Текст книги "След кроманьонца"

Автор книги: Михаил Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Да, сменились декорации, костюм и исполнитель, а сцена разыгрывается все та же. Шипит и воняет горящее мясо, закрыты глаза, воздеты к небу руки: «Великий и Всемогущий, опусти взор свой на раба твоего! Услышь и снизойди до молитвы моей…».

«Нет, больше никаких световых эффектов, – решил Вар-ка. – Может быть, не стоит и вылезать из кустов: будем общаться на расстоянии, благо язык тот же самый».

У него затекло все тело, когда он дождался конца молитвы. На сей раз в ней не чувствовалось исступления человека, срочно нуждающегося в поддержке и помощи. Да и текст, похоже, не был импровизацией, а состоял из пространных блоков, выученных наизусть. Человек совершил поступок или закончил какое-то дело. Сам он почти не сомневается в правомерности и полезности сделанного и просит теперь одобрения Всевышнего.

Прошла, наверное, бо́льшая половина ночи, прогорел и остыл жертвенный костер, прежде чем иссяк обращенный к Богу поток слов и мыслей. Вар-ка задремал, сидя в неудобной позе, и чуть было не упустил удобный момент для контакта: их разделял жертвенник, и, пока горел костер, можно было не опасаться, что молящийся разглядит в кустах фигуру полуголого человека. Костра уже нет, и сейчас тот откроет глаза… Пора!

Представив, что имеет дело с одним из тех, кого давно знает и любит, Вар-ка зашептал:

– Приветствую тебя, человек. Как имя твое?

– Ты услышал, услышал меня, недостойного!! – воскликнул незнакомец и немедленно упал ниц, раскинув в стороны руки.

«Ну вот, опять начинается! – расстроился Вар-ка. – Мне, наверное, никогда не понять искреннюю веру этих людей в то, что Творец-Вседержитель может вот так запросто взять и материализоваться из воздуха! Или спуститься с неба и начать давать мелкие бытовые советы. Просто как дети, право! Хотя, с другой стороны… им можно и позавидовать!»

– Отринь свой трепет пред лицом моим! И назови свое имя!

– Творцу ли не знать имен всех тварей, что живут перед ликом его?! Сеймон, мое имя – Сеймон!

– Сеймон, значит… Я не тот, кому предназначена жертва твоя, не тот, кому вознес ты молитву! – попытался Вар-ка подавить панику собеседника. – Я, наверное, лишь простой и грубый инструмент в руке Бога. Но, думаю, Он все-таки знает и любит нас. Если душа твоя чиста, а поступки праведны, чего бояться тебе? Дыши спокойно и говори со мной! Когда-то я приходил уже сюда и познакомился с одним Сеймоном, но это был не ты…

– О-о-о! Я знал, знал, что недостоин!

– Погоди, погоди! Не мельтеши, пожалуйста! С тех пор, как я ушел отсюда, для меня прошло… м-м-м… несколько дней. А здесь, кажется, миновали годы? У вас теперь что, «Сеймон» – это не имя, а должность? Звание? И кто это жжет костры там внизу? Иревов, что ли, стало так много?

– Сеймон – это тот, кто ведет народ Единого Бога. За ним шли отцы и деды наши, он вывел народ из рабства языческого!

– Та-а-ак! Все ясно… почти до половины. Значит, народ иревов вышел из рабства и куда-то идет? И ведет его всегда Сеймон или, точнее, тот, кто ведет, – тот и Сеймон? Правильно? И сейчас эту должность… гм… это место… В общем, сейчас Сеймон – это ты?

– Велика мудрость твоя, о…

– Когда мы говорили тут с первым Сеймоном, он назвал меня Посланником. Это, конечно, для меня слишком круто, но, думаю, для здешних условий сойдет. Так куда ведет народ нынешний Сеймон? И куда вел предыдущий? Впрочем, извини: вы, наверное, всех их считаете одним человеком.

– Сеймон ведет народ свой в страну, завещанную Богом, где реки текут молоком и медом!

