Текст книги "Приказ обсуждению не подлежит"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА

18

Почему-то сразу после побега из колонии строгого режима Сергей Марковцев в мыслях частенько возвращался в беззаботные школьные годы. Вспоминал друзей, подруг. Эти воспоминания вызывали у него приятное, хоть и немного грустное чувство ностальгии. Пятнадцатилетняя девочка по имени Юля стала проводником в безвозвратно ушедшие времена. Она словно водила его по тихим московским улицам, спокойным до невозмутимости, шла вдоль парт и касалась их нежной, аккуратной ладошкой, бросала на Сергея смущенные взгляды, в которых проскальзывало извинение, – за то, что она осталась в том времени, а он лишь виртуальный гость здесь.

Ей пятнадцать. Она в строгой школьной форме. Сергей ловит себя на мысли, что ему, перевалившему сорокалетний рубеж, ее белые гольфы видятся чересчур сексуальными.

А тогда, почти тридцать лет назад?.. Этого Сергей уже не помнил.

«А вот твоя, предпоследняя парта в среднем ряду».

Он улыбается Юле:

«Да, я помню».

«Сережа, а почему ты выбрал меня?»

Этим вопросом она часто возвращала его не в реальность, но к своей роли проводника через многие, многие годы. Его внимание рассеивалось, он переставал замечать девочку с «белым верхом и черным низом» и с жадностью впитывал в себя атмосферу пустующего класса: с коричневатой доской и неизменно сухой тряпкой. Гул нескончаемых школьных коридоров, звенящее эхо вестибюля: «У тебя есть вторая обувь? Вынеси, ладно?», скрип тяжеленных, с трудом открывающихся дверей, ведущих на школьный «пятачок».

Внимание Сергея рассеивалось по улицам. Вот здесь он, разбив голень, сидел на земле и ждал друга, помчавшегося за бинтом в детскую поликлинику, слышал свой голос, испуганный и дрожащий: «Зашивать будете?» – и насмешливый – врача: «Скобку поставим». Скобку?! Это почище шва! Тогда так казалось. Но несильный щелчок, и металл безболезненно стягивает края раны. Потом лениво-героический ответ на вопрос матери: «Да так, скобку поставили». – «Скобку?!»

Еще пара лет, и внимание Сергея сосредоточилось на женском общежитии, где, как на рынке, девушки были доступнее: накрашены больше, раскованы – не то слово. Но глаза, глаза не переставали следить за белыми гольфиками Юли. Они морщатся и насмехаются.

Так сексуальные они или нет?

Нет, какое-то другое определение, старое, совсем забытое.

Ночь. Темные окна женского общежития. Эксперимент. «Девушки!!!» Окна все так же непроницаемы. «Бляди!!!» – две трети окон мгновенно вспыхивают.

«Сережа, а почему ты выбрал меня?»

Он присаживается за парту и начинает думать – с опозданием в четверть века. Ответить ей? Но что?

После из гида Юлька превратилась в подобие театроведа: «Вот здесь сидел ты. Здесь я». И не слышно привычного: «Помнишь, Сережа?» Ей словно надоело водить его по классам и коридорам, вестибюлям, придерживать за ним тяжеленные двери. И ждал последнего: «Когда ты отстанешь от меня?!» Только он и не думал отставать, порой перехватывал инициативу: «Шить не будем, забабахаем скобу!» И ее гольфики натягивались сердито, по-взрослому. Тогда и он начал думать о Юле по-взрослому: где она сейчас и кто. Но не мог представить ее сорокалетней, приятную и нет встречу с бывшей одноклассницей и скорую, как расправа, близость с ней. «Что, так положено?» – спрашивает она, захмелев от коньяка и первого поцелуя. «Не положено, – отвечает Сергей. – Просто я скучаю, безумно скучаю по тем временам, в которых остались скрипучие крышки парт, тяжелые двери».

