Текст книги "Среда обитания"

Автор книги: Михаил Ахманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

«Может, уже и съели? – подумалось ему. – Может, катастрофой, загнавшей человечество под землю, явилась не война, а демографический взрыв? Но ведь живут же теперь в подземельях и вроде бы не бедствуют…»

Он осмотрел свою комнату, прикинул: площадь – метров девяносто, тепло, светло и обстановка роскошная! Ну, черт с ней, с обстановкой… все же дем Дакар – инвертор, из состоятельных парней… Но Эри говорила, что у всех, кто трудится, есть приличные хоромы. Даже счет по ним ведут: тридцать-сорок человек на ярусе – орава, в колонне четыреста ярусов, жителей за десять тысяч – и это уже громада. А таких громад в Мобурге…

Он бросил свои вычисления и, озаренный новой идеей, повернулся к синтету. Эри-голограмма покорно ждала: пухлые губы полураскрыты, взгляд синих глаз устремлен в бесконечность, волосы – как золотистый ореол на фоне матовой стены. Компьютерное божество невозмутимости и терпения…

– Ты можешь показать мне карту? Землю с ее материками и купола – все купола, какие есть? Масштаб побольше – скажем, во всю стену… Справишься?

– Да, дем Дакар.

Воздух замерцал и заискрился, изображение Эри исчезло, а вместе с ним – рабочий стол с приборами. Поднявшись, он принялся разглядывать карту, с чувством странной радости отмечая, что формы континентов не изменились, все острова по-прежнему на месте и внутренние водоемы тоже – Великие Озера в Штатах, Байкал, Каспийское и Черное моря и остальные, коим положено находиться между Евразией и Африкой. Ничего не пропало, ни Антарктида, ни Австралия, ни Сахалин с Курильской грядой, и нового вроде бы не появилось, какой-нибудь Лемурии или Гондваны… Да, никаких сюрпризов – за исключением куполов.

– Кив, – пробормотал он, читая надписи на карте, – Кив… Похоже, на месте Киева. Варш, Линн, Пэрз и Дона – это Варшава и Берлин, Париж и Лондон… Сель и Мюн – Марсель и Мюнхен… поблизости от них, во всяком случае… Вилс – конечно, Вильнюс, а Пага – Прага… Много ли жителей в этих городах?

– От девяноста до ста тридцати миллионов, – сообщил синтет.

– Население целых стран, причем больших! Вся Европа в сотне поселений! Нет, пожалуй, их не сотня, все же меньше… А тут у нас что? Кайра – похоже, Каир, Дайл – Дели… Сабир – между Красноярском и Иркутском… на побережье – Влав и Шанха, а в Калифорнии – Лоан и Фрис… Лос-Анджелес и Сан-Франциско? Но не на прежних местах, гораздо дальше от океана… Почему? Почему здесь нет куполов? – Он провел пальцем вдоль Калифорнийского полуострова.

– Сейсмически неустойчивый регион. Велика опасность разрушений.

– Понятно. И в Японии ничего, и в Исландии, и в Мексике… Хика – в восточном Техасе… Может быть, Мехико? Норк и Бост – Нью-Йорк и Бостон… А в Южной Америке – Офир, Буэнос, Зана, Ама… наверное, от Амазонки… Красные линии повсюду – что это такое? Транспортные магистрали?

– Трейн-тоннели, дем Дакар.

– Под всеми океанами идут… здесь и здесь… от Скандинавии и Гренландии до Мельбурна и Огненной Земли… Титаническая работа! Непостижимая! Сколько же лет их строили? Эти тоннели и купола?

– Их создали в конце Эпохи Взлета. Первый автономный купол – в нулевом году, все остальное – примерно за три десятилетия. Даты ввода в строй сооружений зафиксированы в моей памяти.

– Три десятилетия… только три десятилетия… – прошептал он, отодвигаясь от карты. Это было новым потрясением. Получалось, что за тридцать лет были отстроены сотни куполов, гигантские пещеры километровой высоты, создана инфраструктура, воздуховоды, энергостанции и водокачки, пробиты в скальных породах тоннели, которыми можно было опоясать земной шар дюжину раз. Это не укладывалось в сознании. Масштаб переустройства мира был слишком глобален, а время – слишком мало.

