Текст книги "Русские волки"
Автор книги: Михаил Поликарпов
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Жребий брошен. Рубикон перейден, здесь он носит название Дрины – после очередной проверки, объясняя полиции кто я и куда еду, называю имя Славки Алексича (командира отряда в Сараево); на вопрос: «Четник?» – отвечаю: «Четник», сажусь в автобус – и вот я там. Слово «четник» является нам обоим понятным, четко и ясно объясняющим зачем и куда я еду. Какой-то пассажир спрашивает: «Рус?»
– Рус.
– Брача («Брат»), – почти шепотом, с каким-то благоговением произносит он.
Вот она – Босния. Жадно вглядываюсь в окружающие картины. Пограничный город Зворник. Страна встречает меня руинами домов. Они завораживают взгляд. Под маскировочными сетями стоят, нет – хищно притаились три самоходные артиллерийские установки. Автобус то карабкается, то спускается по горной дороге-серпантину, порою кажется, что облака клубятся под его колесами. Постепенно поднимаемся все выше и выше – вокруг заросшие смешаным (хвойно-лиственным) лесом горы, равнина Дрины мелькнула быстро и незаметно. Поражает воздух – своей чистотой. В дали в дымке синеют вершины. Какие красивые пейзажи! Растоптанный рай… Вспоминается старый, «перестроечных» времен анекдот. Папа Римский, Иоанн Павел II, прочитал труды Маркса-Энгельса-Ленина и пришел к выводу, что конец света может наступить в отдельно взятой стране. Переосмысливаю анекдот – я даже вижу эту страну из окна автобуса.
Езда по горной дороге воскрешает в памяти выступление г-на Пархоменко на «Эхе Москвы». Он, тогда ведущий журналист газеты «Сегодня», в мае 1994 в составе парламентской делегации посетил Боснию и Герцеговину. Я помню его выступление на радиостанции – интервью брал, по-моему, Алексей Венедиктов. Последний задает вопрос по делу – о роли средств массовой информации и… Пархоменко наивен как ребенок – он считает, что предвзятости западных журналистов нет, просто – по его словам, дело в том, что сербы не смогли найти с ними общий язык, и поэтому один и тот же взрыв сербского снаряда показывает четырнадцать операторов, создавая сербам неприглядный имидж. Или он полагает, что так наивны все русские – спокойно скушают эту байку. Не смог «специалист» по Югославии ответить и на достаточно простой вопрос радиослушателя, дозвонившегося в редакцию… Тот же г-н Пархоменко на «Эхе» говорил о том, что много прекрасных дорог – и перекрыть их просто невозможно. Утверждение более чем спорное. Как раз-то дороги и можно все перекрыть блок-постами, тяжелее это сделать с лесисто-кустарниковой местностью по бокам путей. Дороги прекрасны? Да без специального навыка за первым же поворотом можно оказаться в пропасти! Как тут только Македонский с иллирийцами сражался? Ведь и этих дорог не было. Я ему сочувствую. Да и вся средневековая Европа в долгу перед римскими «стройбатами».
Настоящим эпицентром кровавого югославского взрыва стала именно Босния, «Югославия в миниатюре» – гористая и лесистая республика в центре бывшей Югославии, отделенная от нынешней, «белградской» Сербии рекой Дриной. Боснийская этническая карта носит справедливое название «леопардовой шкуры» – настоящая чересполосица народов, все они – и сербы, и хорваты, и мусульмане – южные славяне. «Мусульмане» как-то странно звучит для уха, ведь это слово обозначает религиозную общность, а не национальность. Здесь, в Боснии, это самоназвание южнославянской общины, состоящей из принявших ислам в средние века христиан и ославяненных турок. Ислам принимали здесь добровольно, ради привилегий жить в городах, не платить налоги, быть у руля власти. Очень похоже, как в недалеком прошлом в Союзе вступали в партию. Нонконформисты же, кого все эти материальные блага не прельстили, остались православными, сербами. Прошла такая страшная селекция, генный отбор. Правда, в Боснии был еще и такой феномен, как богомильство. Эта антихристианская ересь, зародившаяся в Болгарии, в веке, кажется, тринадцатом, именно в ряде боснийских районов получила статус официальной религии. А с приходом турок богомилы всей общиной и перешли в ислам. Очень грубо, но логично, можно объяснить и образование именно нынешней этнической карты – в горных районах вроде Тузлы мусульмане имеют богомильские корни, в большинстве же районов Боснии последователи Магомета населяли плодородные, удобные долины рек и города – тут комментарии излишни.
