Текст книги "Древняя русская история до монгольского ига. Том 1"

Автор книги: Михаил Погодин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

О Христианстве

«Един сын от Троицы – в двух естествах: Божеском и человеческом, совершенный человек по вочеловечению, а не в привидении, и совершенный Бог по Божеству, а не простой человек. На земле Он явил (свойства и дела) Божеские и человеческие: как человек, возрастал во утробе матерней, и как Бог, изшел, не рушив девства; как человек, питался матерним млеком, и как Бог, повелел Ангелам с пастырями воспевать: слава в вышних Богу; как человек, повит был пеленами, и как Бог, путеводствовал волхвов звездою; как человек, возлег в яслях, и как Бог, принял от волхвов дары и поклонение; как человек, бежал во Египет, но как Богу поклонились Ему рукотворенная египетская (Исход, 19, 1.); как человек, пришел креститься, но как Бога убоявшись, Иордан возвратился вспять; как человек, обнажившись, вошел в воду, и как Бог, принял свидетельство от Отца: сей есть сын Мой возлюбленный.

…Спаситель пришел, но Израилем не был принят, как говорит Евангелие: во своя прииде, и свои Его не прияша (Иоанн, 1, 11), а язычниками принят, как предрек Иаков: и той чаяние язык (Бытие, 49, 10). Ибо, при самом рождении Его, волхвы из язычников первые поклонились Ему: а иудеи искали убить Его и за Него избили младенцев. Исполнилось слово Спасителя: яко мнози от восток и запад приидут, и возлягут со Авраамом, и Исааком, и Иаковом, во царствии небеснем. Сынове же царствия изгнани будут во тму кромешную (Матфей, 8, 11, 12). И опять: яко отъимется от вас царствие Божие, и дастся языку, творящему плоды его (21, 43). К язычникам послал Он учеников своих, говоря: шедше в мир весь, проповедайте Евангелие всей твари. Иже веру имет и крестится, спасен будет (Марк, 16, 13, 16). И: шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам (Матфей, 18, 19, 20). И прилично было благодати и истине возсиять над новыми людьми. Ибо, по слову Господню, не вливают вина нового, то есть учения благодатного, в мехи ветхи, обветшавшие в иудействе: аще ли же ни, то просядутся меси, и вино пролиется (9, 17). Когда не могли иудеи сохранять закона образного, но многократно поклонялись идолам: то как могли бы сохранить учение благодати истинной? Для нового учения нужны новые мехи, новые народы, и обое соблюдется.

Так и было. Вера благодатная распространилась по всей земле, дошла и до нашего народа Русского. Воды закона иссохли, а источник Евангелия наполнился воды, – покрыл всю землю, разлился и до нас…»

Ярославова Русская Правда

1. Если муж убьет мужа, то мстить за брата брату, за отца сыну, за сына отцу, или сыну братнину, или сыну сестрину. Если не будет мстителей, то с убийцы взыскать 40 гривен, будет ли убитый русин, или гриден, или купец, или ябетник, или меченосец. Если то будет и изгой, или словенин, также полагается 40 гривен.

2. Или если кто будет избит до крови или синих пятен, то такому человеку не искать очевидцев. Если же на нем не будет никаких знаков, то он обязан представить свидетелей: и буде не может того сделать, то и конец делу. Если кто не в состоянии мстить за себя, то взять ему 3 гривны, да лекарю плата.

3. Если кто кого ударит палкою, или жердью, или пястью, или чашею, или рогом, или тупой стороною меча, тот платит 10 гривен. Если бы его и не настигли, то все он платит 10 гривен битому, чем и кончится дело.

4. Если кто кого ударит мечом, или его рукояткою, с того взыскать 12 гривен за обиду.

5. Но если кто кого ударит по руке, и рука отвалится, или отсохнет, то платит 40 гривен. Если нога останется цела, или же только начнет хромать, то детям раненого смирять дерзкого.

6. Если кто отсечет у кого какой-нибудь палец, тот платит за обиду 3 гривны.

7. За выдернутый ус 12 гривен; за клок бороды тоже.

8. Если кто вынет меч, и, однако же, не ударит, то платит гривну.

9. Если муж толкнет мужа от себя или к себе, то платит 3 гривны; только обиженный должен представить двух свидетелей; если же это будет варяг или колбяга, то он дает только присягу.

10. Если раб укроется или у варяга, или у колбяга, и если они после трех дней не выведут его, а господин между тем спознает его в третий день: то хозяину взять своего раба, да 3 гривны за обиду.

