Текст книги "Мужская работа"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

19

Отложив в сторону газету, Андрей Прозоров проводил глазами парня лет двадцати шести. Тот прошел к стойке, заказал себе кофе, бутерброды с ветчиной и семгой. Оглядевшись, он занял место через два столика от Прозорова и стал с аппетитом есть. Андрей демонстративно посмотрел на часы, вздернув правый рукав куртки, и снова взялся за чтение газеты.

Прикончив бутерброд с ветчиной, Рощин принялся за другой. Прихлебнув кофе, огляделся, вытянув шею, и остановил взгляд на журнале, лежащем по левую руку от Прозорова.

– Простите, – по-датски обратился он к нему, – можно попросить у вас журнал?

Прозоров молча указал на иллюстрированный еженедельник и далее не смотрел на одетого в серый костюм оперативника внешней разведки.

Рощин поблагодарил его и, опершись локтем о край столика, начал листать журнал мизинцем, дабы не испачкать его жирными пальцами.

«Что он, действительно проголодался?» – спрашивал себя Прозоров, видя, что оперативник вернулся от стойки с третьим бутербродом и второй чашкой кофе. И, как назло, ел он заразительно аппетитно: не чавкал, конечно, но широко и энергично раскрывал рот. Обычно так бывает, когда ты поглощен каким-то делом и не замечаешь ничего вокруг. А он толковый опер, невольно похвалил его Андрей. И поставил ему высшую оценку, когда Рощин вернул ему журнал: в середине его явно что-то находилось. Когда и каким образом тот успел переложить в него деньги, для Прозорова осталось загадкой.

Те двадцать минут, что он провел в кафе после ухода Рощина, не прошли впустую: Андрей съел два бутерброда и запил их кружкой пива. «Чертов опер!» – шутливо ругался он. Бросив смятую салфетку на пустую тарелку, он раскрыл журнал… и рука его остановилась на полпути: поверх пачки денег лежал клочок бумаги:

«Сегодня встречаемся в отеле «Шератон». В 16.00. Номер комнаты – 505. Прошу Вас, не опаздывайте. Назовите портье имя Арне Йёргенсен, и Вас пропустят».

Андрей потер кончик носа и с недоумением уставился на свои пальцы, которыми он дотрагивался до записки: от них исходил тонкий аромат духов. «Где он взял эту бумагу?»

Прозоров бросил взгляд на часы: без пяти три. За час ему нужно было добраться до центра.

И снова он вгляделся в ровные строчки, написанные, как ему показалось, женской рукой. Черт, снова выругался Андрей. Вдруг эта записка адресована не ему, а попала вместе с деньгами случайно? Этот обжора действовал так стремительно, что мог вывернуть свой карман. Шалун чертов! Вот и гадай.

Однако на гадания у Прозорова оставалось максимум десять минут.

Поднявшись на лифте на пятый этаж, Андрей первым делом подошел к портье, миловидной женщине лет сорока, одетой в розовую кофту. «Назовите портье имя Арне Йёргенсен», – всплыли в голове строки. «Только хер его знает, кто это Арне Йёргенсен, я или тот, кто писал записку». Прозоров не стал мудрить и просто сказал два слова:

– Арне Йёргенсен.

Хотя «просто» – сильно сказано. Он еле выговорил их. Перед портье он выглядел потенциальным клиентом логопеда. Во всяком случае, датского.

Магические слова, что и говорить, с ними, наверное, открываются любые двери. И он тут же получил подтверждение своим мыслям:

– Пожалуйста, номер пятьсот пять.

И жест портье в сторону лифтов.

– Благодарю.

Он остановился у двери с номером 505 и осторожно постучал. Все же он надеялся увидеть того парня из кафе. Однако дверь открыла женщина лет тридцати: с мокрыми еще волосами, одетая в канареечный халат.

– Ой! – всплеснула она руками. – Я думала, вы опоздаете. Я мигом переоденусь. Прошу, – Ухорская, посторонившись, указала рукой в глубь комнаты.

– Вообще-то я… – Прозоров, прищурившись, внимательно вглядывался в лицо женщины.