– Ну, разумеется! Конечно же, не в гости к белым медведям! И как это я сразу не догадался?! Хотя, помнится, у первого Сеймона с этим было как-то не очень… Ладно, все правильно! Давай мы сделаем так: ты сядешь и спокойно расскажешь мне обо всем, что случилось после того, как иревы ушли из… гм… рабства. Хотя нет, давай начнем с того, как воды сомкнулись над колесницами Рофара. Народ возликовал, вознес хвалу и принес жертвы. А что было потом? Если я правильно понял, с тех пор не один раз дети успели стать стариками? Что-то недалеко вы ушли за это время, а? Ты сядь и говори, только, пожалуй, глаза не открывай – дабы не умереть тебе… раньше времени.

Колдовал Вар-ка не напрасно: новый предводитель народа воспринял-таки незатейливый посыл-внушение, слегка расслабился и заговорил.

Смену «Сеймонов» рассказчик не фиксировал – вождь всегда был один и тот же, собственноручные деяния бога переплетались с делами людей, а реальные события с явно вымышленными. Тем не менее это была уже ИСТОРИЯ – собранная воедино память многих поколений. Для Вар-ка что-то осталось непонятным, а что-то пришлось домысливать самому, ведь некоторый опыт у него уже был.

После инцидента на переправе через лиман иревов, кажется, оставили в покое. Они пошли бродить по пустыне, вспоминая полузабытые навыки кочевого скотоводства. Район, который они достаточно быстро освоили, судя по всему, не был совсем уж бесплодной пустыней, но находился вне сферы интересов соседних государств. Здесь обитали мелкие племена и кланы, которые вели кочевой или полуоседлый образ жизни. Кто-то сливался с иревами, кто-то вступал с ними в стычки. Похоже, местные не считали пришельцев такими уж дикарями, а может быть, сами недалеко от них ушли. У иревов же было преимущество: уже с первого-второго поколения они стали воспринимать себя как некую общность, как народ, избранный и возлюбленный Богом, который куда-то идет. Или, точнее, народ ведет Сеймон, непосредственно выполняющий Божью волю. Эти две идеи – о пути и Едином Боге – оказались настолько величественны, что местным служителям многочисленных божков просто нечего было им противопоставить, кроме мелкого колдовства, жалких чудес да буйных оргий, на которые так падки замордованные бытом женщины. В общем, за несколько поколений избранный народ многократно умножился, причем не столько за счет деторождения, сколько путем вбирания в себя местного населения.

Постепенно из сплава всевозможных обрядов оформился культ Единого Бога и, конечно же, нечто вроде касты жрецов – священников: несколько семей, чьи сыновья не работали, а следили за правильным исполнением богослужебных обрядов или непосредственно участвовали в них. Они же, вероятно, следили, чтобы народ, по возможности, не нарушал многочисленных бытовых запретов-табу. Эти запреты, судя по всему, возникали и множились для отделения своих от чужих. Откуда берется очередной новый вождь-Сеймон, Вар-ка так и не понял.

C идеей пути, движения куда-то происходили изменения странные, но вполне понятные. Сначала толпа иревов действительно куда-то двигалась – скорее всего, за скотом, который объедал пастбища и шел дальше. Было не ясно, как долго это продолжалось, но Вар-ка заподозрил, что, в конце концов, они стали ходить по кругу, протяженностью то ли в год, то ли в несколько лет пути. На этом круге часть народа оседала в оазисах, где ассимилировала местных и начинала заниматься земледелием и торговлей. В результате настоящими кочевниками, кажется, осталась лишь незначительная часть народа. Остальные, похоже, двигались куда-то сидя на месте и выращивая виноград и пшеницу.

Что может быть целью пути для общества, чью численность сдерживают лишь пищевые ресурсы? Конечно же, это место, где всего много. Сначала это была просто некая страна, текущая тем и этим. Но по мере того как бескрайняя неизведанная пустыня становилась все более знакомой и маленькой, рай земной обретал все более определенное географическое положение. И вот тут-то начались проблемы.

Жизненное пространство иревов с одной стороны ограничивало могучее царство-государство, где правил Богоподобный и куда возвращаться никто не собирался. С двух других сторон простиралось море и настоящая пустыня, куда соваться было совершенно незачем. А вот на севере… На севере лежала страна благодатная и… доступная! Сохранилась даже древняя легенда, что именно оттуда предки иревов в голодный год ушли под руку Богоподобного владыки.