Мы приехали в Пале – горнолыжный курорт, временную столицу Республики Сербской. Ее почему-то пресса упорно называет столицей, но своей столицей сербы считают Сараево, в котором до войны сербская община лишь немного уступала по численности мусульманской. Пале – всего лишь деревенька, точнее – поселок, состоящий в основном из двухэтажных каменных домов. Здесь есть церковь в византийском стиле, казармы, завод «Фамос», где и размещается несколько министерств. В отеле «Панорама», небольшом трехэтажном домике, который весьма скромно смотрелся бы на фоне многих подмосковных особняков, размещается ставка Караджича.
В автобус входит группа молодых шумно ведущих себя парней в камуфляже и с автоматами «Калашникова». Еще через час мы добираемся до Новосараева – в какой-то из моментов, когда он объезжает Сараево с восточной стороны, из окон правого борта автобуса виден контролируемый мусульманами город. Взаимно – мусульмане на какой-то миг видят и автобус, поэтому дорога в этом месте прикрыта бруствером из дерево-земляных укреплений и искореженных остовов автомобилей. Видны пара небольших кладбищ. Одно христианское, с крестами. Другое мусульманское, с квадратными надгробиями. В глубине души радуюсь, что мало шансов попасть под бомбежку: автобус на горной дороге – мишень идеальная. Я представляю себе, мысленно бросая взгляд с высоты птичьего полета на медленно ползущую белую коробочку автобуса, как пилот элементарно выходит на такую цель… Один заход, белое пятно попадает в перекрестье прицела… Пожелание «Счастливой охоты!» сбывается. Вспышка пламени – вот и все, конец пути, души пассажиров возносятся на небо. Но справа – опять крутой склон, заросший густым хвойным лесом. Крутой поворот. Я, похоже, приехал.
Сараево. Вид с сербских позиций на востоке города
Глава № 2. Воздух войны. Крещение. (1994 г.) Карта, иллюстрирующая фактическое положение противоборствующих сторон летом 1994
Карта, иллюстрирующая фактическое положение противоборствующих сторон летом 1994.
Опять в окно вдали мелькнуло Сараево. Вот остановка, по-моему моя. «Грбавица» – такое незнакомое слово произносят сербы. Я не до конца понимаю, что это название района города, но оно по звучанию – «грб» – ассоциируется с другим, известным мне – Еврейской Гроблей (кладбищем), местом дислокации Русского Добровольческого отряда. Я выхожу. С небольшим волнением вдыхаю воздух. Воздух войны, чистый и прозрачный, он немного пьянит. Осматриваюсь. Внизу раскинулся город, вокруг – горы. Кто – где, не ясно. Сербы мне поясняют, как пройти к русским. Пробираюсь среди небольших двух-трехэтажных белых домиков, тесно разбросанных по склону горы. Людей не видно. Между домами там и сям развешаны одеяла и плащпалатки, местами изрешеченные – они не дают мусульманским снайперам вести прицельный огонь по улицам. Вскоре женщина-сербиянка предупреждает меня, что там, куда я иду – стреляет («пуцает») снайпер. Да уж, блуждать по совершенно незнакомому городу в таких условиях немножко неприятно, можно по незнанию попасть под пулю. Сейчас, много дней спустя, я вижу, как снайпер поймал бы в окуляр прицела нескладную фигурку человека с сумкой, вышедшего на простреливаемый участок словно непуганный дикий зверь – на сидящего в секрете охотника. Тем более, стало потом ясно, первоначально мне по ошибке указали путь не к отряду, а к российскому посту «голубых касок». Наконец я вышел к нужному дому ориентиром мне послужила песня Александра Розенбаума, по-моему, его «казачьей» серии. Под крышей висит черный флаг с черепом – здесь штаб четнического отряда, командир которого – Славко Алексич. На крыльце навалена гора из ковров. На самом доме три черно-белые листовки. Взгляд задерживается на одной из них… Фото усатого мужчины в берете. Майор Войска Республики Сербской. Александр Шкрабов… 1954–1994… Смертью храбрых… На соседнем листке – Анатолий Астапенков… 1968–1994… Одногодок… Мне сюда. Вот она – база русских добровольцев.