– Все правильно: это вы, а это я. Привет! Меня зовут Хельга. Я писала записку. Просто не ожидала увидеть такого симпатичного мужчину, – шпарила на немецком Полина. – Подруга мне ничего не сказала о вашей робости. Ну что же вы стоите? Вино, фрукты уже в номере.

С вульгарно накрашенными губами, Ухорская тем не менее выглядела вызывающе красиво. Пока что она делала алиби Рощину, заодно, не уступая Прозорову, пристально всматривалась в него.

Глаза… Глаза беспокойные. Оттого, что он попал в непонятку? Тогда где же растерянность? Нет ее. Если он профессионал, с легкостью мог разыграть ее. Другой вопрос – перед кем. Такой легко подготовит убедительную речь, любое выражение лица и взгляда и спрячет под ними истинные эмоции. Подбородок у него неплохой, таким грецкие орехи хорошо колоть. Щелкунчик. Щелкунчик? Щелкунчиками называют чеченских снайперов. Случайно пришло такое сравнение? Куда там, случайности случаются в крайнем случае. Руки… Руки у него рабочие, костяшки мозолистые. Стоит ровно, но правое плечо чуть ниже левого. Признак того, что он часто носит оружие на плече? Тогда почему часы на правой руке? Если он левша, то… Стоп! Часы у него на левой, сменил, зараза! Понятно, просто условный сигнал для курьера Рощина.

В свое время Полина Ухорская тренировалась в распознании истинных эмоций человека и знала, что маска удерживается на лице заметным усилием, и иногда, на долю секунды, на лице может промелькнуть его истинное выражение. Его хорошо видно при замедленном прокручивании видеозаписи. Со временем Полина научилась замечать такие «микровыражения».

– Простите, – слегка заикаясь, сказал Прозоров, делая шаг назад, – произошло недоразумение.

– А кто будет платить за это недоразумение? – надула губы Ухорская. Она еще колебалась, хотя ее непогрешимо-грешное нутро говорило ей: «Это он». Можно отпускать его на все четыре стороны, благо теперь Рощину есть чем отбиваться. Ему бы прийти сейчас, вот в эту минуту, столкнуться с клиентом и развести руками: «Черт возьми!»

– Сколько? – Прозоров решил погасить конфликт и полез во внутренний карман куртки, чтобы расплатиться с проституткой теми деньгами, которые принес ему опер, который и должен был встретиться с этой шлюхой. Бред какой-то.

На немецком разговаривает прилично, отметила Полина. Хотя толком он ничего еще не сказал. И она, внезапно решившись, перешла на русский:

– Давай сюда записку, кретин! И заходи, не маячь перед портье, не порть мою безупречную репутацию местной потаскухи. – Теперь она импровизировала, в очередной раз вспомнив про деньги. Главное, не дать слабину. Закрыв за обескураженным гостем дверь, Ухорская втянула его за рукав в комнату. – Бабки тоже доставай, это мой гонорар. Бери сумку с оружием и вали отсюда. Я привезла все то, что ты заказывал в первый раз: «галил», «СВД», пластит, детонаторы, инициатор взрыва. Адрес электронной почты сменил?

– Нет еще, – автоматически ответил Андрей.

– Молодец! Сегодня же смени – до шести вечера.

– А…

– Слушай меня. Последние данные по Альбацу. Знаешь, где сейчас твой клиент?

– Пока нет.

– Слушай, я прям вся горю. У меня температуры нет?

Обалдевший Прозоров потянулся рукой к наклоненной голове этой ненормальной бабы, чтобы пощупать ее лоб! Ухорская мгновенно перехватила его руку, двинула коленом в пах и локтем правой нанесла Прозорову сильнейший удар в голову.

Андрей устоял на ногах, он держал и не такие удары. Он не ожидал нападения, но еще больше не рассчитывал на продолжение стремительной атаки. На своем веку он повидал всякого, но вот красивую женщину в халате и боксерской стойке видел впервые. Он смотрел на нее, как кролик на удава. Используя фактор неожиданности, Ухорская провела наработанную двойку: боковой левой в голову и прямой в челюсть.