Юльку он так ни разу не поцеловал. Робость? Она тут ни при чем. Он боялся, и все. Боялся остановить ее в школьном коридоре или на улице простым предложением: «Юль, сегодня погуляем?» Ответ лежал во времени и еще в том, что Юлька была создана для него специально, она была скорее живым объектом, на который положено только глазеть и вздыхать. Он и вздыхал – днем, а вечером свистел под окнами женского общежития и в нетерпении стучал по наручным часам: «Давай быстрее, б…ь!» Ночью снова вздыхал. Да, любовь – сложная штука, то свистишь, то вздыхаешь.

А сейчас, окажись он снова в том времени и с этакой-то мудростью?.. Какое к чертям собачьим стеснение! Вечерком заглянул бы к Юльке: «Здрасьте! Юля дома?.. Можно я ее подожду у вас?.. У вас что, кофе нет или вы просто обалдели от моего прихода?»

На себе почувствовал, что первая любовь не забывается, но сделал существенную поправку: «Она иногда дает знать о себе». И то только тогда, когда тебе одиноко, хреново, когда некому подать руки. Все наивно… Но так было, и от этого не уйти. Зато можно «вызвать» девочку из прошлого и попросить ее провести вдоль парт, вывести на улицу, показать кнопку своего звонка, впереди нее нырнуть в квартиру и приготовиться.

Эй, Юлька! Макни меня с головой в бочку с семидесятыми, закатай крышкой, наклей этикетку: «Тупость натуральная. Перед употреблением встряхнуть».

У Сергея с женой было что-то наподобие любовных игр, но свое, родное. Никогда не было свечек – зачем, когда маленькая изящная лампа под зеленоватым абажуром мягко оттеняла и копировала их движения на плотно задернутых шторах. К чему какие-то намеки в виде бутылки хорошего вина, пары фужеров, роз с призывно распускающимися бутонами. Желание либо было, либо нет, а зазывать его пусть даже так красиво, в полшепота, не было их стилем, образом жизни, понятием о сексе. Ему хватало ее влажных волос, короткого халатика, который открывал ее красивые бедра, изящной походки ее босых ног по ковру, просто взгляда из-под ее длинных ресниц. А облачись она в кружева, резинки, утяжелись тушью и губной помадой, ничего другого, как забраться на нее верхом и сказать: «Закуси-ка покрепче удила!» – не придумаешь.

Такое было не для них. Для кого-то это нормально, кому-то идет кожаная сбруя, незаживающие рубцы от хлыста и синяки от шенкелей – люди-то все разные. Другое дело почувствовать, что сегодня халатика маловато, и инстинктивно угадать, что под ним удушающе свежее белье, ощутить контраст между ним и атласной кожей. И они угадывали. Оба. До поры до времени.

Если и приелось, то ей. Ей захотелось чего-то новенького, острых ощущений. И в тот день она их получила много. Для Сергея не существовало объяснений, которые не то что понять, а выслушать не мог. И твердо усвоил одно: если один меняется, другому либо нужно подстраиваться, либо уходить. Что он и сделал. Не спросив, как и с чего это у нее началось. Позже понял, что не успевал за взявшим в карьер временем. Порой хотелось взять свою дочь за руку, отвести к скорняку, чтобы тот перекроил ее вызывающе огромные груди, бесстыже выпирающую задницу, какой-то порочный рот, постоянно находящийся в движении – жует РЕЗИНУ, заодно подсмотреть, носит ли она под уделанными на нет джинсовыми шортами трусики или хотя бы одну вертикальную полоску.

Вот и еще одно поколение. Лет через двадцать мальчик-ностальгист шарахнется от дочери Марка, когда ее ладошка коснется парты: «Помнишь, мы с тобой прямо здесь?..» Зато у Сергея наготове отговорка: «Пардон-с, я в воспитании участия не принимал». Он почти не помнил пеленки, детский плач, режущиеся зубы, первые шаги своего единственного ребенка, радостный смех – но в то время он был просто счастлив безо всяких дополнений. А сейчас от любви к дочери почти ничего не осталось. Может, виной тому армянские рога, которые ему приделал генерал-лейтенант Иванян, переспав с его женой?..