11. Кто без спросу поедет на чужой лошади, тот платит хозяину 3 гривны.

12. Если кто возьмет чужую лошадь, или оружие, или одежду, и хозяин спознает их у кого-нибудь в своей округе, то он имеет право взять свою собственность и взыскать за обиду 3 гривны.

13. Но если хозяин спознает свою вещь, однако же не получит ее, то он не в праве сказать тому, в чьих руках та вещь остается: «Это мое», но должен сказать ему так: «Пойдем со мною на свод; отыщем, у кого ты взял это». Если тот не пойдет, то обязан представить двух порук на 5 дней.

14. Во всех других случаях, если кто станет искать чего-нибудь на другом, а сей начнет запираться, то истец должен идти с ним на извод перед 12 граждан. И если по исследованию окажется, что ответчик поступил неправо, не давая требуемой вещи, то истец вправе взыскать с него свой скот (деньги), да за обиду 3 гривны.

15. Если кто, спознав своего раба, захочет взять его, то ответчик должен вести господина к тому, у кого он купил спознанного раба, а сей обращается ко второму, второй к третьему; здесь господин должен сказать третьему: «Ты мне отдай твоего раба, а свой скот (деньги) отыскивай при очевидце».

16. Если холоп ударит свободного человека и скроется в доме, а господин не захочет выдать его, то платит господин за него 12 гривен. После, ударенный им человек, если встретит его где-нибудь, имеет право бить его.

17. Если кто испортит у кого копье, или щит, или одежду, и пожелает испорченное оставить за собою, то хозяину взять за то с него скота (деньги). Но если бы он испорченного не захотел удержать за собою, то платит ему скота (денег) столько, сколько бы он сам заплатил за те вещи.

Княжением Ярослава оканчивается первый период Русской Истории, который по всей справедливости можно называть Варяжским или Норманнским. Князья, сохраняя чистый норманнский характер, подновляемый брачными союзами, ходили войною во все стороны, на восток и запад, юг и север, и облагали данью соседние племена, близкие и дальние, расширяя пределы своих владений и вводя везде норманнские порядки.

Любимой целью их бранных набегов был Константинополь, плативший Руси почти постоянную дань.

Рассматривая описанные события, мы постараемся теперь извлечь их смысл и понять, как возникало, развивалось и образовалось ими государство Русское.

ОБРАЗОВАНИЕ ГОСУДАРСТВА

И государства, как все существа в мире, начинаются неприметными точками. Долго-долго, в сильное увеличительное стекло, надо смотреть на безобразную, разнородную груду земли, людей и их действий, на этот человеческий хаос, чтобы, наконец, поймать в нем трепещущую точку, поймать, вонзиться взорами и уже не выпускать потом ни на минуту из виду; с напряженным вниманием подмечать ее тихое, медленное, постепенное увеличение, все эпохи, или, лучше, моменты развития, пока, наконец, через много-много лет, много времени, точка эта обозначится, забьется жизнью, установится на своем месте, оденется плотью, обретет лицо, укрепится костьми и начнет действовать.

Рюрик был призван новгородцами.

Это происшествие принадлежит одному Новгороду, и то ненадолго: после того как преемник Рюриков оставил Новгород, оно оторвалось, если можно так выразиться, от последующей Истории; все дела пришли в первобытное положение, то есть новгородцы стали жить сами по себе и платить дань заморским варягам, как прежде, и ушедшим варягам-руси, которым посчастливилось утвердиться в Киеве. Кроме этой дани, Новгород уже не был соединен никакими узами с Киевом, и, следовательно, с текущей рекой Русской Истории, а, напротив, составил особое целое, как то мы видим ясно при Святославе, который отказывался от него за себя и сыновей. В Новгороде мы усматриваем только новое гражданское, то есть норманнское начало при Рюрике, которое вскоре подверглось влиянию древнего славянского, блеснуло и угасло.

Следовательно, такое совершенно отдельное происшествие нельзя назвать безусловно началом Русского Государства, еще менее, нежели современное утверждение Аскольда и Дира в Киеве. Это только прибытие, начало водворения норманнов между нашими славянскими племенами, временный военный постой в одном городе.

Почему же этим происшествием начинают Русскую Историю? Не имеет ли оно, по крайней мере, какой-нибудь доли в основании государства? Не соединяется ли чем-нибудь с последующими событиями? Нет ли какого перешейка, моста, между этим островом и твердой землей?