Когда из смежной комнаты с пистолетом в руке появился Холстов, его напарница стояла над поверженным противником и заламывала ему руку. Коротко выдохнув, она приподняла обмякшее тело Прозорова и бросила его в кресло.

– Руки под ягодицы, ноги вперед, – скомандовала она. – Руки под себя, сказала!

Прозоров, тряхнув тяжелой головой, чуть привстал и сел на свои ладони. Вытянул ноги. Двумя короткими командами Ухорская словно связала гостя. С такого положения не сделаешь даже резкого движения.

Поймав его вопросительный взгляд, Полина лаконично пояснила:

– ГРУ. Ты должен был догадаться об этом с первым ударом. А теперь – как в сказке: с двенадцатым ударом твоя морда превратится в тыкву. Давай, Золушок, поговорим откровенно: от кого ты получил задание и, главное, мотивы. Будешь петь так же хорошо, как Николай Носков, это тебе зачтется. Звони резиденту, – сказала она Холстову, – мальчик рвется на родину. «Первым классом от Земли улетаем». Скажи себе: «Вот это я попал!» – и начинай колоться.

– Паша, – сказал Холстов, – ты ненормальная.

– Не разглашай секреты – мы не одни. – Она снова сосредоточилась на Прозорове. – Давай, друг, не тяни время. Чем быстрее ты закончишь, тем скорее тебя положат в багажник посольской машины. Давай я помогу тебе: ФСБ – УРПО – седьмой отдел, – попробовала угадать Ухорская. – Знакомые звенья?

– За мной стоят большие люди, – тихо заговорил Прозоров. – Вы срываете задание, за которое вам придется отвечать.

– Вот это уже интересно. Давай-ка про больших пацанов поговорим. Фамилии, должности можешь назвать? Может, мы напугаемся и отпустим тебя.

– Я ничего не скажу.

– Ладно. Как хочешь. В «Аквариуме» разговоришься. Там без труда отработают твои установочные и биографические данные, официальные и информационные связи. Сползай потихоньку с кресла, поворачивайся на живот, руки за спину. Шевельнешься – получишь пулю в голову. Я уколю тебя – небольшая инъекция тебе не повредит. Не заметишь, как очутишься в Москве.

Ухорская вынула из кармана халата шприц и зубами сняла с него защитный колпачок. Холстов, держа пистолет двумя руками, подошел ближе и контролировал каждое движение Прозорова. Колебания в голосе подполковника шли вразрез с его действиями, его манерой держать оружие и чуть склоненную к нему голову. Несомненно, у Холстова в этом вопросе был свой стиль, и опытный Прозоров понял это сразу: подполковник выстрелит в него не колеблясь. И попадет. В глазах офицера ГРУ намертво застыли спортивные нормативы по пулевой стрельбе: шестьдесят выстрелов плюс десять в финале.

– Я не знаю мотивов, ведь это вас больше всего интересует?

– Так не пойдет, в таком тоне разговор может продолжаться вечно. Ты или говори все, или молчи.

– Если я расскажу все, что знаю, что меня ждет?

– Не знаю, – ответила Ухорская. – Мы такие вопросы не решаем. За нами такие же большие люди, как и за тобой. Кто знает, быть может, они после твоего признания соберутся и потолкуют между собой. Ты, друг, для себя уясни одну вещь: хочешь ты этого или нет, но завтра ты будешь в Москве. Приедет кто-то за тобой в «Аквариум» или нет, все будет зависеть только от тебя. И последняя вещь: ты уже наш. Говорливый, как хрен сопливый, или молчаливый – неважно. Я могу сыграть с тобой злую шутку: отпущу на все четыре стороны. А ты потом доказывай, что два старших оперативных офицера военной разведки отпустили тебя за твои красивые глаза. Хочешь уйти прямо сейчас?

Ухорская улыбнулась: «клиент» сидел не шелохнувшись.

