Текст книги "Посланники Великого Альмы (Книга 1)"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Глава IV

1

Вот и все. Свершилось. Хуан де Иларио устремил мутный взгляд на четырнадцать золотых изваяний, расположенных полумесяцем вдоль северной стены пещеры. Центром этого непроизвольного сектора служил большой плоский камень. Сейчас он пустовал, но днем или двумя раньше на нем покоилась таинственная фигурка идола. Она не беспокоила насытившегося видом золота командора. Тем более что, по рассказам Диего де Арана и Кортеса, была сделана из другого металла, пусть даже из серебра. Но разве шел изваянный индейский Бог в сравнение с тем, что затуманило взор великого конкистадора?.. Груды золотых украшений, фигурные лепки, снятые с усыпальниц вождей и дворца, прямоугольные плитки с непонятным символом семиконечной звездой и, наконец, маски, образовавшие бесформенную, огромную кучу; скаля клыки и пожирая нового хозяина недовольно сощуренными глазами, они, казалось, шевелились: нижние уродливые морды старались стряхнуть с себя непосильный груз оказавшихся наверху своих точных копий…

Но это было лишь феерической игрой слабо потрескивающих факелов, которые держали в руках подавленные величием золота испанские солдаты. Беспокойные желто-красные языки пламени метались из стороны в сторону, оживляя благородный металл. От этого он представлялся воспаленным умам олицетворением жизни. Или её возрождением. Или – продолжением. Но продолжением счастливым и беззаботным. Нет, это все-таки было рождение. Зачатие произошло на берегах порта Кадиса, когда сотни сладострастных рассказов о богатстве далекого края изнасиловали их умы, а великое таинство рождения произошло в темной пещере под громкий стон воды и – очищающий этот грех – отблеск жаркого огня.

Теперь золота было много. Дон Иларио, прикидывая, отсек пятую часть, а остальное поделил на двести неровных, естественно, частей. Его доля была гораздо больше, чем любая другая, но все равно она стала казаться ему маленькой. Тем паче сравнивать было с чем.

Возвращаясь в город, командор остановил коня на прииске и долго смотрел на темные шахты, где совсем недавно трудились рабочие-альмаеки. Теперь их нет. Чтобы увеличить свою долю, которую так резко урезали лучистые глаза королевы, да столько же загребли жадные руки его компаньонов и, напоследок, растащили по кускам желчные солдаты, дон Иларио решил возобновить работы на руднике. Сейчас, когда его богатство было осязаемым и – конечно, не совсем – достаточным, он вдруг вспомнил, что является в этом далеком краю посланником, наместником Их Величеств короля и королевы Испании и ему придется исполнять их волю. Он тронул коня, и иноходец плавно припустил к городу.

Расположившись на троне, который стал больше походить на огромное кресло, когда с него сняли козырек, дон Иларио вызвал к себе Хуана Фернандеса. Молодой идальго, так успешно справившийся с ролью учителя испанского языка, был возведен командором в писари ещё до боевого похода в страну альмаеков.

Командор не хотел устраивать торжественного собрания и говорить перед войском пышных речей. Он усадил Фернандеса на лавку и велел подготовить документ под его диктовку. Расхаживая по просторному залу, он неторопливо диктовал, а писарь облачал его слова в красивую вязь мелкого почерка на бумаге.

– Прочти, – велел дон Иларио, когда документ был готов.

Хуан Фернандес встал и, откашлявшись, громко произнес следующее:

– "Именем Их Величеств короля и королевы Испании, а также волею сеньора губернатора Индий Николаса Овандо я, Хуан де Иларио, рожденный в городе Эсихе, повелеваю:

Первое.

Считать открытые мною земли, кои начинаются у слияния Пресного моря и реки, называемой индейцами Топажос, а мною названной Великий Путь, и простирающиеся на юг на 100 лиг, собственностью Испании. Присоединяю также к испанской территории и город индейского народа альмаеков, который пал к ногам Их Величеств после тяжкого боя и огромных потерь в человеческих жизнях подданных Их Величеств короля и королевы. Народ, отказавшийся выполнить их волю, выступивший против нас многотысячным войском, был наказан карающей десницей Господней. Присоединяю и золотые рудники, на которых повелеваю возобновить работы.

