Текст книги "За опасной чертой"
Автор книги: Михаил Ребров
Соавторы: Константин Телегин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– Ничего, Жора. Привыкай больше к планеру, браток. На самолете тоже может пригодиться умение планировать без мотора. А может быть, и планеризм слюбится, а?
– Ну уж насчет слюбится – для кого как. По мне, безмоторная авиация – переходный этап.
– И только?
– Да нет же. Знаю я, что планеризм настоящий спорт. Но я лично не хочу всю жизнь ловить восходящие потоки. Я люблю шум, хочу, чтобы воздух свистел рядом с кабиной.
– Ладно, – добродушно соглашался инструктор. – Как говорится: будет тебе дудка, будет и свисток. А торопиться не следует, хотя ты и горяч. Думаешь, пришел сюда – и сразу получишь боевой самолет? Нет, браток, на это не рассчитывай. Познай сначала законы неба. Планер освой по-настоящему, прочувствуй его, научись подчинять своей воле, и чтобы не ты его, а он твои желания угадывал, чтобы как по ниточке ходил, а не клевал носом да рыскал, как слепой котенок. Я-то сам ведь летчик, а вот увлекся планеризмом. Смекай почему…
– Выходит, что на планерах летать труднее, чем, скажем, на истребителях?
– Труднее не труднее, а уметь надо!
Георгий вообще-то и сам это понимал. Он упорно овладевал секретами безмоторного полета. А когда постиг сложное искусство высшего пилотажа, инструктор сам сказал ему однажды:
– Пора, Жора, за штурвал самолета садиться. Первую ступеньку ты перешагнул.
Получилось так, что его направили в эскадрилью Валентина Федоровича Хапова. Опытный летчик скоро разгадал в молодом курсанте незаурядные способности. Нет, не врожденные качества! Хапов был убежден, что летчиками не рождаются, а становятся. Талант подобен искре: его можно разжечь и погасить. Но в этом мальчишке было то, из чего можно «лепить» летчика. Какое-то самоотверженное упорство и исключительное внимание к мелочам – вот что нравилось ему в этом шустром девятикласснике.
Теорию Мосолов знал. К замечаниям инструктора относился внимательно. Не было случая, чтобы тот ему дважды указывал на одну и ту же ошибку. Во время вывозных полетов инструктор все чаще и чаще передавал управление маленьким тихоходным У-2 своему питомцу, и самолет в его руках с каждым разом становился все послушнее. Способного паренька хвалили, ставили в пример.
Валентин Федорович много говорить не любил. Особенно повторять одно и то же. Но когда доводилось ему летать с курсантами, подмечал все, словно тысяча глаз была у человека.
– Не торопись с выравниванием. Скорость не теряй. Смотри чуть дальше и левее…
А откуда он может знать, куда смотрит курсант, когда сам сидит в другой кабине? Чудеса!
– Хотите стать настоящими летчиками – учитесь все видеть. Не смотреть, не созерцать, а именно все видеть, – говорил Хапов. – Это только в толковом словаре глаголы «смотреть» и «видеть» равнозначны, а в летном деле между ними целая пропасть. Подошел к самолету – что видишь? Красоту его, совершенство форм, глянец обшивки? Не густо. А вот другой взгляд: трещинка на лопасти винта, незашплинтованная гайка, капля масла на капоте, струбцина на руле поворота. Проглядел, прошел мимо – попадешь в воздухе в беду.
А теперь другая, не менее важная сторона, – продолжал наставник. – Что непосредственно касается тебя, когда выруливаешь на старт, на что обращаешь внимание? Смотришь вперед, чтобы не нарулить на препятствие? Значит, ты еще не летчик! А если сзади идет на вынужденную самолет с отказавшим двигателем или сбоку тебе показывают «крест» – требуют выключить зажигание? Значит, нужно видеть все на триста шестьдесят градусов вокруг. Это называется осмотрительностью. А уж в воздухе осмотрительность – вопрос жизни.
«Теперь можешь сам!»
…Первый самостоятельный полет на самолете. Его Георгий не забудет никогда… Да и можно ли забыть такое! Наконец-то ему доверили крылатую машину! Доверили самому взлететь, сделать круг над аэродромом и сесть. Просто? Нет. За ним будут следить уже только с земли. Следить и оценивать, на что способен он сам, без помощи инструктора, будет ли он настоящим летчиком!