Льняные волосы, легкомысленный розовый бант, белая блузка с отложным воротничком, плиссированное платье, на ногах…

Что же на ногах?.. Какие-то смешные башмачки. С пряжкой? Да, с пряжкой и ремешком. Топ-топ – вышагивают они по выгоревшей лужайке школьного коридора, заворачивают в спортивную раздевалку и там затихают, уступая место пани-чешкам. Девочки на левую половину зала, мальчики на правую. Девочкам обручи и скакалки, мальчикам баскетбольный мяч.

Льняные волосы, сексуально-черная сбруя, платье… платья нет, серый плащ на голое тело, на ногах туфли на высоком каблуке. Топ-топ, галопируют они вниз по лестнице, серый сгорбленный плащ-попона вот-вот ожидает удара. А сзади издевательский, спортивно-армянский голос: «Эй, сохатый! Лыжню! Уступи лыжню!»

Уступил.

Лыжню.

Надо было и ей посчитать зубы, забодать!

Перед самым побегом из зоны на глаза Марку попалась оставленная кем-то газета. Взгляд уперся в ТРИНАДЦАТУЮ страницу «АиФ» за номером 45, пестревшую заголовками и подзаголовками: «Мода и секс», «Тайна из ширинки», «Диагноз: жена нового русского», «Секс и насилие». Профессор Александр Васильев подливает масла в огонь: «Как можно искать в женщине женственное, когда она приходит в брюках, в сорочке, в почти мужском нижнем белье? Ведь женщины всегда одеваются так, чтобы привлечь мужчин».

Сволочь!

Скомканная газета полетела в угол.

Топ-топ – волшебные башмачки с пряжкой.

Топ-топ – пронзают изнутри шпильки модных туфель.

«Рога и копыта».

Скомканная газета лежала так, что два заголовка 13-й страницы переплелись как при непристойном совокуплении, за одним проглядывал другой: «Секс… Диагноз: жена… Насилие… Тайна из ширинки».

Вот так часто Сергей заглядывал в прошлое – далекое и не совсем. Не замечал, не слышал звонкого удара по руке и злобно шипящего голоса: «Отпусти!» Маленькая аккуратная ладошка выпускала его руку, и на смену ей, пережимая пульс, вцеплялась элегантная, с длинными и ухоженными ногтями.

«Ну что, пошли?»

«Куда?»

«По пропаханным нами местам».

«Почему так грубо?»

«Молчи! Я покажу тебя места, где твоя соха не проходила. А потом можешь валить к своей маленькой шлюхе».

Ладошка разглаживает рубцы на пульсе: «Пойдем, пойдем со мной. Вот парта. Помнишь, на ней мы…»

«АТСТАНЬ АТ МЕНЯ!!!»

«Чего орешь-то? – Перед глазами жующая резину пасть дочери. – Передоза? Ты на вены-то свои посмотри!»

Вены пульсировали, не попадая в ритм с сердцем…

Глава 5
ПРОФЕССИОНАЛЫ

19

Москва, 8 апреля 2004 года, четверг

Когда Артемов готовился к встрече с Марком, он получил сообщение, которое стало для него неожиданным: Георг Стофферс отказался участвовать в спецоперации. Как человек, Артемов понял Инопланетянина, и как человек же – «родня» со стороны Марты – понимать отказывался. На глазах раскалывалась неплохая, даже приличная команда.

Однако, насколько знал Артемов, боевиков в «Ариадне» пока что хватало. «Пока что», – совсем невесело усмехнулся полковник. Если еще кто-то «отсеется», то этому не удивятся даже в «Ариадне«.

Знакомство с Сергеем Марковцевым состоялось несколько странноватым образом. Полковник, пожимая руку худому высокому человеку лет за сорок, имеющему тяжеловатый и усталый взгляд, представился:

– Михаил Васильевич Артемов.

Марк, отвечая на рукопожатие и чуть дольше, чем требуют «мужские» правила приличия, не отпуская руку военного разведчика, покивал головой. Артемов перевел: годится, мол, ничего так имя-отчество, для меня, наверное, подойдет. И только потом, когда Артемов потянул свою руку назад, бывший подполковник спецназа назвался:

– Сергей.

– А дальше?.. – недовольно сощурился Артемов на человека, который был лет на пять старше его, и прикидывая, почему тот не представился Сереженькой.