Второе.

Считать собственностью Их Монарших Величеств пятую часть добытого нами золота (опись прилагается).

Третье.

Повелеваю коренным жителям, населяющим вышеназванные земли, чтить и уважать своих господ – короля и королеву, чьими подданными они являются с момента выхода сего требования.

Четвертое.

Данной мне Их Величествами властью заверяю касиков и старейшин племен, что за неподчинение и ослушание они будут наказаны самым строжайшим образом, вплоть до отправки женщин и детей этих племен на невольничьи рынки Испании.

Сердцем этого документа является воля короля и королевы, а душой святая Библия, кою, подписывая сей документ, я держу в руках.

Я, Хуан де Иларио.

По приказу Хуана де Иларио, эскривано Хуан Фернандес.

15 ноября 1503 года".

– Коротко, – пробормотал командор, – но, надеюсь, я ничего не упустил. Завтра зачитайте мой приказ войску. А сейчас пригласите ко мне Диего де Арана, Мартина Сармьенто, Гарсию Кристоваля, потом этого… черт, постоянно забываю его имя… Горвалана и Раула Кортеса. Идите, Фернандес, и возвращайтесь вместе с ними.

2

– Сеньоры, – начал дон Иларио, когда приглашенные расселись на сапотовые скамьи, – хочу вынести на ваш суд некоторые соображения. Но для начала ознакомьтесь с одним документом. Пожалуйста, сеньор Фернандес.

После того как писарь эскадры умолк, во дворце повисла тишина. Подобного документа все ждали давно, чтобы по возвращении в Испанию не было разговоров и обвинений в адрес «строптивого» войска Хуана де Иларио, дерзнувшего пойти против воли монархов, или, по крайней мере, говоря языком командора, допустить к царствующим особам некорректные действия. Поэтому все, исключая разве что самонадеянного Раула Кортеса, если не облегченно, то явно одобрительно выдохнули и дружно закивали головами. Как-никак, а возвращение домой – не за горами. И какое возвращение! Под торжественные звуки золотых труб!

– Итак, сеньоры, предложение с последующим продолжением. – Дон Иларио скривил в усмешке тонкие губы. – Если вы внимательно слушали сеньора Фернандеса, – речь пойдет о пункте первом этого документа. В самом его конце я как бы вскользь упомянул о золотых рудниках и приказе на возобновление работ. На самом же деле – это не простое поминание прииска, это нам с вами серьезный довод обосноваться здесь ещё на некоторое время. Что бы вы подумали о сроке, ну, скажем, в один год?

Мартин Сармьенто и Диего де Аран переглянулись, на их лицах ничего не отразилось, как дон Иларио ни вглядывался. Родриго Горвалан беспокойно заерзал на лавке, а Кортес в знак одобрения наклонил голову. Слово взял Гарсия Кристоваль.

– Я согласен с доном Хуаном. Не покажется ли кому-то, я имею в виду подхалимов и деляг, которых хватает в стане царедворцев, что наш так рано закончившийся поход был легкой прогулкой? Про нас будут распускать сплетни, что мы – лишь удачливые люди, а не доблестные воины Их Величеств, добывшие золото в тяжелых боях, проливая кровь и теряя товарищей. Я лично не собираюсь по возвращении доказывать обратное, потому что ценю свое достоинство воина. В битве за город я получил девять ранений.

– Ваши опасения, сеньор Кристоваль, небезосновательны, – согласился с ним командор.

– Выходит, мы должны отсидеться, так что ли? – язвительно заметил Родриго Горвалан. – Потянуть время, которое сработает на наш якобы авторитет?

