Текст книги "Мужская работа"

Автор книги: Михаил Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3
ИНИЦИАТОРЫ ВЗРЫВА

9
Дания, 9 декабря

Лопата наткнулась на что-то твердое. Доска, определил Вадим…

Щитомордник приехал к месту закладки тайника в половине второго, считая это время оптимальным: машин в послеобеденное время на дороге немного. В бюро по найму машин он выбрал незаметный и надежный «Форд-Сиерру» серого цвета. До Нестведе доехал не спеша за пару часов, свернул на дорогу, ведущую в Престе, проехал несколько километров, проверяясь, и повернул обратно. Перейдя дорогу в двухстах метрах от указателя «8», он словно потренировался, с расстояния в несколько шагов поставив «Форд» на сигнализацию. Фары и габаритные огни вспыхнули на миг, озвученные коротким звуковым сигналом, и машина, как показалось Вадиму, насторожилась.

Ему не пришлось пользоваться компасом, он легко ориентировался по сторонам света. Взобравшись на холм, увидел сосну, обломанную ветку, валявшуюся рядом. Начал считать шаги.

Дорога проходила по неровной местности, под ногами шуршали пожухшая трава и мелкие сучья, слева и справа разросся кустарник, раскидистый орешник, начавший сбрасывать листву, взметнувшиеся к небу сосны в вечнозеленом наряде.

Валун, до которого оказалось ровно восемьдесят шагов, действительно переворачивали: мшистой стороной он смотрел на запад, а не на север и словно подсказывал дальнейшее направление.

Сделав пару десятков шагов, Вадим увидел следующий ориентир: возвышающуюся на восемь-десять метров известняковую скалу. Обойдя ее справа, нашел под ногами более желтоватый прямоугольник травы. Именно нашел, ибо дерн, который вынимали очень аккуратно, точно положили на место. Просто он знал, что искать, а постороннему взгляду эта незначительная деталь в глаза не бросалась.

…Доска.

Вынутая земля небольшим холмиком высилась справа от закладки, и Вадим только сейчас понял, что неизвестный ему оперативник действовал грамотно: вынутую землю складывал на расстеленный полиэтилен или тряпку, лишнее унес собой; нигде поблизости не было видно следов песчаного грунта.

Мешок. Вынув его и отряхнув от земли, Вадим довольно точно определил его вес: восемь-девять килограммов. Прислушавшись к звуку проехавшей по дороге грузовой машины (не остановилась ли?), вынул из мешка первую вещь, потом вторую…

Автомат «галил» был со сложенным прикладом, а снайперская винтовка находилась в состоянии неполной разборки. Вслед за ней Салнынь, не без дрожи в руках, положил в багажную сумку сверток, весивший не меньше пятисот граммов, продолговатую коробочку, в которой вкупе с пластитом угадал инициатор взрыва, небольшой пульт дистанционного управления, четыре круглые батарейки. Машинально открыл заднюю панель пульта: батареек там не было.

Все, что он увидел, настраивало на размышления – но только не здесь. Он обдумает все по пути в Копенгаген. Проверок на дороге Щитомордник не опасался, местные полицейские вообще редко останавливают транспорт, а личный досмотр и обыск машин – дело довольно уникальное.

Возвращаясь с сумкой, перекинутой через плечо, вдруг поймал себя на мысли, что считает шаги. Пятьдесят – пора поворачивать, мигнул ему зеленым заплесневелым веком сероватый валун.

Как ни странно, сейчас Вадима Салныня интересовал один вопрос: под Прозорова ли готовилось оружие? Если следовать канонам спецслужб, то нет. Обычно подобная работа изобилует посредниками, второстепенными звеньями. Однако бывают и исключения, когда операция носит сверхсекретный характер, когда лишний человек – лишняя деталь. И еще одно: Щитоморднику показалось – вот только сейчас, когда под правым боком бряцало огнестрельное оружие и взрывчатка, – что тот же автомат в руках Андрея смотрелся бы естественно. Он профессиональным взглядом отметил его военную выправку, твердый голос – не командный, конечно, но не допускающий возражений. И последняя странность. Когда Вадим мысленно одел Прозорова в военную форму и дал в руки автомат, все это стало выглядеть нагромождением: Прозорову шла гражданская одежда… и оружие.