– Дальше видно будет, – сказал этот странный тип, который, согласно его досье, какое-то время был настоятелем Свято-Петрова монастыря, скрываясь-маскируясь там от правосудия со своими боевиками, одетыми в рясы. Артемов мысленно прикинул его с длинной жиденькой бородкой, усами, в той же рясе с широченными рукавами, с золоченой цепью, падающей и на грудь, и на спину. Получился какой-то клоун, похожий на дьяка из банды батьки Махно. Он так и не понял, по какой причине решил подковырнуть Марковцева.

– Слышал, вы монашествовали. Действительно в бога верите?

– На работе – нет, – сказал Марк. – Мы будем говорить про бога или перейдем к делу? Начнем с того, что сегодня у меня зазвонил телефон. Зачем я понадобился военной разведке? Разве меня не отпустили на покой?

– Не знаю, – тоном мастера дубляжа Хворостенко ответил Артемов и пожал плечами. Получался какой-то глупый разговор, которому в перспективе не было видно конца.

– Так зачем я понадобился военной разведке? – повторился Марк.

– У нас возникли некоторые трудности.

– Такое бывает, – индифферентно заметил Марковцев. – Когда у разведчика кривые руки. Это много хуже кривых ног, которые плотнее обжимают шею. Но главное, что мы все здоровы, верно? Историческое время сокращается, так что продолжим тему. Я уже не в том возрасте, когда хочется обвешаться пулеметными лентами и кроить черепные коробки малой саперной лопаткой. Кстати, в сороковых начштаба издал директиву, которая предписывала создание штатных диверсионных подразделений в Красной Армии. В целях конспирации они назывались «саперно-маскировочными взводами». Так вот, я каждое утро проверяю, на месте ли мой член, а вы предлагаете мне, судя по всему, активную саперно-маскировочную работу.

«А не послать бы его к черту? – призадумался Артемов. – Как там про него сказал Ленц: один из моих лучших агентов? Интересно бы посмотреть на самого выдающегося».

Глядя в действительно непомерно усталые глаза человека с оперативным псевдонимом «Марк», Артемову припомнилось из любимой кинокомедии: «Он же расколется, редиска. Сдаст нас при первом «скачке».

Действительно… На него и давить не надо, просто пригвоздить стальным взглядом, и все.

Его недовольство не в том, что его оторвали от дел, а в том, что снова лишили обещанного покоя.

Несомненно, перед Артемовым был пусть не выдающийся, но самобытный, незаурядный человек, прошедший огромный жизненный путь.

Трудно так жить, неожиданно пожалел собеседника полковник. Если говорить языком Марка – дом там, где сердце. И вот он обрел свой дом, а значит, душевное спокойствие. Если его что-то и беспокоит, то прошлое, а будущего он уже не боится. Значит ли это, что для него важен каждый миг в этой жизни?..

Расколется…

Пока что раскалывалось боевое ядро «Ариадны». И вообще все сыскное агентство. Уходил лучший боевик, на которого сразу две стороны, даже три, считая Марту с ее личными проблемами, сделали ставку. И как удержишь его? Хотя, возможно, сделать это не так уж и сложно хотя бы потому, что Артемов еще не говорил со Стофферсом, может, найдет для него пару слов, которые остановят бойца.

Но прежде нужно поговорить с Марком. Отвезти его на свою дачу – иного места для подобного разговора Артемов найти не мог, растопить «буржуйку», чтобы не было холодно… Впрочем, сегодня тепло – плюс десять. «Как в Волгограде», – хмыкнул Артемов.

Дачный домик у полковника был приличный, с гостиной – она же столовая, она же кухня, она же первый этаж. Тринадцать и семь. Пара комнат-шестиметровок на втором этаже. И все своими руками. Участок, правда, маловат – все те же стандартные шесть соток.

Разложив на столе карту района, подробный план тюрьмы и бумаги с обширными данными, которыми располагала военная разведка, Артемов приступил к делу.

За столом сидели два абсолютно разных человека, если что-то и «роднило» их, то это дешевые, «солдатские», что ли, сигареты – оба предпочитали крепкую «Приму». Под едкий дым «Примы» Артемов излагал суть задания.

