Текст книги "Приказ обсуждению не подлежит"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Марк смотрит на объект, изучает его, запоминает и пока не думает, как можно незаметно проникнуть туда. Подтекст. Он всегда появляется потом, когда произведение готово, а во время работы над ним искать смысл глупо и бесполезно. Это все равно что загнать себя в пустую клетку, закрыться изнутри и выбросить ключ наружу.

Сергей не мог сказать, нравится ему это или нет, интересно ли, надо ли вообще рисковать, лезть под пули, снова дергать смерть за усы. Это невозможно объяснить. Но он знал одно – он точно проникнет на объект. Он и еще минимум четыре человека. Он решит эту задачу. Может, не сейчас, не сегодня и не завтра, а когда окажется на месте и сам, своими глазами, взглянет на «Магриб». Может, когда обойдет вокруг пешком, объедет на машине. Но поймает тот миг, который можно будет назвать мигом удачи или моментом истины. Озарение? Можно и так сказать.

Западное крыло, восточная башня, следственный изолятор, пять рубежей защиты, Джемиль Эхмед по прозвищу Полковник, Кенан Озал…

Отвлечемся?

Отвлечемся.

Они выпили по рюмке, закурили по сигарете.

– Расскажи, чем ты занимался в ГРУ? – спросил Марк. И улыбнулся: – В общих чертах. Не для интереса. Как-то я сказал Спруту: «Я знаю так много, что мне одной пули мало».

«Я понял», – кивком ответил Артемов, которому, наверное, полагался автоматный рожок. Но как сказать, чем он занимался? Обычная работа старшего оперативного офицера. Разве что конкретный случай рассказать.

Артемов рассказывал и попутно замечал, что собеседник слушает невнимательно – Марк словно ушел в свои мысли. Такое состояние было хорошо знакомо Артемову. Порой бывает, слушаешь человека и не слышишь его, думаешь о чем-то своем, а иногда и мыслей своих не замечаешь. Расслабляешься, словом.

Словно проверяя собеседника, Артемов, не меняя темы, резко переключился на другого конкретного человека, который работал на ГРУ. Он занимался изготовлением (модифицированием) боеприпасов. Стоял за изготовлением препарата (на основе ЛСД) под кодовым названием «ВЗ». «Препарат проникает в организм через дыхательные пути, – припомнил Артемов. И еще то ли из воспоминаний, то ли из чьего-то рассказа: – Подопытные сидели как истуканы и были не в состоянии управлять своим телом. Если им отдавали какое-нибудь приказание, то подопытные буквально зверели и пытались убить того, кто приказывал. Действие этого вещества длится несколько часов».

Также этот человек занимался изготовлением миниатюрных детонаторов. Смастерил что-то вроде миниатюрной бомбы с металлической дробью, покрытой высушенным ядом гремучей или тигровой змеи. По его словам, он мог смазать руль машины ядом, так, чтобы любой, кто взялся за баранку, умер мгновенно и наверняка.

Марковцев потянулся, заводя руки за спину, и неожиданно сказал:

– Я бы сейчас кино посмотрел.

– «Миссия невыполнима»? – попробовал угадать полковник.

Сергей рассмеялся.

– «Девчат» бы посмотрел…

Интересно, призадумался Артемов, как бы Марк заполнил анкету, на вопросы которой отвечал Михаил Васильевич в конторе Боровича. Решил ограничиться одним вопросом:

– С каким животным ты себя ассоциируешь?

Сергей ответил не задумываясь (Артемов же подумал, что Марк однажды отвечал на схожий вопрос):

– С котом. С женщинами я напористо нежен, друзей у меня нет, с врагами жесток. Что касается хозяина – являюсь, как видишь, по первому призыву. – Сергей вернулся к теме основного разговора. – Шпионские примочки, говоришь? С одной стороны, все эти отравленные пули, газы в различной модификации нужны, порой только на них и можно сделать ставку. Но знаешь, с ними теряется дух диверсионного акта. Я привык работать по старинке – руками, и меня ни к чему переучивать, только изуродуешь. И вообще противника нужно переигрывать до начала операции, вот сейчас, за этим столом.