Сеймон понимал (Вар-ка начал-таки воспринимать его как одного человека), что контакта не избежать: там, в Наахе, красивые города, тучные пастбища, там крохотный клочок пашни может круглый год кормить большую семью, там… В общем, там есть все, кроме мощного государства, способного выставить армию на свою защиту! А контакт, собственно говоря, уже идет давно: и торговцы туда-сюда ездят, и молодежь, сколько ни запрещай, на заработки уходит. И что характерно: уходит туда народу значительно больше, чем возвращается!

С этого места рассказ сделался многословным, путаным и переполненным религиозным пафосом. Вар-ка с трудом продирался к сути событий.

Иревы – народ многочисленный и буйный, но совсем не воинственный. Точнее, оружие его не мечи и копья, а вера и верность заветам. До сих пор – в пустыне – этого хватало. Но вот устоят ли люди, оказавшись среди дворцов и храмов? Не начнут ли дети смеяться над верой отцов, глядя на роскошь язычников? Ох, начнут…

Надо отдать должное вождям: они приняли мудрое решение! Они не стали засылать шпионов и обучать воинов, готовя военное вторжение. Они наложили многолетний (но не вечный!) запрет на посещение Нааха и занялись укреплением веры в собственных рядах. Священники стали методично приучать людей выполнять все старые традиции и табу, а также придумывать новые: как только народ будет подготовлен, ему откроется путь в благодатный Наах. Он покорит его своей праведностью и силой веры! М-да-а… как ни крути, а резон в этом есть.

Среди прочих «мероприятий по консолидации и укреплению» возникла идея… Точнее, Господь повелел, чтобы основные законы были записаны (впервые!) и вечно хранились среди народа, дабы вовеки не возникло сомнений… В общем, он – Сеймон – эту работу закончил. Почти два года он не спускался вниз, не посещал шатров кочевников и домов земледельцев. Лишь Первосвященник и Ученик его знали, где находится и что делает предводитель. И вот приказ Всевышнего выполнен. По этому поводу народ собран на великий праздник: там, внизу, они все – и пастухи, и пахари, и торговцы, и ремесленники – все!

– Могу я взглянуть на труд, коему отдал ты столько сил?

– О да, Посланник! О да! Они там, у жилища раба твоего.

– Неужели и тебе повторять: ты не мой раб. Не мой! Давай, веди, только не споткнись с закрытыми глазами!

Сеймон встал и осторожно двинулся к своему шатру. Вар-ка тоже поднялся на ноги, но пошел не вслед за ним, а вверх по склону, петляя между кустов. Он был не прочь взглянуть на письмена иревов, но ночь кончалась, рассвет наступал стремительно, а демонстрировать Сеймону свою скромную персону ему совсем не хотелось.

Вар-ка дремал, разомлев под утренним солнцем, когда на него неприятным зудом накатила волна чужих отрицательных эмоций. Импульс шел, конечно, не от людского моря внизу, излучающего радость, – источник где-то рядом. А рядом мог быть только Сеймон, если, конечно, кто-нибудь новый не влез на склон, пока он кемарил после бессонной ночи.

С этого места до жилища Сеймона не больше сотни метров, но разглядеть, что там происходит, из-за кустов невозможно. «Кажется, к нему действительно кто-то пришел – даже голоса слышно! Ну, что ж, пойдем посмотрим».

– …вместе с ними на празднике урожая!

– Он потерял контроль! Он показал свою слабость!! Первосвященник не может, не должен!!!

– Успокойся, Сеймон, успокойся! Что толку от гнева твоего… по крайней мере, сейчас? Яви лучше мудрость свою недостойному Ученику! Было бы лучше, если бы ты…

– Ладно! Говори все, а я буду слушать!

– Ничего не утаю, господин, ничего! Когда ты ушел… Началось это, наверное, позапрошлой весной. Ты же знаешь, как в Мибедаре, в Осаве, в Халаше празднуют день плодородия? Мы не запрещаем им…

– Это давно надо было сделать!! И без того неправедность пашущих землю туманит гневом лик Его!