Семьдесят пять, семьдесят шесть шагов…

Щитомордник осторожно начал спускаться с холма. Остановился, когда мимо на высокой скорости проехала легковая автомашина. Скрывшись за миртовым деревом, он не смог определить ее модель.

«Что же ты за птица? – думал возобновивший спуск Вадим о Прозорове. – Его, его, – как-то торопливо скакали в голове мысли, – это его товар». Сейчас бывшему топтуну было бы в сто раз спокойней, если бы сумка была набита урановой рудой.

«На родину не тянет?» – вспомнились слова Прозорова.

Тянет, хотелось ответить.

Там хотя бы и автоматы и взрывчатка казались обычным делом. А тут? Здесь-то кого… шлепать, убирать, грохать, ликвидировать? Ни одно определение не ложилось под девственно-демократичную монаршую Данию.

Не сам Вадим загрузил себя мыслями, а наполненная смертоносным товаром сумка и маячивший перед глазами образ Андрея. Если в этом и был расчет, то он оправдался на сто процентов. Мыслей много, почти все конкретные, но связать их воедино было делом таким же гиблым, как обнаружить службой «НН» и зафиксировать место закладки или изъятия тайника.

Стоя на одном краю дороги, Вадим направил пульт дистанционного управления, нанизанный на брелок с ключами, на «Форд», стоящий по другую сторону. Нажимая на кнопку, Вадим остро ощутил в груди жалобный, тоскливый вой. Он понял, что вскоре произойдет что-то непоправимое, ужасное, но сдержать себя не мог. Словно проверяясь – последний раз в своей жизни, он пошел до конца, дабы быть уверенным во всем. Радиосигнал от пульта пошел и на «Форд», и на инициатор взрыва, лежащий в сумке, – их радиочастота по роковому совпадению была идентичной. Электродетонатор, вставленный в пластит, дал взрывчатке импульс, и Щитомордника разнесло в клочья.

10

Информация, которая обновлялась каждые полчаса, все четче вырисовывала картину произошедшего в восьми километрах от Нестведе. И спустя сутки, к обеду следующего дня, Антон Альбац мог в деталях воспроизвести ее содержание. Безымянный профессионал, который заставил понервничать и навести самокритику в душе, спускался с холма и задел невидимую радиочастоту. Одним словом, попался на растяжку. Действительно, как он мог заподозрить, что оба пульта работают на одной частоте? Умер Максим, ну и хрен с ним.

Однако настораживала одна деталь, которая, правда, объяснялась легко. Пульт дистанционного управления оказался без батареек – их в количестве четырех штук нашли в радиусе пятидесяти метров от места взрыва: неплохой довесок к «исполнительному механизму» в качестве предметов поражающего действия. Выходит, незадачливый киллер обезопасил себя с одной стороны, но не позаботился о другой? Не хватило времени, чтобы проверить инициатор взрыва? Обязан был провериться. Так или иначе, вина лежала и на нем, и на оперативных работниках СВР, которые обязаны были оставить закладку в полной безопасности.

В чуть насмешливые и уже спокойные мысли Антона инородным телом вклинились слова Штерна:

– Если только это был он.

– Что ты имеешь в виду?

– Кого. Профессионала. Думаешь, он сам рискнул изъять закладку? Я бы на его месте послал на гору какого-нибудь олуха и грохнул по возвращении. Плясать будешь, когда установят личность погибшего. Если он принадлежал спецслужбам, я подыграю тебе на бас-балалайке. – Зяма гнусаво рассмеялся.

Он как в воду глядел. Как так быстро сработали датские спецслужбы, уму непостижимо. И суток не прошло, как была установлена личность пострадавшего: им оказался бывший работник КГБ Вадим Рудольфович Салнынь, последнее время проживавший в городе Киле, Германия. При обыске в его квартире немецкие полицейские обнаружили профессиональное огнестрельное оружие: пистолет специальный «глок», на который не реагируют металлодетекторы, и пистолет-пулемет Стечкина «ТКБ-486», предназначенный для скрытого ношения: прямой коробчатый магазин поворачивался вперед на 90 градусов и оказывался в горизонтальном положении под стволом.

