Текст книги "Тень летучей мыши"
Автор книги: Михаил Нестеров
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Михаил Нестеров
Тень летучей мыши
Эта книга основана на реальных событиях, однако сюжет и персонажи вымышлены. Всякое сходство с действительным лицом – случайное.
Глава 1
Нукус, Каракалпакия, ноябрь 2008 года
...Султан терял терпение, глядя на двух недоносков, которые приехали сюда хозяевами – как в резервацию к индейцам. Хотя Султану это состояние было хорошо знакомо. По молодости лет ему тоже приходилось вести рискованные дела вдалеке от родины, где он был один, не считая двух-трех помощников. Он испытывал страх, но виду не подавал, решал не личные проблемы, а улаживал дела семьи. Но научился бороться со своими страхами и потому перестал замечать их.
Самое забавное заключалось в том, что посвященный понимал посвященного, видя его насквозь. Взгляд Султана легко проникал сквозь напускную браваду и видел страх на лицах его гостей.
По большому счету, ничего сверхъестественного не произошло. В жизни всякое бывает. Русские партнеры Султана перестали быть дееспособными и при этом утратили платежеспособность, а такое положение дел называлось «отказом по обязательствам. Но «младшие партнеры» говорили что-то о сорванной сделке, о тараканах в головах нового правительства – в общем, рассказывали сказку про белого бычка. Но почему подставили фирму генерала Баскакова, завязанную на многомиллионных контрактах? Ответ напрашивался сам собой: она потеряла вес в правительстве, которое испокон веков было интересно тем, что разруливало денежные потоки и раздавало квоты разного уровня, уподобившись сороке: этому дала, этому дала, а этому не дала.
– У вас не хватило сил удержаться, – высказал Султан свои мысли вслух.
– Султан, – возразил Родион Глушков, – мое дело...
– Я понял, – перебил Султан. Глушков, по неизвестной ему причине, прибеднялся. Он играл не последнюю роль в организации генерала Баскакова. Его можно было бы сравнить с ротным в батальоне. Ни о какой коске – объединении нескольких семей мафиози – речь не шла. Но общее заключалось в том, что внутри организации Баскакова самостоятельность отдельного члена была минимальна.
Ему пришлось повториться:
– Я понял, ты приехал выразить волю своего хозяина.
Глушков пожал плечами:
– Пусть так.
– Ты ничего не решаешь, ни за что не отвечаешь. Ты – говорящая голова. Что если я отошлю твою голову твоему хозяину?.. Ты не в России. Ты далеко не в России, – акцентировал Султан. Тебя угораздило попасть в Среднюю Азию, в самый ее центр. Ты хотел что-то сказать про свое правительство, но послушай меня – про мое.
Казалось, Султан Узбек пустился в пространный рассказ про независимость Узбекистана, о том, что ничего хорошего она не принесла простым людям. Но в его речи был глубокий подтекст, можно сказать, он готовил русских к тому, что их ожидало в самое ближайшее время, даже интонации его были вопросительными, и оттого речь в целом – немного неуверенная, чуть нескладная. Он сказал о том, что в его стране установился особенный восточный тип экономики, где роль государства является главенствующей, а нововведения проводятся лишь в интересах властей.
– По уровню коррупции Узбекистан занимает пятое место в мире, ты слышал об этом? – спросил Султан Глушкова, а потом с тем же вопросом обратился к его напарнику – Сергею Бакулеву. – Нашему предпринимателю выгодно брать деньги, пользуясь услугами теневой экономики. Дай Бог памяти... – Он потер сросшуюся переносицу. – лет шесть или семь назад все ввозимые товары облагались девяностопроцентной пошлиной, причем в инвалюте. Знаете, к чему это привело? – спросил он и сам же дал ответ: – Вымер челночный бизнес, без работы остались десятки тысяч людей. В моей стране устоялся запах бедности. Демократия? – Султан пожал плечами в недоумении, словно впервые слышал это слово. – Демократические реформы означали бы «добровольную сдачу монопольных позиций узкого круга властвующей политической элиты». Тридцать процентов страны недоедает, средняя зарплата меньше тридцати долларов в месяц. Беспросветная нищета. Иногда я иду против правил и даю работу тем, чьи дети голодают.
