался благородный тайонелец, попавший к нему в плен… в почетный плен, разумеется… вот тогда бы они поговорили… Или потомок богов не пожелал бы толковать с кейтабским пиратом?

Раскурив новую скрутку из табака, О’Каймор решил: все-таки хорошо, что на паруснике нет никого из Дома Тайонела. Разумеется, он не отказался бы взглянуть на зеленоглазого отпрыска божественного корня, но сколь часто любопытство не доводит до добра! Ну, по крайней мере он избавлен от нелегких проблем – сохранить жизнь пленнику или тайну расправы с накамским судном… Нет, хвала Шестерым, что на этой посудине оказались самые обычные люди, каких не жаль переправить в Великую Пустоту!

Он вызвал помощника и велел содрать с челна серебряные пластины – они тянули весом на девятьсот или тысячу одиссарских чейни и, разумеется, куда больше пригодились бы живому О’Каймору, тидаму из Ро’Кавары, чем мертвому Эйчиду, сахему-неудачнику. Весь груз, меха, горшки и воск, уже переправили на драммары, и «Сирим», повинуясь командам Ар’Чоги, отправился к востоку, в открытое море. «Тофал» развернулся следом и, отойдя на полсотни локтей от парусника, залил его жидким огнем.

* * *

О’Спада, тидам-сагамор Ро’Кавары, города Морских Врат, древний, горбатый, высохший, словно панцирь краба, скрестив ноги сидел на тростниковой циновке. В неофициальной иерархии Островов и прочих кейтабских территорий он считался третьим человеком – хотя, когда дело доходило до флотилий, кораблей, удачных набегов и не менее удачной торговли, он по праву был первым. Номинально выше его стояли властители Сиркула и Т’Рениги, обширных государств на материке, бывших колоний Морского Содружества. Но Сиркул не имел выхода к морю и являлся горной страной; знать ее еще помнила о своем кровном родстве с кланами Гайяды, но основное население, полудикие горцы, относилось к арсоланским племенам. По большей части эти сухощавые бронзовокожие люди почитали различных демонов, тогда как поклонение Шестерым было привилегией сиркульского тидам-сагамора и его вельмож.

Что касается Т’Рениги – или Рениги, как ее чаще называли, – обширных территорий, протянувшихся по южному берегу Ринкаса и дальше, до самого устья Матери Вод, величайшей реки Нижней Эйпонны, то потомков заселивших ее некогда кейтабцев уже не стоило считать мореходами – или тем более авантюристами, способными плавать к неведомым берегам, торговать или отправляться в набеги. Мягкий климат и щедрая почва способствовали земледелию, а горы – рудным разработкам; в результате Ренига являлась теперь крупнейшим поставщиком бобов какао, курительных листьев и драгоценных камней. И хоть в этой стране был торговый флот и боевые корабли, ее властитель, разумеется, не мог тягаться с О’Спадой в морских делах!

Имелось еще пять тидам-сагаморов, обитавших на Островах, и целая сотня вождей помельче, но ни один из них не владел такой обширной землей, как восточная Кайба, ни один не мог похвастать таким великолепным городом, как Ро’Кавара, ни у одного из них не было такого сильного флота, таких превосходных кораблей и отличных мореходов!

Мигнув морщинистыми веками, старый ахау оторвал взгляд от шумной городской суеты и уставился на большую книгу, сверкавшую лакированным деревянным переплетом у левого его колена, затем перевел взгляд на лицо О’Каймора. Они сидели на открытой террасе дворца, построенного, по майясскому обычаю, на искусственном холме и возвышавшегося над всей Ро’Каварой; под ними убегали к морю узкие кривые улочки, теснились хижины, крытые пальмовым листом, пятнами ярких тканей пестрели маленькие площади и огромные базары, забитые повозками, тентами, навесами, торговыми рядами, харчевнями, приютами для странников и иноземных купцов, лавками и мастерскими. Казалось, вся Ро’Кавара непрерывно и радостно что-то празднует или кружится, гремит, звенит в круговращении вечной ярмарки; но весь ее пышный и многолюдный коловорот, стекавший к побережью, замирал у стены из плотно посаженных пальм, переплетенных колючей лианой. Эта живая ограда отделяла гавань. За ней тоже хватало народа, но там царил полный порядок: у пирсов покачивались быстрые драммары, некоторые корабли были вытащены на песок, вдоль них прохаживались воины, а подпиравшие пальмовую стену массивные коробки складов, возведеных из известняка, тянулись к востоку и западу бесконечной чередой, огибая бухту. Внешний ее рейд тоже был полон: там торчали мачты двух сотен судов и морских плотов, приплывших с Гайяды, Йамейна, Пайэрта, архипелагов Иантола или Байгима, из Юкаты, Т’Рениги, Коатля, Арсоланы, Одиссара и десятка других стран, больших и малых, известных и никому не ведомых. Воистину, город Морских Врат был местом, где пересекалась тысяча путей! И, хвала Шестерым, это приносило неплохие доходы!