Об этом оружии образца 1955 года Альбац был наслышан, но ни разу не видел знаменитый девятимиллиметровый «стечкин», весивший всего килограмм триста граммов, длина которого сокращалась за счет складывания плечевого упора с шестисот двенадцати миллиметров до трехсот восьмидесяти; оружии, из которого можно свободно вести огонь с одной руки, «по-пистолетному».

Жаль, подумал Альбац, что детищу Игоря Яковлевича Стечкина так и не суждено было стать оружием спецназначения. Он бы расходился не хуже израильского «узи» – на русское «ура». А что, неплохое было бы названьице уникальному автомату.

Антон снял очки, подержал их у лица, сложил дужки и положил в нагрудный карман. С известием об обнаруженном арсенале в квартире бывшего контрразведчика была поставлена последняя точка. Теперь можно успокоиться, хотя бы неделю-другую чувствовать себя в безопасности, точнее, обрести былое внешнее спокойствие и внутреннюю успокоенность. Избавиться от свалившейся на голову проблемы, заняться одними неотложными делами и покончить с другими – экстренными. В частности, отозвать полную боевую готовность борта номер один.

Стало быть, никаких диверсантов, а лишь наемник, бывший комитетчик, работающий на российскую разведку.

11
10 декабря, вторник

Андрей Прозоров, накануне заплатив за открытие электронного адреса, снова пришел в интернет-кафе «Визит» и, поздоровавшись с Гертом Шлютером, лет двадцати с небольшим, администратором клуба, открыл свой почтовый ящик. «ГОРЯЩИЕ ПУТЕВКИ!» – бросилась в глаза реклама. «Получи в подарок CD». «Проверь почту».

Прозоров приготовил к работе шифровальный микрокомпьютер «Азимут» последней модификации – длиной в две пачки сигарет и весивший не больше куска мыла. «Азимут», который может подключаться к любым линиям и каналам связи, имел контроллер универсальной последовательной шины USB, клавиатуру с русским, латинским, служебным и цифровым набором символов. Узловая информация записана на микрочипах и уничтожается в случае необходимости за пару секунд. Обработанные шифровки в памяти компьютера не сохраняются. Вводимые с клавиатуры сообщения кодируются и раскодируются автоматически. Любое сообщение, зашифрованное «Азимутом», в случае перехвата не поддается расшифровке даже с помощью современных компьютеров.

Монитор CTX, за которым находился Прозоров, имел четыре USB-порта, так что ему не пришлось долго манипулировать, подключая кодировщик к системному блоку. Компьютер нашел новое устройство и определил его как стандартную клавиатуру. Все, теперь можно приступать к работе.

«Оставайся на месте до очередного распоряжения, – читал Прозоров. – Деньги получишь 12 декабря в кафе «Бодега» на Мимерсгэде, в Нёрребру. Выбери дальний столик. С 15.00 до 15.30 к тебе подойдет человек. Он узнает тебя по часам на правой руке и открытому журналу слева от тебя…»

По поводу сорвавшейся операции Прозоров особо не нервничал. Во-первых, сбой произошел не по его вине, во-вторых, он предчувствовал, что вскоре его отзовут, персоной Альбаца займется кто-то другой. Хотя, может, он и ошибался. Во всяком случае, в ближайшие неделю или две в мутной воде ловить было нечего.

Мгновенно отреагировали оперативники СВР в Германии. Но и здесь Прозоров позволил себе усомниться: скорее всего подстава Щитомордника, которому подкинули профессиональное оружие, стояла в ряду подстраховочных мероприятий (равно как и последующее устранение Щитомордника). Оно успокоит клиента, возможно, оставит его на месте, в Дании. Но отсюда следует не недельное ожидание, а скорые действия. Лишь бы на них не погореть, иначе… О последствиях Андрей старался не думать.

Закончив сеанс, Прозоров убрал микрокомпьютер в карман, закрыл программу и на ходу попрощался с администратором интернет-кафе:

– Гу нат.

