Текст книги "След кроманьонца"

Автор книги: Михаил Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Тяжело с тобой, – вздохнул Николай. – Интересно, почему Бизоны повернули в маленькую протоку? До сих пор мы все время шли по самой большой воде.

– Наверное, скоро узнаем. Ты хорошо плаваешь?

– Прилично.

– А грести умеешь?

– С кормовым веслом я могу, но не более того. Ни маневра, ни скорости от меня ждать не придется.

Напряжение росло, и болтать Николаю совсем расхотелось. Протока сузилась метров до тридцати и плавной дугой загибалась влево; обзора нет ни вперед, ни назад, зато с любого берега можно достать стрелой или копьем – прекрасные мишени! Две лодки, что были впереди, сократили дистанцию и шли теперь почти вровень справа и слева. В каждой по три человека: один гребет на корме, другой, стоя на колене, подрабатывает веслом на носу, а третий сидит в середине с луком наготове.

– Женька, по-моему, тебе пора забрать карабин.

– Давай. И патроны. Если будем в воде, выбирайся на правый берег и двигайся вверх по течению. Выплывешь в ботинках? Тогда расшнуруй, чтобы сразу сбросить. Только учти – с лодкой нельзя расставаться до последней возможности. И улыбайся, Коля, улыбайся!

– Стараюсь. Может, забрать у него весло?

– Попробуй.

Придерживаясь за борта, Николай повернулся к гребцу:

– Тебя зовут Хмурое Утро, воин?

– Да.

– Далеко ли до границ земли, где охотится племя Кеты?

– Близко.

– Тогда слушай меня: сейчас ты положишь весло и займешь мое место.

– Нет!

Николай превратил свою улыбку в оскал:

– Ты сделаешь так, Хмурое Утро! Не заставляй воинов Евражки показывать свою силу! – Он достал сигарету, прикурил, прикрыв ладонью огонек зажигалки, и выпустил дым изо рта и носа. – Ты сядешь на мое место и приготовишь свой лук и стрелы. Делай так, или умрешь!

Этот маневр явно не входил в планы воина-Бизона, но у него не хватило духу сопротивляться. Оказавшись на корме, Николай немедленно пожалел, что затеял все это: весло оказалось безобразно тяжелым, а лодка решительно не желала двигаться по прямой. Он боролся минут десять, пытаясь вспомнить давно забытый навык: на себя вдоль борта, а потом вправо, на себя – и вправо…

Когда это длинное кожаное корыто начало хоть немного слушаться, Николай обнаружил, что протока кончается, и впереди что-то вроде глубокого переката с довольно быстрым течением. Две лодки, шедшие почти рядом, теперь оказались далеко впереди, а задние, кажется, продолжают держать дистанцию. Хмурое Утро ведет себя как-то странно: крутит размалеванной головой и, похоже, не собирается готовить лук. «Или у него его нет? – перепугался Николай. – Вчера же был: лежал вдоль борта прикрытый меховой рубахой, а сегодня… Как же я не заметил?!»

– Где твой лук, Хмурое Утро?

Воин не ответил, и Николай пихнул ногой скомканную шкуру на дне: под ней не оказалось не только лука и колчана со стрелами, но и боевого топора, с которым Хмурое Утро, кажется, вообще никогда не расставался!

Лодку почти без помощи гребца вынесло в основное русло, и простор распахнулся во все стороны. Николай глянул вперед и вверх…

– Что это?! – Он чуть не упустил весло, пытаясь показать: высоко в небе над долиной сверкнул, отражая лучи солнца, какой-то предмет.

– И-и-и-ай-хо-о-о!!! – заорали воины на передних лодках.

– И-и-и-ай!! – подхватили те, что были сзади.

После этих воплей голос напарника прозвучал спокойно и тихо:

– Не туда смотришь, Коля.

Знакомый медик когда-то сказал, что у Женьки имеет место «повышенная острота зрения». У Николая такой аномалии не было, но и он разглядел, что темная полоса впереди – не мыс и не изгиб берега, а целая толпа лодок, почти перегородившая русло. Они еще очень далеко, но две лодки Бизонов, которые ушли вперед, теперь в два весла несутся назад. Николай оглянулся: задние лодки тоже уходят!

– Куда?!! – заорал он и всем телом подался влево, почти повиснув над водой.