Он подошел к телефону, сработанному под старину, с эбонитовым оттенком, набрал номер и, дождавшись соединения, сказал что-то на своем родном наречии. Затем вернулся к гостям.
– На тебе нет вины, – сказал он, стоя перед Глушковым и засунув руки в карманы брюк. – Но твоя беда заключается в том, что ты оказался не в том месте и в неподходящее время. Я кое-что хочу передать Баскакову.
– Я слушаю...
– Нет... – Султан призадумался. Где-то он слышал фразу: «Если не можешь один раз увидеть, придется сто раз услышать». Вряд ли она была к месту, но он привык сравнивать, сопоставлять. Баскакову не суждено услышать его ответ, но он насмотрится на него.
Султан уже не мог отказаться от своих намерений. Человек Баскакова для него был, как человек Султана для Баскакова.
– Султан, если это все...
– Все будет, когда я скажу. Как ты думаешь, – спросил Узбек без перехода, – если мне принадлежат деньги клана, то долги тоже?
– Выходит, так.
– А теперь ответь на другой вопрос: гонца, принесшего плохую весть, пристреливают, не правда ли?
– Султан...
– Я потерял выгодные зарубежные контракты, деньги, влияние, лицо – добытые с таким трудом. Я потерял время. Годы, целые десятилетия прошли впустую. Даром. Пролетели, тебе так не кажется? От них не осталось и следа. Жива только ненависть к ним и к гонцу с плохой вестью и слабой шеей. Мне плевать, какого ты ранга, какие люди за тобой стоят.
Султана переполняла ненависть. Она взяла верх над его разумом. Со стороны казалось, он успокоился, но это было обманчивое впечатление.
– Везите их на базу, – отдал он приказ.
Родион Глушков побледнел, однако взгляд его остался твердым. Он дернул плечом, стряхивая руку одного из нукеров Узбека, и предупредил последнего:
– Ты совершаешь большую ошибку, Султан.
– Что ты знаешь о моих ошибках?
Тем временем помощник Султана, богатырского телосложения узбек в строгом костюме и тяжелой золотой цепью вместо галстука, отдал короткую команду. Он же опустил ладонь на плечо Сергея Бакулева, рука которого нырнула под пиджак. Алимджан цокнул языком: был же уговор – никакого оружия. Русские дали слово и их не стали обыскивать. Он отпустил плечо Бакулева и с коротким замахом ударил его кулаком под основание затылка. В голове Бакулева помутилось, и он повалился на пол. Алимджан отошел в сторону, отдавая инициативу своим подчиненным. Одетые так же строго, с каменными лицами и в исполнительности своей походившие на членов японской якудзы, они подняли русского с пола и заломили ему руки за спину. Секунда, и его запястья стянул прочный пластиковый хомут. Бакулев сморщился от боли. Он смотрел в спину Родиона Глушкова в надежде, что тот обернется, если ему позволят, и он заручится его поддержкой. Но надежды на спасение не было. Султан Узбек перешагнул черту, оскорбив гостей, и сжег за собой все мосты. Войны между кланами было не миновать.
Их вывели, поддерживая с двух сторон, из дома через черный ход. Оказавшись на заднем дворе и увидев, что ждет его и Сергея Бакулева, Глушков нашел обезумевшими глазами Узбека:
– Побойся бога, Султан. Он видит, что ты творишь.
В деловом костюме и черных очках, Султан походил на человека, который скрывал свою тайную жизнь от членов своего клана. Мольбы Глушкова прошли мимо его ушей. Он отошел в сторону, вынул из кармана пиджака коробочку с драже, неспеша открыл и бросил в рот конфету.
Все надежды русских на спасение обрывались здесь, в этом дворе, который больше походил на задворки военной базы. С десяток противотанковых ежей ощетинились по обе стороны дороги, ведущей к въездной бетонной арке со сдвижной створкой. Пять или шесть армейских джипов «Мерседес-Бенц» (казалось, еще не остывших после длительного похода) дожидались своего часа. Но Родиона Глушкова больше всего поразил двухосный грузовик «ЗИЛ-4334» с открытым задним бортом; об него-то и разбилась последняя надежда русских. Обшарпанный деревянный пол будто занозил взгляд Глушкова и глаза его заслезились. Он видел, где-то он точно видел, как в похожий грузовик забрасывали людей со связанными руками. Пачками. Под самую завязку забивали грузовик и увозили на расстрел. Наше время. Не жуткое сталинское, репрессивное, а наше. Точно – это было в Китае. После вынесения смертного приговора приговоренных выводили в задний двор тюрьмы и бросали в кузов. И не один не посмел подать голоса. Страх на лицах. Наружу не вырвался ни один тоскливый вопль. Если бы...