«Мудрый полководец лишь тогда ищет битвы, когда победа достигнута», – припомнилось Артемову.

Бывший азербайджанский военный, который провел в «Магрибе» три месяца и чуть было не лишился кисти, оказался маленького роста и в профиль был похож на клоуна Карандаша. Его сразу предупредили, что он не должен задавать никаких вопросов, а только отвечать.

– Поначалу меня содержали в камере предварительного заключения. – Он показал помещение на плане и даже, как показалось Марку, обрадовался: – Вот она, родная!

Западное крыло тюрьмы, отметил Сергей, справа от прохода, который ведет в следственный изолятор.

– Потом перевели в другую. Вообще крыло, которое граничит со следственным изолятором, можно назвать КПЗ. А тех, кто сидит «наглухо», то есть осужденных, размещают в северном крыле. Приговоренных к смертной казни содержат под особым контролем в камерах восточного крыла на первом этаже. Камеры очень маленькие, расположены по одну сторону отделения для смертников, где их казнят.

– Как проходили допросы?

– Как обычно. Выдергивают из камеры – и вперед. Там любят допрашивать. Если что вспомнил – стучишь в дверь и просишься к дежурному следователю. Рожи у караульных сразу добреют.

– Ты сидел в одиночке?

– Там все первое время в одиночных отстойниках проводят. Потом распределяют по общим камерам.

– Ты был в восточном крыле?

– Слава богу, нет, – Карандаш разве что не перекрестился. – Бог миловал и в санчасти не побывать. Осужденным за воровство – там их называют мисри-харами, буквально – «египтянин-вор» – прямо в санчасти под местным наркозом врачи ампутируют руки. Там же подписываются свидетельства. Через неделю, когда швы снимут, – домой.

– Рассказывай, куда тебя перевели из одиночки.

– Сюда, – показал на плане азербайджанец. – Тоже западное крыло, только окна выходят на южную башню, из них немного дорогу видно, часть парковки. А внутренняя дорога буквально под ногами. В основном машины и ездили под окнами моей камеры, потому что из ворот направо дорога ведет в тупик, упирается в восточную башню. Это я только сейчас сообразил, на план глядя. Тут не написано, но восточная башня называется Халеб, южная – Димешк. Центральные ворота тюрьмы – Джин-капуси, «Ворота джинов», то есть, а запасные – Чель-капуси, «Степные». – И продолжил: – Южное крыло – тут, насколько я знаю, сидят политические. Этажом ниже – уголовники.

Бывший узник «Магриба» отвечал на вопросы долго, больше полутора часов. Когда Артемов отпустил «мисри-харами», Марк спросил:

– Ничего не известно о том, повезут ли наших спецназовцев на место преступления? Хорошо было бы, – продолжал он, – если бы они попросились дать дополнительные показания. Однажды я проделал такой фокус и меня вывезли из «Лефортово». Я показал, где спрятано оружие, и из этого же оружия пострелял сопровождающих.

– Неплохо было бы, – подтвердил Артемов. – Но то совсем другая операция.

Да, кивнул Сергей, другая.

20

Борович решил продемонстрировать нечто подобное показательному уроку, заодно перестраховаться и усилить давление на немку. Имея широкие связи среди грузинского военного руководства и зная контакт Марты с чеченскими боевиками, он вылетел в Грузию. Там он впервые встретился с человеком, который вел переговоры с главой «Ариадны» о выкупе Яна Баника. Это был образованный малый лет двадцати восьми. У него были русые волосы, прямой взгляд человека, который ничего не боится. Даже встречаться в открытую.

Встреча произошла на площади Руставели. Чеченец приехал на десятой модели «Жигулей». Открыв дверцу, он ждал человека, который в телефонном разговоре сообщил любопытные детали, касающиеся немецкого предпринимателя.