Женька успел сделать то же самое: деревянный каркас затрещал, заскрипели узлы креплений, но их кожаная посудина, приняв полсотни литров воды, все-таки выровнялась. Хмурое Утро вынырнул метрах в десяти и без всплесков, не оглядываясь, поплыл наперерез ближайшей лодке Бизонов. В точке встречи кормовой гребец убрал весло и лег на дно. Хмурое Утро ухватился за корму и одним рывком перебросил свое мускулистое тело с потеками краски внутрь судна. Через мгновение он уже сидел в центре, а гребцы вновь работали веслами. Еще через пару минут вся эскадра скрылась за изгибом протоки.

– Нам туда не надо, Коля.

– Мог бы не говорить – все и так ясно. Кажется, мы наделали кучу ошибок.

– А как ты хотел? Мы же не персонажи Фенимора Купера.

– Ох-хо-хо… Этим тоже расскажем про Могучего Евражку?

– Расскажем, если они не начнут стрелять раньше, чем говорить. И, между прочим, еще не факт, что они понимают язык Бизонов. Будешь осваивать их лингву… со стрелой в горле.

– Что мне в тебе нравится, Женя, так это твоя жизнерадостность и оптимизм!

– А мне – твои доверчивость и гуманизм! Съел?

– Да-а-а… Хоть бы волшебник какой прилетел «в голубом вертолете». Бывает же в нормальных приключенческих романах.

– У нас роман не нормальный. А голубые волшебники – вон они, на тарелочке болтаются. И на тебя в бинокль смотрят: не тот ли это ковбой, который так метко стреляет?

– Слушай, и правда висит что-то! Это точно тарелка? Мне не разглядеть!

– Тарелка, тарелка, не переживай!

– Может, они просто наблюдают, а? Что-то как-то… Вроде перебор получается по сюжету!

– Они кино снимают про первобытных. Так что можешь не обращать внимания. Лучше слушай меня: наше корыто качается от малейшего движения, а у них там только лодок, наверное, десятка два – больше, чем у нас патронов!

– Это ты к чему?

– К тому, что отдача у карабина сильная, а промахиваться нельзя. Если будем общаться на приличном расстоянии, старайся, чтобы я мог стрелять не с борта, а с носа прямо по курсу. Понял? Не делай резких движений, а просто гаси, по возможности, качку. Когда меня подстрелят, будешь воевать сам, но не забывай про отдачу, а то перевернешься после первого же выстрела!

– А тебе не кажется, что этот летающий блин идет на снижение?

– Коля, забудь про блин!! У нас другие дела! Видишь переднюю лодку? Урода размалеванного с луком видишь? Выруливай, выруливай с ними на одну линию, только плавно, плавно… Не дай им встать к нам бортом, понял?

Он понял задуманный маневр, но выполнить его не успел: первая стрела вспорола воду, а вторая косо пробила кожаный борт и застряла, зацепившись перьями стабилизатора. Грохнул выстрел, и лучника снесло с носа передней лодки. На остальных что-то завопили, замахали руками, гребцы начали разворачиваться, кто-то спрыгнул в воду, кто-то перевернулся.

Николай уже хотел поверить, что воины тотема Кеты испугались выстрела, но не успел…

От немыслимого грохота лодка завибрировала, по воде пошла зыбь. Казалось, барабанные перепонки в ушах сейчас лопнут, а мозги превратятся в кисель. Разобрать в этом реве слова было почти невозможно:

– ХАЙ!!! Я ВКЛЮЧИЛА ЕГО ИЛИ НЕТ?!! НИЧЕГО НЕ СЛЫШУ!!! ДА ПРОСНИСЬ ЖЕ ТЫ!!!

Потом был удар, взрыв, землетрясение…

Верх – низ, вода – воздух…

Николай открыл глаза и стал грести туда, где было светлее. Ему повезло: это действительно оказалась поверхность.

Он вынырнул, вдохнул воздух, опять ушел под воду и задрыгал ногами, пытаясь сбросить ботинки. Ничего из этого не получилось, но он опять оказался на поверхности. Накатила еще одна, уже небольшая волна, и все успокоилось.