Трехэтажный дом по улице Охридская врезан в крутой склон горы Дебелло-Брдо, так что окна на юг, в сторону улицы (и высоты) имеет лишь верхний этаж. Окна двух других этажей выходят только в небольшой садик. То, что дом повернут практически «спиной» к горе, я потом понимаю, и сыграло свою роль в выборе его как штаба – Дебелло-Брдо контролируется мусульманами.
Кричу: «Есть тут кто?» Навстречу выходит, тяжело поднявшись по лестнице, обнаженный по пояс невысокий усатый парень в камуфляжных штанах. На белой груди, контрастной с загорелым лицом, – большой крест на черном шнурке. Вот он, первый русский доброволец, которого я вижу в Боснии. Василий, так он представился, приглашает меня в дом. Я спускаюсь по узким цементным ступенькам в полуподвальный этаж дома – в комнате два дивана, круглый стол. На стене висит РПК – ручной пулемет Калашникова с деревянным прикладом и без сошек, на комоде лежит какая-то деталь от гранатомета. Интерьер очень оживляет гроздь боевых гранат, свисающая с люстры.
Вскоре в дом заваливает шумная компания, в массе своей – в зеленой униформе. Тут не все – часть на Олово, на «положаях». Я сначала не понимаю, где это и что значит «олово». Никаких «шварцнеггеров» не видно – так, обычные парни, среднего роста и телосложения, три человека в синих джинсовых куртках. Люди возбужденно обсуждают проблемы постановки мин, точнее – борьбы с ними. Они сыплют незнакомыми терминами – «кукуруза», «паштет». В этом слэнге мне знакома только «растяжка». Вторая тема – доброволец Крендель попал сегодня под обстрел снайпера. Удачно, пули прошли мимо, пару раз выбивая искры и крошево из асфальта совсем близко от него. Крендель – это невысокий курчавый парень в рубашке и джинсах, он в Боснии дольше всех – с девяносто второго. Я замечаю, что люди в униформе также различаются – тут находится и два наших ооновца. Унпрофоровцы, как их здесь зовут. Офицер, капитан Олег, сегодня устраивал тренировку-соревнование с французами по разминированию. Похоже, что он выиграл – нашел и разминировал все, что поставили натовские коллеги.
Добровольцы рассказывают историю появления здесь ковров. Где-то в конце мая они провели хулиганскую операцию, совершив дерзкий налет на ковровую фабрику, находящуюся на нейтральной территории в Сараево. Мусульмане такой наглости не ожидали и «проспали» рейд, но русские смогли проникнуть на заминированную фабрику и даже вывезти на грузовике хранившиеся там ковры.
В тот же вечер я «приявился» – зарегистрировался. Получил новенький карабин СКС югославского производства, который и стал очищать от смазки. Такой карабин зовется «папавка», официальная же марка – М59/66. Раньше дел я с ним не имел. Знакомый мне автомат Калашникова дали через пару дней. Знаю, читатель прокомментирует – «повысили».
Получаю от ребят инструкцию на ночь – если кто-то молча пытается войти в дом – стреляй без предупреждения. Ночные незваные гости здесь могут пожаловать только с «другой» стороны. База, где находятся русские добровольцы, располагается сразу же под крутым склоном высоты, дальше идет только нейтральная полоса.
Вечером на склоне Дебелло-Брдо сверкают светлячки. Иногда их берут на прицел, принимая за огоньки сигарет прячущихся в зарослях диверсантов. Днем в небе над Сараево видны гирлянды хлопков – это НАТОвские самолеты отстреливают тепловые ловушки, страхуя таким образом свои полеты над городом.