– Ну-ну… Мы ведь много раз говорили об этом. Ты сам признал, что люди не в силах понять и принять истину сразу. Им нужно время, а нам – терпение. В Клабе и в Мираве в это время тоже шипит на огне мясо, тоже течет рекой вино и пиво, но люди воздают хвалу и приносят жертвы Всевышнему!

– Они это делают в своих поганых языческих храмах!

– Но в них уже нет кумиров! Люди сами убрали все статуи, а в Мираве даже сожгли их! Без кумиров их храмы лишь пустые дома. Так будет и в Осаве, и в Халаше, только нужно время, иначе люди отшатнутся от нас, ведь они так любят праздники! А в Мибедаре… Ты же помнишь наш бесконечный спор со жрецами Шагива? В конце концов, они согласились убрать его кумиры, согласились переплавить их…

– О, всесильный Бог отцов наших!!!

– Мы не делали изображений Бога! Птица, распластавшая крылья, – лишь олицетворение мудрости Бога, знак, что Он парит над нами и ничто на земле не укроется от глаз Его!

– Прости, прости, Господи, этот народ неразумный!! Продолжай рассказ свой, несчастный!

– Сеймон, ведь мы говорили с тобой об этом раньше, и ты… почти согласился! Ведь это не кумир, не образ Бога, а только обозначение одного из его свойств. Люди слабы, им трудно поклоняться тому, чей лик всегда скрыт, а имя непроизносимо. Они веками привыкли… Мы же не можем отгородиться, уйти от людей пашущих, торгующих, кующих металл!

– Бог предков наших всесилен! Он вывел их из рабства языческого…

– Я знаю, знаю, Сеймон!

– Что ты знаешь?! Это я знаю, почти уверен, что птицы из бронзы и меди, из золота и серебра уже есть в каждом шатре, в каждом доме!! Скажи, что это не так! Может быть, даже Первый возносит молитвы пред куском металла, сотворенным людьми?! Скажи!

– Да, это так: люди носят на груди изображение птицы.

– Ага! Их делают мастера Сахтила, а купцы продают всем эти поганые амулеты?

– Сеймон, постепенно мы объясним людям, что это лишь символ. Или, может быть, со временем медная птица станет знаком, отличающим людей Единого Бога?

– Безумцы! Господи, покарай народ неразумный свой! Покарай, ибо нет и не может быть нам прощения! Что ты уставился на меня, мальчишка? Ты никогда, слышишь, никогда не станешь Первым!! Вы забыли, вы растоптали закон наших предков, вы нарушили Священную Клятву! Нарушили то, что отныне написано рукой Бога! Почему не пришел Первый? Почему он послал тебя? Испугался?

– Нет, Сеймон… Первый, он… гм… он готовит праздник. Мы… мы думали, мы надеялись, что гнева твоего не будет. Конечно, конечно, и я, и все священники народа помнят пятнадцать Клятв Закона! Но во второй Клятве говорится о кумирах, то есть изображениях, которым поклоняются, считая их богами. Ведь язычник приносит жертвы и молится именно статуе или рисунку…

– О, несчастный! Для того ли ниспослан Закон, для того ли клялись наши предки, чтобы мы, недостойные, толковали их клятвы?! Прочти, прочти, что начертано на этих плитах!

– »…Не будет у нас других богов, кроме Тебя. Не делаем мы себе изваяния образа, не поклоняемся ему и не служим, ибо Ты – Бог всесильный наш…».

Вар-ка сидел, слушал взволнованный диалог и пытался разобраться даже не в конкретной ситуации, а в том, что стоит за ней. Он чувствовал, определенно чувствовал, что тут все не так просто.