Николай убрал с глаз мокрые волосы, увидел, что ближайший предмет на поверхности – это дно лодки, и по-собачьи поплыл к нему. Лодка хоть и перевернулась, но тонуть, кажется, не собиралась. С другой стороны от нее вынырнул Женька. Краска на его лице не смылась, но изрядно размазалась.

– Ну вот, Коля, ты же хотел волшебника с вертолетом?

Метрах в двадцати от них над водой возвышался пологий холм из чего-то гладкого и серебристого.

– Не сиди на металле – копчик простудишь!

– Он теплый.

– Теплый, теплый… Чуть не оглох! И все сигареты вдрызг! – пожаловался Николай и матерно выругался.

– Подумаешь, беда какая! Я вот карабин утопил и не плачу.

– Слушай, а почему эта скороварка не качается? Она что, на дне стоит?

– Откуда я знаю? Может, она висит в искусственном гравитационном поле? Ты же у нас главный любитель фантастики!

– Я читаю только ненаучную – мне про космические корабли и галактики не ин…

Он не успел закончить свое мудрое высказывание – то, на чем они сидели, без предупреждения, без вибрации и гула стало медленно подниматься вверх. Женька молча подошел к краю и спрыгнул в воду. Николай вздохнул и последовал за ним.

Когда челнок завис в полуметре над водой, Женька залез внутрь сам, ухватившись за край люка. Потом они с Г’Хаем в четыре руки выдернули из воды Николая.

Зубы стучали отчаянно, но он все-таки выдавил:

– П-привет, Элл! Ты изображаешь топ-модель? А эт-то кто? Инопланетянин?

– Это Г’Хай – мой новый поклонник. Раздевайся, Коля, тут тепло.

 
…Не ругай весь мир в порыве отчаяния,
Сегодня твой разум размяк без наркотиков,
Тебя так манила эта возможность,
Но ты опять останешься здесь…
 

– Слушай, Г’Хай, а почему вы не возите сюда жратву для себя и все остальное?

– Ты говорил, Коля, что долго жил на севере своего мира и изучал камни. Ты там много ел фруктов, которые растут на юге?

– Понятно. Тогда наливай: эта ваша амброзия вполне ничего…

 
…Вновь наступит холодный сезон,
И ветер станет хлестать замерзшей водой.
Будет поздно бежать из этого ада,
Даже если ты лишишься разума!..
 

– А почему ты не дал нам вчера досмотреть катаклизм до конца? Это же и правда как всемирный потоп! И почему в твоей тарелке так много места – вы что, танцы тут устраиваете?

– У тебя еще много этих «почему», Коля? Лучше пей, а то время уходит.

– Чокаться будем? У нас такой обычай! А поч… Но ты же не отвечаешь!

– Зачем тебе смотреть на катаклизм чужого мира? С челнока снято почти все оборудование – раньше здесь негде было повернуться.

– Как же ты доверил управление Эллане? Она нас чуть не пришибла этой кастрюлей! И столько амброзии разлила, что ноги прилипают!

– Ничего, нам с тобой хватит, а они все равно не пьют. Я ее посадил за пульт и велел ничего не трогать. А сам отрубился: двое суток не спал – возился с черным блоком. Ну, и перебрал, конечно.

– Получилось с блоком?

– Нет. Почти – нет. Давай по половинке и…

 
…И холодный сезон, и твоя работа
Когда-нибудь кончатся,
Но ты можешь не дожить до этого,
И твое тело оставят здесь под камнями…
 

– А скажи мне, Г’Хай…

– Не-е-ет, это ты-ы мне скажи, Коля! Почему ты знаешь наши песни?

– Н-не знаю… но скажу! У меня есть эта, как ее… гипотеза! Сквозь миры и эти… века которые… сквозь время, значит, торчат не только пр-редметы… неодушевленные. Некоторые… которые настоящие… поэты разные, они, значит, тоже пронзают миры… и века! Да!

– Пр-равильно! Надо по этому поводу вы-ыпить. А то у тебя из… яз…ык заплетается!

– Да, надо ср-р-рочна па-адкрепиться!

– Па-адкрепляемся и р-р-разбегаемся!

– И с-споем! Теперь дол… должен быть повтор первого куплета!

– А-абиза-ательно! Только ты – там, а я – здесь! Снимай ретранслятор-р!