В ходе горячей обработки у нее возникла мысль, не лишенная оснований: про дела своей жертвы этот парень знает больше, нежели обычный киллер о деятельности своей. Рядовым исполнителем его не назовешь. Первое – он знает минимум два иностранных языка, и отсюда напрашивался вывод, к которому в свое время пришла его несостоявшаяся жертва Антон Альбац: он из спецподразделения ФСБ, отвечающего за свой сектор. Второе – профи такого класса не говорят «фас!», сунув в руку оружие, таким выдают исчерпывающую информацию о клиенте. И третье. Из-за цейтнота, в котором оказалась ФСБ, «дело Альбаца» готовилось на скорую руку, поэтому (возможно) диверсанта нагрузили чрезмерной информацией, которую он должен просеять через свои мозги, отбросить лишнее, оставить только нужное.

Да, он профи, потому отчасти так легко сдался. Сейчас он ищет выход из трудной ситуации, идет на уступки, но не перестает оставаться собой. Он так и останется собой, даже если даст согласие и выложит все, что знает, – это тоже один из выходов, называемый спасением. Его в первую очередь учили выживать, и он выживет. Он понимает, что попал в жернова корпоративных интересов двух спецслужб, и слово «предательство» по большому счету не бередит его душу.

Обо всем этом Полина Ухорская, присев неподалеку от Андрея Прозорова, и поведала ему.

– И в-четвертых… Кстати, как тебя зовут?

– Андрей.

– И в-четвертых, Андрюша. Ты знаешь истину: «Научить убивать нельзя. Научиться – можно». Ты – мастер, говорю это без иронии. Поэтому – и поэтому тоже – ты сидишь смирно перед двумя офицерами старшего состава – тоже мастерами своего дела, уверяю тебя. Тебе не нужны наши трупы, как и нам не нужен твой.

Глядя на Ухорскую, подполковник Холстов видел перед собой укротительницу тигров. За считанные минуты она – когда грубостью, а когда лаской – подчинила своей воле профессионала из конкурирующей спецслужбы. Откуда у нее этот дар мыслить логически, а главное, выражать эти мысли вслух – непонятно.

– Расслабься, – улыбнулась Полина. – Ты куришь?

– Да, закурю, если вы не против.

Андрей высвободил руки, потряс ими, ответил на улыбку Ухорской скупым движением губ, вынул из кармана сигарету, облизнул губы и, на миг закрыв глаза, резко сунул сигарету рот и раздавил зубами ампулу с синильной кислотой. Лицо его перекосилось, губы мгновенно посинели. Дернувшись всем телом, он повалился на пол…

Ухорская стояла над трупом диверсанта бледная. Не поворачивая головы, она, чувствуя каждый волос на голове, тихо сказала Холстову:

– Дело серьезное. Дело очень серьезное… Знаешь, Толик, мне стало страшно.

* * *

Лучкин, получив сообщение из Центра, вызвал к себе Рощина.

– Восемь часов уже, Вячеслав Семенович, – попенял начальнику вице-консул, – я домой собрался.

– Расскажи-ка еще раз, как прошла встреча в «Бодеге». Ты вообще был там?

– На что вы намекаете? – встал в стойку Рощин. – Что я деньги присвоил?

– Ты не горячись, – сбавил обороты замрезидента. – В Центр до сих пор не пришел новый e-mail.

– Я тут при чем?

– А ты не забыл про электронную почту?

Рощин помнил об этом. Но передавать эту информацию Прозорову он не собирался – получилась бы нестыковка: передавая деньги и записку, он давал определенные инструкции и вслух, и на бумаге, что должно было насторожить Андрея. Выходило, что одно можно было передавать только письменно, а другое только устно. Отражать же распоряжение шефа на бумаге было, с одной стороны, глупо, а с другой – выглядело нарушением инструкций. Все это шло вразрез с планом Полины Ухорской и стало самым слабым звеном. Однако приходилось идти ва-банк. И если бы визит Прозорова в «Шератон» остался «недоразумением», независимо от того, причастен Андрей к «делу Альбаца» или нет, то Рощина ждал «ковер», где вице-консул, он же третий секретарь российского посольства и оперативный работник СВР, получил бы по первое число. Он мог ссылаться на плохой слух Прозорова и свою озабоченность предстоящим визитом в «Шератон», где его поджидала фрау Брунер. Оптимально – Рощина ждал «строгач» с полным разбором полетов. Крайний случай – настоящий полет на родину. Сейчас же Борис имел возможность идти в «отрицалку».