Еще ночью он понял, что этот новый Сеймон совсем не похож на того, первого. Внешность тут ни при чем: тот был, по большому счету, счастливым человеком – он познал Истину и хотел нести ее людям. Ему пришлось стать вождем, и он сильно страдал от этого. Новый Сеймон был другим. Нет, он искренне верил и в Единого Бога, и в предназначение своего народа, и… в правоту дела, которое он делает. Он был руководителем! Да-да, именно вождем-руководителем. От него исходила глубинная уверенность в том, что он и может, и имеет право изменять окружающий мир в соответствии с истиной, которая ему известна. Что-то похожее Вар-ка ощущал рядом с Патишем – капитаном стражей короны в Хаатике, и еще раньше – за много лет и миров отсюда – в родном Поселке рядом со жрецом-шаманом Горного племени. Да, этот новый Сеймон, как и прежний, испытал мистический ужас, услышав голос Вар-ка из темноты. Но трепет его… Как это сформулировать? Но трепет его не был всеобъемлющим, что ли… Ну, да: даже падая ниц, он продолжал контролировать ситуацию. Железная воля, как выразились бы в мире Николая! И ночью, во время рассказа… Ведь только вначале Сеймон говорил как бы по приказу, а потом увлекся и излагал историю народа даже с удовольствием, как бы еще раз убеждая самого себя в правильности то ли выбранного пути, то ли принятого решения. Вот и сейчас: он кричит, ругается, но чувствуется в нем какая-то неискренность или, точнее, не полная искренность. Он, конечно, глубоко возмущен тем, что рассказал Ученик, но… Как-то смутно ощущается, что это для него не новость или… не совсем новость. И Ученик как-то подозрительно мало трепещет. Нет, он, конечно, и напуган, и сожалеет, и стыдно ему за себя и других, но… там, в самой глубине души, он, кажется, почти спокоен.

Потея от напряжения, Вар-ка все сильнее сомневался, нужны ли ему эти оттенки и тонкости чужой жизни. Он же волен отгородиться – не ощущать, не чувствовать, не слышать. В конце концов, он может просто встать и уйти! Тут явно заваривается нечто очень серьезное, но ему-то какое дело? Хотя, с другой стороны, он вмешался в чужую историю, за ним тысячи спасенных жизней и… тысячи трупов.

– …будет новый Закон для нового народа! Единый закон для пашущих землю, пасущих скот, для торгующих и льющих металлы! Но прежде никто, слышишь, никто не будет обделен гневом Бога отцов наших! Потому что каждый – брата своего, каждый – друга своего, каждый – ближнего своего!

– Я не понимаю тебя, Сеймон!

– А я не понимаю, почему ты пришел один? Почему?! Кто понесет Священные Плиты?! Господь наш всесильный, помоги, укрепи волю мою…

Сеймон закрыл лицо руками и стал бормотать молитву, покачиваясь из стороны в сторону. Через пару минут Ученик коснулся его одежды:

– Смотри, смотри, Сеймон!

Вождь вздрогнул и резко повернулся: на дорожке, ведущей к жертвеннику, стоял раб. Да-да, живой раб: немолодой, покрытый шрамами, но явно выносливый и сильный – то, что нужно!

– Это ты привел раба?

– Я?! М-м-м… Это, наверное, Первый прислал его!

– Да, на него похоже: прислать раба, а самому остаться внизу! Ладно, пора идти. День, великий день нового Закона и искупления в разгаре!

– О каком новом Законе ты говоришь, Сеймон? Ведь он один, и не может быть другого!

– Замолчи, наконец! Бери Плиты и иди! Да свершится воля Его!

Вар-ка почти пожалел, что так удачно угадал и одежду, и позу раба – Священные Плиты представляли собой довольно массивные отливки из желтого металла, покрытые письменами. Оставалось надеяться, что это не золото, а начищенная медь, и что тащить ему придется только одну, а не обе сразу.

Вначале ему показалось, что надежда сбылась полностью: плита весила не больше тридцати килограммов, и вторую взвалил на плечи Ученик. Однако уже на середине склона Вар-ка начал всерьез подозревать, что отливка все-таки из золота, которое гораздо тяжелее, чем медь или бронза. Жара усиливалась с каждой минутой, плита набирала вес, а острых камней на тропе почему-то становилось все больше и больше. Сеймон же шел впереди налегке и перекуров устраивать не собирался…