Поздоровавшись с ним за руку, генерал сел на переднее кресло и первым делом поинтересовался, есть ли в машине магнитола. Есть. «Кенвуд». И акустика ничего – с сабфувером.

– Услуга за услугу, – сказал генерал чеченцу. – Немцы не собираются вести с вами честные переговоры. Они готовятся к силовой акции. Намерены тренироваться на схожем объекте в Дагестане. Это достоверная информация.

– От кого она исходит? – спросил чеченец.

– От меня.

– А вы?..

– Я работаю в Минобороны.

Борович вставил в деку магнитолы кассету и нажал на кнопку. В салоне машины разнеслись голоса, и генерал в очередной раз пришел к выводу, что запись получилась очень качественной.

«Переговоры зашли в тупик?» – «Пока нет. Мы долго работаем в этом бизнесе и знаем, когда нужно сворачивать переговорный процесс. Если тянуть до последнего, то потеряем время, а значит, и шанс вытащить заложника. Чеченцы, насколько я знаю, – психи. В любой момент могут убить заложника… Максимум неделю можно потянуть…» – «Я посмотрю, что смогу сделать. Потребуется время, чтобы найти нужного человека. Оставьте мне контактный телефон для связи».

Генерал остановил воспроизведение, вынул кассету и подал ее чеченцу.

– Узнали голос женщины? – спросил он.

– Да, я несколько раз говорил с ней. Марта Зельман.

– Да, это она, – подтвердил Борович. – Неделя прошла – причем не впустую. Вы рассчитывали получить за немца пять миллионов, потом в ходе переговоров сумма упала до одного, потом до трехсот тысяч долларов. Но этих денег вы не получите.

– Почему?

– Во-первых, Ян Баник был застрахован на двести тысяч, которые уже давно идут на оплату услуг «Ариадны». А кроме страховой компании, других спонсоров в деле Баника нет. Во-вторых, в «Ариадне» уже приняли окончательное решение. Разговор, который вы только что прослушали, был записан в одном из управлений Минобороны России в присутствии полковника бундесвера Бергера. Его шеф заручился поддержкой в российских военных верхах для оказания помощи «Ариадне». Я слышал про роту армейского спецназа. За вас взялись всерьез. Старший оперативный офицер ГРУ Еременко сделал запрос на имя начальника ГРВЗ и получил ответ. Он же послал телеграмму начальнику разведки СКВО Новикову. Вам нужны копии телеграмм?

Чеченец взял бумаги, пробежал глазами и убрал в карман.

– Я вам что-то должен?

– Да, – подтвердил Борович, – вы должны мне кассету. Но размером побольше, чем та, которую вы получили. Вы знаете, какой сюжет меня интересует. Но с одним условием. Распространяйте запись где угодно – в СМИ, в Интернете. Но не раньше 20 апреля. А мне видеозапись нужна уже завтра. У меня свой интерес в этом деле.

– Меня это не интересует.

Ян Баник стоял на коленях. Руки пленного немца были скованы за спиной наручниками. Перед казнью ему разрешили побриться, дали поесть.

Он знал, что случится через минуту. А может, меньше. Это случится в тот момент, когда стоящий за его спиной человек в маске закончит говорить. Вначале он говорил по-чеченски, потом перешел на арабский. Когда заговорил по-русски, пленный понял, что это одна речь, озвученная на трех языках. Чтобы поняли и земляки этого бандита, и обращенные к Чечне исламистские террористические группировки, и все русские. И если бы он знал немецкий язык…

В груди пусто, холодно. Лед подбирается к затылку и словно замораживает голову, шею. Как будто организм самостоятельно готовится к своей первой и последней анестезии. Делает все, чтобы смягчить боль. Но первое прикосновение ножа будет болезненным, очень болезненным.

Немец не понимал, почему так резко изменилось отношение к нему. Его содержали в нечеловеческих условиях, в сыром подвале, где он был прикован к железной трубе. Там же он наговаривал на пленку все, что требовали от него похитители. Переговоры шли долго, трудно; и Ян не мог не чувствовать, что дело идет к завершению и вскоре он окажется на свободе.