– Доброй ночи, – отозвался Шлютер, занятый клиентами.

Глава 4
«ЛЮБИ МЕНЯ ПО-ФРАНЦУЗСКИ»

12
Копенгаген, Дания

С резидентом военной разведки Станиславом Серегиным прибывшие в Копенгаген офицеры встретились на привокзальной площади аэропорта. Военный атташе находился в сером «Вольво» с тонированными стеклами. Анатолий Холстов по-хозяйски расположился на переднем сиденье, его спутница устроилась рядом с резидентом и пожала ему руку:

– Привет, Слава! Давно не виделись. А ты растолстел.

– Адреналин гоняешь? – со своего места спросил Холстов.

– Какие гонки, о чем ты!

Резидент ГРУ не каждый день ожидал гостей из Центра, а прибытие начальника отдела и старшего оперативного сотрудника военной разведки – дело особое. За три года работы на этом ответственном посту Серегину лишь раз пришлось «гонять адреналин» – вывозить машинистку британской МИ-6, пожелавшую передать секретные сведения российской разведке и сменить страну проживания, в багажнике своей машины. Путешествие, которое продолжилось на пароме, отходящем с узкой косы датского Гесера, и закончилось все в том же «закрытом режиме» в немецком Ростоке, не пошло перебежчице на пользу.

– Саша, поехали, – распорядился Серегин.

Водитель мягко тронул машину с места, и разговор сослуживцев возобновился.

– Что за клоповник нам порекомендовали? – спросила Ухорская, имевшая при себе паспорт на имя Хельги Брунер, уроженки Леверкузена, Северный Рейн-Вестфалия. А Анатолий Холстов – на имя Тиля Фенстера родом из шведского Хельсингборга.

– «Шератон»? – сказал Серегин. – Вполне приличный отель. Кстати, там частенько бывает Борис Рощин.

– Ну вот, ты сразу к делу… Снимает номера?

– Нет, убивает время в ресторане. Там своеобразная атмосфера, хорошая кухня. Хотя дороговато, честно скажу.

– Слава, давай про Рощина, – поторопил резидента Холстов.

– Начну с того, что результаты прослушивания оказались шокирующими.

– Стоп, Слава, – оборвала резидента Ухорская. – Определим круг посвященных – это кто?

– Я и сотрудник научно-технической группы посольства Киселев Саша. Он, кстати, за рулем.

Киселев, молодой капитан, одетый в легкую комбинированную куртку и полушерстяную кепку с коротким козырьком, улыбнулся отражению москвички в панорамном зеркале. Он лично устанавливал звукозаписывающую аппаратуру в машине вице-консула Рощина. По той же причине Серегин выбрал Киселева в качестве водителя, чтобы сегодняшняя беседа прошла в предельно открытом режиме. Серегин придерживался инструкций, полученных из штаб-квартиры ГРУ в Москве: максимально ограничить круг сотрудников резидентуры по делу (в предписании: Рощин – Штерн – Альбац), по которому прибыли в Копенгаген подполковники ГРУ Холстов и Ухорская. К тому же у резидента было не так много возможностей для частых встреч с оперативниками из Москвы.

– А твой зам? – спросила Полина.

– Мой помощник не в курсе деталей. Он знает лишь информативную часть беседы Рощина и Штерна, подготовленную Киселевым для передачи в Центр.

– Причины?

– Отчасти этические, отчасти божеские: не навреди. Отклонение Рощина в цветовом спектре и без нашего участия не пойдет ему на пользу.

– Итого три человека.

– Будем считать, так.

– Поехали дальше. Чего именно ты не ожидал?

– Что Рощин принадлежит к сексуальным меньшинствам, или меньшинству, не знаю, как правильно.

– Как у него настроение?

Серегин только сейчас заметил, что в беседе не принимает участие Холстов. Сидит, откинувшись на спинку кожаного кресла, и смотрит на проносящуюся за окном панораму Каструпа, изобилующую черепичными крышами уютных домиков, огороженных невысокими заборами, не портившими пейзаж гаражами.