Не спит ли он? Возможно, этот город и люди, обитающие в нем, и все другие города на иллюзорной карте – всего лишь сновидение? Замысел очередного романа, пришедший к нему ночной порой? Просто фантастическая история? Он ее напишет, отвезет в Москву, положит на стол Андрею, и через несколько месяцев весь этот мир уляжется в книжном переплете… Мираж, творение игривого ума…

Он подошел к окну, взглянул на темные стволы, на купол, мерцающий в вышине, на транспортные дорожки, воздушные улицы, террасы, переходы, повисшие над бездной, нахмурился и покачал головой. Не очень походит на сон или мираж… Даже совсем не походит!

Глава 8
Крит

Создание контролируемой среды является первой, но не единственной задачей Метаморфозы. Не менее важно избавиться от различий между людьми, той дифференциации в расовой, национальной, культурной и религиозной областях, которая побуждает страны, народы и группы населения к войнам и конфликтам. Такие элементы, как религия и культура, сравнительно просто поддаются регулированию: достаточно уничтожить религию во всех ее проявлениях, разработать единый язык и отречься от прежних культурно-исторических фетишей, как различия в этих сферах исчезнут.

«Меморандум» Поля Брессона,

Доктрина Пятая, Пункт Первый

Зря я таскался в Кив, зря!

Место, конечно, любопытное – там с водного горизонта выведен поток, текущий в специальном ложе и разделяющий пополам всю городскую территорию. Сектора обозначаются не цветом, но указанием «левобережный» или «правобережный» с добавкой номера, а над потоком переброшены восемь мостов, воздушные улицы и подвесная канатная дорога. Забавное устройство! Еще забавнее глядеть на воду с высоты – где ее увидишь в таких количествах и в непрерывном движении? Возможно, именно это называется «рекой», как говорила Эри?

Если не считать открытых вод и подвесной дороги, Кив не отличается ни от Мобурга, ни от других куполов, в которых мне довелось повоевать. Лес, подлесок, кольцевая магистраль, промзоны, латифундии, Щели да Отвалы… Щели – продольные, поперечные и всех иных конфигураций – можно было бы исследовать годами, но, к счастью, не пришлось: умельцы ОБР из Службы Диггеров излазили их и простукали задолго до меня. Ну, чем еще заняться, гниль подлесная? Представился гранду Виннипегу, начальнику Касселя, взял огнемет, надел броню, полез в Отвалы и побродил там трое суток. Все же сотня в день, надо отрабатывать!

Виннипег хотел, чтоб я спустился с диггерами и его людьми из Службы Охраны, но эти фокусы со мною не проходят. Еще чего, тащить с собой ораву олухов! Шума от них больше, чем помощи, и следить за каждым я не могу. Кто манки попадется или крысам, кто в яму свалится, а кто под огнемет полезет или меня же и спалит… Огнемет не разрядник, не пулевое оружие, а штука тонкая, капризная – посмотришь не туда, взгляд отведешь, а в прежнем месте только пепел осыпается. Я бы взял кого-нибудь в помощники, но не из Службы, а из Черных Диггеров – но где сыскать надежного пачкуна? Не Мобург, где я надежных знаю… Рекомендациям Виннипега я не доверял – тем более что обры Черных не жалуют. Откуда гранду знать, кто плох, а кто хорош? Опять же все под подозрением – может, наняты противной стороной…

Так что я полез один, хоть Виннипег твердил о целой экспедиции. Пришлось напомнить ему о трех уже погибших, а заодно о том, что я не легат из Кива и подчиняюсь не ему, а действую в рамках контракта. То есть по собственному усмотрению.

Отвалы в Киве ничем не хуже и не лучше тех, которые в Мобурге: пыль и камни, темнота и сырость, оползни, колодцы и всякий древний хлам. Еще, конечно, пачкуны. Пробираясь к Штрекам, я наткнулся на одну ораву – что-то они там нашли, перламутровый диск или какую-то штучку из бронзы, и, кажется, решили, что я намерен отобрать добычу. В таком состоянии диггеры не отличаются от крыс, только зубы покороче… Пришлось заняться вразумлением, что я и сделал с помощью протеза, дротиков и кулаков.