Сергей Марковцев лишь мельком взглянул на карту местности, он все внимание сосредоточил на плане тюрьмы – крепости, по сути. И заметил:

– Пять рубежей защиты. Плюс шестой – здание «С», примыкающее к основному. Что это, следственный отдел, судя по всему?

– Да, – ответил полковник. – Два флакона в одном, как в «Лефортово». Тюрьма и следственный отдел. Заключенных никуда возить не надо, лишь провести коридорами и этажами. Находится в ведомстве сирийской службы госбезопасности «Мухабарат».

– Помещение «16» – что это?

– Это вроде склада, где хранятся все вещдоки.

Вообще тюрьма, где содержались двое российских спецназовцев, на схеме была обозначена оригинально: «Организация». Так вот, как верно заметил Сергей Марковцев, «Организация» имела пять рубежей защиты, включая территорию, само здание и другие сооружения на этой территории, помещения, лестничные марши, кабинеты, комнаты, технические помещения, коридоры, этажи, рассеченные многочисленными решетчатыми, а кое-где стальными дверями. Плюс сигнализация. Степень защищенности определяет уровень безопасности, припомнилось Михаилу Васильевичу. Угол падения равен углу отражения, короче. «Организация» защищалась жестко, нигде не было видно гибкости – современной гибкости. Независимо ко всему – автономные и вложенные рубежи. Крепость.

Рубеж. Словцо, что и говорить, неприятное, даже жутковатое немного. Рубежи защиты внутри зон на вероятных путях движения часовых и конвойных. Безопасность рубежей зависит от многих факторов. В общем, есть над чем поломать голову.

– Где содержатся наши парни? – спросил Марк.

– Камеры 31 и 37. – Он курит больше меня, заметил Артемов. Что казалось невозможным. – Их-то и нужно вытащить.

– У «Ариадны» задача попроще, – заметил Сергей. – Прямой штурм, который займет максимум две минуты. Транспорт опускается здесь, в середине зоны, часть боевиков берет под контроль входы и выходы, часть врывается в здание. Под прикрытием двигаются в сторону камер, ставят на каждую мощный заряд и отходят. Стреляют во все, что движется. Много огня, много трупов. Садятся в транспорт. В это время или чуть раньше звучат два взрыва. В камерах кровь закипит, никто не выживет. Плюс таким натиском они свяжут гарнизон тюрьмы по рукам и ногам, подкрепление появится через три-четыре минуты, когда вертолет будет далеко от зоны или над зоной – уже неважно. Транспорт пойдет низко, никакая «Шилка» [15]15
  Самоходная зенитная установка с автономным радиолокатором обнаружения и сопровождения целей. Одна из самых эффективных САУ в мире.


[Закрыть] не поможет. И даже если поставить «Ариадне» цель освободить пленников, она не успеет: моментально сработает сигнализация, и двери камер будут блокированы с пульта системы безопасности металлическими штырями. А ставить мощный заряд на решетчатые двери – это единственный способ открыть их – означает только одно: взрывная волна пойдет в двух направлениях – внутрь камеры и наружу. Это все равно что открывать консервную банку с помощью тротила. Очень мощная защита, хорошая организация, очень близко расположено армейское подразделение. Почти нулевые шансы вытащить наших спецназовцев.

Да, он сказал очень много нового, вздохнул Артемов. Это и так ясно. Как там: без сопливых солнце светит? В Москве пасмурно, ясно? Ясно.

– Значит, не имея транспорта, в зону попасть невозможно?

– В зону попасть возможно и с транспортом, – тяжело пошутил Марк. – Я был в таких местах трижды и трижды выходил. Один раз из грузинского СИЗО.

– Здорово, – похвалил Артемов. Он читал отчеты Марковцева о побегах из мест заключения. Как и обещал генерал Ленц, «криминальное чтиво» оказалось занимательным, но вряд ли – нравоучительным.

Михаил Васильевич спросил:

– Что будем делать?

– Набирать команду, – ответил Марк, фактически получивший приказ от начальника ГРУ. – Распустить ее никогда не поздно. И думать. Смотреть на план и думать. Если «Ариадна» будет действовать жестко, то нам придется качать. Хоккей и фигурное катание не одно и то же. Хотя и там лед, и тут лед, и там коньки, и тут коньки.