Главное, существенное в этом происшествии, относительно к происхождению Русского государства, есть не Новгород, а лицо Рюрика, как родоначальника династии, хотя он, подобно Ромулу, не имел, может быть, никакого понятия о своем будущем значении, Рюрика, который пришел с чувствами дружелюбными к племени, призывавшему его по доброй воле. Началось преемство, стало за кем следовать, хотя еще и в пустом пространстве. Вот почему это происшествие бессмертно в Русской Истории! Воздадим честь и Новгороду, старшему сыну России (рожденному, впрочем, прежде матери), за призвание князя, роду которого предназначено было основать впоследствии величайшее государство в мире.

Младенец Рюриков, Игорь, с его дружиной, есть единственный плод норманнского призвания в Новгород, единственный ингредиент в составлении государства, тонкая нить, которой оно соединяется с последующими происшествиями. Все прочее прошло, не оставив следа. Если бы не было Игоря, то об этом северном новгородском эпизоде почти не пришлось бы, может быть, говорить в Русской Истории, или только мимоходом.

Таким неприметным атомом, относительно к формации, началось государство, зародышем, который именно едва можно поймать микроскопом исторических соображений. Это, употребим сравнение, бессмысленный корень слова, первый элемент звука.

Олег, удалой норманн, соскучился в Новгороде, или принужден был оставить его; пошел, с младенцем Игорем, куда глаза глядят. Случай, прихоть, нужда! Он пошел точно, куда глаза глядят, ибо поселиться в Киеве он сначала не мог думать: там жили его земляки, Аскольд и Дир, и жили уже 20 лет, обострожились и утвердились; ему нельзя было предполагать, чтобы эти бранные, как он, витязи согласились уступить ему добровольно богатое место. И в самом деле, он побоялся сомнительной борьбы и, подойдя к Киеву, пошел на них не с открытой силой, а с хитростью, которая могла удасться или нет.

Или Олег мог отправиться со своей дружиной мимо Киева, на службу в Грецию, и пропасть там вместе с Игорем, не оставив следа, подобно сотням своих единоплеменников, и тогда другой вид Истории, другие лица и другие имена!

А как сомнительна судьба Игоря, младенца, только что рожденного, младенца, на котором, однако же, лежит судьба отечества, который остался связать всю последующую Историю с новгородским призванием норманнов, который еще должен утвердить за отцом своим место в главе Русской Истории.

Кроме тех опасностей, которые он разделял с Олегом, были и другие: Олег мог иметь детей, которые отняли бы власть у него, то есть предводительство, начальство над дружиной, легко способное достаться более решительному, храброму, искусному. Вот каким случайностям подвергался Олег, и при нем Игорь, и зародыш русского Рюрикова государства!

Но не слишком ли много видеть здесь зародыш государства? Точно, это менее чем зародыш, это математическая точка, почти идея.

Оставляя Новгород, Олег становился странствующим рыцарем со своей дружиной, лишался места. В эту минуту как будто пропало, скрылось из виду зачавшееся государство. Минута неизвестности! Семя предано произволу ветров!

Не должны ли мы трепетать за него? Что с ним будет? Куда понесется оно? Где найдет себе родимую почву?

Успокоимся! Благопромыслительной Десницею несется оно именно в Киев, где ему приготовлено лоно, где государству поставлена цель. Мнимой прихотью Олега выражается воля Провидения! Династия, оставшись в Новгороде, повела бы дела по необходимости иначе. Из Новгорода должна бы утвердиться у нас связь не только государственная, но и духовная, с Западом, латинством, папой, а надо было, видно, по высшему предначертанию, чтобы Европа пока состояла из двух половин, чтобы распадавшейся в то время религии приуготовилась особая церковь на Востоке, чтобы там когда-то, через тысячу лет, среди славянских племен, народилось государство-наследник римскому Востоку, Греческой Империи, Константинополю, как римский Запад достался в наследство, с землей, жителями, религией и образованием, немецкому народу.

Олег пошел, точка двинулась, это правда, точка, не более, но выйдет линия, и какая линия? Пол-экватора, треть меридиана.

Олегу посчастливилось овладеть Киевом. Он умертвил владельцев киевских, а мирные жители приняли его без сопротивления. Он остановился здесь и потом решился, кажется, остаться, по крайней мере, со своей стороны, в этом городе, обильном естественными произведениями, на большой реке, откуда так легко можно было совершать набеги во все стороны, особенно на заманчивый Царьград, – где так хорошо было, в продолжение двадцати лет, его единоплеменникам, Аскольду и Диру. Впрочем, где-нибудь надо жить, лишь бы жить, и всякая минута могла переменить намерение. Поселение Олега в Киеве было так же мирно, как и Рюриково в Новгороде, чем и определялся характер их взаимных отношений к жителям.