– Если хотите, да, – зло отозвался Кристоваль, не любивший мягкотелого финансиста. Он с открытой неприязнью смотрел на эту пародию солдата: с мясистым носом и таким же задом; кожаный панцирь кирасы на нем смотрелся седлом. И вообще, что-то в облике Горвалана напоминало ему лошадь.

Дон Иларио поддержал Гарсию Кристоваля и добавил:

– Но главная причина опять же в золоте. Представляете, сколько его ещё можно добыть на прииске и на реке!

– А если мы вернемся сейчас, – вставил Кортес, – то сюда ринутся тысячи. И Рио-Рико будет уже не наша, прииск станет чужим, и то золото, которое мы не возьмем сейчас, достанется другим. Тем более, сеньор Горвалан, что сроки нашего похода установлены в пределах двух лет.

– В пределах, молодой человек, в пределах, – ехидно отозвался Горвалан. – Это не значит, что мы обязаны ступить на родную землю день в день.

Кортес мрачно посмотрел на него.

– Вы тяжелый человек, Горвалан.

– Сеньор Горвалан. Вы забыли произнести «сеньор».

Раул заиграл желваками, но дон Иларио, обратив его взор на себя, неодобрительно покачал головой.

– Не ссорьтесь, ради Бога, сеньоры. Мы все успели подружиться, и я бы не придавал особого значения по поводу обращения друг к другу.

– Но только не к старшим.

– Хорошо, сеньор Горвалан, на этом и порешили. Давайте все же вернемся к теме нашего разговора. Я вижу большинство голосов «за», вернее, только один против.

– Я не «против», дон Иларио, но вы должны меня понять. Я не военный, я – лицо сугубо штатское. И мне в тягость все ваши разговоры об «удачливых» и «доблестных», я не могу принять их. Я, если хотите, финансист, и время для меня – деньги. Пока здесь будут мотыжить землю в поисках энного количества золота, я со своей долей, приобщив её в дело Франциско де ла Веги, стану куда богаче, чем если бы…

– Не утруждайтесь, сеньор Горвалан, не надо, все вас и так прекрасно понимают. Но… – командор развел руками.

– В конце концов вы тут главный, – устало проговорил Горвалан. – Если вы не против, я, пожалуй, пойду. Голова разболелась. Возраст.

– Продолжим, – сказал командор, проводив его взглядом до двери. – Если отбросить в сторону сам факт существования золота, которое безусловно греет нам души, то увидим, что души-то все-таки обретаются в теле, которое хочет хорошего отдыха и нормальной, здоровой пищи. Посмотрите, что мы делаем! Мы гоняемся с ружьями за индюками, подкарауливаем косуль и свиней, потом, простите за выражение, жрем все это недожаренным и недоваренным. И как следствие этого – больные желудки и животы. Половина солдат мучаются поносами, они не спят, а только и делают, что бегают из домов на улицы и обратно. Весь город загажен, вонища стоит ужасная, как, прости Господи, у барикутов в стойбище.

Дон Иларио сбросил брезгливую маску и сделал официальное лицо.

– Мартин Сармьенто, велю вам в двухдневный срок – то бишь завтра и послезавтра – подготовить отряд из 50–60 здоровых солдат. Проконсультируйтесь на этот счет у доктора. Вы совершите рейд к ближайшему отсюда поселку индейцев. Возьмите с собой текст моего указа, это так, для разнообразия, – командор махнул рукой и сморщился, – зачитайте им и гоните сюда. Разбегутся – ловите по лесам женщин и детей, мужчины сами придут вслед за ними. Нам, в конце концов, надо налаживать работу и быт. Мужчин на прииски и на охоту, женщин – к очагу.

– А детей?

– Детей тоже на прииск. Кстати, Кортес, займитесь пока теми, что есть. Выгоняйте их с утра пораньше из подземелья – и в рудник, пусть работают. А вечером обратно.

– Слушаюсь. Но мне хотелось бы… В общем, дон Иларио, не могли бы вы поручить это кому-нибудь другому? Диего де Арану, например.