– Сколько людей потребуется? – деловито и в то же время не веря ни себе, ни этому спецназовцу в чине подполковника, спросил Артемов.

– Вместе со мной – пять. Есть негласное правило: если работу нельзя выполнить впятером, значит, ее вообще нельзя выполнить. Хотя мое любимое число – десять. С командой в десять человек я захватывал аэропорты. А для скрытой работы нужно в два раза меньше. Легче управлять маленькой командой. Мы не будем разбиваться на пары, но действовать строго пятеркой и в одном направлении. Каждый знает свое место и выполняет свои функции. Представь себе штурмовик, пилотируемый одним летчиком, и громадный корабль с командой на борту. Стремительная атака с воздуха, и корабль уничтожен. Поговорим про «Ариадну» – наше светлое будущее: какая там обстановка, какие ребята подобрались.

Чужие мысли читает, что ли, нахмурился полковник. И подумал: может, Марк сумеет убедить Стофферса остаться в команде? Ведь без «Ариадны» это дело не выгорит, на нее сделана едва ли не основная ставка. Под нее и только под нее закуплен транспорт… необходимый для отхода другой диверсионной группы. Без этого можно прикуривать очередную сигарету и пока еще горящей спичкой поджигать карты и планы.

И вдруг вспомнил слова Ленца: «Найди способ не попасть между молотом ГРУ и наковальней Минобороны». Стофферс. Боевик «Ариадны», задействованный в двойной операции. Как сказал Марк: «И тут лед, и там лед?» И здесь то же самое – по сути, две группы – одна штурмовая, другая эвакуационная, и в обеих боевики «Ариадны». Только так полковник мог избежать удара молота. Что касается наковальни. Если Артемова и разложат на ней, то в воздухе сверкнет серп, бьющий в известное место. Теперь полковник по-настоящему ввязался в бой, и теперь при определенных обстоятельствах он бил Боровича, правда, имея право лишь на один удар. Второй раздастся по крышке гроба. Изнутри. «Живьем закопают». А это прозвучало в голове полковника тоненьким голосом кастрата.

На предложение Артемова Марковцев пожал плечами:

– Можно и поговорить со Стофферсом. А пока нужно говорить о конкретном деле.

– Не можно, а нужно, – настаивал полковник.

– Раз я сказал, что поговорю, значит, поговорю. Почему пленных содержат в Латакии, а не в Дамаске? – спросил Сергей.

– Точного ответа нет ни у кого, лишь предположения. Во-первых, Латакия – второй по значению сирийский город. Во-вторых, в десятке километров от порта проживал приснопамятный Мохаммед-Эфенди и там же был убит. Там же взяли исполнителей, там же – близ места совершения преступления – велись все следственные дела. В-третьих, Латакия больше загружена с точки зрения преступлений. Город-порт, граница, таможня – это все объясняет. Преступлений на порядок больше, чем в столице. Потому, наверное, в Латакии работают более квалифицированные следователи и оперативники «Мухабарата». Плюс распределение функций между двумя крупными городами.

– Ясно, – сказал Сергей, выслушав полковника.

– Не знаю, какими данными располагают в управе Боровича, но у меня данные ГРУ, – начал Артемов. – Будем считать, что нулевое чтение плана мы прошли, приступаем к первому. Сделаем так: сначала я рассказываю в общих чертах, может, непоследовательно, потом еще раз и еще, постепенно все будет вставать на свои места. Объекты я буду показывать на плане, на фотографиях, сделанных с разных точек, и на общем снимке со спутника.

Артемов взял небольшую паузу.

– Итак, название тюрьмы – «Магриб». Многообещающее, не находишь? – перешел он на «ты».

Марковцев покивал. Потом неожиданно широко улыбнулся, открывая свои крупные зубы. Словно вспомнил что-то смешное.

«Ты чего?» – глазами спросил полковник.

– Да так, ничего, настраиваюсь просто.