Только что его проверял на готовность к вылету Валентин Федорович. Казалось: зарулят на стоянку, выключат мотор, поговорят об ошибках. А получилось иначе. Хапов расстегнул привязные ремни, подал условный знак, и пока курсанты прилаживали в инструкторской кабине мешок с песком, сказал Мосолову: «Теперь можешь сам. Сделай один круг». Одобрительно хлопнул по плечу и соскочил с плоскости на траву.
Мотор затарахтел громче: «Дры-дры-р-рр…» Теперь дать полный газ и… разбег. Колеса пересчитали все знакомые уже неровности летного поля, и, подпрыгнув последний раз, самолет оторвался от земли.
Поплыла вниз зеленая скатерть аэродрома, верхушки деревьев; откуда-то сбоку выскочили серебряные нити железной дороги, нырнули под мост и скрылись в лесу. Впереди в воздухе через прозрачный круг вращающихся лопастей винта мерцало солнце. А сердце переполнено таким восторгом! Этого словами не передашь. Вот она, настоящая поэзия!
Программу самостоятельных полетов Георгий выполнил самым первым в группе. Оценки получал отличные – высший балл! Ребята завидовали: «Ты, Жора, ас!» А он решил проверить свои способности, крутануть в воздухе что-нибудь такое.
Несколько дней ходил задумчивый, все что-то прикидывал, чертил на земле какие-то кривые. И однажды зашел на посадку с запасом высоты, положил машину на крыло и начал резко скользить. Ниже, ниже – почти до самого выравнивания. Он не видел, как рванулся к посадочному «Т» инструктор, как взлетела в небо красная ракета, как в квадрате, где курсанты ожидают очереди на полет, все вскочили с мест и с тревогой следили за падающей машиной. Он думал только о том, чтобы успеть в последний момент парировать скольжение, чтобы не снести шасси.
Маневр выглядел красиво. А главное – удалось притереть самолет точно у посадочного «Т».
Выключил мотор. Вылез из кабины степенно: «Вот, мол, какой я!» Но до конца марку не выдержал. В квадрат не шел, а почти бежал. На ходу снял шлем и вытер вспотевший лоб. Он чувствовал себя героем дня.
Хапов встретил Георгия на полпути. Их взгляды встретились, и курсант прочитал в глазах своего наставника такое суровое осуждение, что невольно остановился, словно споткнувшись о невидимое препятствие. И сейчас же на память пришли слова, так, недавно сказанные Валентином Федоровичем: «Летчик всегда должен быть уравновешенным и действовать только целесообразно».
Так они молча постояли минуту. Хапов морщил лоб, зло сплевывал на землю и вдруг, круто повернувшись, резко скомандовал:
– Построить эскадрилью!
Курсанты не сразу поняли, чем недоволен комэска. Ведь заход на посадку выполнен красиво, смело, чисто, скольжение – маневр не запретный, он входит в арсенал приемов летчика.
Понуро стоял Георгий перед строем и слушал гневные слова командира:
– Смотрите, какой лихач нашелся! Цирковые номера на посадке выкидывает. Я-то думал, летчик из него хороший выйдет…
Хапов глотнул воздуха и жестко рубанул:
– Эх, ты!..
Георгий оторопел. За что? За то, что он долго продумывал и уточнял свои действия, проигрывал мысленно весь заход на посадку, каждое движение, каждую деталь? Ведь может же случиться в жизни, что понадобится посадить машину во что бы то ни стало с одного раза, например, если двигатель заглохнет. Значит, нужен запас высоты. А потом уже, когда убедился, что сядешь, можно скользнуть сколько потребуется. Вот ведь для чего старался. А получилось… Наказание без преступления – вот что получилось! Не поняли – наказали, а в душе небось сами восхищались.
Такой обиды Георгий еще не испытывал. К горлу подступил комок. Чтобы скрыть волнение, он больно прикусил губу.