– А что будете делать вы?

– Я бы занялся поисками серебряного идола и пропавшими жрицами.

– Что ж… Можно, можно. Только жриц будет искать де Аран, а вы – на прииск, – отрезал командор. – Я решений не меняю.

Кортес скрипнул зубами, проклиная детей, идола и жриц.

– Сколько мне взять с собой солдат? – спросил де Аран.

– Пятерых конников будет достаточно. Для начала спуститесь вниз по течению реки и ищите следы стоянок. Но мне думается, что они пошли на юг. Поиск ведите по берегам, вряд ли они углубятся в лес от воды. Да и в сторону города они тоже не пойдут. Не сумасшедшие же они, в самом деле! Распределите между собой собак, половину оставьте себе, другую возьмет Кортес. Дети – народ шустрый, могут убежать, но собака догонит. – Он немного помолчал. – Обязательно догонит.

Кортес поднял меч и с силой опустил его на деревянную скамью. Бац! обломки разлетелись во все стороны, и он, ругаясь, принялся собирать их, чтобы подбросить в очаг. В большом глиняном котле он варил похлебку из поросенка. Антоньо Руис, полулежащий на такой же лавке, сокрушенно вздохнул, но глаза смеялись.

Состояние раненого было вполне удовлетворительным, здоровье его быстро шло в гору. Не далее как сегодня утром Антоньо предпринял небольшую прогулку, дойдя до храма и побывав в северной части города.

Глядя, как Кортес курочит очередную лавку, он спросил:

– Какая муха тебя укусила?

В доме, где, кроме них, поселились ещё пятеро их товарищей, включая доктора Химено де Сорью, осталось всего две скамьи, и Антоньо шутливо опасался, что испанцам вскоре не на чем будет сидеть.

Кортес закашлялся от едкого дыма и вытер рукавом слезящиеся глаза.

– Эту муху зовут дон Иларио.

Антоньо рассмеялся, схватившись рукой за простреленный бок.

– Смейся, смейся, – пробурчал Кортес и внезапно вскипел. – Это было мое предложение – искать жриц и идола! А он – "можно, можно", и велел заниматься этим делом де Арану.

– Какая разница, кто будет вести поиски – ты или Аран?

– Большая! Большая разница, Антоньо. Я лично хочу поймать эту стерву и поговорить с ней по-своему! Тебе этого не понять.

Руис покачал головой.

– У тебя навязчивая идея, друг мой, тебе необходимо отдохнуть.

– Как же, дадут здесь отдохнуть!

– Хочешь, я завтра вместе с тобой пойду на прииск? Хоть немного, но твое настроение поднимется.

Кортес пожал плечами: делай как знаешь.

3

На следующее утро Кортес велел охраннику Гонсало Муньосу открыть вход в подземелье и, взяв в руку горящий факел, спустился вниз.

Дети сидели небольшими группами, согревая друг друга телами. Огонь выхватил равнодушный блеск глаз, казавшихся огромными на исхудавших лицах.

Кортес, громко топая сапогами, прошел в конец подземного хода и осмотрел огромные камни, которые навалили солдаты, намертво закрывая другой выход. Похоже, дети и не пытались разобрать завал. Да к тому же это было им не под силу. Вернувшись назад, он встал на первую ступеньку и, сопровождая слова красноречивыми жестами, громко крикнул:

– Выходи!.. Ну, живо!

Наверху раздался свирепый лай догов, которых сдерживали пять человек его небольшого отряда. Антоньо Руис стоял возле алтаря и подсвечивал сверху факелом. Кортес продолжал орать:

– Кому говорят! – Он начал впадать в бешенство от того, что его не понимают. Схватив за руку ближайшего к нему мальчика лет десяти, он рванул его к себе. – Ты не понимаешь меня? – свистящим шепотом спросил он. – Или не хочешь понять? А может, ты просто плюешь на меня?.. П-шел наверх!

И Кортес бросил его на ступеньки. Потом швырнул туда ещё одного ребенка.