Искать в Отвалах фирму «икс» – точнее, транспортные коридоры и залежи сырья – было занятием для идиотов. Не так уж велики Отвалы, чтобы в них укрыться, а любопытные шастают каждый пятый день, если не пачкуны, так крысоловы и охотники. Вот Старые Штреки – другой разговор! Штреки есть в каждом поселении, целый лабиринт вокруг Отвалов, что тянется под ярусом коммуникаций и производственными зонами. Галереи, переходы, наклонные ходы, отвесные шахты, полости, ниши и дыры в скале, остатки древних проржавевших люков… Куда попадешь из этих ходов, о том даже Паку неведомо – может, в трейн-тоннель, а может, в закрытую зону, в гости к королю. Или, например, в забытое Хранилище, где можно разжиться металлом и стеклом…

Я походил, послушал, тщательно принюхался – кислятиной и вонью не тянуло, – снял броню, проверил, что стены не вибрируют. Долго проверял, в десятке мест, и, хоть ничего не обнаружил, была мне в остальном удача – ни крыс поблизости, ни дикарей. Выбрал щель, в какую крыса не пролезет, сжег мокриц из огнемета и поспал. Снова побродил по Штрекам, и опять безрезультатно. Сыро в них, холодно и мерзко, но грела меня мысль о сотне в день.

В Мобург я возвратился на исходе третьей четверти и, едва поднявшись в патмент, вызвал Конго и доложил о своих бесплодных изысканиях. Гранд удивления не проявил, но показался мне мрачноватым – то есть мрачней и угрюмей обычного, и голос был какой-то кислый, словно у человека, разочарованного в жизни и помышляющего лишь о скорой эвтаназии. Будто ему обещали мясных червяков, новый мундир и одалиску, а выдали баллончик оттопыровки – и не какой-нибудь «стук-бряк», а «рвотной».

«С чего бы?» – подумал я и, чтобы вдохнуть энтузиазм в патрона, сообщил, что завтра наведаюсь в Отвалы. Но Конго, еще больше помрачнев, распорядился никуда не лезть, а появиться у него в стволе ровно через сутки, для инструктажа и выдачи новых указаний. Новых, крысиная моча! Как будто старых не хватает! Но, выяснив, что этот день оплатят, я успокоился, залез под душ, потом привел броню в порядок, выпил сока и связался с Эри. Договорились встретиться у Африки, пораньше, в те часы, когда его шалман простаивал.

Меньше людей, меньше ушей, а червячки хороши в любое время…

С этой мыслью я улегся спать.

* * *

– Ты обещал отвести его к Мадейре, – сказала Эри.

– Отведу. Вот перекусим и пойдем. Или пригласим сюда. Мадейра, он ведь рядом, в тупичке…

Положив на тарелку фруктового пюре, я добавил овощного из моркови и заглянул в кухонное окошко. На кухне суетился Африка, резал мидий, поливал их лимонным соком, прокручивал паштет из лягушачьей печенки, жарил червяков, тушил капусту. И все – для почтенного легата Крита и его гостей. В этот час мы были единственными посетителями.

– Ешьте, пейте, подкрепляйтесь!

Я разлил по кружкам вишневое вино из Паги. Эри, сидевшая напротив, рядом со своим инвертором, лихо пригубила, Дакар с осторожностью принюхался и тоже выпил. В самом деле, непонятный тип: может, действительно явился из прошлого, а может, только что из инкубатора. Особых симпатий он мне не внушал.

Африка высунулся в окошко.

– Эй, комес!

– Нынче я легат.

– Урр… Ну, с повышением тебя! Мидий подавать?

Я кивнул, наблюдая, как Дакар ковыряется в своей тарелке. Что ему там не понравилось? Морковное пюре? Так этим пюре в инкубаторах кормят! Полезно для просветления мозгов.

Инвертор подцепил кусок и буркнул:

– Странная еда. Как для младенцев.

– Ты о чем, парень?

– Протертые овощи и фрукты… А почему не целые? Яблоко или огурец…

– Ты уверен, что съел бы яблоко?

– Отчего же нет?

Я чуть не подавился. Эри только усмехнулась – кажется, уже привыкла.

Мы принялись за мидий, и Дакар спросил:

– Этот Мадейра – ученый? Историк? Социолог?

– Блюбразер, – отозвался я.

– Блюбразер… голубой брат… – подозрительно протянул он. – Гомик, что ли?

– Ты уж прости, – сказала Эри в ответ на мою вопросительную гримасу. – Дакар… то есть Павел… он временами выражается непонятно.