Через пару дней сделал свою первую «экскурсию». Один матерый боец, по кличке Жириновский, сводил новичков, и меня в том числе, к центру города.[12]12
Владимир Бабушкин, погиб в марте 1998 года в России
[Закрыть] Проходим по Еврейскому Кладбищу, обходим простреливаемый открытый участок огородом. Следующий – пробегаем. Мне выпадает бежать третьим… Снайпер может успеть пристреляться. Ну, ничего. Проскочили. На домах висят «смертовницы» листовки с указанием имен погибших и дат их жизни. Спускаемся ниже и оказываемся среди многоэтажных домов. Опять бежим через простреливаемый участок, он начинается сразу за укрытием – небольшой стеной, сложенной из красного кирпича без раствора. Затем мы идем через подземный гараж и попадаем в «прифронтовой» дом – в буквальном смысле этих слов. Где-то внизу, на первом или втором этаже, находится положай – сербская огневая точка, укрепленная мешками с песком. Несколько сербских бойцов, два пулемета – в том числе чешский «Бренн». На стенах наклеены цветные картинки, в основном девушек, вырезанные из журналов. Невооруженным глазом виден французский пост – в бинокль в деталях разглядели белый танк на пневмоходу с маркировкой «UN». Башня его повернута в нашу сторону. UNPROFOR, то есть «United Nations Protection Force», фактически защищает здесь мусульманские позиции. Выясняем, что перед домом и на его крыше установлены мины. Поднимаемся выше, где лучше обзор. Этот дом обстреливается мусульманами с двух сторон – с тылу стреляют с возвышенных мест Еврейского кладбища. Постоянно гремят выстрелы, как будто бы кто-то молотком забивает гвозди. Перебегаем от стенки к стенке, быстро минуя оконные пролеты. Я поднимаю брошенную прежними хозяевами за ненадобностью книгу по истории. Тем же путем возвращаемся назад. Замечаю, что новички – к которым отношу и себя, еще не освоившие основ сербского, пытаются общаться с сербами на странной смеси всех языков, им известных, белорусского, украинского, английского. Они полагают, что существует только два языка – русский и иностранный.
Один из добровольцев – Петр (далее – «Крученый», сам он с Западной Украины), бывший в отряде в тот момент за старшего, взглянув на меня в первый же день, сказал, что уже встречал меня в Боснии ранее. Мой дух уже был здесь??? «Этого не может быть, я тут впервые», – ответил я и тоже согласился, признал, что лицо Крученого мне знакомо. Стали вспоминать различные точки бывшего СССР, где мы могли пересечься. Не нашли. Разгадка пришла через несколько дней. Я сфотографировался на сербскую военную книжку. «Надень мои очки, глянь в зеркало – и сравни это с моей фотографией,» сказал я. Оказалось, что мы были очень похожи, а когда одинаково очень коротко постриглись и побрились, то были почти как близнецы. Петруха был лишь чуть ниже, плотнее, в левом ухе у него – белая серьга (единственный сын в семье).
Пятнадцатого июля девяносто четвертого мы, группа из четырех человек во главе с Кренделем, уехали на положаи под Олово. Перед этим на базу подъехало еще двое парней. Один из них (далее – «Тролль») приехал, по его словам, бороться с агрессивным исламом или что-то в этом духе. Бывший водитель троллейбуса (за что он и получил кличку), а ныне скульптор, резчик по дереву. Это был худощавый и невысокого роста, светловолосый веснушчатый мужчина за тридцать, вспыльчивый, с разукрашенными синими узорами руками. Все эти наколки, правда, были не тюремными, а так, следами юношеского баловства. Слова «агрессивный ислам» в устах этого с виду простого работяги несколько шокировали меня и я высказал ему свою точку зрения о причинах и виновниках этого конфликта.