– Хороший настрой, – похвалил Артемов и вернулся к теме, взяв первый цветной снимок, сделанный при помощи длиннофокусного объектива. – Сама тюрьма, как видно на фотографии, построена из красного кирпича, причем пережженного – видишь, сколько черноты? Здание абсолютно новое, но создается эффект старины, собственно, под караульные башни. В щадящем режиме работали строители, старые постройки не тронули.

Рейхстаг, сравнил Марк. Может, остались даже надписи: тут был старший военный советник генерал-лейтенант Иванов, советник дивизионного генерала Петров…

Издали «Магриб» походил на огромную низкую печку с облетевшей известкой или на Баязет в миниатюре. Все окна на первом этаже широкие и «глухие», вместо оконных рам – кирпичная кладка. На втором этаже окна высокие и парные, по форме – арочные, через каждую пару окон – водосточная труба. Кровля двускатная, из оцинкованного железа.

Артемов перешел к плану тюрьмы, положив фото с краю стола и время от времени возвращаясь к нему.

– Контрольный коридор – нам проще называть его предзонником – по всему периметру. Центральный вход расположен с юга. Параллельно ему въезд, шириной в одну полосу, с двумя шлагбаумами: одним КПП на въезде, другим непосредственно у ворот тюрьмы. Ворота сдвижные – усиленная проволочная сетка на металлическом каркасе.

Слева от арки высилась круглая каменная башня, граничащая южной частью с внутренней стороной контрольного коридора. Башня едва ли не копировала пожарную каланчу.

Артемов взял второй снимок. На нем была видна точно такая же башня. Только она в отличие от южной соседки соприкасалась с центральным зданием тюрьмы, точнее, с ее восточным крылом, имела вход в здание. И еще четыре вышки – северо-восточная, юго-восточная, юго-западная и северо-западная, имеющие крутые металлические лестницы.

– Западное крыло тюрьмы соприкасается со следственным изолятором, имеет один охраняемый вход. Хозяйственное помещение, – его Артемов указал на плане, – находится в семи метрах от северного крыла центрального здания. Асфальтированная дорога начинается от восточной башни, проходит вдоль южной стены хозблока, соединенного с гаражом. Далее она проходит между западной стеной хозблока и восточной – караульного помещения, выходит на широкую площадку, где стоят автомобили и бронетехника. Там же расположена спортплощадка, – полковник подсмотрел в комментариях к плану, – с английской 40-миллиметровой зенитной пушкой-мемориалом посередине. От спортплощадки дорога идет вдоль следственного изолятора, огибает южную башню и выходит к центральным воротам. Собственно, если бы не восточная башня, граничащая с основным зданием, то эта дорога была бы кольцевой. Не запутался? – спросил он.

– Пойдем по второму кругу, все станет ясно. Да и так вроде бы понятно. Давай дальше.

– Что касается караульного помещения, – продолжал Артемов. – Оно рукавом-коридором – она же одноуровневая лестница с небольшой площадкой посередине – соединяется с центральным зданием. И если бы не этот рукав, то дорога не петляла бы, а проходила вдоль северной стены тюрьмы и следственного изолятора. – Он снова показал на плане. – Второй выезд расположен на севере, фактически им не пользуются, и он наглухо закрыт двойными стальными воротами с «егозой» по гребню, усилен БТРом, который постоянно торчит между караульным помещением и гаражом. Центр северного крыла тюрьмы украшен имитацией под ворота – оно высокое и тоже арочного типа. Это видно, да?

– Снаружи. А что внутри?

Артемова неожиданно свернуло на «лирику», как доктора Ватсона.

– Редкие неухоженные газоны в стандартном обрамлении из бордюрных беленых камней. Потрескавшийся асфальт с буйными побегами травы, растущей из трещин.

Марковцев покосился на полковника: «Что это с ним?» Подумал, что вот так же красиво тот может подискутировать и об устройстве унитаза.

А Михаил Васильевич уже взял обычный деловой тон.

– Теперь о том, что внутри. Два этажа плюс полуподвальный этаж. Следственный изолятор полуподвала не имеет. Собственно, типовое расположение камер для допросов и содержания, помещений и коридоров. Камеры в основном по периметру и в два этажа. В подвале они расположены лишь в северном рукаве. Часть коридоров «глухая», часть открытая – типа вольер и с обязательными контрольными дверями-решетками. Санчасть находится на первом этаже в западном крыле. Там же расположены служебные туалеты.