– Вы думаете… – начал было он, но, так и не закончив фразы, пошел прочь. Быстрее, быстрее…
Хапов оторопел. Он запомнил глаза этого парня, видел их перед собой. Они очень интересные: небольшие, серо-голубые, с черными, словно тушью вычерченными, бровями. Вроде бы и ничего особенного. А вот ни разу не отвел их курсант в сторону. Такие глаза могут часами следить за стрелками приборов, разглядывать каждую деталь мотора и провожать пролетающий самолет, пока тот не растворится в небе. В этих глазах жадное, ненасытное любопытство ко всему.
– Вернись! Вернись, говорю! – кричал Хапов. – Ты мне эти штучки брось! А ну, подойди сюда!
Заключение было коротким: проявил недисциплинированность в воздухе, за это и получил по заслугам.
А потом, вечером, они молча шли рядом мимо самолетных стоянок, опушки леса, и только на полпути до города Валентин Федорович прервал молчание.
– Ты еще очень молод. Летаешь неплохо, хорошо даже, но торопишься. То, о чем ты думал, что прикидывал – это похвально. А дисциплина для кого? Был вот у меня один друг. Отличный летчик, машину пилотировал так, что даже с земли наблюдать – дух захватывало. Да все он как-то на грани возможного ходил, нередко путал, где храбрость и где ухарство… Плохо он кончил, Жора… И вот что я тебе скажу еще. У нас кое-кто летное мастерство сводит к ремеслу или чему-то такому, что связано с внешним шиком и блеском. На самом деле понятие «летное мастерство» много шире. Не, люблю громких фраз, но скажу, как учили в свое время меня: это сложнейший и прочнейший сплав из знаний, навыков, любви к профессии, воли. Ты, я вижу, обиделся, что я с тобой так круто обошелся. Но подумай сам, какой пример ты подал другим? Если оставить без внимания, завтра второй, послезавтра третий займутся «самодеятельностью», смотришь – и недосчитаемся кого-нибудь. Пугать не хочу, но такое уже кое-где бывало…
Разговор был долгим. Не вдруг отмерили двое шагами этот длинный путь. Хапов по-отцовски просто и убедительно говорил:
– Ставить жизнь в копейку могут только те, у кого она ничего не стоит! Рисковать можно, да и нужно, но ради великой цели. Так сказал Михаил Михайлович Громов. Запомни! Я хочу, чтобы ты не дулся, а понял, что мне от тебя надо и что тебе надо от авиации. Разумеешь?
Георгий кивнул.
– Обещаю больше дурака не валять, – сказал он, пожимая на прощанье руку своего наставника. – Это твердо!
Слово свое он сдержал. В выпускной аттестации крупными буквами было выведено самое заветное: «Летать достоин!»
Прощай, Казань!
Бежит по рельсам поезд, выстукивают колеса: «Про-щай, Казань!»
Город уже далеко позади. Его заслонили леса и горбатые спины холмов. Мелькают километровые столбы, полустанки. Летят встречные поезда.
Все когда-нибудь уходят из-под материнского крылышка. Вот и он едет в военно-авиационное училище крепить свои крылья. Не испугали ни разлука с родным домом, ни рассказы о жизни среди раскаленных песков или в суровом Заполярье у черта на куличках. Ведь известно, военные всегда на колесах. Решил: там, где летают, жить можно!
Ехали-ехали и прибыли, наконец, в военно-авиационную школу. На первый взгляд все здесь казалось удивительно знакомым. Георгий сравнивал школу с аэроклубом. Всё как и там, только порядки здесь уже военные, уставные, форма курсантская и денежное содержание, чтобы табачок в кисете не переводился. У курящих, конечно.
Те, кто, как Мосолов, успели закончить аэроклуб, вместе с новичками снова засели за теорию: мотор М-11, самолет УТ-2, аэронавигация, теория полета… Все знакомо, все понятно. Сначала боялся, что будет скучно. Но ошибся. Верной оказалась поговорка «повторенье – мать ученья». Скоро курсант Мосолов сам почувствовал, что глубже стал разбираться в аэродинамике, увереннее распутывать кружева электросхем, ориентироваться в хитросплетениях бензо– и маслопроводов.
А вот начали летать, и сразу сказался аэроклубовский опыт. Первым в группе с минимальной вывозной программой вылетел Мосолов самостоятельно. Четко и уверенно выполнял в воздухе самые сложные фигуры высшего пилотажа, взлетал и садился, как по ниточке.
– Молодец, – хвалил инструктор. – Всегда так летай.