Глушков облизнул пересохшие губы:
– Султан... Ты поступаешь не по-человечески.
Узбек даже не усмехнулся. Он просто констатировал покорность русского. Тот смирился с неизбежным, но средство доставки к месту казни его не устраивала. «Вот скотина», – бросил он под нос.
– Еще одно слово, – добавил Султан жестко, – и я прикажу привязать тебя к машине за руки, а твоего товарища посажу за баранку.
Он кинул в рот еще одну конфету, и она треснула под его крепкими зубами.
Алимджан подтолкнул Глушкова к грузовику. Как и в первый раз, тот дернул плечом. Он не мог допустить, чтобы его бросили в эту труповозку чужие грязные руки. Родион проделал то, что насмешило даже Узбека: расстояние до «ЗИЛа» – пять-шесть метров, и Глушков использовал его для разбега. Он прыгнул в кузов боком, и деревянный пол принял его, как если бы был смазан салом: Глушков скользил по нему, пока его не остановил передний борт. Услышал ли он шутку Алимджана («Сильно разбежался»)?..
Сергей Бакулев подошел к этому катафалку под смешки чернопиджачных узбеков и попытался самостоятельно забраться в кузов. Как и Глушков, он бросил взгляд на Султана. Тот ответил нахмуренными бровями: «Мне это скоро надоест». Этот обмен взглядами говорил о беспомощности русской пары и ничего другого не выражал. Бакулев высоко поднял правую ногу, чтобы попасть в металлическую скобу-подножку, похожую на стремя. Оттолкнувшись левой, он перенес вес тела на правую сторону. Однако толчок оказался недостаточно сильным, и Бакулев опрокинулся на спину. Извиваясь и сдирая кожу на связанных за спиной руках, он поднялся на ноги.
Узбек громко позвал Алимджана, не называя его по имени:
– Позовешь меня, когда этот цирк закончится. – Он покачал головой и на сей раз обратился к русским: – А еще офицерами называетесь. В машину залезть не можете.
– Ну один-то залез, – заметил Алимджан, как будто босс ослеп и не видел стремительного броска Глушков.
Бакулев сделал все, чтобы избежать позора. Он стремительно сократил дистанцию и сходу попытался ударить его головой в живот. Алимджан ушел с линии атаки и выставил ногу, о которую Бакулев споткнулся и упал к ногам нукеров. Два человека схватили его и поволокли к «ЗИЛу». Швырнув его, как тряпичную куклу, в кузов, они забрались сами. В кузове не было скамеек, и узбеки остались на ногах, держась за борта.
– Значит, ехать нам недалеко, – потрескавшимися губами и надтреснутым голосом заметил товарищу Глушков. Они лежали рядом, касаясь головами друга.
– Что с нами сделают?
– Какая разница?
Родиона терзала именно эта мысль. Умрет ли он пули, будет ли ему больно и если да, как долго будут продолжаться его страдания. Бакулева съедали схожие чувства. Не смерть приближалась к ним, а они сами двигались ей навстречу.
Перед глазами – припорошенная пылью обувь узбеков. Вот почему так страшно умирать на чужбине, пришли к Бакулеву тоскливые мысли. И только одни они могли убить его, но сначала – свести с ума. Он был готов завыть, но поймал взгляд товарища. Тот тоже был на грани помешательства, но усилием воли держался на этом рубеже. Вот что значит поддержка – еще одна мысль. И от этого губы Сергея разошлись в улыбке. Вместе умирать было легче.
На дворе было холодно. Ртутный столбик термометра с неохотой преодолел нулевую отметку и показывал всего шесть градусов тепла. Русских знобило и по другой причине. А теплолюбивым узбекам, одетым легко, на погоду было, похоже, плевать. «Значит, ехать недолго», – еще раз пронеслось в голове Глушкова. Он только теперь ответил на поддержку товарища, подмигнув ему:
– А говорят, плохих дней не бывает...