Неплохо, подумал Марк, совсем неплохо поработала военная разведка. Конечно, работала не на конкретный случай, а «на всякий пожарный», на то она и разведка, чтобы знать каждый уголок на объекте, представляющем маломальский интерес.

– Коменданта тюрьмы зовут Джемиль Эхмед по прозвищу Полковник, – заканчивал Артемов. – Капитан караульных смен – Кенан Озал. Лейтенанта первой караульной смены зовут Рашшадом Али, второй смены – Мохаммедом Сужем. Всего сто восемьдесят служащих, включая водителей и медперсонал. По сути, рота охраны и обеспечения. Если поделить их на три смены, то на каждую смену получится шестьдесят человек. Плюс в следственном изоляторе постоянно находятся несколько дежурных следователей, оперативников. Днем адвокаты и прочая братия. И последнее, наверное. Есть возможность встретиться с одним человеком, который провел в «Магрибе» три месяца. Попал туда больше по недоразумению – его обвинили в воровстве и уже хотели ампутировать руку. Но его оправдали. Хочешь поговорить с ним? Он азербайджанец, живет в Москве. Бывший военный, был ранен в 92-м во время штурма Шуши – в десятке километров от Степанакерта.

Артемов уже дал стандартное название своей команде – «рабочая группа», а позывной – Красный лис (почему – непонятно) – пошел от Ленца. Ее статус пребывания в Сирии, как и аналогичных рабочих групп, – нелегальный. Что не позволило побеседовать хотя бы с бывшими военными разведчиками в Сирии. Приходилось довольствоваться крошками со стола.

– Обязательно поговорю, – категорично ответил Марк. – А пока пойдем по «кольцевой».

– Буквально еще два слова. В двух кварталах от тюрьмы находится полицейский участок. Еще сто метров на запад – автозаправочная станция. В полутора километрах дислоцирован отдельный мотострелковый батальон. Вроде бы все – в общих чертах.

– Да, бля, – ругнулся Марк, – работы на всю ночь. С картой под головой вместо подушки. Может, возьмем бутылку коньячка?

Полковник кивнул: «Можно». Иначе свихнешься. Прикинул расстояние до ближайшего комплекса, расположенного на шоссе (коммерческий киоск – шашлычная): на машине можно обернуться за четверть часа.

И вот они, как в сказке, пошли по второму кругу, потом по третьему…

С одной стороны, просветление, с другой – муть. Но это временно.

Первый этаж с широкими «глухими» и зарешеченными окнами, второй – со спаренными и высокими и также забранными толстыми решетками. Контрольный коридор, южная башня, восточная. Хозблок, соединенный с гаражом, спортплощадка с зениткой-мемориалом. Редкие неухоженные газоны в стандартном обрамлении из бордюрных беленых камней.

И новые детали. Они загружают память, но в то же время как бы освежают ее, как прохладным порывом ветра.

Автомобили и бронетехника. Французский пикап «Пежо-боксер» – легкий бронеавтомобиль для перевозки нескольких заключенных. Средний тактический грузовик «Рено», бронетранспортер «Аль Фад» [16]16
  Выпускается компанией «Абдалла Аль Фарис», находящейся в Саудовской Аравии в городе Даман. БТР предназначен для транспортировки личного состава в боевых условиях или для поддержки войск и ведения разведки.


[Закрыть], «чисто» аравийский восьмиколесный бронетранспортер, с двигателем в задней части машины.

«Его можно вывести из строя бронебойной пулей, – механически заметил Сергей. – Он постоянно торчит между караульным помещением и хозблоком». Марк уже довольно точно представлял картину, отдельные объекты и их расположение.

– Почему в «Магрибе» нет нашей техники? – спросил Сергей. – Сплошь иностранщина.

– Зато вооружены нашими безотказными автоматами. Не страшно?

– Мороз по коже.

Поехали по новой?

Поехали.

Пригодится ли все это?

Во всяком случае лишним не будет.