– Давай руку, – Антоньо положил факел на плиту и, опустившись на колено, позвал мальчика.

Тот ожег его глазами и стал подниматься сам.

– К стене! – приказал ему Гонсало Муньос. И тут же другому: – К стене!.. К стене!..

– Святая Мария! – прошептал побледневший Антоньо, глядя на худые покачивающиеся фигурки, выстраивающиеся вдоль стен. Дети были настолько слабы, что даже рассеянный свет, проникавший в храм через открытые двери, утомлял их. – Скажи мне, Муньос, разве вчера детей не кормили?

– Вчера?.. Я четвертый день на этом посту и при мне их ни разу не кормили. Но воду я им давал, спускал во-он в том кувшине, – он указал глазами на глиняную амфору. – Извините, сеньор, но мне нужно побыстрее построить их, и я пойду спать.

– Да, Муньос, идите.

Охранник отошел, а глаза Антоньо провожали очередного узника: тридцать девять, сорок…

"Девяносто шесть, – стукнуло у него в голове. – Девяносто шесть. Зачем я считаю их?"

– Раул! – он поймал за рукав вылезшего вслед за детьми Кортеса. Посмотри на них, они же еле-еле стоят на ногах!

– А мне что за дело?

– Как что? Неужели ты поведешь их на работу?

– Именно этим я и занимаюсь.

– Ради всего святого, Раул, во имя милосердия, не делай этого. Они не пройдут и ста метров.

– Тем хуже для них. И отпусти мою руку! Я не звал тебя, ты сам напросился и вот теперь смотри, сеньор Мягкое Сердце.

Антоньо на секунду прикрыл глаза.

– Раул, я не обнажаю шпагу лишь потому, что ты мой друг. И как друга прошу – немедленно доложи командору о состоянии детей.

Кортес дернул плечом, освобождаясь от хватки Антоньо и шагнул к группе солдат.

– Ну, что вы стоите? Выгоняйте их на улицу!

Отборная брань солдат смешалась с хриплым лаем собак, отдаваясь острой болью в висках Антоньо. Он, опережая всех, быстро пошел к выходу, чувствуя, как мокнет от незажившей ещё раны рубашка.

– Куда?! – Хиронимо Бальбоа, стоящий на посту у дверей резиденции командора, сделал шаг навстречу Руису. – Дон Иларио ещё спит.

Антоньо хотел послать его к черту, но вовремя сделал вывод, что ничего путного из этого не выйдет.

– Разбуди командора.

– Да? – страж посмотрел на него с усмешкой.

– Да. И побыстрее. Скажи, что Антоньо Руис срочно просит принять его. Дело, не терпящее отлагательства.

– Что-то серьезное? – Взгляд Бальбоа был только любопытен, без малейшего признака озабоченности.

– Неужели ты думаешь, что я стану беспокоить сеньора Иларио по пустякам?

– Нет, я так не думаю.

– Тогда не стой здесь, как истукан, а иди докладывать.

Стражник недоверчиво оглядел молодого дворянина, но все же двинулся к дверям. Через минуту-другую он снова возник на пороге.

– Из-за вас, сеньор, я получил нагоняй. Идите, – обидчиво разрешил он, – дон Иларио примет вас.

Командор завязывал бант на вороте рубашки, когда в дверях появился Руис. Он не любил, когда плохие новости валятся, как снег на голову; лучше отсрочить этот момент, самому попробовать угадать в те короткие секунды, когда он задаст ничего не значащий, отвлеченный вопрос и получит ответ.

– Да вы, я вижу, молодец, Руис! По вас никак не скажешь, что всего несколько дней назад вы были тяжело ранены. Похвально. А что, кстати, думает по поводу вашего здоровья Химено де Сорья?

– Он зол на меня, сеньор Иларио. Простите, я даже не поздоровался.

– А-а… – дон Иларио небрежно махнул рукой, успокаиваясь: ничего из ряда вон выходящего не произошло. На смену обеспокоенности пришло раздражение, и он сказал уже совсем другим тоном: – Так что вы хотели мне сообщить?