Добирался скульптор в Боснию извилистым путем, получив югославскую визу в Польше. Перед этим тоже намучался с получением загранпаспорта. Перед приездом на Еврейское Кладбище Тролль вместе с сербом по имени Медрах ездил в Сербскую Краину, к Драгану, но там было затишье, и ему порекомендовали ехать в Сараево. Имя Драгана, командира диверсионного сербского отряда, воевавшего под Книном, символ храбрости и везения, гремело тогда от Загреба до Белграда. Его имя было созвучно слову «Дракон». Драган – это худощавый брюнет лет сорока, ветеран Французского Иностранного Легиона. База его отряда была в 1994 году в селе Брушка, к северу от Бенковца. Группа Драгана очень хорошо себя показала еще в 1991 году под Дубровником и Вуковаром. Ядро отряда составляло два-три десятка опытных бойцов, вокруг которых группировались еще несколько десятков парней, обучавшихся мастерству разведчика и диверсанта. Правой рукой у Драгана был русский – по имени Василий, позже в том же 1994 году при проведении разведки в тылу у хорватов подорвавшийся на мине-растяжке и страшно посеченный осколками. Василия вывозили из Книна в Белград. Драган смог увести свое подразделение в Боснию в августе девяносто пятого, прорвавшись сквозь хорватские клещи. В 1996 году, используя свои связи по Легиону, Драган увел свой отряд в Заир. Через несколько месяцев он вывел его без потерь!. Тролль рассказывал нам, как сербы хорошо относятся к русским. В пути они с сербом действовали по следующему алгоритму. Серб просил у местных жителей воды, потом говорил: «Эй, рус, пойди сюда!» Услышав «рус», жители дома накрывали на стол и угощали руса, а заодно и его попутчика, серба.
Приехал и парнишка откуда-то с Украины – зарабатывать деньги. Ему объяснили, что к чему, порекомендовали на заработки отправляться к хорватам через Венгрию, что он и сделал на следующее же утро. Примечателен же он был тем, что прошел ранее какие-то курсы магии, но ничего эффектного, вроде приклеивания тяжелых металлических предметов ко лбу, продемонстрировать не смог. Жаль, а мы уже в шутку раскатали губы на то, как он мины будет с помощью своей магии искать…
ОловоЧто для вас значит слово «олово»? Легкоплавкий металл, не имеющий самостоятельного значения и годный лишь как добавка к меди, как припой – или все же, на худой конец, для литья пуль при отсутствии свинца? С чем ассоциируется – с оловянным солдатиком, прыгающим в огонь и находящим там свою гибель?..
Итак, пятнадцатого июля группа из четырех добровольцев во главе с Кренделем была переброшена на положай под Олово, на смену находившейся там группе русских. Мы уезжали на пятнадцать дней. Вообще говоря, нас должно было быть пятеро – в нашей смене, но, как я упоминал выше, «маг» быстро исчез. Имя его исчезло также. Кроме Кренделя, Тролля и меня, там был Денис художник примерно двадцати трех лет от роду. Он прибыл в Боснию на несколько дней раньше меня. Денис уже имел боевой опыт – в разведроте десантной части он наводил порядок в Баку в январе девяностого после прокатившихся там армянских погромов. К мусульманам у него свои счеты.
Сараево находилось в окружении сербских позиций, коридор шел лишь через занятые ООНовцами позиции в районе аэропорта и гряды Игман к юго-западу от города. Где-то к северу от столицы Боснии находился городок Олово – одна из точек своеобразного внешнего кольца – или точнее, полукольца, в котором были в свою очередь сербы. Отсюда, с севера мусульмане не оставляли попыток прорваться к столице.
В Боснии в это время было так называемое перемирие, когда боевые действия, не прекращаясь ни на день, были вялотекущими. Но смерть брала свое. В нарушение подписанного соглашения мусульмане продолжали наносить удары по сербским позициям и провели несколько попыток наступления. Месяцем раньше в этом районе погиб командир русского добровольческого отряда, морпех-черноморец Александр Шкрабов.