Внизу народного предводителя, кажется, давно ждали: в конце склона на возвышении для него был поставлен роскошный шатер, размером чуть меньше двадцатиместной армейской палатки из мира Николая. Вокруг суетилась масса народа, но Сеймон проследовал внутрь, ни на кого не глядя и не отвечая на бурные приветствия. Ученик сгрузил плиту у входа и вошел за ним следом. Вар-ка с огромным облегчением уложил рядом вторую плиту, но проникнуть в шатер не решился – рабу это, наверное, не по чину. Пока он размазывал пот по лицу и пытался размять спину, его буквально затолкали: туда-сюда деловито сновали какие-то люди – мужчины и женщины, полуголые или в разноцветных тряпках, с пустыми руками или с какой-то посудой. Вар-ка это быстро надоело, и он остановил женщину с кувшином. Скорее всего, она просто оторопела от его наглости, так как кувшин отдала без сопротивления, а потом смотрела, как он пьет, пуча глаза от удивления. Разбираться было бесполезно: то ли он не так попросил, то ли не у той; то ли эта вода предназначалась кому-то другому, или, может быть, она вообще не для питья; или его, Вар-ка, тут не знают, или это неважно, но он не так стоит и не так смотрит; или на нем чего-то нет, или, наоборот, что-то лишнее – да все, что угодно!

Пока Вар-ка озирался, высматривая в окрестностях то, без чего люди обычно обходиться не могут, из шатра звучал голос Сеймона:

– Пусть соберутся все, кто считает себя принадлежащим Единому Богу! Пусть придут крепкие в вере из пасущих и сеющих, из кующих и торгующих, приведи верных от Мибедара, Халаша и Клабы, от Осавы и Мирава – от всех племен и кланов, дабы никто не сказал, что те или эти не испили от чаши гнева Его!

Что говорил, точнее, что спрашивал собеседник, Вар-ка не разобрал, зато хорошо расслышал ответ Сеймона:

– Приведи от каждых оружных и сильных!

Находиться в людской толкотне и хаосе чужих эмоций Вар-ка больше не мог и стал боком-боком продвигаться в сторону недалеких зарослей, которые, кажется, использовались здесь в качестве общественного туалета. Только в «туалет» он не пошел, а подался на склон и стал искать себе место – чтобы не слишком близко, с хорошим обзором и без людей.

Сеймон говорил долго и страстно. Слов отсюда, конечно, было не разобрать, но его эмоционально-энергетический посыл, казалось, легко пробивает плотный праздничный фон огромного людского стойбища. Толпа перед ним – три-четыре сотни мужчин – явно откликалась, входила в резонанс. Все явственнее, все ярче ощущал Вар-ка исходящие от нее «волны». Сеймона сменил человек в широких и ярких одеждах. Он тоже говорил, время от времени поднимая руки, а толпа что-то отвечала, потом вновь вперед вышел Сеймон…

Вар-ка казалось, что в его жизни уже была похожая ситуация, только он все никак не мог вспомнить.

А когда вспомнил, ему стало плохо. Собственно, и раньше-то хорошо не было, но теперь… Один и многие: обмен то ли энергией, то ли эмоциями – гипноз, внушение, биоэнергетика, индуцирование пассионарности, колдовство – да черт его знает что! Но, много миров и много жизней назад, ИМЕННО ТАК он, Вар-ка, готовил к атаке Речных воинов! Что же тут происходит?!

А толпа мужчин внизу в исступлении скандировала:

– Каждый – брата своего!! Каждый – друга своего!! Каждый – ближнего своего!!!

Густая, плотная волна чужого неистовства накатила, налегла с такой силой, что Вар-ка заметался, пытаясь уклониться, выскользнуть, вынырнуть из-под нее. Сквозь дикий, противоестественный замес чужого ликования и боли, черной бездны вины и света радости грядущего прощения к нему просочилось, протолкалось понимание слов, что кричали внизу. И еще одно – может быть, он понял это даже чуть раньше: немедленно уходить! Нужно немедленно уходить и никогда больше не возвращаться в эту реальность!

До белесой полупрозрачной дымки оставалось меньше ста метров почти голого склона, когда Вар-ка остановился, бросил на камни рюкзак и… побежал вниз.

Без мыслей, с пустой до звона головой он бежал туда, где редкая цепь людей с мечами, ножами, палками в руках уже подходила к крайним шатрам и палаткам…

«Каждый – брата своего, каждый – друга своего, каждый – ближнего своего…»

И было утро. Злое, дымное утро великого плача.