Он полгода в плену. Однако некоторые проводят и год, и два. И выходят на свободу, пусть не здоровыми, но живыми.

Почему сорвались переговоры? Что случилось?

Пусто, холодно. Человек в маске заканчивает свою речь.

– …И вы увидите, как сдохнет эта немецкая собака. И любая другая, защитники которой вознамерятся шутить с нами. Аллах акбар!

Все. Баник почувствовал резкое движение за спиной, уловил дыхание на затылке.

Он в последнее мгновение неожиданно подал тело вперед и в сторону. Он упал на грязный пол и напружинил горло до судорог, до хруста в сухожилиях и венах, до боли в мышцах. Он пополз, извиваясь, вдавливая подбородок в грудь. И молчал, боясь потратить силы.

За эти полгода у него отросли длинные волосы. Сейчас чья-то рука рванула их с такой силой, что у пленника из глаз брызнули слезы. Он лежал на боку с вывернутой вправо головой, и нож под острым углом вонзился ему в шею.

Природная «заморозка» не действовала. Она отступила под тугим горячим напором крови, который прорывал ее мнимую защиту.

Что-то оборвалось не в распаханном горле, а в середине груди. Ноги дергались в предсмертной судороге сами по себе, руки – в ином ритме, не столь судорожном. Пальцы то сжимались, то разжимались. Словно немец сжимал невидимую грушу, качая то ли воздух, которого смертельно не хватало, то ли кровь, которая фонтаном била во все стороны…

Мертвые глаза Баника смотрели прямо в объектив видеокамеры. Долго. Не меньше минуты. Потом его отрезанную голову бросили рядом с телом.

Александр Борович нажал на кнопку, и видеокассета выползла из магнитофона. Она торчала в нем, как прикушенный язык казненного немца. Генерал подхватил ее ухоженными пальцами и вернулся за стол. Глядя на Марту, начал вынимать пленку. Вскоре перед Боровичем выросла коричневая горка. Он долго мял непослушные кольца в руках, после чего положил в пепельницу и поджег.

Марта сидела не шелохнувшись. Она не отрывала взгляд от роскошного немецкого телевизора. Наверное, потому что получила приказ смотреть, еще будучи в Дрездене. Смотреть и уже ничему не удивляться.

– Хотите, чтобы я прокомментировал?

Она встрепенулась и покачала головой: «Нет». Удивительно спокойным голосом произнесла:

– Я все увидела.

Она долго будет нести ком, стоящий в груди. До гостиницы, до своего номера, до туалета. Горькая тяжесть выплеснется из желудка и нальет свинцом голову.

Она смиренно приняла от генерала сигарету, прикурила от его зажигалки, кивнула в знак благодарности, стряхнула пепел в пепельницу. Прямо в прах Яна Баника.

Марта хорошо помнила его по фотографиям, по видеозаписям, которые просматривала вместе с его женой Деми, обратившейся к ней за помощью 12 октября прошлого года. Она угощала ее вином – тем же бургундским, которое она презентовала Боровичу и Артемову. Но не по своей воле. Это Фридрих Бергер посоветовал «подмазать русских». Мелочевкой, которая настраивает, располагает, помогает…

Марта видела много казней, снятых на пленку. Порой намеренно, закаляя себя, чтобы быть готовой к самому худшему. Но ни разу не видела казни своих клиентов. Это первый случай в ее практике, но случай особый: смерть Баника буквально косилась на Каролину и Карла.

Немка знала поговорку: русские долго запрягают, но быстро едут. Сейчас же вспомнила или сама придумала другую: чтобы лошадь шла в одном направлении, вожжи нужно держать натянутыми. Или держать в узде. А Марту еще и подхлестывали.

– Я могу идти? – спросила она.

– Конечно, – отпустил ее Борович. – Снова пойдете на выставку «Москва – Берлин, Берлин – Москва»?