В самом деле непонятно, но с этим можно бороться. Есть надежные способы, и я их применил – не ради малосимпатичного инвертора, а ради Эри.

– Выпьем! – Я снова плеснул в кружки вина. – Думаю, чтобы понять Дакара, нужно выпить и оттопыриться «разрядником». Или хотя бы «стук-бряком».

– Меня зовут Павел, – произнес он, снова принюхиваясь к вишневому. – С тем, что надо выпить, я согласен, но желательно чего-нибудь покрепче. Чем выше градус, тем лучше взаимопонимание.

Опять непонятные речи… Он начинал меня раздражать. Я не испытывал к нему ревности – то, что было между мной и Эри, было и прошло, – но мне не нравится, когда пренебрегают роскошным угощением. Моим! Да и за Африку обидно – зря старался, что ли?

Я сунул голову в окошко и позвал:

– Эй, партнер! Пузырь найдется? Или послать к Факаофо?

– На компост твоего Факаофо! – отозвался Африка и начал копаться в каком-то тайничке, поматывая носом-хоботом и приговаривая: – Все имеется, чего легат желает, все… Только зачем легату пузырь?.. Был комесом, пунша и вина хватало, а теперь…

– Пузырь не для меня. – Выдернув из лапы Африки флакончик, я протянул его Дакару. – Вишневое тебе не нравится? Ну, попробуй этого.

– Крит! – Эри поднялась в тревоге, но было поздно: ее инвертор уже присосался к флакону. Опорожнил его, утерся, кивнул с одобрением и произнес еще одно загадочное слово:

– Самогон!

Мы смотрели на него, разинув рты. Пузырь вообще-то чистый яд, но есть и на него любители, с соком пьют, или с вином, или по капле тянут через трубочку. Но чтобы неразбавленный и разом… Такого я, признаюсь, не видал!

Дакар покосился на пустой флакончик:

– Скромная емкость… А побольше нет?

– Еще один! – велел я Африке.

– Лучше три или четыре, – произнес инвертор. – И кружку! Я не воробей, чтоб пить наперстками.

Африка выдал требуемое, просунулся в окно и поглядел на Дакара:

– Не отравишься, дем? Мне не нужны неприятности!

– Какие неприятности? – Этот чудак слил пузырь в кружку и заметил: – Тут на стакан не наберется.

Червячки поспели. Африка молча разложил их по тарелкам, добавил капусты, полил соусом. Отличные черви, из Пэрза… И паштет хорош – здесь, в Тоннеле, такой нигде не подадут, кроме шалмана Африки.

– Ешь! – Эри поставила тарелку перед инвертором. – Это очень вкусно.

– Сосиски? – пробормотал он. – А почему черные?

– Это, Дакар… – начал я, но он, хлопнув ладонью по столу, рявкнул:

– Павел!

– Это лучшие мясные червяки из Пэрза. – Мне пришлось напрячься, чтобы закончить фразу. Терпение мое иссякало.

– Червяки? Дьявольщина, червяки!.. А там что?

– Там паштет. Лягушачья печенка.

Он уставился в тарелку с таким видом, будто ему предложили пару крысиных хвостов. Кстати, манки их едят, и хвосты, и все остальное тоже. А крысы лопают самих манки. Такая вот у них безотходная экология.

Мы подняли кружки, и Дакар опорожнил свою наполовину. Эри охнула, Африка выпучил глаза, а я невольно содрогнулся – показалось, что Дакар сейчас забьется в судорогах и сползет под стол. Однако он лишь хмыкнул, подцепил червя и откусил крохотный кусочек.

– На трепангов похоже. Терпеть их не могу! Еда у вас как при коммунизме – пока строили, все съели, остались червяки с лягушками… Неудивительно при таком населении!

Не знаю, что он имел в виду, но тон мне не понравился. Эри с беспокойством ерзала на лавке, Африка, с обидой взглянув на Дакара, отправился в самый дальний угол кухни, а мне червяки не лезли в горло. Я все пытался представить, что за столом со мною не Дакар, а, предположим, Дамаск или Хинган, старые приятели. Но с воображением у меня плоховато.