– Ходит как туча, – ответил резидент на вопрос Ухорской, – по утрам наблюдаются легкие симптомы похмельного синдрома: как говорится, в пьянке замечен не был, но утром пил холодную воду. Он и вчера был в «Шератоне».

– А как вообще ты выявил его связь со Штерном?

– Рощин начал сорить деньгами, я попросил своих ребят покататься за ним. Выявили как минимум два постоянных места встречи со Штерном: на Сванеалле – район Фуглебаккен, и на углу Каттегордалле и Видоуревай. Штерна опознали, доложили в Центр, получили директиву установить на машину Рощина звукозаписывающую аппаратуру.

– Какая информация могла заинтересовать Штерна?

– Любая. От расположения кабинетов и представительских залов до перемещения сотрудников посольства. В хозяйстве Альбаца успешно функционируют разведка и контрразведка, без которых немыслимы подобные картели. Обмен информацией, короче говоря. Собственно, на пленке этот вопрос был затронут Штерном. Кассета у меня с собой, хотите послушать?

– Обязательно, – категорично заявила Ухорская.

– Саша, включи, – попросил Серегин капитана.

Раскрыв блокнот, резидент протянул собеседнице фотографию. На ней вице-консул российского посольства был запечатлен в три четверти. Темные, слегка вьющиеся волосы, правильной формы нос, ироничные, как показалось Полине, глаза («Как у меня», – отметила она их серо-голубой оттенок), слабо очерченные губы, немного удлиненный раздвоенный подбородок. Лицо у него мужественное, пришла к выводу Ухорская, вглядываясь в снимок и вслушиваясь в голоса, звучавшие из динамиков магнитолы. Один неприятный – окающий и картавый, второй – полная противоположность, густой и мелодичный. В начале беседы в голосе Рощина слышался напор, но давление быстро иссякло, когда собеседник российского дипломата открывал перед ним карты-снимки.

Полина попыталась представить лицо Бориса Рощина в ту минуту, но не смогла: перед ее взором стоял образ волевого и уверенного в себе парня, здорово походившего на американского актера Шона Пенна. Особенно в роли Конрада ван Ортона в кинофильме «Игра». О принадлежности Рощина к сексуальным меньшинствам Полина думала меньше всего, то есть относилась к этому факту спокойно.

По наитию она спросила резидента:

– А в связях с женщинами Рощин был замечен?

– Знаешь, ты права, Паша, я просто не успел об этом сказать. Весной этого года мои парни видели его в компании миловидной брюнетки в Аведёре, южном пригороде Копенгагена. Если с умом, – пояснил Серегин, – то можно. Выгоняют за то, что попался.

– Продолжение с той брюнеткой было?

– Наверняка. Рощин поднялся с ней в номер гостиницы. Чисто по-человечески я ему сочувствую, а раньше симпатизировал. А почему ты спросила о контактах Рощина со слабым полом?

– Потому что нам с ним контактировать. Рощин, не замеченный в связях с женщинами, – клиент Толика Холстова. Бисексуальный вариант я беру на себя.

– Чего? – обернулся подполковник. – Мне контактировать с «цветным» дипломатом?

– А куда ты, на фиг, денешься? – усмехнулась Ухорская. – Встретишься с ним и скажешь: «Привет! Я Бой Джордж. Ла-ла». Ладно, Толик, успокойся, Рощиным я займусь лично. У меня свои методы и приемы. Слава, скоро приедем? Мне не терпится залезть в ванну. Первым делом – самолеты, ну а «девушки» – потом.

– Если бы не этот долбаный Альбац, плакала бы по Рощину контрразведка, – обронил Холстов.

Настроение у подполковника было неважное.

13

Борис Рощин допивал вторую бутылку шабли, когда мимо его столика, расположенного в уютной кабинке ресторана, снова прошла элегантно одетая фру. Прямые короткие волосы, достаточно широкие плечи, которые стереотипно заставили российского дипломата заподозрить в незнакомке итальянку, однако матовый аристократичный цвет ее лица больше подходил северянке: норвежке, шведке или датчанке. Но в первую очередь обращали на себя внимание ее стройные ноги, обтянутые телесного цвета чулками.