Вар-ка брел через огромное стойбище народа иревов. Он обходил потухшие костры и группы людей, изнуренных горем: кто-то пытался переодеть мертвого в чистые одежды, кто-то просто лежал, уронив голову на остывшую грудь отца, матери, сына…

«Как они смогут похоронить сразу столько мертвых? Ведь несколько тысяч, наверное… А меня не убили. Я же не был ничьим братом, другом или ближним. Я просто мешал и в конце концов получил чем-то по башке сзади. Теперь там колтун из волос, мусора и засохшей крови. И очень больно. Но кость, кажется, цела… Голова гудит, и каждый шаг отдается в висках тошнотворной болью. Это, наверное, пройдет… Но что я делаю здесь?! Зачем вернулся вчера?! Мог кому-то помочь? Мог что-то изменить? Понимал же, что не мог, но понимать – это одно…»

Когда-нибудь он вспомнит все, что было вчера, а сейчас… Сейчас только лицо, которое он увидел последним, – потом была лишь боль и темнота.

На его глазах парень убил пожилую женщину. Вар-ка подскочил, ударил в грудь, вырвал меч. Это был и не меч даже, а просто заостренная полоса металла. Он замахнулся непривычным оружием, но, раньше, чем ударил, вдруг увидел и понял, что лицо парня в слезах и соплях, что он сам хочет смерти как избавления.

«Каждый – брата своего, каждый – друга своего, каждый – ближнего своего…»

Здесь и там на замусоренной, истоптанной земле валяются фигурки птиц: большие и маленькие, сделанные искусно или только обозначенные на кусках дерева, металла, глины.

«Чтобы никто не сказал, что те или эти не испили от чаши гнева Его…»

Если бы! Если бы не болела так сильно голова, он бы смог проявить, вытянуть на поверхность свою другую личность. Ведь у него же две памяти: собственная и Колина, Николая Васильевича Турина – человека из другого мира. А Коля, наверное, сказал бы что-нибудь отстраняющее, успокоительное, вроде: «Этногенез в действии!», или про идею, овладевшую массами, или что-нибудь из Ветхого Завета. Наверное, Коля сказал бы, а Вар-ка не может, потому что… каждый – брата своего, каждый – друга своего, каждый – ближнего своего!

Обходить стало некого, и Вар-ка без удивления обнаружил, что прошел огромный лагерь иревов насквозь. От знакомой тропы на склоне его теперь отделяет лишь невысокий бугор с шатром Сеймона на вершине. По сторонам от входа на двухметровых треногах из тонких бревен укреплены две плиты Закона – те самые, что они вчера принесли с горы. Вар-ка подошел поближе, поднял голову и стал всматриваться в письмена на полированном металле. И вдруг…

Яркий, ослепительный свет ударил в глаза! Темный металл таблиц вспыхнул и засиял так, что смотреть на него стало больно!

Десятки тысяч живых, но раздавленных скорбью людей не сразу заметили это чудо. Но они увидели его все – даже те, кто был на дальнем конце стойбища. Сначала отдельные крики, потом нарастающий рев или стон…

И поднялась, вспухла, затопила хмурый утренний мир волна облегчения и радости. Это было как общий вздох: ПРОЩЕНЫ!

Вар-ка не сразу вынырнул из потока чужих эмоций, не сразу восстановил зрение. Он подошел чуть ближе, присел на корточки: таблицы по-прежнему были тусклыми. «А-а-а, это же просто солнце показалось над горизонтом, и первый луч отразился от полированного металла! Но каков эффект! Интересно, это получилось случайно или… точный расчет? И вообще: что здесь происходит случайно, а что по расчету?! И по ЧЬЕМУ расчету?»

Вар-ка потрогал свою многострадальную голову: похоже, что после удара по черепу он обрел способность читать незнакомые письмена. Так, конечно, не бывает, но он почему-то понимает, что там написано! Не все, правда, понимает, а только вон те два столбца на левой таблице. Наверху с краю крупными значками:

КЛЯНЕМСЯ

Потом непонятно, но внизу справа совершенно точно:

НЕ УБИВАТЬ