Почти не прикасаясь к еде, инвертор в три глотка прикончил свое пойло. Щеки его побледнели, на висках проступила испарина, глаза подернулись туманом. Он выглядел сейчас как человек, лишенный подданства и статуса, – опоры рухнули, удача отвернулась, и впереди безрадостная жизнь, подлесок да пищевой концентрат. Я вспомнил, что сказала о нем Эри: несчастный пришелец из прошлого, лишившийся своей реальности и близких… Не уверен, был ли он пришельцем, а вот несчастным – наверняка.

Я отхлебнул вишневого и произнес:

– Ты собирался меня расспросить. О чем?

Взгляд у него был мутный.

– Обо всем. Но прежде чем спрашивать, я расскажу… расскажу, откуда вылез. – Он сделал паузу. – Нет, «вылез» здесь не подходит… определенно не подходит… Прибыл? Прилетел? Переместился? В общем, я…

– Можно без подробностей. Эри говорила, откуда ты и кем себя считаешь. Я знаю, Дакар.

Он побледнел еще больше и стиснул кулаки.

– Я Павел! И ты ничего не знаешь и не понимаешь! Ты, пожиратель червяков!

Инвертор стал приподниматься, но Эри обхватила его за плечи. «Что с ним, гниль подлесная?» – подумал я. Казалось, он надышался самого крутого зелья вроде «отпада», но от него не бледнеют и взгляд не туманится. Такое бывает, если «шамановки» дернуть, но в этом случае пошевелиться трудно – сидишь и спишь с открытыми глазами. Может быть, пузырь? Он выпил пять флаконов – хватит, чтобы отравить крысу.

Ну, это не повод, чтобы мириться с оскорблением…

– Ты Дакар, – произнес я, ткнув его в грудь пальцем протеза. – Возможно, раньше ты носил другое имя, но здесь ты Дакар! Дакар, хоть до купола подпрыгни!

– Павел! – взревел инвертор, внезапно вскочил и опрокинул стол со всеми кружками и тарелками. Край столешницы пришелся мне в живот, заставив на секунду потерять дыхание, скамья подо мной покачнулась, и с грохотом и звоном я свалился на пол. В такой ситуации руки сами тянутся к ножу, и я уже нащупал рукоять, но вопль Эри меня остановил. Эри, если ее разозлить, не выбирает выражений:

– Чтоб тебя куполом придавило, манки отвальный! Ты с чего оттопырился? Ты на кого руку поднял? Ублюдок, крысиные мозги, дырка в заднице! Я тебе гарбич выбью и в Отвалах закопаю! На компост пойдешь, урод!

Кулаки ее работали быстрее, чем крылышки Пекси, когда тот набирает скорость. Дакар, согнувшись в три погибели, лишь успевал прикрыть лицо да место, что поважней физиономии. А зря! Туда она как раз не била.

Мое раздражение исчезло – я даже развеселился, выбираясь из-под стола и червяков с паштетами.

– Вот это одобряю! Это по-нашему! – промолвил я, отряхивая хламиду. – Сейчас отдышусь и добавлю.

Отдышался и врезал инвертору в челюсть. Левой, разумеется – правой я бы ему кость сломал и зубы выбил.

Зубы, однако, лязгнули.

– Ты полегче, Крит, – сказала Эри. – Мое ведь, не чужое! Еще повредишь что-нибудь нужное.

Дакар выпрямился, опустил руки, и какое-то мгновенье мы стояли, в задумчивости посматривая друг на друга – то ли лавки и стол поднимать, то ли продолжить поединок. Внезапно он побагровел, хлопнул ладонью о колено и, согнувшись в поясе, расхохотался. Смех у него был звонкий, заразительный. Эри смущенно усмехнулась, поправила растрепанные волосы и вдруг, обхватив Дакара за шею и притянув к себе, стала целовать.

– Она меня за муки полюбила, а я ее – за состраданье к ним, – пробормотал инвертор.

Не знаю, что он хотел этим сказать, но мои губы тоже разъехались в ухмылке. Так мы и стояли, переглядывась и посмеиваясь, среди разбросанных тарелок, паштета, смешанного с пюре, тушеной капусты и лужиц коричневатого соуса. Глаза у Эри блестели, Дакар улыбался и почесывал в затылке, а я смотрел на них и думал: трудно ударить человека или всадить в него нож, когда он смеется – тем более что он хохочет над самим собой.

Сзади послышалось грозное «урр!», и я обернулся.