– Машина хорошая, – спокойно отвечал Георгий. – Такую пилотировать – одно удовольствие. Скоростенки бы ей прибавить раза в три-четыре.
– Ничего, – улыбался инструктор. – Еще налетаешься на скоростных. А «утенка» не забывай, на нем многие прославленные наши асы начинали путь в небо. У тебя задатки есть. Если не зазнаешься, не успокоишься, будешь отличным летчиком. Помяни мое слово.
…И снова дорога. И снова учеба. Теперь уже не в школе, а в училище – Военно-авиационном училище летчиков.
Тут все другое – и самолеты, и инструкторы, и дисциплина. Все серьезнее, строже, ответственнее: ведь за училищем не просто летная работа – из него должны выйти командиры-воспитатели. Случайные люди здесь не нужны, но кто знает, быть может, из прибывших сюда салажат выйдут на летную дорогу новые таланты – такие, как Чкалов, Коккинаки, Покрышкин, Кожедуб… Все они когда-то были курсантами, такими же, как и эти.
Кожедуб здесь служил, в этих стенах. Многие преподаватели, инструкторы, командиры помнили еще этого коренастого, крепко сбитого весельчака и заводилу.
Мосолов был зачислен в эскадрилью, которую негласно именовали «кожедубовской». Да, именно в ту, в которой был когда-то инструктором прославленный воздушный боец. Казалось бы, тут только и летать, но… начало оказалось неожиданным: самолетов в училище не хватало, они были нужны на фронте. И пришлось курсантам ходить в караул, чистить картошку на кухне, готовить к полетам крылатые машины, на которых потом летали другие. Небом, как говорится, и не пахло.
Что скрывать, были нетерпеливые, слабые духом, не выдерживали ожидания, теряли надежду. Георгий держался крепко, согласен был на все, лишь бы летать. Ждал терпеливо, верил. И дождался-таки своего часа.
Летную науку и здесь начинали с азов теории. Кое-кто из курсантов теоретический курс считал скучным: формулы, графики, расчеты… А если это уже вторично или третий раз? Может быть, поиграть на занятиях в «морской бой» или незаметно почитать интересную книжку? Были и такие – те, кто, еще не став летчиком, уже потерял вкус к авиации, а по существу, и право летать. А у курсанта Мосолова именно в это время наметились уже определенные задатки исследователя. Ему все больше хотелось до конца уяснить сущность каждого явления, вникнуть в самое, так сказать, его нутро, сердцевину. «Уроков», как и раньше в десятилетке, не зубрил. Не видел в этом смысла. Читал и разбирал, читал и разбирал. На лекциях, а чаще после них, в часы самоподготовки, забрасывал преподавателей вопросами, выходящими порой за рамки учебной программы, такими, что с ходу не всегда ответишь. Товарищи нередко обращались к нему за помощью, знали по опыту: Мосолов отличник не только для себя и не ради отметок. Охотно выслушает, разберется, поможет. Это тоже в характере.
Зима пролетела незаметно, хоть и ждали ее ухода с нетерпением. Начались курсантские полеты сначала на «утенке» – УТ-2, потом на прославленном Ла-7. Это уже настоящий, испытанный в боях истребитель.
Чудесная машина – Ла-7: простая и легкая в управлении, мощная, маневренная. Дашь на взлете полный газ, забушует пламя в четырнадцати цилиндрах двигателя, и, словно стрела из лука, взмывает она в поднебесье. В пилотажной зоне на ней чудеса можно было творить. Но чудеса чудесами, это уже из другой области. Здесь требования были жесткими – выполняй комплекс упражнений, да так, чтобы все фигуры выходили чисто, одна за другой. Попробуй понапрасну «утюжить воздух» – придется потом на разборе покраснеть.
У Мосолова в летной книжке – круглые пятерки. Нельзя сказать, что все легко давалось, – талант, дескать. Просто чуть больше, чем другие, просиживал на тренировках в кабине самолета, немножко тщательнее изучал задание на предварительной подготовке к полету, собраннее был в воздухе. А все это – одно к одному – и определяло его летный почерк.
Больше всего полюбилась Георгию воздушная стрельба. Поднялся в воздух. – и ищи «противника». А тот где-то со стороны солнца крадется, тянет за собой на длинном фале полосатый конус. Тут не зевай, иначе вернешься на землю с полным боекомплектом.