Мы ехали на Олово в колонне из двух автобусов и одного грузовика ГАЗ-66. Если грубо описать этот маршрут, то фактически мы объезжали Сараево, двигаясь против часовой стрелки. Значительная часть пути машины шли по серпантину, вокруг которого там и сям стояли разбитые, и этим ставшие такими знакомыми и родными, дома. Склоны гор заросли густым лесом. Дорога местами была настолько узка, что при встрече с другой машиной наш автобус долго тихонько пятится, пока не находит площадки, достаточной для того, чтобы разъехаться. Я сижу у окна слева – и смотрю вниз. Я не вижу края дороги моему взгляду открывается лишь пропасть! Да так мы все можем легко погибнуть не доехав до передовой, лишь чуть дрогнет рука или глаз водителя, сжимающего баранку несколько часов!
И вот она, долгожданная остановка. Сербские ополченцы с шумом вываливают из автобусов и располагаются на опушке леса. Мы садимся также и смотрим на небо, синее такое, в редких белых пятнышках облачков, и тихо радуемся, что из-за макушек деревьев не вылетят вертолеты и не устроят братского кладбища из нескольких десятков так беспечно сидящих или разминающих ноги бойцов. Серпантин шоссе оставлял желать лучшего, но и его больше нет. По проселку грузовик с крытым брезентом кузовом потянул вверх группу бойцов. Мы забираемся во второй, неизвестно откуда взявшийся «шестьдесят шестой», но, пройдя немного, он ломается. Мы выходим и идем пешком, неся на себе оружие, снаряжение, боеприпасы. Встречаем пару уже уставших пожилых сербов – они вышли раньше нас. Но вот возвращается ушедший вперед ГАЗ-66, уже пустой, он забирает нас, человек десять сербов и русских, и бросает вперед и вверх. Остановка прерывает поездку неожиданно быстро. Дальше идти только на своих двоих. Слышны спорадические выстрелы. Идем вверх по проселку, потом, возле указателя-плаката «Пази, снаjпер» («Внимание, снайпер»), сходим на правую обочину и идем среди деревьев – дорога простреливается противником.
Всего в гору пришлось двигаться пешком от того места, где нас высадили из автобусов, около часа. Все яснее слышен шум и гомон – на сербской линии идет пересменка. Бойцы передают позиции пришедшей им на смену другой сводной группе ополченцев, радостно приветствуют своих знакомых, товарищей по оружию. Вот она, линия фронта – и мы идем вправо, местами пригибаясь, по неглубоким окопам – максимум метр плюс бруствер, вокруг растут деревья. Окопы прерываются, потом начинаются вновь. Двигаясь по проводу полевой телефонной связи, словно по нити Ариадны, мы, наконец, выходим к бункеру, где нас встречают несколько уставших русских парней. Мы знакомимся – им ведь среди нас известен только Крендель. Бородач Дмитрий объясняет нам обстановку, позиции соседей и противника. Парни вскоре уходят к месту сбора и последуещего отъезда, а мы остаемся.
Карта Сараева и прилегающих районов. Флажками отмечены база РДО-3 в пригороде Еврейская Гробля (1993-94) и база отряда «Белые Волки» на Яхорине (1994–1995). Крестиком показано кладбище Дони Милевичи, где захоронены русские добровольцы. Желтым цветом выделены временная столица сербов Пале и район хребта Игман, ставшего местом решающих боев в июле 1993 года.
Наши позиции располагались на склоне заросшей елово-буковым лесом горы (плато) Полом, на которой кое-где сохранились вырубленные в каменистом грунте окопы, как объясняют сербы – времен Второй мировой войны. Гора отдаленно напоминала стол, мы занимали самый его край, за нами склон резко уходил вниз под углом градусов сорок – пятьдесят. Внизу шел проселок и тек ручей. Когда мы возвращались с резиновым рюкзаком (бурдюком) за плечами из походов к ручью за водой, карабкаться приходилось, держась за ветви деревьев. Соседняя сербская позиция находилась справа и внизу, метрах в двухстах, часть пути до нее надо было преодолевать бегом, чтобы не нарваться на пулю. Слева сербский положай лежал где-то на расстоянии метров ста и чуть выше. Самые же близкие соседи, мусульмане, засели впереди, метрах в шестидесяти, за поросшей кустарником и молодым ельником седловиной. Позиции противника, уйдя на левый положай, мы разглядывали в бинокль, по-сербски «двузрок». Здесь, кстати, занимал оборону сербский кассиндольский батальон, заметно выдвигавшийся вперед. Вся линия фронта представляла из себя какие-то фантастические трехмерные кривые, на нашем участке она спускалась кривой лесенкой с горы вниз.