– Ну, что? – спросил Африка, высунув в окошко свой огромный нос. – Повеселились?

– Это разве веселье! – откликнулся Дакар. – Вот у нас в Доме писателя… когда он еще не сгорел… – Перестав улыбаться, инвертор с тоскливым вздохом наклонился и поднял стол. – А тут… Тут, начальник, как на Шипке – все спокойно!

Странные речи, странные слова… Улавливая общий смысл, я не понимал деталей: какая Шипка?.. Какие писатели?.. Что за сгоревший дом?.. И как его сожгли – из огнемета? Но армстекло под огнеметом не горит, а плавится…

Оттолкнув Дакара, Эри повернулась ко мне:

– Чувствую, тут разговора не будет. Пойдем к Мадейре?

Я кивнул и направился к выходу.

В темном коридоре, хранившем память о недавней схватке с рыжим, мои шаги замедлились, а мысли понеслись, как беговые тараканы. Эри и ее недоумок-инвертор, считавший себя пришельцем из прошлого, будто исчезли, растворились в темноте; я отрешился от глупых фантазий и, возвратившись к реальности, стал соображать, что означает вызов к Конго. Какие новые инструкции и указания? Они обычно маскируют лишнюю работу, к которой я не склонен – не по причине лени, а потому, что все прописано в контракте. Я руководствуюсь твердым правилом: дополнительные услуги – за отдельный тариф! Все, что пожелают короли, гранды или старшие партнеры, но с обязательной финансовой поддержкой. Лишь в таком разрезе я принимаю новые инструкции и указания.

Иначе говоря, сколько можно выжать из Общественных Биоресурсов? Сто двадцать? Или сто пятьдесят?

Погруженный в эти мысли, я не сразу разобрал, что шепчет за спиной инвертор. Кажется, он извинялся:

– Ты, Крит, не держи обиды… Ну, выпил, каюсь… Так с горя ведь, не с радости! Я вообще-то не пью, и прежде не пил, и в последние годы, когда меня приговорили… Но тяжко тут у вас! Тяжко, непонятно… Зачем я здесь? Как тут очутился, для чего и почему? Хорошие вопросы! А ответов нет… Только сны, сны… Каждую ночь Сергей и Ася снятся… сын мой и жена… Просыпаюсь, а рядом… – В горле у него заклокотало. – Хорошая женщина, но не моя! Хотя, конечно, джентльмены предпочитают блондинок…

«Не оберется Эри с ним проблем!» – подумал я, сворачивая в узкий коридор, к тупичку блюбразеров. Собственно, все ответвления в Тоннеле, все боковые ходы и проходы где-то кончаются, а значит, их можно считать тупиками, но по неведомой причине лишь у блюбразеров тупик, а все остальное с каким-нибудь иным названием. «Подвал танкиста», лавка Факаофо, допинг «У блохи», агентство «Восемь с половиной»… А вот Мадейра и его собратья – в тупике! Есть в этом нечто символическое…

Под бормотание инвертора мы вышли в другой коридор, с полосками тусклого люминофора вдоль стены, и повернули к массивной двери из триплекса. Я набрал знакомый код, и дверь отъехала в сторону. Перешагнув порог, мы очутились в довольно просторном и уютном помещении: стены покрыты светло-синим пластиком, в левом углу – терминал, в правом – зеленые кусты с гроздьями мелких цветочков (конечно, голограмма), посередине – круглый стол и кресла. На стенах – пейзажи и полки с разной дребеденью, под ними – диваны и рабочие столы, на одних бумаги разбросаны, на других лежат какие-то древние штуковины – не иначе как добытые в Отвалах. Блюбразеры очень интересуются древностями. Мадейра, думаю, обосновался в Тоннеле, чтобы быть поближе к пачкунам и лавкам, где торгуют антикварными вещицами.

– Крит! – Он поднялся нам навстречу. – Каким воздуховодом занесло? Приятно тебя видеть! Тем более в такой компании! – Поклон в сторону Эри, вежливый кивок Дакару.