Но у Мосолова взгляд цепкий – помнит, как Хапов осмотрительности учил! Ведет самолет змейкой – так лучше просматривать воздушное пространство в направлении полета.
А вот и цель показалась, идет на встречно-пересекающемся курсе, чуть выше и левее.
Атака! Боевой разворот с выходом в заднюю полусферу буксировщика. В опаловой призме прицела светятся концентрические кольца. Вот уже неосторожной мухой бьется в паутинке колец темный конус. Еще немного… Пора! Пальцы вдавливают пружинящую гашетку. Раз, другой! Отрывисто гремят пушки. Снаряды кончились, можно отваливать. Буксировщик снижается и сбрасывает конус.
– Ничего не скажешь, опять отлично, – встречает Георгия на земле начальник воздушно-стрелковой подготовки. – Иди полюбуйся на пробоины. Весь конус изрешетил.
Быстро пролетели годы учебы. Первый. Второй. Третий… Училище Георгий закончил по первому разряду, или, что одно и то же, с отличием. По всем дисциплинам пятерки. На золотистых погонах засверкали две лейтенантские звездочки, в документах значилось: «Присвоена квалификация военного летчика-истребителя». В разные концы страны в боевые части разлетелись бывшие однокурсники, а его и еще нескольких выпускников оставили на месте, инструкторами. Как лучших из лучших. Так решило командование. «Учите, – говорят, – других, как вас учили. Передавайте мастерство молодежи!»
А сам-то он разве не молодежь? Кажется, только вчера был курсантом, выполнял контрольные полеты, волновался, как и все, сдавая экзамены, а сегодня – учи других. Трудно, конечно. Да разве в этом дело? Георгий мечтал о строевой части, одной из тех, где летчик-истребитель есть летчик-истребитель, то есть готовится к бою, учится воевать, охраняет воздушные рубежи Родины. Пусть пришлось бы служить в Заполярье, в Приморье, в Каракумах, где угодно. Но… приказ есть приказ. Значит, снова ожидание, терпение и работа. Любимая все-таки. Летная. Она-то ведь не временно, а навсегда. Да и летать инструктору приходится побольше, чем любому истребителю. Летная же практика – самый надежный ключ к небу.
На том и порешил. Не обижался, не жаловался. Запрятал мечту подальше и взялся за дело. Основательно. Как всегда.
Матери писал:
«…Что-то новое сейчас тревожит меня. Хочется много знать и много сделать. Каждый день встаю с солнцем и кручусь допоздна, ты же знаешь, теперь сам летать учу. Трудновато приходится. Свободного времени очень мало, почти нет. Да я об этом и не беспокоюсь. Тем более что немного втянулся уже в новую жизнь и легче стало, интереснее, а главное – летаю много. Значит, все хорошо».
Самому родному человеку – и самое сокровенное, из глубины души:
«Мама, очень хочется стать настоящим летчиком. Таким, как Чкалов, но, наверное, об этом мечтают все летчики, а Чкалов один. Если и не стану таким, все равно буду на него всегда равняться. А пока…»
А пока он инструктор. Его долг обучать и воспитывать курсантов, доводить их до уровня, нужного строевым частям. А какой он, этот уровень, откуда ему знать, если сам в части не служил? Чтобы не было ошибки, решил: буду учить, как Хапов, – в полном объеме и без скидок!
Решение решением, а жизнь свои поправки вносит. На практике не все идет, как по-писаному.
Разными путями приходят люди в авиацию: один добровольно, другой – по призыву; один рвется в небо, другой только признает его; одного надо сдерживать, приучать подчиняться разуму, а не порыву, другому – привить любовь к полетам, раскрыть их значимость и красоту.
А как прививать? Опять же так, как Хапов, как другие инструкторы? Конечно, главное можно взять у них, но не слепо копировать, а с головой.
С одним шаблоном ко всем подчиненным не подойдешь – очень уж они непохожи друг на друга. Счастье, что большинство в группе – патриоты летного дела, дисциплинированные, исполнительные. Эти ясно видят цель А другие? От них ведь не откажешься, тем более что и эти ребята неплохие, так, с выкрутасами, что ли…
Один с гонорком, воображает, что все уже постиг, на товарищей посматривает свысока; другой – любитель пропустить рюмку-другую, сходить в «самоволку», словечко крепкое при случае, а то и без случая бросить. Таких проще всего наказать. Проще. А как лучше? Как нужно?