21

Сергей Марковцев прикидывал разные планы и всякий раз приходил к выводу, что дешевле вешалки только гвозди. Во всяком случае одно неоспоримо: «Ариадну» нельзя использовать дважды. Это эвакуационная группа, «светлое будущее» диверсионного отряда, и она должна выполнять строго свои функции. Загружать ее дополнительной работой означало поставить под угрозу срыва всю операцию.

А вообще Марк прикидывал, как садится на территорию объекта вертолет с пятнадцатью диверсантами на борту, они делают свою работу и уходят.

Все так, но Марта узнает о своей новой миссии в последний момент, может, за час до вылета. Открыть карты раньше значит снова подставиться: у Марты будет время для размышлений, она начнет колебаться и в конце концов отвергнет предложение. А так ее просто поставят перед фактом с сопроводительной надписью: «Другого выхода нет».

Сергей довольно точно рассчитал, что с момента высадки десанта на территории «Магриба» и до взлета «вертушки» с пленниками времени на сопутствующие силовые мероприятия хватало впритык. Ни секундой больше, ни секундой меньше. Боевая машина нашумит задолго до ее появления, чем привлечет внимание стражи, полиции, воинского подразделения; но до этого нарисуется на радарах ПВО отклонением от заданного курса. А когда начнется стрельба, то все эти силы ринутся на защиту объекта. Короче, промедление смерти подобно.

Незамеченными проникнуть на охраняемый объект – это обычная работа для диверсантов. Нынешнее задание осложнялось тем, что бойцам предстояло проникновение с «улицы», с хорошо освещаемого шоссе, где днем и ночью мчатся машины. Воображение рисует диверсантов, которые снимают часовых, преодолевают рубеж за рубежом. Но тут и там Марк видел непредвиденные задержки, что неминуемо вело к провалу операции. Взять хотя бы самое-самое начало – доставку бойцов и вооружения к месту проведения операции. Пешком не пойдешь, а машину может остановить любой патрульный, тем более что постовых в округе было с избытком.

Его группе придется действовать в жестких временных рамках. Если бы план операции разрабатывали в одном ведомстве, то вынужденные задержки на том или ином этапе можно было легко корректировать. А так предстояло работать в качестве наемников, неофициально, даже «актом возмездия» это не назовешь.

Связь посредством раций? Но она может прерваться в любой момент. Это с летающим штабом надежная связь гарантирована.

Марк работал на хорошо подготовленном материале. Исчерпывающие данные позволят, должны позволить ему действовать фактически наверняка.

Артемов спит, посапывает в протопленной гостиной, хорошо, что не храпит, в общем не отвлекает. В окна стучится по-весеннему теплый дождик…

Голова вспухла, мозги плавятся, нужно отвлечься.

Сергей машинально прочитал конец статьи в журнале «Итоги», который принес Артемов, но так ни разу и не раскрыл.

«Инвесторы, вложившие в строительство туннеля под Ла-Маншем, теперь, видимо, об этом жалеют – проект приносит сплошные убытки. Другое дело, что дерзость в постановке подобной масштабной задачи не может не вызывать уважения. Ведь в конце концов экспедиция Колумба также была чистой воды авантюрой, а путешественник до самой смерти не верил, что открыл новый континент» [17]17
  Александр Чудодеев. «Итоги».


[Закрыть].

Дерзость в постановке…

Не может не вызывать уважения…

Была чистой воды авантюрой…

Жаль, туннель под Ла-Маншем, а под «Магрибом» никаких подземных ходов нет.

Вычитал анекдот: «Хочешь выйти за меня замуж?» – «А может, мне еще что-нибудь за тебя сделать?»

Восточная башня… Шоссе проходит вдоль южной стороны. Восточная… Халеб… Самое уязвимое место. Хотя бы потому, что из башни есть вход в центральное здание тюрьмы. Нужен специалист, который отключит сигнализацию и средства оповещения. Нужны два снайпера, чтобы снять двух часовых, находясь за пределами «Магриба», и еще один хороший стрелок. Дальше убрать охранников «на путях их движения», пройти «автономные и вложенные» рубежи.