В отеле «Шератон», расположенном на Вэстербругэде в самом центре города, можно встретить кого угодно. Особенно в холле и здесь, на четвертом этаже, где раскинулся роскошный ресторан, поделенный на секции, отделанные под дерево, где названия блюд в меню значились на трех языках. Рощин сделал заказ на датском, но от этого не изменился ни вкус шабли и черной икры, ни йодистый запах морского салата. Настроение у вице-консула российского посольства было ни к черту, отсюда и такие злые и нелогичные мысли. Нет, он не «заливал горе», свалившееся на него, в противном случае заказал бы вместо шабли водки и пару соленых огурцов на закуску.

«Штерн, сука! Какая же ты сволочь!» Нескончаемые ругательства в адрес сального еврея не ложились на звучавшую в ресторане песню Дэвида Берна «Like Humans Do», но отражали настроение Бориса. «Я работаю, я сплю, я танцую, я умер», – пел Дэвид. Да, все так, Рощин работал, спал с хорошенькими женщинами и мускулистыми мужиками, осталось станцевать последний танец и умереть.

– Юноша, не угостите даму сигаретой? – прозвучал совсем рядом красивый грудной голос. Действительно, Борис, как говорилось ранее, всегда любил хороший женский вокал, а голос незнакомки прозвучал в меру синтезированно. Наверное, оттого, что слова были произнесены не на «универсальном» английском, а на безукоризненном немецком – языке, который лучше всех ложился на музыку, заставлял понимать смысл не ушами, а телом.

– Битте, фрау, – отозвался Рощин, решив подняться из-за столика: дама стояла в паре шагов от него.

– Ждете кого-нибудь? – Ухорская вытянула из пачки «Мальборо» сигарету и прикурила от зажигалки соотечественника.

«Да», – хотел сказать Борис, чтобы спровадить из кабинета непрошеную гостью, но не осмелился. Она не походила на проституток, оккупировавших «Шератон», также не было в ее взгляде и раскованных движениях признаков искательницы приключений. А точнее – развлечений. Она казалась загадкой для Бориса, не походила на светскую львицу, случайно забредшую в ресторан; дама в черном вечернем платье и, кажется, не обременена бюстгальтером, подкрашенные ресницы, наложенные тени, полные губы в светло-коричневой помаде.

– Нет, – ответил на ее вопрос Рощин. – Я никого не жду.

Борису показалось, что ее выразительные губы выразили легкую досаду и удивление. Он понял, что его ответ стал причиной ее переменившегося настроения. Что ни говори, ответил он недипломатично: «Я никого не жду». Такой фразой можно и прогнать. Пока он не подумал о том, что дама, назвавшая его юношей, буквально навязывает ему свое общество.

– Пожалуйста, фрау, садитесь. Шампанского? – спросил он, стоя позади Ухорской и пододвигая стул.

Хмель, шумевший в голове вместе с ненавистной фамилией Штерн, стал выветриваться, тому способствовала улыбка гостьи. Она отчего-то напомнила Рощину его мать, красивую моложавую женщину; несмотря на вечерний туалет, в Ухорской угадывалась строгость. Что еще? Если бы Борис смог лицезреть Полину Аркадьевну в форме с погонами подполковника ВВС, сидящую за столом в одном из кабинетов Главного разведывательного управления, то увидел бы больше: властность и неприкрытую иронию в ее красивых глазах.

Подзывая официанта, Рощин подумал: «Уникальный случай». Подумал в ущерб себе и тут же помрачнел лицом.

– Человек, которого я жду, так, видимо, и не придет. – Полина стряхнула пепел и положила локоть на стол. – Поганое настроение. Почему вы один?

– Так я отдыхаю от работы. – Борис сопроводил слова неопределенным жестом руки. – Большой коллектив, суета, шум.

– Вы работаете в банке, – констатировала Ухорская.

Рощин понял ее: глаза, которыми женщина выразительно обвела сервировку стола, намекали не на мотовство, но указывали на обратное – бережливость или экономию.

– К сожалению, не часто приходится бывать здесь. Пару раз в месяц. – «Зачем я оправдываюсь? – думал Рощин. – Какое мне дело до ее намеков? Пусть угощается шампанским и убирается к дьяволу. Поджидает своего друга с кем-нибудь еще, только не со мной. Не хватало появления ее дружка именно в эту минуту».