Георгий сплеча не рубил – все же сам не так давно был курсантом. Поначалу привыкал к своим подчиненным, присматривался, изучал их. Выдержанный и тактичный, он упорно искал ключи к их сердцам. И, как правило, находил. Но случались и неудачи.
– Характер у меня, наверное, не тот, не командирский, – говорил он своему другу, тоже инструктору Владимиру Нефедову. – Приказывать не умею. А тут больше десятка людей, и у каждого свое. В воздухе – там проще, летные способности курсанта видны как на ладони. А на земле приходится учитывать все его особенности, даже скрытые, да еще как-то влиять на них. Тут надо быть и психологом, и методистом, и педагогом, и еще не знаю уже чем.
– Опыта у нас пока маловато, да и возраст еще самый что ни на есть курсантский, – отвечал Нефедов. – Притом первую в жизни группу получили. Когда сединой и шрамами обзаведемся, авторитет придет сам собой. Сразу станет легче. А характер у тебя действительно очень мягкий. Этим кое-кто и пользуется.
Так было сначала. На плечах инструктора Георгия Мосолова офицерские погоны. Лицо волевое, крутой изгиб губ, густые вразлет брови, а улыбнется – мальчишка мальчишкой. Видимо, не отстоялось еще в нем то самое – начальственное, что ли? Может, его и не надо бы слишком-то, а все-таки совсем не обойдешься. Инструктор ведь, командир.
Характер характером, а четыре выпуска летчиков-истребителей все-таки подготовил. Более пятидесяти юношам дал путевку в небо Георгий Мосолов. А это не шутка. Знал, стало быть, дело, справился, набрал силу. По-иному и на инструкторскую работу смотреть стал.
А она своеобразна, эта работа, – целыми днями только и знаешь: взлет да посадка, взлет да посадка. Или если в зоне, то виражи, перевороты, петли, штопор. А внизу всегда одни и те же, до деталей знакомые, словно сфотографированные памятью, степь, рощи, речка, уходящая под мост, да неровные улочки маленького городка. Ну разве не надоест? Вечерами насидишься в штабе над летными книжками, инструкциями, полистаешь «Курс учебно-летной подготовки», блокнот, испещренный заметками. А еще методику обучения надо осваивать, психологию. Это уже дома. Там на тумбочке делая стопка книг и конспектов.
Трудно, конечно, утомительно, но если признаться, то и приятно было видеть, как крепнут крылья у твоих питомцев, узнавать в их летном почерке свой, получать потом из частей теплые письма с благодарностью за науку. Да и у самого летный почерк изменился, стал четким, устойчивым, красивым. Великое дело – практика, да еще на инструкторском кресле, где думать, а иногда и действовать приходится за двоих – за себя и за курсанта. И отвечать тоже.
Однажды прибывший из штаба генерал наблюдал за его полетом. Он стоял рядом с начальником училища и не скрывал удовлетворения.
– Прилично вполне… – не отрывая глаз от самолета, говорил генерал. – Молодой?
– В тысяча девятьсот сорок восьмом году закончил. С отличием! – ответил начальник училища.
– Хочу полетать с ним.
– После посадки зарулите на стоянку! – услышал Георгий команду руководителя полетов.
Через несколько минут летчик познакомился с генералом.
– Слетаем в зону на спарке, – приказал тот. – Задание прежнее.
Генерал занял место в инструкторской кабине. Взлетели. Видневшаяся впереди линия горизонта поползла под самолет. Истребитель пробил редкую облачность и вырвался на солнечный простор.
Поет свою привычную песню турбина. Но отчего так учащенно бьется сердце? Оробел? Нет, это что-то другое. Георгий словно забыл, что летит не один, что за спиной сидит опытнейший летчик, от взгляда которого не ускользнет ни одна ошибка.
Полет проходил почти над самым аэродромом. С земли видно, как истребитель, расплескивая солнечные блики, то рвался вверх, то молнией устремлялся навстречу земле, выписывал глубокие виражи, делал перевороты, крутил «бочки».