А за мусульманскими позициями лежало их село Чевляновичи – мы слышали звуки и рев моторов автомобилей.
Олово, наверное, типичная позиция в сараевских окрестностях, во внешнем полукольце, где идет изнурительная, позиционная война на истощение. Без эффектных атак, без крупномасштабных наступлений. Середина лета 1994 года, но все врут календари. Похоже, что время здесь остановилось. Москва кажется уже бесконечно далекой. Все в другом мире, в прошлой жизни.
Осматриваюсь. Приличная видимость впереди нас была метра на четыре далее шел густой молодой ельник, неровно постриженный пулями и осколками. Из этого зеленого моря и надо ждать нападений – мусульмане, «бали», могли подойти незамеченными совсем близко. Правда, этот ельник местами заминирован, но карт минных полей, даже собственных, нет. Впереди наши разбросали связанные проволокой попарно консервные банки, чтобы крадущиеся в темноте невольно поднимали шум. Полевая сигнализация. По ночам куницы и прочая лесная живность, пытаясь достать остатки мяса и жира из банок, заставляла бойцов нервничать и держать на прицеле невидимку, бренчащего в десятке метров от них. Вправо обзор получше, но не мешало бы и здесь всю эту зелень как-то выжечь.
Так как наши положаи когда-то занимались мусульманами, мины встречались и в нашем тылу. Так что ходить надо было осторожно. Но как? По натоптанным тропинкам? Но там-то я, на месте диверсантов противника, и поставил бы новые мины – дешево и сердито. Позиция наша была важной, но крайне неудобной. Загадку представляло и то, как сербы в свое время ее захватили – никаких следов огненного вала, артнаступления, смешивающего небо с землей и подавляющего волю противника, здесь не было. А штурмовать позиции на крутой горе – дело нелегкое.
Наш положай, громко именуемый бункер (и окрещенный мною «Форт-Рос»), представлял из себя бревенчатый сруб, врытый обращенной к противнику стеною в землю. Две боковые стены – деревянные, четвертой не было. Наши эксперименты показали, что автоматная пуля калибра 7.62, выпущенная с небольшого расстояния, прошивает толстое – сорок сантиметров в диаметре бревно насквозь, поэтому в бою надежной была именно врытая в землю до предпоследнего венца стена. Крыша бункера представляла из себя мягкую подушку из веток и хвои в расчете на то, что фугасная мина гранатомета не взорвется. По бокам от бункера расположились еще две небольшие позиции полуокопчики, в которые и ныряли бойцы во время боя, а ночью несли дежурство. Связи с другими бункерами не было, телефонный провод шел мимо нас, но аппарата мы не имели. Рядом яма для костра, с тентом – чтобы ее не заливал дождь. На этом положае, который в Сараево добровольцы называли только нехорошим словом за его хлипкость и неудобство позиции, было всего четыре русских бойца, неплохо вооруженных. Кроме автоматов «Калашникова» (трех югославской сборки и одного китайской), у нас был один РПД – старый советский «Дегтярь» 1942 года сборки с одним диском. Посланный, наверное, одним «дядей Джо» – другому. Он составляет основу огневой мощи положая. Был у нас и югославский вариант СВД, снайперской винтовки Драгунова, но калибра 7.92 мм. Патроны к ней подходили от немецкого пулемета MG (ЮГО-М53), а с ними оказались проблемы. Довершал наш арсенал югославский гранатомет РБ (версия советского РПГ) и совершенно разбитая «папавка» – симоновский карабин СКС с насадкой, используемый для запуска ружейных гранат тромблонов. Их, гранат и мин основательно не хватало.