– Я что, Вячеслав Семенович, первый день в разведке? Не вы ли год назад говорили о моей оперативно-разведывательной состоятельности?

– Садись, – перебил его Лучкин и указал на соседний стол, – опиши внешность человека, которому ты отдал деньги. Отправлю твои художества в Центр.

Заместитель резидента тоже не знал, с чем связана эта скоропалительная акция с устранением Альбаца, и успокаивал себя этим. Чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Откинувшись на спинку кресла, он смотрел на подчиненного, гонявшего желваки над листом бумаги и бормочущего под нос: «Я рапорт, рапорт напишу… К чертовой матери!»

Все же Рощин был классным разведчиком.

20

Ночью, оставшись одна, сидя в том кресле, в котором принял свою смерть Андрей Прозоров, Полина Ухорская анализировала сложившуюся ситуацию. Поджав под себя ноги и пристроив на краешке кресла пепельницу, она часто возвращалась к оброненной ею фразе: «Толик, мне стало страшно».

Не давал покоя один-единственный, он же ключевой, вопрос: за что? Какие причины лежат в устранении Альбаца, а теперь – и в смерти того парня? Нашего, русского парня. Какие секреты он хранил в груди? Что заставило его добровольно уйти из жизни, и добровольно ли? Кто его боссы? Кто имел над ним безраздельную власть, и над одним ли? Кто его близкие, ради безопасности которых он, быть может, совершил над собой это зловещее деяние?

Полина понимала, что никогда не найдет ответов на эти вопросы. То единственное, наверное, чего боялся в этой жизни Андрей Прозоров, он унес с собой в могилу. Но что может быть страшнее смерти? Выходит, что-то есть.

Вопросы, вопросы, вопросы…

Перед глазами обескураженное лицо Андрея, она бьет его левой и добавляет своим коронным прямым…

Ладно, проехали.

Она вдруг сопоставила фразы – казенные и те, что родились в голове совсем недавно, – с думами о покойном спецназовце: мировой черный рынок вооружений и смерть нашего, русского парня. Что-то заставило Ухорскую зябко повести плечами, ощутить в груди холодок и снова почувствовать шевеление волос на голове. Она чувствовала, что разгадка находится где-то между этими фразами, что именно они являются ключом. Но повторять их в надежде, что некий шифр дастся в руки, – бесполезно. Придется снова и снова прокручивать в голове надоевшую уже информацию про треклятого Альбаца, про то, что его смерть могла нарушить устоявшиеся связи на рынке продажи вооружения, но надолго парализовать деятельность отдельных террористических организаций и вызвать панику в их рядах вряд ли бы получилось.

Нет, не то.

«Мировой черный рынок вооружений и смерть нашего парня».

Обычная плата за поставки вооружения – алмазы, которых не счесть в бедных странах и которые легко перевозить: алмаз можно спрятать куда угодно, на него не реагирует ни одно из самых современных достижений науки и техники. А спрос на алмазы как был велик, так и останется.

Не то.

«Мировой черный рынок… и смерть нашего…»

Компаньоны Альбаца, конкуренты, единомышленники, партнеры…

«Нет, все, завтра иду к нему. Плевать на запреты Холстова».

Родственники, конкуренты… Опять конкуренты, они же – соперники. Был один такой, летающий аналог Альбаца, за деятельностью которого следили – вот ведь подлость: следили! – разведки нескольких стран. Некий Леонид Минин. Что известно про него? Может, промелькнет в его деятельности то, что самотеком ускользало в делах Альбаца?

Итак, Минин. Ему закрыт въезд в страны Шенгенской зоны. Потому он часто, прибыв по делам в энную страну, был вынужден ночевать на борту собственного самолета, заодно избегал процедуры паспортного контроля. Хитрый жид. Как у Альбаца, у Минина много паспортов: израильский, немецкий, российский, боливийский и греческий.