Георгий продолжал «рисовать». Сейчас он как-то особенно чувствовал самолет, как-то органически ощущал, насколько отклонить ручку, «дать ноги» и какую силу при этом нужно приложить.
После полета проверяющий не поспешил с выводами. Трудно было понять и по его лицу, доволен он или нет. Генерал неторопливо расстегнул шлемофон, сдержанно произнес:
– Н-да, вроде бы неплохо получается. Сколько вам лет?
– Двадцать четыре.
– Так, так… Ну что ж, добре.
Генерал, казалось, хотел что-то сказать, но передумал, отпустил Георгия и зашагал к командно-диспетчерскому пункту.
Мосолов по привычке наморщил лоб. Он старался представить, о чем сейчас думает генерал, как скажется этот визит на его, Георгия, судьбе? Почему-то казалось, что посещение училища генералом будет иметь для него какие-то серьезные последствия. Но какие? Вот этого он отгадать не мог.
Мимо прошел адъютант соседней эскадрильи.
– Что голову повесил, Мосолов? Здорово ты сейчас крутанул!
– А я не повесил. Но чему радоваться? Если знаешь, подскажи.
Про себя же подумал: «Пока нечему». Слово «пока» чуть успокаивало. Но только чуть.
Вечером Георгий пошел в Дом офицера. В большом светлом зале гремела музыка. Молодежь веселилась шумно и беззаботно.
Дежурный нашел его среди курсантов-выпускников. Нашел и сказал, что вызывает начальник училища.
Георгий шел, теряясь в догадках: что, если генерал все-таки чем-нибудь недоволен? Вроде бы все должно быть нормально. А вдруг? Так в сомнениях и дошел до штаба. С ними постоял минуту у закрытой двери и толкнул от себя.
– Разрешите?
Начальник училища, высокий, широкоплечий.
– Входите, Мосолов, входите. Генерал хочет с вами побеседовать.
– Да, это я попросил вызвать вас, товарищ старший лейтенант. «Письменный экзамен», так сказать, вы сдали, теперь – устный. Согласны?
Георгий слушал генерала со смешанным чувством. В глубине души он радовался, что проверку выдержал. Но что будет дальше? Про себя отметил: генерал явно в хорошем расположении духа. Доволен чем-то.
А тот вдруг прямо спросил:
– Скажите, Георгий Константинович, у вас нет желания стать летчиком-испытателем?
– Испытателем?
Мосолов удивился. Собственно, не то чтобы удивился, а просто растерялся. Стать летчиком-испытателем? Он даже не сразу поверил в реальность этого предложения. Уж больно оно неожиданно. Да кто же из летчиков не мечтает об этом? Но… Говорят, туда не попадешь, отбор такой, что не дай бог. Только самые из самых. А тут так просто: желаете или не желаете? Конечно, пойдет, прямо сегодня, хоть сейчас.
Хотел ответить, что давно, дескать, мечтал. А вместо этого вырвалось:
– Не знаю даже, как сказать…
Похолодел и потерял дар речи.
«Что же я сделал! – пронеслось в голове. – Могут подумать, что отказываюсь. Сколько мечтал о большом деле – и вдруг…»
Но генералу его ответ неожиданно понравился. Он перестал расхаживать по кабинету.
– Правильно, Мосолов! Не надо скороспелых решений. В нашем деле каждый шаг должен быть взвешен. А шаг серьезный. Испытатель не просто летчик. Это человек, который ходит у опасной черты. И полеты у него особые. Нужно первым испытывать машины, на которых потом полетят сотни летчиков. Это доверие, и большое доверие, но и… риск.
Помолчали. Потом снова.
– А как вы себе представляете, старший лейтенант, что нужно для того, чтобы стать летчиком-испытателем?
И тут же сам ответил на свой вопрос:
– Нужно иметь желание быть им. Это прежде всего… Есть у вас такое?
Теперь Георгий утвердительно кивнул головой.
Он все еще был ошеломлен открывшейся перед ним перспективой. Реально ли это?
– Ну, вот и оробели. Там, в воздухе, у вас лучше получалось… Ну, да ладно – не боги горшки обжигают, не сразу и в испытательный полет пойдете. Сначала подучат. Договорились?