Снаружи было пасмурно и промозгло. На небе низкие серые тучи без края и просвета. Этот мир только что пережил катастрофу и еще не начал оправляться. Почти зима в середине лета, а вместо зеленой степи бескрайнее кладбище: заломы, завалы, озера и лужи замерзшей грязи. Северный океан далеко, и основные разрушения здесь пришлись на долины рек, почти не затронув водоразделы: обвалилось и вышло из берегов все, что могло, а потом замерзло… Только их сопка стоит нерушимо, уходя каменистыми склонами в белесое марево наверху.

Женька и Эллана вылезли как люди, а Николай просто вывалился из люка на камни. И упал бы, если б его не подхватили. Г’Хай помахал рукой и захлопнул крышку.

– Что это вы так ужасно пели, Коля? Упираясь при этом друг в друга рогами? – ревниво поинтересовалась Эллана.

– Не рогами, а ретрансляторами. Мы пели боевые песни нашей молодости!

Женька попытался пошутить:

– Теперь ты имеешь право говорить, что тебе не только медведь на ухо наступил, но и…

– Перестань! – возмутилась девушка. – Я не виновата: Хай показал мне кнопку, которой звук снаружи включается, а как громкость правильно делать, не объяснил! Ну, я нажала, а оно как заорет!

Многотонная махина челнока на секунду зависла над камнями и резко пошла вверх, обдав зрителей волной холодного воздуха. Серебристый корабль сначала превратился в черточку, а потом и вовсе исчез в серых тучах. Николай стал рыться в нагрудном кармане, надеясь даже не на сигарету, а хотя бы на обломок в две-три затяжки, но там была только труха. За его спиной всхлипнула Эллана.

– Ты чего?

Она не ответила, и Николай продолжал смотреть на мрачную панораму. Прошло, наверное, минут пять, и в небе на севере возникло сияние. Источник был настолько силен, что кое-где свет пробил облака и высветил развороченную тундру. Это длилось всего мгновение, а потом грохот слабым эхом прокатился по распадкам.

Эллана опять всхлипнула:

– Он не смог разобрать черный блок.

– Какой еще блок?

– Ну, такой… Который все взрывает. Они не должны оставлять свои машины.

– Так что же он?!

– Он смог только отсрочку. Чтобы не сразу.

Николай все-таки нашел обломок сигареты, пару раз затянулся и затушил микроскопический бычок на камне.

– Терпите, ребята: мы собирались с ним спеть повтор первого куплета. Надеюсь, Городницкий меня простит…

И он заревел в хмурую пустоту чужого мира:

 
…Со злой тоски не матерись —
Сегодня ты без спирта пьян.
На материк, на материк
Ушел последний караван!…
 

Часть третья

Глава 1. Исход

В тот день они случайно встретились на выходе из метро и решили прогуляться пешком, благо погода позволяла. Вар-ка купил себе коробочку с соком, а Николай – банку пива.

– Послушай, Вар! Почему ты не сказал посреднику, что уже имел дело с этим амулетом в родном мире?

– А зачем? Наши «заказчики» об этом наверняка знают. Неспроста они так уверены, что мы обязательно встретимся с этими штучками в других реальностях. Между нами какая-то связь.

– Блин горелый! Прямо мистика, да и только! Или расчет на то, что ты вернешься в свой мир и во всем разберешься?

– Наверное, такое в принципе возможно.

– Ну да: если на границе твоей реальности не окажется большого временного скачка, если ее вообще удастся найти.

– Я думаю, что, даже если тыкаться наугад, уж в родной-то мир попасть, в конце концов, можно. Но скачок… Вернешься, а там прошли десятилетия.

– Или столетия!

– Не расстраивай меня, – вздохнул Вар-ка. – Оказавшись в далеком будущем своей реальности, ее можно просто не узнать.

Николай подумал, что ему такое, пожалуй, не грозит, и решил сменить тему:

– Вот скажи мне, как профессионал, почему люди тысячи лет верят в волшебство, в чудеса? Казалось бы, практический опыт давно должен был показать, что ничего такого не бывает.

– Наоборот: практический опыт как раз показывает, что всякое бывает! Просто люди разных времен и культур одно и то же явление могут воспринимать и как обыденность, и как немыслимое отклонение от повседневной нормы. Солнце, к примеру, с неба не падает, хотя, казалось бы, ни к чему оно не подвешено и ни на чем не лежит – чем не чудо?