– Да-да, сообщить, – заторопился Антоньо. – Или, вернее, попросить.

– Весьма подходящее время для просьбы. Впрочем, кто рано встает… Слушаю вас.

– Дон Иларио, вы должны отменить свой приказ, отданный вами вчера вечером Раулу Кортесу.

– Я никому ничего не должен, уважаемый сеньор Руис, – ледяным тоном отозвался командор.

– Извините, дон Иларио, я не так выразился. Прошу вас, отмените приказ о привлечении детей к работам в рудниках.

– Не вижу ни малейшего на то основания. Это все?

– Дон Иларио! – взмолился Антоньо. – Вы просто не видели их. Они целую неделю просидели в темноте, без пищи. Воду, слава Богу, им давали. Но они очень слабы, и не знаю, дойдут ли до прииска.

– Значит, дети не ели? Вон оно как! А мы с вами разве хорошо питались? Вы-то сами когда последний раз хлеб пробовали, забыли, небось?

– Они – пленные, и мы обязаны были их накормить, – с отчаянной решимостью сказал Руис.

– Что вы все заладили: "должны да обязаны"! Вам стало жаль их? А не жаль вам своих товарищей, которым еда уже больше никогда не понадобится. Санчо де Гамму вам не жаль?

– Это разные вещи.

– Абсолютно с вами согласен – разные. Поэтому попрошу вас впредь не докучать мне подобным вздором.

Командор, широко расхаживая по залу, вслушивался в эхо собственных слов:

– Все успокоились, все! Увидели золото – и потеряли рассудок, им больше ничего не надо, и без того в глазах желто! Вот ваш друг, Руис, так не думает. Он другого пошиба – целеустремленный, прямой и жесткий. А вы как хотели! Открывать и покорять – вот наш девиз. Держите сердце на замке, любезный, а ключ отдайте Кортесу, уж он-то вам его ни за что не вернет. Если это все, идите, сейчас время завтрака. Не хотите присоединиться ко мне?

И дон Иларио, с усмешкой ответив на сухой кивок головы Руиса, недобро проводил его глазами.

"Черт! Черт! – Антоньо налево и направо хлестал шпагой, срезая ни в чем неповинные узорчатые листы папоротников. – Больше не могу. Бегом, ползком, вплавь, но… домой!"

Он, не разбирая дороги, миновал густую поросль бамбука, что находилась к югу от города, и оказался на поляне с хмельным запахом соцветий невысокой травы. Ноги подкосились, и он рухнул в траву. Место гнева и безрассудности заняла глубокая апатия. Несколько минут назад он, спокойно миновав пост у главных ворот и оставаясь никем незамеченным, дал волю кипевшему в нем возмущению. И вот сейчас, когда беспомощность съела его безрассудство и отрыгнула равнодушием, он понял, что устал. Устал от всего: от раны, от треклятой руки, ломавшейся, как старая повозка, от крови, от чувства, которое смеялось над ним, обзывая «слабаком». Устал от жизни…

Антоньо с надеждой посмотрел в густую чащу, безумно надеясь, что оттуда выйдет лев и загрызет его. А он даже не будет сопротивляться. Шпага полетела в сторону. Но из леса никто не выходил. Напротив, откуда-то сзади он услышал приятный женский голос, спросивший по-испански:

– Твоя?

И вслед за этим – холодное прикосновение стали на шее.

Командору не давали покоя ни утром, ни вечером. Ни свет ни заря приперся один, а только он собрался растянуться в гамаке, чтобы мирно отойти ко сну, – пожалуйста, пропал, видите ли, Антоньо Руис! А кто он такой, этот Руис, чтобы из-за него болела голова? Сопливая размазня – вот он кто такой. Дон Иларио так и сказал Кортесу, поднявшему тревогу.