Мы стукнулись браслетами. Мадейра из Свободных и, подобно мне, трудился в ОБР, только в Ремонтной Службе. Он невысок и сухощав, видом страшноват, а нравом приветлив и разговорчив, хотя и несколько наивен. Под глазом у Мадейры жуткий шрам, рубцы на левом предплечье и след от ожога – на правом, но это не отметки боевого прошлого, он человек сугубо мирный. Попался капсулям в недобрый час… Отметины он не желает скрывать и после той встречи с капсулями подделывается под бывшего наемника. Мудрый шаг; к бойцу с такими украшениями даже в подлеске не сунутся. То есть, конечно, сунутся, но перед тем подумают пару минут – а чтобы удрать, больше и не нужно.

– Эри, Свободный Охотник, – представил я. – А это Дакар, наследственный инвертор Лиги Развлечений. Просто помешан на всякой старине.

Двусмысленная получилась фраза, однако инвертор промолчал и, кажется, согласился с прежним своим именем. Я заметил, что прогулка в коридорах пошла ему на пользу: бледность исчезла, глаза заблестели и с любопытством зыркали туда-сюда. Словно и не пил отравы… Поразительно!

Кроме Мадейры, в комнате были трое: парень и женщина у терминала и мужчина в перчатках и маске, трудившийся за одним из рабочих столов. Что-то он там очищал от ржавчины, действуя острой лопаткой, кистью и тихо жужжавшим пылеуловителем; желтые смерчи вздымались в воздух и тут же втягивались в раструб прибора.

– Крым, подданный «Тригоны», Баия, старший партнер «Зелени», – произнес Мадейра, кивая на сидевшую у терминала парочку. – Итуруп, из Службы Ремонта ОБР.

Мужчина в маске помахал нам кисточкой.

Пестрая команда, но я не удивился: кого среди блюбразеров не сыщешь, того под куполами вовсе нет. Кроме, конечно, королей и капсулей… Но гранды попадаются, и всякие чины из ОБР и ВТЭК тоже не совсем уж редкость, хотя по большинству в блюбразерах Свободные. Это не компания, не фирма и не лига, а вольное братство, и состоять в нем может всякий, не изменяя подданства и статуса. Они мечтатели и собиратели. Мечты, само собой, субстанция бесплатная, а вот собирательство древних предметов тянет на крупные суммы, которым вроде неоткуда взяться. Однако есть! От Лиги Развлечений, от диггеров – за помощь при оценке древностей, ну и, конечно, частные пожертвования.

– Прошу! – Мадейра, улыбнувшись Эри, галантно пододвинул кресло, но я покачал головой:

– Приватное дело, дружище. Пойдем к тебе? Ты не против?

– Не против.

Он двинулся к кустам, а мы – за ним. Дакар, увидев зеленые насаждения, замер, пробормотал: «Сирень!.. Надо же, сирень!..» – вытянул руку и разочарованно вздохнул, когда пальцы проткнули цветочную гроздь. Позади кустов был проход в другое помещение, где у Мадейры устроен музей: тут стояли тумбочки голопроекторов, записывающая аппаратура и стеллажи со старинными книгами и раритетами Эпохи Взлета. Немалая ценность, должен заметить! Но Мадейра редко покидает свою берлогу, и двери у него надежные.

Мы устроились на диване, под картиной, изображавшей ландшафт Поверхности. То была не голограмма, а натуральный, писанный красками пейзаж размером метр на два, и Дакар, вывернув шею, уставился на него, как на червя с двумя хвостами.

– Это, простите, что такое?

– Гористая местность, – любезно пояснил Мадейра. – Под горами и скалами понимаются естественные возвышенности – видите, слева, справа и на заднем плане? Между скал – водный поток, то есть река, голубое сверху – это небо, а ближе к зрителям – поле с травой и цветами. Конечно, реконструкция… Создана по описаниям в старинных книгах, и оттуда же термины, которые я употребил. Если желаете, могу растолковать их смысл подробнее.

– Не надо, – пробурчал Дакар. – Я знаю, что такое горы, скалы, реки и поля. В отличие от вашего художника.

– Простите? – Брови Мадейры приподнялись.