– Значит, все дело в знаниях? Чем их больше, тем меньше пространства остается для волшебства?

– Не думаю. Знания всегда односторонни, и место для чудес остается. В жизни упорно встречается всякая чертовщина, которую иначе никак не объяснить!

– Даже тебе?!

– Конечно! Скажем, это ваше электричество – ну, явная магия! Или телевизор…

– Ты просто еще не совсем привык, – рассмеялся Николай. – Признаться, я тоже не до конца понимаю, почему в проводах не кончаются электроны, но чудом это не считаю!

– Ну, а если у меня прямо сейчас вырастут рога на лбу или твое пиво превратится в воду?

– Ты говоришь так, словно это возможно!

– А что такого? Давай попробуем! В конце концов, какая тебе разница, что я изменю: саму реальность или ощущение, через которое ты ее познаешь? Для тебя результат будет тем же!

– Э, нет! Выпью я пару литров пива, думая, что это вода, и окосею!

– Ты уверен? – ухмыльнулся Вар-ка. – А вдруг не окосеешь? Если будешь полностью уверен, что пьешь именно воду?

– Забавно! Хотя, был у меня когда-то знакомый, который йогой увлекался. Он говорил, что ему пить не нужно: при желании он может вызвать у себя состояние опьянения самовнушением – без всякой водки! Представляешь, какая экономия! Но это – самовнушение, а ты-то, получается, на других влиять можешь?

– На самом деле – все могут, только…

– Во всем нужна сноровка, закалка, тренировка?

– Конечно! Меня же с детства натаскивали. Главное, я всегда был абсолютно уверен, что в этом нет ничего особенного, что я это МОГУ. Понимаешь? С Женькой, между прочим, примерно такая же история…

– А если я буду сопротивляться, у тебя все равно получится?

– Думаю, на тебя у меня сил хватит: тут главное сконцентрироваться и суметь выплеснуть сразу достаточное количество… психоэнергии, жизненной силы – называй, как хочешь. Ты же видел, как это происходит.

– Ага, видел! И знаю, что с тобой бывает после такого «выплеска».

– Конечно, – согласился Вар-ка, – иногда возникает перерасход. К примеру, в драке нет смысла пугать противника до смерти, так как потом тебя самого придется…

Их беседу прервал прилично одетый молодой человек с сумкой в руке:

– Простите, пожалуйста, что беспокою! Извините… Такие обстоятельства… Не могли бы вы дать мне немного денег? Понимаете, у меня в милиции отобрали и документы, и деньги, а я в Сосново живу…

Пока Николай соображал, к какой категории уличных попрошаек отнести данную особь, Вар-ка уже извлек из кармана деньги:

– Держи!

– Большое спасибо!

Некоторое время они шли молча. Потом Николай спросил:

– Ты чего это? Молодой парень не может проехаться на электричке без билета?! Подумаешь, какая проблема! Я сам…

– Да соврал он и про милицию, и про Сосново!

– Зачем же ты дал ему денег?

– Ну… Как тебе сказать? Я не почувствовал в нем зла, и… ему действительно очень нужны были деньги.

– А кому они не нужны? Что ж теперь, ходить и раздавать? Ты уверен, что он…

– Нет, Коля, не уверен. Но мне кажется, что лучше наделить сотню мерзавцев, чем отказать одному хорошему человеку.

– Однако!

– Что поделаешь – мне так спокойнее. Может быть, это влияние того амулета, который был у нашего шамана?

* * *

Снизу, по едва различимой тропинке между колючих кустов, медленно поднимался человек. Вар-ка сейчас совсем не горел желанием общаться с туземцами и стал прикидывать, куда бы перебраться на ночлег. Правда, лазить по кустам, да еще в темноте, которая вот-вот наступит, хотелось еще меньше. Он остался на месте, но вытащил из крохотного костерка не успевшие разгореться ветки – пускай тухнет, у него же целый карман трухи какого-то дерева, что растет у «входа» в соседнюю вселенную, – эта дрянь горит лучше пороха и не отсыревает. Что там за человечек лезет в гору на ночь глядя?