Асфальтированная дорога кончалась в ста метрах от дома, и дальше машины начали месить грязь. Это была запасная подъездная дорога к дому Султана Узбека, которую сам хозяин называл объездной, основная же могла составить конкуренцию трассе нукусского аэропорта. По ходу движения грузовик обогнал джип и въехал на территорию заброшенного военного полигона первым. Сопровождающие выпрыгнули из машин, оставляя русских одних. И те снова переглянулись, находя в этом плохой признак. С другой стороны, как показалось Глушкову, их проигнорировали намеренно, а это попахивало показухой. Может, они отрабатывают перед Султаном, получив определенные инструкции? Как бы то ни было, но в груди русских затеплилась надежда. Не спугнуть бы ее.
Эта часть полигона представляла собой большую бетонированную площадку в обрамлении мотков колючей проволоки, остовов машин и оборудования. Прямо напротив ворот, на расстоянии семидесяти метров, находилось единственное здание: двухэтажное, с высоченной трубой и длинным балконом, утопленным в здание, оно сохранило все стекла и фонари под бетонным козырьком парадного. В целости и сохранности пребывало и бомбоубежище, некогда приспособленное под склад; там сейчас было пусто.
Глушков и Бакулев приняли сидячее положение, опершись о передний борт, и смотрели, как на полигон въезжают армейские «мерседесы». Откуда они у Султана? Глушков предположил, что с авиабазы Карши-Ханабад, откуда в 2005 году были выдворены американские подразделения (это случилось после того, как Вашингтон осудил расстрел демонстрантов в Андижане). Джипы объезжали бетонный столб, словно исполнявший функции «лежачего полицейского», тогда как «ЗИЛ» проехал по нему, и пленников в кузове тряхнуло.
Когда из джипа, замыкающего колонну, вылез Султан Узбек, Глушков вслух спросил товарища:
– К чему эта показуха?
– Не знаю.
– Что и кому они докажут, если кончат нас на военной базе?
– Традиция... – туманно отозвался Бакулев. – Можно предупредить человека, проломив ему голову или отрезав палец, но сицилийцы до сих пор по старинке ломают ноги. Султан не сицилиец, но что у него на уме?
– Да...
– Чувствую себя красноармейцем. Как будто перенесся в революционную Россию. Так и тянет сказать: «Товарищи, не поминайте лихом...»
Бакулеву не дали развить его нервную мысль. Подошедший Алимджан постучал по металлическому борту:
– Вылезай. Эй, – он снова постучал. – Хватит прохлаждаться.
Русские опять переглянулись. Первым поднялся и спрыгнул на бетон Бакулев, за ним Глушков. Он и обратился к Султану с вопросом:
– Ботинки снимать?
– Если будет нужно, вы снимете друг с друга шкуру.
Султан обернулся на звук заработавшего двигателя. Огибая здание, на площадку въехал автопогрузчик, на ходу поднимая вилы. Он резко остановился и окутался настигшим его сизым облаком отработанных газов. За рулем сидел смуглый парень, одетый в коричневую кожаную куртку, на руках – такого же цвета перчатки. Он был из тех, кто встречал гостей в нукусском аэропорту. За рулем погрузчика он чувствовал себя буднично.
– Они опаздывают. – Узбек бросил взгляд на часы. – Они обычно приезжают вовремя.
«Кто?» Глушков и Бакулев обменялись взглядами. Кого еще ждет Султан?
Ответа ждать пришлось недолго. Теперь не только Узбек повернул голову на звук работавшего двигателя. Все, включая Алимджана, повернулись к покосившимся воротам, но прежде помощник султана одарил русских взглядом, который расшифровывался легко: «Не завидую я вам». На базу въезжал автобус «КАВЗ». У Глушкова волосы встали дыбом при виде «школьника» на удлиненном шасси: желтого, самого приметного и безопасного цвета на дорогах. Самое жуткое заключалось в том, что он был полон детей; все двадцать два места и проход были заняты, в каждом окне по две-три любопытных головы. Глушков понял, как сходят с ума, когда подумал: «А девочки почему без платков?» Девочки были простоволосые. Но не все. Головы некоторых прикрывали узорчатые тюбетейки, в большинстве своем с орнаментом «след змеи», выполняющим роль оберега. Они выходили из автобуса, и Глушков машинально отмечал, во что они были одеты: теплые куртки, больше походившие на укороченные чапаны – стеганые халаты, и зауженные книзу брюки.