Наше, советско-российское оружие в Боснии ценится очень высоко. Воевать же пришлось югославской версией автомата Калашникова – «Заставой» М64, указывающим на год принятия системы на вооружение. Невероятно, но многие сербы считают его именно югославским изобретением, позже улучшенным русскими!!! Впрочем, преимущество российского очевидно. Родной «Калашников» сработан из легированной прочной стали, «Застава» – из углеродистой, ломкой и легко ржавеющей. На дуло навинчивается стакан, при помощи которого можно стрелять тромблонами, используя холостые патроны как метательные заряды. Но можно перепутать патроны в горячке боя, а боевой – это смерть стреляющего: тромблон взовется прямо в стакане. Надо не забыть также специальным рычагом перекрыть газовую камеру. А чтобы отдача от мощного холостого патрона не вырвала крышку ствольной коробки, автомат снабдили кнопкой, удерживающей пружину и крышку коробки. Бессмысленная советская игра, почти народная традиция – разборка автомата за…дцать секунд здесь стала невозможна. Все равно при стрельбе тромблонами из скверно сделанной «Заставы», ее механизм перекашивает, отчего при перегреве автомат клинит. Капсюльная краска набивается в усики затвора – и тот тоже отказывает. Так что частая чистка и смазка этого оружия – дело выживания.
Все мы одеты в разномастный камуфляж, Крендель – в темнозеленом комбинезоне, я – в видавшей виды югославской пятнашке. На ногах у всех «чизмы» – тяжелые шнурованные полуботинки югославского производства. Один противогаз на всех.
В сербских бункерах ополченцев больше – до восьми-девяти человек. Всего же на линии засело около трехсот сербов, а им противостояло около шестисот мусульманских бойцов. Секрета в этом не было. Обе стороны знали, когда идет пересменка у противника. Видимо, мусульманам было хорошо известно, что наш положайчик обороняется именно русскими, а к нам претензии оказались особые. Противник чувствовал себя уверенно и был активен.
Ночь прошла тихо. Дежурили все по очереди. В первое же утро на положае – «тревога». Крендель, идя к сербам на левый бункер, наткнулся в редколесье на мусульманина. Сняв атомат с предохранителя, попробовал дать очередь, но сделал только один выстрел – впопыхах выжал предохранитель, переведя автомат на одиночный огонь. Только одним выстрелом ответил и «турок». После этой дуэли без секундантов бойцы исчезли, растворившись среди елок. Счет ноль-ноль. На этом все тогда и закончилось, но нам не понравилось, что мусульмане здесь так нагло чуть ли на заходят в гости. Возможно, рассчитывая, что именно в это время (утром) бойцы и спят.
В тот же день я с Денисом прогулялся к сербам на левый бункер. Хотелось посмотреть, как устроились сербы. «О, брача-русы!» – нас пригласили испить кофе бородачи в кепи и пилотках с оловянным эмблемами – сербскими двухглавыми орлами. Ну, что ж, сербы и на войне сербы. Пара бревен в роли скамеек и ящик вместо стола здесь заменили кафану. Кофе варили в турках рядом на небольшом костре. Мы отвечали на стандартные вопросы. Первый и главный из них: «Ельцин – католик?» Ну, кем он еще может быть с точки зрения православного серба, враг России и Сербии? Наши собеседники дивятся тому, что Хасбулатов, который «за Руссию», – мусульманин. А меня сербы поражают тем, что наслышаны и о Потемкине, и о Екатерине Великой. Интересуются, были ли мы в Афганистане, кто по профессии. Им все интересно. Кое-как объяснив хитросплетения российской политики, возвращаемся назад – уже в темноте. На полпути между такими желанными, спасительными островками бункеров нас врасплох застала бестолковая стрельба где-то поблизости. Мы почти на открытом участке. Где враг было не ясно, на мгновение показалось, что мы двигаемся в направлении серьезного боя, бушующего огненного смерча. Мы «отметились», выпустив несколько пуль в сторону противника. Денис, имевший ранее боевой опыт, попросил меня стрелять, выбрав только свой сектор. Стрельба, как летний ливень, внезапно началась и вскоре также резко прекратилась.