Придется качать…

Вот сейчас Марк, успокоившись, что ли, почти равнодушно подумал, что задача-то совсем не сложная, обычная работа. Выполнить любое задание в любой точке планеты – это молодые так думают, потому что им так говорят. Нет, не любое, был уверен Марк, и не в любой точке. Диверсионная группа – это жало. И если на нее работают целые структуры, если это «госзаказ», если просчитан каждый шаг – не только свой, но и противника, – то да, укус будет смертельным.

«Я солдат на генералов не меняю». Сталин, или его ближайшее окружение, не важно, принял две попытки к освобождению из плена Якова Джугашвили, и обе попытки стали провальными: одна диверсионная группа понесла большие потери, другая была полностью уничтожена. Хотя подготовка была мощная: прежде чем забросить спецгруппу за линию фронта, одиннадцать лучших разведчиков изучали расположение концлагеря, отрабатывались все возможные варианты действия: бесшумное снятие охраны, проникновение на территорию лагеря и прочее.

Одиннадцать – Марк часто вдумывался в эту цифру. И представлял другую – сколько сил работало на диверсантов, чтобы они точно знали маршруты для передвижения, пароли, с кем предстояли встречи, когда и где… Разведчики выполнили бы задание, если бы Якова к тому времени не перевели в другой лагерь. Возвращаться всегда труднее, потому, наверное, группа понесла серьезные потери. А может, кто-то свыше встал у них на пути – в это Марк тоже верил, – чтобы ход истории, уже давно расписанный, не изменился.

Специалист широкого профиля, способный отключить сигнализацию, поставить на ту или другую дверь небольшой заряд и прочее, включая умение отлично стрелять и работать ножом. Два снайпера. Плюс…

Сергей улыбнулся: «Плюс я».

Он растормошил полковника.

– Может, объяснишь, что происходит? – проворчал Михаил Васильевич, вставая с кровати.

– То, что мы будем работать группой из четырех человек. Включая меня. Лишний человек – лишняя головная боль. В самом прямом смысле слова.

Артемов покосился на пустую коньячную бутылку.

– Если б я знал, что ты запойный…

– Через пару часиков поедем к Стофферсу, – предложил Сергей, глянув на часы, – поговорим с парнем. Кажется мне почему-то, что он на меня похож.

22

Досье на Стофферса Георга Макса Готфрида, 1971 года рождения. Холост. Родился в семье юристов. С детства увлекался оружием, регулярно посещал стрелковые клубы. В 1991 году призван в армию. Окончил диверсионную школу (Золинген), школу пилотов. Трижды посещал Москву (в 1993 и 1994 годах) в составе спортивной команды по стендовой стрельбе. Демобилизован в 1995 году. Принимал участие как наемник в операциях на Ближнем Востоке: Иран, Ирак, Сирия, Афганистан, а также на Балканах: Босния, Хорватия. С 2001 года – сотрудник частного сыскного агентства «Ариадна». Руководит группой прикрытия при выкупе заложников.

Смел. Решителен. Знает свои возможности, никогда не преувеличивает своих достоинств. Общителен, но вспыльчив. Обладает отличной памятью. Неплохой пилот. Отличный стрелок.

Георг Стофферс, по-русски говоря, сидел на чемоданах. С товарищами не общался. «Сторонится», – точно подметил Михаил Васильевич, здороваясь с немцем и представляя ему «одного из лучших агентов» Спрута:

– Сергей, подполковник спецназа.

– Георг, – хмуро отозвался боевик, пожимая Марковцеву руку.

– У тебя глаза какие-то контуженные, – в лоб заявил Марк. – Ты, наверное, долго воевал без каски. – Он надолго задержал взгляд на «больных» глазах Стофферса, в которых сразу же заметил суету. После чего бегло оглядел «деревенский» измайловский гостиничный номер. Пришел к выводу, что спортсменам-олимпийцам тут жилось чисто по-спартански. – Откуда знаешь русский? Только не говори, что выучил в школе.