Окутавшись дымом, Полина буквально видела строки:

«Выходец из Украины и гражданин Израиля Леонид Ефимович Минин в недавнем прошлом – владелец зарегистрированной в швейцарском кантоне Цуг компании «Exotic Tropical Timber Enterprise», занимающейся разработкой и экспортом экзотических видов древесины из Либерии.

Леонид Минин принадлежит к новой генерации частных торговцев оружием, появившихся на мировом рынке после распада Советского Союза. В начале 90-х годов страны Восточного блока избавлялись от арсеналов «холодной войны», которым не видели применения. Но в «третьем мире» спрос на оружие оставался высоким. Опустевшую нишу заполнили частные предприниматели…

13 марта 1999 года в аэропорт столицы Буркина-Фасо Уагадугу прибыл крупный груз оружия: в декларациях значилось 715 ящиков стрелкового оружия и боеприпасов к нему, противотанковые орудия, ракеты «земля – воздух», гранатометы «РПГ» и боеприпасы к ним. Поставка была осуществлена по контракту, подписанному от имени Министерства обороны Буркина-Фасо зарегистрированной в Гибралтаре компанией и украинским производителем указанных вооружений. У поставщика, украинской государственной компании «Укрспецэкспорт», имелась официальная экспортная лицензия, выданная правительством Украины. Сертификат конечного пользователя был подписан полковником Жильбером Дидере, начальником личной охраны президента Буркина-Фасо. В Уагадугу груз доставил самолет британской компании, зафрахтованный украинским перевозчиком.

В столице Буркина-Фасо оружие не задержалось. С испанского острова Ибица прилетел реактивный «ВАС-111», зарегистрированный на Каймановых островах компанией, имеющей юридический адрес в Швейцарии. До конца месяца он совершил по меньшей мере восемь перелетов из Уагадугу в Монровию и обратно, пока не перевез весь товар, после чего вернулся в Испанию…»

Ничего… Кроме хорошей памяти. Ничего не пересекается в делах Минина и… Альбаца. Как памятник, стоят зеленые. Их курсы на мировом черном рынке вооружений, куда продирается смерть нашего, русского парня, параллельны.

Заклинило, заклинило…

– А? – спросила Полина, встрепенувшись. Ей показалось, кто-то позвал ее по имени.

Но в номере никого нет. Кроме нее, ни живых, ни мертвых.

«Толик, мне стало страшно».

Ухорская сорвала трубку телефона и набрала номер Рощина.

– Привет, дорогой. Я тебя разбудила? Можно я приеду к тебе?

Она надела первое, что попалось на глаза: брючный костюм. Накинув кожаный плащ, быстро вышла из номера. Однако по пути к Рощину знакомый холодок в груди снова дал знать о себе. Он соткался из документальных выдержек, касающихся деятельности Минина: «Поставка была осуществлена по контракту, подписанному от имени Министерства обороны Буркина-Фасо… и… производителем указанных вооружений». Но не это заставило ее вздрогнуть, а то, что вместо «Буркина-Фасо» Полина вставила «России»:

«Поставка была осуществлена по контракту, подписанному от имени Министерства обороны России».

Она сделала последнюю правку, когда садилась в такси и называла водителю адрес Рощина: «Поставка была осуществлена по контракту, подписанному от имени Федеральной службы безопасности». А в ушах прозвучал голос первого заместителя начальника ГРУ Михайлова: «Основание этого дела, мне кажется, в человеческом факторе».

Контракт – поставка – человеческий фактор. Господи! Как похоже на недавнее, брошенное нашему, русскому парню: «ФСБ – УРПО – седьмой отдел».

Контракт, поставка, человеческий фактор.

Хватит! Иначе можно сойти с ума.

Борис встретил Полину в халате, накинутом на пижаму. Он поджидал ее с полчаса, но тепло, исходящее от него, было таким ласкающим, словно он только что проснулся.

– Рощин, – прошептала она, прижимаясь к нему, – я схожу по тебе с ума.