Никак не меньшие, чем разбой и грабеж, подумал О’Спада, изучая дубленую физиономию своего тидама. Впрочем, время грабежей подходило к концу, и он, невзирая на преклонный возраст, ломоту в костях и частые сердцебиения, от которых уже не помогали никакие майясские снадобья и бальзамы, понимал это лучше всех. В Великих Очагах, чьи земли тянулись по берегам Ринкаса, строили гавани, защищенные каменными стенами, возводили крепости, прокладывали дороги на высоких насыпях, вооружали воинов стальными клинками, самострелами и дальнобойными катапультами; атлийцы же, мрачный и искусный во многих ремеслах Народ Секиры, придумали совсем дивное: огненный порошок и мешки из провощенного шелка, что надувались теплым воздухом и могли летать! Снизу к ним привязывали корзины и длинный канат, и с такого наблюдательного пункта можно было следить за морем и побережьем на расстоянии дня пути. Внезапно не подберешься, нет! А еще ходили слухи, что среди жрецов, слуг Шестерых, есть такие, что умеют преобразовывать внешность и даже слышать и видеть из дальнего далека, предугадывая любые намерения супротив своих владык. Их было очень немного, но люди эти казались старому О’Спаде страшнее гнева Коатля! Настоящие демоны – не то что лазутчики с материка, которых в Ро’Каваре знали чуть ли не поименно!

Да, меняются времена… Голова О’Спады склонилась к плечу, взгляд снова скользнул к городским улицам, но теперь это зрелище не принесло ему никакого удовольствия. Обширна Ро’Кавара, богата, думал он, потирая горб скрюченными пальцами, но сколько народу – и в городе, и вокруг! Гудят, роятся, подобно осам в гнезде… Скоро ни земли им не хватит в Кайбе, ни жилищ, ни пищи, ни ткани для одежд, ни добычи в море…

Вздохнув, старый властитель опустил руку и кивнул О’Каймору:

– Ну, говори, тидам.

– Пустили ко дну накамский парусник, мой повелитель… в спокойном месте, в порубежье Одиссара и Тайонела. – Прочистив горло, тидам вытащил из-за пояса бумажный свиток и, заглядывая в него, принялся перечислять: – Взяли полторы сотни кругов воска общим весом в пять быков… сотню больших горшков с медом, полсотни с целебным жиром… четыреста двадцать шкур, медвежьих и волчьих… соболиных – шестьдесят, все хорошего качества… бобровых…

О’Спада махнул рукой и скривился – в пояснице стреляло, тощие же колени казались двумя свинцовыми шарами.

– Сколько всего, сын черепахи?

– По ценам РоКавары – шестнадцать тысяч шестьсот за весь груз, ахау, – О’Каймор сверился с цифрами в конце списка. – Сераир готов взять шкуры и меха – для Коатля, я полагаю, а Ганло уже трясет монетами, хочет откупить все остальное.

– Хорошо. Пятую часть, как всегда, сдашь в казну, остальное – тебе и твоим людям. Есть убытки?

Тидам осторожно откашлялся.

– У тебя – никаких, досточтимый, ибо корабли не пострадали. У меня… Ну, у меня есть кое-какие потери… убитых – семьдесят два, да раненых почти столько же…

– Хей-хо! – Рука ОСпады вновь потянулась к горбу; спина его и поясница мучительно ныли, но за много лет он притерпелся к страданиям. – Хей-хо, тидам! Боюсь, всей твоей доли не хватит, чтобы рассчитаться с вдовами погибших… Что-то ты стал дешево ценить своих людей – по сотне чейни за голову!

– Видишь ли, мой ахау, этот корабль вез отряд тайонельских воинов – лучших, из людей самого светлорожденного Харада.

– А! Значит, кроме паршивых шкур и вонючего жира, там нашлось еще что-то ценное? – В выцветших глазках ОСпады мелькнуло любопытство.

– Погребальный челн Эйчида, младшего сына Харада. – Тидам ухмыльнулся. – Благородному сахему не повезло – он отправился в Одиссар, и там его сразил другой благородный сахем, из отпрысков Джеданны.

– Испытание кровью… – задумчиво протянул старый владыка. – Слышал я о таком их обычае, слышал…

О’Каймор пожал плечами:

– Нелепость, клянусь клювом Паннар-Са! Зачем юношам светлой крови выпускать друг другу кишки? Для доказательства своей доблести? Ну, так они могли бы придумать что-нибудь поумнее… скажем, отправиться в набег или…

Старик прервал тидама, махнув в его сторону рукой:

– Ты не понимаешь, О’Каймор. Тебе известно, что светлорожденные не похожи на прочих людей, но знание это мертво, ибо ты не прочувствовал его всем сердцем. Вот, гляди! – Властитель Ро’Кавары с усилием поднял тонкие руки. – Мне восемьдесят лет, кости мои грозят проткнуть кожу, суставы задубели, как панцирь черепахи, пальцы скрючены, плоть усохла, так что вешу я не больше ребенка… Человек же со светлой кровью в моем возрасте бодр и полон сил, и таким остается он и в девяносто, и в сто лет, а некоторые – и в сто двадцать. Рассказывают, что кое-кто из них доживает до двухсот… – О’Спада печально вздохнул и опустил руки. – Ну, и что из этого следует, как ты полагаешь?