– Часто общался с вашими ребятами из 27-й авиагруппы во Вреле, Косово. Сам воевал в Свиньяре. Двадцать дней назад его сожгли шиптари [18]18
  Шиптарями на Балканах называют албанцев.


[Закрыть]. У меня там было много знакомых сербов, македонцев, боснийцев. Много знакомых российских парней из 22-го отдельного парашютно-десантного полка. Это уже Углевик, – слабо улыбнулся Стофферс, – Босния. Классные ребята. Мы оба профессионалы, Сергей, и ты знаешь, о чем я говорю.

Теперь об этом «догадался» и Артемов. Стофферс «отсеялся», потому что его не прельщало прямое убийство «ваших парней, классных ребят». Хотя убивал немало. Другой вопрос – кого. И он исключал другой – ради кого. Хоть ради матери родной, наверное, мог ответить Стофферс.

Оба – и Марк, и Артемов – поняли, что уговаривать Стофферса бесполезно. Тут налицо моральная, что ли, душевная сторона дела. Георг сделал правильный выбор, просто правильный и ни в чью пользу: ни в свою, потому что проигрывал, ни в пользу Марты, которая теряла лучшего боевика и вместе с тем шансы на спасение дочери.

Знать бы, где ее содержат, еще раз пожалел Артемов. Но ее похитили с той целью, чтобы об этом не знал никто. И не узнает.

– Я понял тебя, – покивал Марк. Он похлопал по огромному рюкзаку, на котором сверху лежал бронежилет. – Можно присесть?

– Присаживайся, – разрешил Стофферс. – Только «броник» убери.

– Где взял? – Сергей взял бронежилет в руки. По весу он оказался чуть тяжелее обычного и мягче на ощупь. Словно в кармашках были не легкие титановые пластины, а тяжелые силиконовые прокладки. И вообще был похож на спасательный жилет.

– В охотничьем магазине взял, – ответил немец.

– Поговорим начистоту, – начал Сергей, – теперь с тобой можно обсуждать любые темы. Предположим, тебе поставили задание не ликвидировать тех парней, а спасти. Пошел бы?

– Иногда мы вынуждены убивать, – классически ответил Стофферс, – но наше дело спасать людей.

«Хороший ответ», – покивал Марк.

Немец неожиданно хитро прищурился:

– Вообще мне за спасение платят хорошие деньги.

– Мы тут с Михаилом Васильевичем забеременели очередной силовой акцией и набираем команду профессионалов. Сколько хочешь? – спросил Марк.

– А сколько дашь? – Ответ немца прозвучал чисто по-русски. – В «Ариадне» мне платили хорошие деньги.

– А мне в моей «Ариадне» платили хорошие пайковые, форму новую получал исправно. И все равно, сколько хочешь? Ну, например, не меньше, чем в «Ариадне», так?

– Не меньше, – подтвердил Стофферс.

– Войдешь в мою античумную зондер-команду? Не прогадай, Стофф, в море есть и другая рыбка. Интересно, призадумался Артемов, стоящий в стороне, куда заведет этот бестолковый разговор. Откуда у Марка деньги? Кинет он, что ли, говоря по-русски, этого немца, если, конечно, операция пройдет успешно. И тут же понял, кто заплатит Стофферсу: Марта. Из своего кармана. Так что в качестве Георг Макс Готфрид Стофферс ничего не терял. Хитро, одобрил действия нового товарища Артемов.

– Какое оружие предпочитаешь? – продолжал опрос Марковцев.

– Что-нибудь помощнее. – Стофферс потряс своими огромными ручищами. – Пулемет, например, дальнобойку. Я хорошо стреляю, – похвалил он себя.

– Годится.

– Только я не один.

– В смысле? – не понял Сергей.

– Со мной уходит, точнее, собрался уходить Макс.

– Так… – Марковцев потер небритый подбородок. – Макс – это кто?