Владея Киевом и его областью, Олег в благоприятных обстоятельствах удержал право Рюриковых даней и распространил их, обложив новые племена. За данью, однако же, надо было всегда ходить специально – оброк непостоянный, первая легкая форма подданства. Племена не входили еще в состав государства, почти точно как платя дань прежде за море в 859 г., а только подготовлялись. Кое-где были оставлены мужи, которые, верно, часто отлучались, ходя на войну. Смерть застала Олега в Киеве.

Киев, с выражением Олега: «Се буди мати градом Русским», и временная дань с некоторых племен, – вот состояние зародыша, форма государства, оставленного преемником Рюрика.

Ленивый Игорь потерял было дань, перестав ходить за ней, и племена, пользуясь благоприятным случаем, отлагались. По крайней мере, всю свою жизнь он прожил в Киеве, и привычка, которую называют второй натурой, привычка дружины и города к князю и его роду, а князя к дружине и народу, привычка к оседлости и какому-то порядку вещей, укоренялась. Таково было при Игоре приобретение, почти невещественное, к родительскому наследству. Семя не развилось, но несколько укрепилось, приготовилось для развития. Под конец своей жизни Игорь захотел было притеснить соседних древлян и погиб за то от руки их. Новая опасность, по крайней мере, опасность Рюрикову роду: ближнее племя восстало и решилось на такое отважное действие – убить князя: что же сделают дальше! Что будет с самой дружиной? Как легко кажется какому-нибудь смельчаку захватить начальство и увести ее на промысел или самому сесть на престол!

К счастью, вдова Игоря, Ольга, имела характер мужской: она устроила все дела, и, мстя за смерть Игоря, опустошила землю Древлянскую, привела ее в большую зависимость; она же установила некоторые дани на севере.

У Игоря был также один сын, как у Рюрика, Святослав, к счастью молодой руси, которой необходимо было распространиться прежде, нежели разделиться, которой необходимо было раскинуться, хоть слегка, из одного центра, а не многих: одно семя должно было пока развиваться, одно государство расти, а не многие равносильные возникнуть вдруг. Рано было начинаться удельным княжествам: если бы у первых князей было по многу детей, то они, поссорясь тотчас между собою (неизбежный случай), воспрепятствовали бы развитию, не укрепившись, ослабли бы, и не успели бы захватить столько посторонних земель, кои могли отойти в состав других государств. Тяжело детям остаться сиротами, пока отец не устроит хозяйства.

Святослав, храбрый, твердый, воинственный, возмужав, взял и, следовательно, стал брать дань с новых племен и смирил прежние, которые беспрестанно пытались откладываться. Но полностью он владел собственно одним Киевом. Так и думал, если о чем-нибудь думал. Еще более, самый Киев он считал постоем и решился оставить его так, как Олег оставил Новгород. Ему мало стало скудной дани по какой-нибудь веверице с дыма, когда Греция предлагала ему золото пудами, и он решился перенести не столицу (это неверное выражение), а жилье в другое место, переселиться к другому славянскому племени, в страну, им покоренную, в Болгарию, и перенести семя в другую почву! Оно так слабо привязано было к нашей земле, хотя уже и пустило росток, такой слабый корень имело, что не стоило ни малейшего труда оторвать его. Зародыш выкинуть. Болгарии выпадал жребий сделаться Русью, Нормандией. Наша почва оставалась для другого семени, и всего прежнего почти как будто не бывало. Ясное ли доказательство, что понятие об оседлости, наследственности, поземельной собственности, было еще ничтожно, и одной черты в норманнском характере Святослава достаточно было, чтоб уничтожить, изгладить слабые плоды ста лет. Святослав пошел, и семя опять предано произволу ветров. Перед отбытием Святослав отдал старшему сыну Ярополку свой Киев, а второго послал княжить на Волынь. Святослав не разделил, как говорят у нас обыкновенно, свои владения, но другого сына послал в дикое поле. Древлян, племя, самое близкое к Киеву, разоренное Ольгой, обложенное двойной данью и потому теснее связанное с Киевом, легче было держать в повиновении. Вот главная причина, почему Святослав послал туда сына.