Вар-ка поднялся на ноги и стал всматриваться в просветы кустов: «Зря я, наверное, доел в одиночку свою добычу – то ли кролика, то ли зайца. Можно было бы угостить мужика… Впрочем, он, кажется, сам что-то несет. Уж не овцу ли маленькую? Или козу? Ну-ну…»

Он развалился на траве между камней и стал смотреть в вечернее небо чужого мира. Гора тут в заоблачные выси не уходит, у нее широкое пологое основание, плавно переходящее в каменистую полупустыню. Там, внизу, бродят стада овец и коз – пастухи их перегоняют от колодца к колодцу. Люди передвигаются и перетаскивают грузы пешком или на животных, похожих на ослов и лошадей из мира Николая.

Вар-ка почувствовал, что потенциальный гость перестал приближаться, и вновь всмотрелся в сумерки: человек копошился на склоне метрах в пятидесяти ниже. «Чего это он? Надо бы подобраться поближе – интересно, я еще не разучился ходить бесшумно?»

Пока Вар-ка играл в Чинганчгука среди кустов, человек успел соорудить из камней этакий постамент, мало похожий на очаг. Тем не менее сверху он складывал дрова, за которыми лазил в ближайшие заросли. Оказалось, что он действительно принес с собой связанного ягненка и дырявый глиняный горшок с тлеющими углями. Пока шла заготовка дров, окончательно стемнело, а потом посветлело – это, наверное, взошло местное ночное светило, которого отсюда не видно.

Туземец, как с ходу определил Вар-ка, вряд ли был простым пастухом. Те ходили по пояс голые и носили что-то вроде юбок, а этот был одет полностью: один кусок материи обернут вокруг бедер и закреплен на поясе, а второй изображает рубашку с застежкой на плече. Шапки на нем нет, только роскошная седая шевелюра до плеч и окладистая белая борода – прямо Дед Мороз какой-то! При этом он, похоже, не очень и старый – двигается легко, хотя, наверное, раза в полтора крупнее Вар-ка.

Человек с привычной ловкостью прирезал ягненка и ободрал с него шкуру. Кажется, при этом он даже сумел не испачкаться кровью. В качестве инструмента ему послужил плоский каменный сколок, хотя на его поясе болтался довольно большой нож. Освежеванную, но не потрошеную тушку человек уложил поверх заготовленных дров и стал поджигать их снизу.

«Ничего себе, способ приготовления пищи! – удивился Вар-ка. – Или это он так жертву приносит? Можно только радоваться, что ветра нет и аромат горелого мяса уходит вверх вместе с дымом!»

Человек опустился у костра на колени и начал молиться, время от времени поднимая руки к небу, вслед за дымом от полусырых веток. Костер успел превратиться в груду углей и костей, а он все бормотал и бормотал. Вар-ка уже порядком надоело вслушиваться, тем более что понимать язык он начал довольно быстро. Ничего особенного человек не просил: душа его в смятении, он должен принять какое-то важное решение и хочет, чтобы Бог помог ему это сделать – облегчил, так сказать, жизненный выбор.

Этот местный житель оказался явно «духом не слаб»: его молитва была искренней и исступленной, а посыл, внутренняя подоплека читалась даже лучше, чем озвученный текст. Самым интересным, пожалуй, было то, что человек обращался к единому всемогущему Богу. При этом он неустанно повторял, что считает его именно «единственным» и «единым», именно «всемогущим»! Это был как бы довод, аргумент в свою пользу: человек полагает себя вправе надеяться на Его помощь, потому что искренне считает Его самым могущественным, самым всесильным, самым-самым… То есть вроде бы другие боги тоже существуют, но, в отличие от остальных людей, он-то абсолютно точно знает, кто самый главный и сильный, именно Ему поклоняется и за это рассчитывает на помощь.

По-хорошему, конечно, надо бы встать и уйти – что за дело Вар-ка до этого бородатого? До его проблем? Однако он вдруг почувствовал, что не хочет уходить, – какая-то непонятная сила влечет его к незнакомцу, да и спать совсем расхотелось.