– Мой товарищ. Он разделяет мою точку зрения. Понял? – многозначительно спросил Стофферс.

«Понял, – кивнул Марк. – Итого нас трое».

Буквально через минуту он познакомился с черноглазым человеком лет тридцати.

Досье на Макса (Максима) Мейера, оперативный псевдоним Авгур. Отец – Леонид – русский, мать – Мария – еврейка. Родился в Минске в 1973 году. После службы в армии в 1994 году вместе с родителями переехал на постоянное место жительства в Израиль. Вошел в подразделение специального назначения «Сайерет Миткал» [19]19
  В настоящее время в Израиле существуют три основных подразделения спецназа: «Яамам» (отвечает за проведение операций на территории собственно Израиля), «Сайерет Миткал» (действует за пределами страны) и «С-13» (действует в морской акватории, как у берегов Израиля, так и за рубежом). «Независимое военное обозрение».


[Закрыть] , был замечен оперативным офицером «Шин Бета» Яковом Гетельманом. Работу секретного агента израильской контрразведки начал со службы «Шевах» – наружное наблюдение; прошел практику в департаменте допросов при административном управлении, четыре месяца проработал в департаменте материально-технического обеспечения операций. В 1997 году после смерти матери переехал на постоянное место жительства в Германию. С 2000 года – сотрудник сыскного агентства «Фаден Ариаднэ».

На следующий день команда пополнилась еще одним членом – «специалистом широкого профиля». Его «выписал» сам Спрут по просьбе Марковцева. Это была серая непримечательная личность с холодными светло-серыми глазами и какими-то нежными, стерильными руками. Сергей Иваненко прибыл на артемовскую дачу с дорожной сумкой и пластиковым чемоданом. Освободив руки, он глянул на каждого:

– Всем привет.

– Привет, – первым отозвался Марк. – Привез все, о чем я просил?

– Мне сказали, что нужно отключить сигнализацию и снять оперативное оповещение.

– Да, – подтвердил Марковцев. – Плюс убить десяток человек. Семья, дети есть?

– Кто живет один, тот живет дольше.

– Ладно… Что в чемодане? – поинтересовался командир группы. – Нижнее белье?

– Женское, – окончательно вошел в контакт Иваненко.

Досье на Иваненко Сергея Ивановича, 1970 года рождения, оперативный псевдоним Хирург. Нештатный сотрудник ГРУ. По заданию руководства занимался обезвреживанием супертонких мин, разработанных в самом «почтовом ящике» ГРУ. Личность весьма засекречена. Не женат, детей не имеет. Сведения о родителях неизвестны. Отличный стрелок, в совершенстве владеет приемами рукопашного и ножевого боя. Жесток, беспощаден. Как специалист привлекался к диверсионным мероприятиям.

Команда в сборе. Маленькая, но мобильная. Немецкий наемник, израильский коммандос и два спецназовца ГРУ.

Командир группы взял слово:

– Хочу, чтобы вы усвоили следующее: приготовьтесь минимум к пятнадцати годам в восточной тюрьме. Максимум – к отсечению головы. Стофф?

Георг пожал плечами:

– Готов пойти мо максимуму.

– Макс?

– Да, я согласен, – сказал Мейер.

– Сергей?

– Я могу не отвечать на этот вопрос. У меня свои расчеты с руководством управления, – невнятно пояснил Иваненко.

– Мы не сухой закон обсуждаем. Там все просто: любой алкоголик за бутылку проголосует «за».

И под тяжеловатым взглядом Марка Иваненко дал ответ:

– Я согласен. Хотя у меня встречный вопрос: не маловато нас?

Вместо Марковцева ответил Стофферс. Его ответ потряс всех. Для начала немец пренебрежительно хмыкнул.

– В начале «эс-эс» насчитывали всего 280 человек, но уже через четыре года их стало пятьдесят две тысячи.

– Хорошо, – кивнул Марк. – Вижу, что в нашей маленькой семье всего один урод. В процентном соотношении меня это устраивает.