Третьего сына, Владимира, вытребовали себе сами новгородцы, почти против воли Святослава, который говорил им даже: кто к вам пойдет?

Следовательно, Святослав все-таки владел одним Киевом, где жил, где жил и отец его; здесь нечего говорить о делении, ибо делят целое, делят свое владение, а Святослав не владел древлянами, которые только платили ему дань. Тем более должно сказать это о прочих дальних племенах, и, всего вернее и точнее, о новгородцах. Но если бы даже и владел – все только Киевом и ближней Волынью. Вот что отдал он двум сыновьям своим.

Не было деления, и еще менее пагубного примера! Деление было общее во всей Европе, необходимая принадлежность, степень гражданского общества, а не частная ошибка. Но у нас, повторю, не было еще ни деления, ни частной ошибки, ни примера.

Святослав пошел в Болгарию. Дети его могли следовать за ним туда же после его смерти, в помощь, для участия в его походах и предприятиях, а какая приманка для корыстолюбивых и честолюбивых норманнов богатый Константинополь и Малая Азия! И между славянскими племенами возникли бы опять прежние отношения, и надлежало бы ожидать новых обстоятельств, новых государей для готовых элементов государства.

Как все зыбко!

Случился же именно в это время в Греции такой государь, как Иоанн Цимисхий, один из самых воинственных государей в целом ряду византийских императоров, в продолжение долговременного периода. Он заставил Святослава удалиться из любезной Болгарии, который на обратном пути и сложил свою буйную голову с остальными мужами. Сыновья его лишены были средств идти в Болгарию, отнятую греками, не могли переселиться туда, если бы и хотели. Они остались у нас, владея порознь Киевом, Волынью и Новгородом.

Семя переслано опять к нам, или, лучше, укрепилось, глубже опустилось в нашей земле. Опасностей стало меньше, по крайней мере, дома.

До сих пор было по одному князю, и у этого одного князя бывало во владении по одному городу, из которого уже он ходил, по своему усмотрению, брать дань с разных племен, ближних и дальних. Теперь являются три князя, три брата, сыновья Святослава.

Олег так княжил на Волыни, а Владимир в Новгороде, как Ярополк в Киеве.

Еще два племени стали приготавливаться к составу будущего государства, хотя и порознь: не целое разделилось на части, как мы видели, но возникли части, которые после составят целое. Прибавим Полоцк с Рогвольдом, и Туров с Туром.

Были ли разделены дани между братьями? Вероятно, сначала каждому предоставлялось ходить в свою сторону, как далеко сможет. Но у них не было и времени ходить за данью по племенам, ибо братья тотчас перессорились между собой, сначала Ярополк с Олегом, потом Владимир с Ярополком, и возникла мысль о едином владении: один хотел завладеть, чем владели трое.

Ярополк одолел Олега, а Владимир, испугавшись, бежал за море, «и бе Ярополк владея един в Руси», посадив посадников на Волыни и в Новгороде. Вот уже новое явление! Ярополк, как прежде Рюрик, схватившись, так сказать, за оставшиеся концы, удержал власть братьев во всей полноте ее, и, следовательно, получил ее больше всех своих предшественников. Пребыванием князя в городе как будто узаконивалась принадлежность его наследнику. Все три области, Киев, Волынь и Новгород, составили одно владение. Ярополк один владел из Киева Волынью и Новгородом, через своих посадников.

Все три племени достались точно так же Владимиру.

Владимир, живя почти через сто лет после Рюрика, а время имеет свою силу, особую от происшествий и лиц, Владимир, очень богатый, ибо ему достались добычи ста лет, добычи Рюрика, Олега, Игоря, Святослава, с сильным характером и воинственным духом, Владимир, который, кроме своего Новгорода, отнял три владения (Полоцк, древлян и Киев) и умертвил двух владетелей (Рогвольда с сыновьями и Ярополка), Владимир первый стал князем-государем в настоящем значении этого слова, хотя все еще слабо, то есть только владетелем.

Ему уже не была нужна помощь чуждая, варяжская, и он спровадил от себя главную ватагу: так был он силен своими собственными домашними силами.

Он ходил за данью гораздо дальше прежних князей, даже за Карпаты, вероятно, определяя оную (новгородцы), а с другой стороны за Волгу. Некоторые племена даже сами привозили ему дань в Киев.

Он жил в своем владении, не думая о переезде, как еще его отец, так сказать, водворился, установился, а дух норманнский, дух движения, через сто двадцать лет, в четвертом колене, родившемся на Руси, стих и сам по себе.