Рука Бориса, потянувшаяся к бокалу, дрогнула. Поздновато, но он все же подумал о провокации. Что, если это снова происки ублюдка Штерна? Если да, то изощренные донельзя. Эта тварь могла специально подослать дамочку, чтобы в очередной раз поиздеваться. Только поиздеваться, унизить, еще раз показать ему его место в этой жизни с позиции своего положения хозяина на этом праздничном европейском базаре.

«Господи, какой бред я несу…»

Однако, поднимая бокал, бросил взгляд на сумочку незваной гостьи. Явно новая, плоская, сделанная из полированной кожи, она была полуоткрыта. Если там диктофон, пусть записывает всякую дребедень.

Кентавр.

Опять это слово всплыло в голове Рощина и трансформировалось в уродливое и похотливое создание, не гнушающееся ничем.

– Zeit zu leben, Zeit zu sterben (Время жить, время умирать), – с этими словами, произнесенными в стиле короткого спича, Рощин залпом выпил бокал шампанского.

– Простите?

– Не хотите потанцевать? – издевался над собой Борис, словно после этого предложения он действительно вознамерился удавиться.

Держа одну руку на талии партнерши, а другую на ее спине, он, внезапно захмелевший и от порции шабли, и от своего смелого поступка, жаждал увидеть растленные глаза проституток, их пальцы, указующие на него, услышать их дикий смех, похожий на ржание неоднократно объезженных кобыл. Вряд ли кто-то, кроме нескольких мужчин, окидывающих оценивающим взглядом стройную фигуру Ухорской, обращал на танцующую пару внимание: видный парень, красивая женщина. Болезнь, обостренная жестоким выпадом Штерна, прогрессировала на глазах. Жизнь – дерьмо, судьба – сука, бога нет.

– Поднимемся ко мне в номер?

– А почему бы нет! – Рощин прятал свои покрасневшие глаза: жизнь для него заканчивалась в объятиях женщины. Пусть хоть конец выйдет логичным.

Он так и не разобрался: его самобичевание на грани безумства происходило на фоне дум о матери или на фоне собственной персоны? Наверное, все же больше переживал за мать, мучительно пытаясь представить ее состояние; Штерну плевать на все, он не связан с дипломатом никакими обязательствами, уже завтра фотографии, сделанные в отеле на Ньёрре Вольдгаде, могут появится на «доске почета» в МГИМО.

Где, у кого искать помощи? Как найти хотя бы моральную поддержку? И где та пресловутая надежда? Нет ее! Дешевка! Против всех правил, она умерла первой.

Ухорская предложила Рощину подняться по лестнице. Они прошли мимо лифтов: она чуть впереди, он немного сзади. В руке кейс, в нем – бутылка коньяка.

В номере Ухорской, едва они переступили порог, на Рощина обрушились есенинские строки: «Сумасшедший, что я делаю! То целую эту правую, то целую эту левую». Широкий вырез платья позволил Борису обнажить плечи женщины, ее грудь. Боже, как он хотел ее!.. Он то ли терял рассудок, то ли тот запоздало, но возвращался к нему. Он подхватил полуобнаженную женщину на руки и отнес на кровать. Нашел ее губы – как ему показалось, благодарные, они отвечали на его горячие поцелуи. Ее слегка подрагивающие руки умело справились с ремнем, расстегнули «молнию» на брюках, сжали его обнаженные ягодицы, опустились на бедра. Борис опрокинул Полину на живот, освободился от брюк, лег сверху и, слегка покусывая ей шею, держал за руки. Она стонала под ним, хотела его, но Рощин не спешил. Его пьянил запах ее тела, он чувствовал его вкус, проводя языком между лопаток и спускаясь все ниже. Ее тело казалось музыкальным инструментом, и он играл на нем умело и вдохновенно; когда нужно – настраивал. Его нежные пальцы и губы не оставили на нем ни одного свободного места.

Их пальцы снова встретились, когда Борис перевернул Полину на спину и положил ее ноги на сгибы своих рук…