После первых же наблюдений над жизнью этого мира Вар-ка облачился в набедренную повязку из прямоугольного куска шкуры – чуть больше полутора оборотов вокруг пояса, а штаны и рубаху убрал в рюкзак. Очень удобно: ходить не мешает, чувствительные места прикрывает, ножа и карманов не видно. «Наверное, внешне я не сильно отличаюсь от какого-нибудь местного пастуха, который не скопил денег на кусок ткани для юбки. Вот только как же оформить первый контакт? Почему-то никто обычно не радуется незнакомому человеку, возникшему из темноты. „Не радуется“ – еще очень мягко сказано. Надо что-то придумать, чтобы общаться при нормальном свете – костер-то почти потух. Может, сыпануть туда горючей трухи? Заодно и карман освободится…»

Вар-ка стал лепить комочки и кидать их вниз, пытаясь попасть в почти остывшие угли костра. Комочки получались легкие и не долетали. Тогда он решил подобраться поближе, благо туземец в своем молитвенном экстазе, кажется, ничего не видит и не слышит.

В конце концов Вар-ка оказался в кусте, усыпанном мелкими ягодами, от которого до костра было метра три. Он скатал очередной шарик и точным щелчком отправил его в угли. Несколько секунд ничего не происходило, а потом получился целый фейерверк: шарик зашипел, закрутился, пару раз подпрыгнул и вдруг, шипя и разбрасывая искры, взвился вверх! Он описал крутую дугу и упал, цепляясь за ветки, прямо возле Вар-ка. Вот тут он разгорелся по-настоящему: всего на несколько секунд, но ярко и сильно, как бенгальский огонь. Наступить на него ногой Вар-ка не решился – пусть уж догорает сам.

Туземец, похоже, по достоинству оценил полученный пиротехнический эффект: он лежал на земле лицом вниз и даже ногами не дрыгал.

Когда опять стало темно, Вар-ка осторожно вылез из куста, уселся возле потухшего костра и заговорил, привычно обкатывая звуки очередного нового языка:

– Приветствую тебя, человек. Не надо меня бояться. Ты так просил о поддержке и помощи, что я не смог пройти мимо. Скажи мне имя свое, и, может быть, я смогу помочь тебе.

– Сеймон! Сеймон – имя недостойного раба твоего! Ты услышал, услышал меня!!!

– Встань, Сеймон! Встань и убери руки от лица своего!

– Нет!! Не могу я взглянуть на тебя, дабы не умереть мне…

«Ох, и дурак же я! – рассердился сам на себя Вар-ка. – Надо же было сделать такую глупую детскую ошибку! Я для него возник из тьмы во вспышке яркого света и теперь надеюсь, что перепуганный местный житель вместе со мной посмеется над шуткой? Как же, жди! Да он же принял меня за того самого бога, которому молился!»

– Хорошо, хорошо, можешь не смотреть. Но с земли поднимись, ведь падать ниц ты должен лишь перед Богом своим!

– Значит, ты, озаривший ночь, посланник Его?

Вар-ка хотел отказаться и от этой чести, но призадумался: «Посланник? Я?! А собственно, почему бы мне им не быть? Ведь сказал же поэт, что „в этом мире случайностей нет, каждый шаг оставляет след, и чуда нет, и крайне редки совпаденья…“. Правда, Макаревич имел в виду мир Николая, но он просто не знал о других».

– Считай, что ты угадал, Сеймон! Подними лицо свое, сядь и говори со мной!

Туземец кое-как принял вертикальное положение, но рук от лица не убрал.

– Кто ты, Сеймон? Скажи о себе.

– Я раб твой, я тот, кто долго брел во тьме, пока не нашел то, что искал!

«…А искал не то, что хотел!» – мысленно закончил Вар-ка искаженную цитату из того же раннего Макаревича. Очень мило, но надо же как-то успокоить человека, привести его в чувство.

– Ты можешь считать себя рабом, если хочешь. Наверное, в твоем мире просто никого больше нет – только рабы и хозяева. В таком случае не я твой хозяин. Мы ведь люди, а не песчинки, влекомые ветром Вселенной. Без воли Творца не светят ни солнце, ни звезды, не растет трава и не поют птицы. Наш жалкий разум не в силах объять и малой части того Мироздания, что создал и держит Он волей своей. И если среди бескрайности миров пересеклись наши тропы, если скрестились пути в этом месте и времени этом, значит, таков Его промысел, такова Его воля. Нам ли, ничтожным, пытаться понять замысел Того, чьи мгновения – наши века, а расстояний не существует? Кто к кому послан? Какова наша роль, предназначение наше? Нет ответов, и не будет, наверное, их! Нам остается лишь жить и слушать голос Бога в сердцах наших. Ты взывал к Всевышнему, ты открывал Ему душу свою, и я понял, что нелегок путь твоей жизни. Отвергаешь ты богов деревянных и каменных, отлитых из золота и серебра, тех, что живут в пещерах и храмах, в священных рощах и на горных вершинах. Ты отвергаешь тех, кому тысячи лет поклонялись люди мира сего, и хочешь служить лишь Ему…