У Владимира было двенадцать сыновей (само прежнее многоженство его имеет здесь свою историческую важность и значение), и он разослал их по племенам, уделив каждому часть своей дружины, которая была у него многочисленнее по его связям и богатству, чем у его предков, и совершенно от него зависела. Вот когда собственно племена начали входить в состав государства или подготавливать будущее государство, образовываясь в гражданском отношении отдельно, порознь. Вместо двенадцати прежних племен, двенадцати даней, мы видим теперь двенадцать обособленных владений, княжеств, под владычеством отца, великого князя киевского.

Супруга Владимира Анна, дочь и сестра византийских императоров, вступив в супружество с которой, он принял христианскую веру, содействовала еще более к утверждению этой мысли о постоянном местопребывании, сохранении владения и оставлении в наследство детям. (Точно как после другая греческая царевна, Софья, утвердила идею царя при Иоанне III и устроила двор.)

Прибавьте долгую жизнь, тридцать пять лет княжения, участие духовенства, которое у нас, как везде, приложило, разумеется, особое старание в смягчении нравов, и, следовательно, в мирной оседлой жизни.

Таким образом, политическое соединилось с религиозным, и первый христианский князь был одновременно и первым государем-владетелем, чуть ли и не правителем, потому что в его время мы видим следы положительного, письменного законодательства, вероятно, по примеру церкви, – сначала, разумеется, по норманнским обычаям для дружины, а потом и для народа, с влиянием греческих и славянских обычаев.

Каждый сын Владимира княжил так в своем городе, как отец в Киеве, центре, матери всех городов Русских, по выражению Олега. Живя посередине племен, князья легче могли содержать их в полном подданстве, нежели прежде один князь из дальнего Киева, и приучать к повиновению. Все они были, однако же, слабее своего отца, которому платили урочную дань, не смея ему противиться, кроме под конец одного Ярослава, который был дальше всех и мог надеяться на чужую помощь.

Сыновья, как и отец, должны были считать города уже своею собственностью, и даже средством для прокормления, содержания. Понятие о наследстве стало прикладываться к земле, приготовилось понятие о поземельной, хотя временной, собственности у князей, которые, разумеется, начали принимать участие и в правлении по примеру отца. Намечены будущие уделы по племенам.

Но все эти князья жили недолго. Одни умерли (при нем и после: Вышеслав, Изяслав, и проч.), другие погибли вследствие особых обстоятельств (при Святополке: Борис, Глеб, Святослав, и потом сам он, Святополк), третьи (Судислав) не могли ничего сделать против Ярослава, который остался один, и после нескольких междоусобных войн (со Святополком, Брячиславом, Мстиславом), и смерти братьев, получил почти все их княжества.

Они достались ему уже с такой зависимостью, в какой, привыкнувшие, находились от его братьев, принадлежали ему еще крепче, разумеется, чем Владимиру, и были управляемы по заведенному порядку, через наместников, ему подчиненных.

Ярославу принадлежали Киев, Волынь, Подолия, Галиция, Литва, Балтийское поморье, Новгород, Двинская область, Поволжье, Северская страна.

Все эти страны принадлежали ему точно, ибо города их мы немедленно находим в уделах сыновей и внуков, как их вотчины, и наоборот – при этих последних они не могли быть завоеваны, потому что все действия их известны нам по летописям.

Границами Ярославовых владений были: Балтийское море, нынешняя Пруссия, Царство Польское, Карпаты, Новороссийские степи, Волга, отдаленное Заволочье.

Так удалые норманны, в продолжение двухсот лет, раскинули план будущего государства, наметили его пределы, нарезали ему земли без циркуля, без линейки, без астролябии, с плеча, куда хватила размашистая рука…

Все племена и города находились в подданстве у одного князя (а потом одного рода), были одного происхождения, говорили на одном языке, хотя и разными наречиями, исповедовали одну веру, словом, это было государство, в некотором смысле, целое, хотя и сметанное на живую нитку. Шлецер, заключу мое рассуждение словами великого учителя, назвал удачно этот период Russiа nаsсеns.

Итак, двести лет рождалась Россия…

Симеон Полоцкий молился Богу, говорит предание, чтобы муки царицы Натальи Кирилловны продолжились более, дабы новорождаемый младенец Петр воспользовался долгой жизнью. Может быть, двухсотлетнему рождению и младенчеству Русского Государства, еще долговременнейшему юношеству, будет соответствовать в размерности настоящее доблестное мужество и будущая мудрая старость.