– Ваш друг смалодушничал и пустился в бега. От самого себя пустился. Но ничего, скоро он остынет, подумает в тиши какой-нибудь банановой рощи, одумается. А я поговорю с ним особо.

– Нужно организовать поиски, – заикнулся было Кортес.

– Чего?! И вы туда же? Вы тоже пришли чего-то требовать от меня?

– Но сеньор Иларио…

– Вы со своим Руисом вот где у меня сидите! – командор стукнул себя по печени. – Словно вас подослали ко мне, будь вы трижды растерзаны хищниками! Я и пальцем не пошевелю ни для вас, ни для этого сумасброда. Вы – другое дело, ищите хоть всю ночь, но завтра, завтра к утру принимайтесь за свою работу. Кстати… Они что-нибудь наковыряли там?

Кортес виновато развел руками.

– Об этом просто смешно говорить, дон Иларио. Работа тяжелая, а дети дохлые как мухи. Двое едва не загнулись в шахте.

– Ага! А вы их кормили?

Кортес молчал.

– Я спрашиваю: вы их кормили?

– Они не хотят есть.

– Это они вам сказали?

– Они все время молчат. Но если бы даже и разговаривали, я бы все равно ничего не понял.

Командор изобразил на лице восторг.

– Отлично! Браво, Кортес! Я вам аплодирую! Но завтра, – он насупил брови, – перед тем как вести их на прииск, дайте им попастись… в той же банановой роще, где, наверное, сейчас сидит ваш друг. Ежели, конечно, он не слопал с горя все бананы. А если серьезно, то вначале приведите их ко дворцу, я лично хочу удостовериться в основании беспокойства вашего приятеля.

"Действительно, сумасброд, – со злостью думал Кортес. – Но ничего, все равно завтра объявишься".

– Так твоя или нет?

Ответа пришлось ждать долго. Наверное, минут пять. За это время обладательница приятного голоса несколько раз обошла вокруг Антоньо, разглядывая его, а тот крутил головой, стараясь не упустить из виду её. Но не потому, что она угрожала его жизни – шпагу она сразу же отвела от его шеи, а потому, что не мог оторвать взгляда. Эпитеты красивая, прекрасная к этой девушке не совсем подходили. Она была в глазах Антоньо… дикой. Дикой, как эта природа вокруг нее. Природа гармонировала с ней во всем: чуть раскосые глаза не были идеалом, но в них было что-то от дикой серны; непонятного цвета волосы с рыжеватым отливом походили на гриву дикого мустанга; в мягкой поступи сквозила грация дикой кошки. От неё разило легкостью, свободой, необузданностью… и азартом. Особенно, когда она говорила.

"Бог мой! – лепетал Антоньо, – у меня слуховые галлюцинации". В том, что девушка – не видение, он понял чуть раньше. Несомненно было и то, что она – одна из жриц, которых де Аран ищет у водопада. "Но помилуйте…"

– Ты что – говоришь по-испански? – задал он весьма глупый вопрос.

– Нет, я хожу по-испански. По-французски бегаю, думаю по-английски, а вот разговариваю по-американски.

Руис почувствовал яд в последних словах жрицы, хотя не понял о чем идет речь.

– Так это твоя шпага?

– Моя.

– А чего тогда швыряешься оружием? Лично нас за это наказывают. Я вот однажды оставила в столовой штурмовую винтовку – знаешь, сколько шуму было! Чуть из «Нью-Эй» не поперли. А уж папаша мой был рад! Только зря радовался, из-за него и оставили. На, держи, – она бросила к его ногам шпагу.

– Спасибо, – простонал Антоньо, трогая голову.

Рядом неожиданно возникла ещё одна жрица.

"Как из-под земли, ей-богу", – подумал он.

– Take him? – сказала она, обращаясь к подруге.

– А чего его брать – сам пойдет. Тебя как зовут?

– Антоньо.

– Пойдем, Тони, ждут нас.

– Кто?

– Нуэстра Сеньора.[34]34
  Нуэстра Сеньора – Владычица.


[Закрыть]