Вар-ка говорил и усиленно «колдовал» – накатывал на слушателя волны теплоты, доброжелательности и сочувствия. Ему пришлось изрядно потрудиться, прежде чем беседа приняла характер диалога. Они проговорили почти до утра, но рук от лица Сеймон так ни разу и не убрал, а именем собеседника не поинтересовался.

Как понял Вар-ка, они находятся на глухой окраине какого-то большого государства, которым правит то ли царь, то ли император – некто Богоподобный. Вся жизнь кипит где-то далеко на западе у большой реки. Там народ занимается земледелием, скотоводством, ремеслами. Там дворцы, храмы, гробницы и все такое прочее. Основных богов только два, зато есть множество вспомогательных. Светская и религиозная власть тесно переплетены. Табель о рангах чиновников, жрецов, вельмож и царедворцев так сложна и запутанна, что, как выразился бы Николай, без бутылки не разобраться. В этой иерархии Сеймон занимал настолько высокое положение, что мог позволить себе без особого риска для жизни вступить в конфликт со жрецами главных богов.

Если Вар-ка правильно понял, то ничего принципиально нового Сеймон не предлагал. В истории государства не раз были периоды, когда оба культа объединялись под тем или иным предлогом, а затем вновь разъединялись. Это происходило мирно или не очень и внешне выглядело как борьба религиозных течений, хотя Вар-ка сразу заподозрил, что без элементарной борьбы за власть здесь, конечно, дело не обходилось. Сеймон же, начитавшись старинных свитков, проникся мыслью, что Бог на самом деле един, всемогущ и многолик. Насколько его концепция отличалась от прежних, признанных ересями, Вар-ка было не очень понятно. Так или иначе, но Сеймон задался целью сделать свою истину всеобщей, благо ему за это не грозило битье палками на площади.

Политическая и экономическая ситуация в стране была, кажется, довольно тяжелой. Верховный правитель, преследуя, конечно, свои цели, сначала поддерживал Сеймона в борьбе со жрецами, а потом охладел к нему и пустил дело на самотек. Жрецы же наоборот, почувствовав слабину противника, смогли отбросить внутренние распри и встать единым фронтом. Не решаясь пока на физическое устранение, они скрупулезно собирали грехи и ошибки врага, чтобы разом вывалить их пред лицом правителя. В конце концов, какой-то пустяк, вроде убийства простолюдина, двинул чашу весов в нужную сторону. У Сеймона же хватило ума уйти в бега чуть раньше, чем его официально объявят преступником. Это всех устроило, и его оставили в покое.

Здесь, на окраине государства, у которого внятных границ и в помине не было, Сеймон быстро подружился с главой одного из местных скотоводческих кланов. И даже оказал ему честь, женившись на его дочери. С тех пор он бродит тут по пустыне, командует пастухами, смотрит, как растут его дети, и… мучается. А в последнее время появились упорные слухи, что дела в центре совсем плохи, что там опять поднимается какая-то буча. В общем, он хочет вернуться, но не решается.

Что может тут сделать, сказать, посоветовать он, Вар-ка? История эта кажется вполне банальной – мало ли их, пророков… Другое дело, что человек-то необычный: сколько ни вслушивается Вар-ка в его слова, в его мысли, в то, что спрятано под ними, не находит он (хоть убей!) в новом знакомом ни личной корысти, ни признаков смрадного фанатизма. Вполне нормальный, умный и добрый мужик. Ну, допустим, с корыстью-то понятно: богатства жаждут те, кто знает вкус бедности, но власть! Нет, похоже, он и власти не хочет. Он просто познал истину и желает нести ее людям. Без этого ему жить неинтересно, невкусно и вообще ни к чему.