– Горы и скалы не похожи на геометрические цилиндры и конусы, их форма более разнообразна: изломанные поверхности, выступы и впадины, трещины, карнизы… Этот разлом между скалами называется ущельем или каньоном, и река, текущая тут, должна кипеть, вихриться и бурлить среди порогов – белая пена, водовороты, прыжки от камня к камню, понимаете? А на картине – Волго-Донской канал в тихую погоду… Поле – а вернее, горный луг – не бывает такого ядовитого оттенка. Не яркий изумруд, а малахит, даже нефрит… И эти цветы! Где вы видели такие цветы? У них…

Он говорил и говорил, пока глаза Мадейры не округлились, а шрам на щеке не стал подергиваться, что было явным признаком волнения. Лет моему приятелю-блюбразеру немало, но он не растерял способности удивляться и был одарен ею в большей мере, чем я, или Охотники, или любой из людей, с которыми мне приходилось общаться. Он возбуждается с легкостью, но не могу сказать, что он доверчив – торговля с диггерами быстро избавляет от такого недостатка. А если так, то получалось, что в речах Дакара он узрел какой-то смысл.

Наконец Мадейра вцепился в волосы на затылке, со свистом втянул воздух и выдавил:

– Откуда вы это знаете, дем Дакар? То, о чем вы говорите? Я понимаю, что у инверторов воображения больше, чем у обычных людей, – воображения, творческой фантазии, искусства управляться со словами, соединять их с ситуацией и обстановкой… Но вещи, которые вы рассказали, не фантазия! Нет, не фантазия, так как проясняют множество вопросов! Ваши данные бесценны! Но откуда? Откуда они? – Взгляд Мадейры метнулся к полке с ископаемыми книгами. – Возможно, вы прочитали об этом в древних трудах, переработали, домыслили? Или нашли какие-то изображения? Источники, нам неизвестные, и потому…

– Он сам источник, – перебила Эри. – Такой, какого не найдешь ни в Отвалах, ни в Старых Штреках. Он вам на любой вопрос ответит, только спросит еще больше. – Она хихикнула.

Эри откровенно потешалась, а на лице Мадейры восторг и интерес сменялись изумлением. Что до Дакара, то он напоминал шмеля у банки со сладким сиропом. Кажется, он был доволен – нашлась подходящая аудитория.

– Источник? Что за источник? Что за вопросы? – Мадейра вскочил с дивана и забегал по комнате. – Мне кажется, что назревает нечто важное… Позвольте, я буду записывать нашу беседу… – Щелкнув переключателем, он уставился на меня. – Что это значит, Крит? Ты можешь мне объяснить?

– Сядьте, – произнес Дакар, – сядьте и успокойтесь. Я объясню.

И объяснил.

Следующий час я слушал занимательные сказки о древних городах, стоявших на Земной Поверхности, о странах и народах, каких, должно быть, не существовало никогда, о трейнах, катившихся по рельсам, и гигантских авиетках, летавших в небе над континентами, о войнах, бунтах, мятежах, побоищах, великих открытиях и катастрофах, о плоских участках суши, что назывались равнинами, и вознесенных к небесам, покрытых замерзшей водой над вздыбленной твердью, о водных потоках и скоплениях деревьев, которым в разных местах присваивали имена, звучавшие по-разному: просто лес, или тайга, сельва или джунгли. Еще я узнал о зорях и закатах, о ветрах и дождях, о звездах, метеорах и спутнике Земли, о полетах в пространство над Поверхностью, о станциях, подвешенных в бездонной пустоте, и о попытках долететь к другим планетам. Пустая затея, но величественная… К этой истории прилагались другие, о страшных бурях и разрушительных землетрясениях, болезнях, эпидемиях, мучительной смерти от старости или от ран, полученных в период войн и катаклизмов, о голоде и недостаче сырья, воды и даже воздуха, о свалках мусора на земле и в водоемах, о бесконечных конфликтах между людьми, делившими власть, ресурсы, территории. Если в древности все обстояло так печально, то предкам не позавидуешь… Впрочем, я понимал, что это все игра воображения – ведь человечество не обитало на Поверхности. Хотя Пак его знает… когда-нибудь, в глубокой древности, задолго до Эпохи Взлета…

Мадейра слушал с раскрытым ртом, но временами, возвратившись в мир реальности, расспрашивал и задавал вопросы. Какие чудища водились в джунглях, сельве и тайге? Что значат термины «пустыня», «остров», «ночь» и «наводнение»? Как производили пищу и почему ее недоставало? С чем связано понятие «страна» – с определенным городом или обширным земным пространством, и что объединяло живших там людей? Что означают «семейные узы» и по какой причине мужчина, женщина и их потомство селились вместе, в одном и том же патменте?