Справа от здания показался еще один погрузчик, но другого, ковшового типа, Его ковш, расположенный спереди, был поднят высоко, выше кабины, и водитель смотрел вперед из-под этой механической брови. Погрузчик подъехал и развернулся так резво, что едва не опрокинулся. Водитель привел в действие гидравлику, вываливая на землю камни – все, как один, с острыми гранями. Целую груду камней. Не верилось, что такое количество могло уместиться в ковше. Погрузчик тем временем развернулся и поехал за новой порцией.
Глушков и Бакулев поняли все, но гнали прочь страшные мысли, отчего все они оказались незаконченными, как обрывки газеты.
Бакулева первым повалили на землю. Двое узбеков держали, насев на него, третий занимался его руками. Срезав стягивающий запястья хомут, он связал их спереди веревкой, подергал ее – узлы держали крепко.
Русских подняли на ноги одновременно. Ни секунды паузы. Они даже не успели обменяться взглядом, как виловый погрузчик оказался в метре от них. Водитель поднял вилы на такую высоту, чтобы облегчить работу товарищам; тем оставалось только удерживать руки пленников над головой. Он подал машину вперед, и когда вилы прошли между руками пленников, он тут же поднял их и изменил угол наклона. Все. Теперь русские не могли сорваться с вил, разве что скользнуть ближе к подъемному механизму с его толстыми цепями. Водитель тем временем отрегулировал высоту так, что ноги пленников едва касались земли. Они могли только чувствовать ее, и это походило на удушье.
Толпа взрослых расступилась, давая дорогу детям. Их было тридцать четыре. Они подходили со стороны каменной кучи и казались высокоорганизованным существом, не раз выполняющим эту работу. Каждый из детей, возраст которых колебался от двенадцати до четырнадцати лет, брал камень и, выбрав жертву, бросал в нее с расстояния трех-четырех метров. Потом возвращался за новым снарядом.
Первый же камень, брошенный рослым мальчиком, рассек Глушкову лоб. Кровь потекла по лицу, заливая один глаз. Второй камень попал в плечо. И началось. Частота попаданий нарастала, пока не достигла пика, при котором камни летели каждые две секунды. Ни Глушков, ни Бакулев не видели и не слышали, как вернулся погрузчик и пополнил арсенал. Большие и маленькие, они причиняли разную боль, но с каждым новым попаданием немел новый участок тела, как будто отмирал. Через пятнадцать минут тело не чувствовало боли. Но голова – разрывалась от боли. Она походила на кусок гранита, по которому шли трещины, и с каждым ударом молота они становились все глубже и шире. Через пятнадцать минут погрузчик приподнял их на полметра, поскольку под ногами жертв выросла куча камней.
Глушкову казалось, голову его раздирали на части веревками, вогнав крюки в лоб и затылок, в виски. Даже вверх кто-то тянул. Он кричал что-то нечленораздельное, просто вопил от боли, призывая смерть побыстрее забрать его, проклинал жизнь и поносил Бога последними словами. Его лицо превратилось в бесформенную массу, с которой свисали кровавые лохмотья.
Первым умер Сергей Бакулев. Он всеми силами старался достать ногами земли, чтобы оттолкнуться; но он отталкивал камни, скопившиеся под ногами. А когда умер, тело его обмякло, обвисло настолько, что он стал на полные ступни.
Глушков продержался на десять минут дольше. Он сошел с ума за минуту до того, как душа покинула его тело.
Султан к этому времени съел все конфеты. Бросив пустую коробку под ноги, он отер руки и губы так, как будто все это время лузгал семечки, и сказал Алимджану:
– Заплати детям. Пусть их родители купят им еду и одежду.
Казалось, дети подходили к Алимджану за деньгами в той же очередности, с которой бросали камни.
Глава 2
Москва
Генерал Баскаков открыл сейф, с трудом вынул из него кейс банковского типа – серебристый, с продольными ребрами, похожими на реданы быстроходного катера, вместительный. Еще сегодня можно успеть перевести деньги на счет Эстебана, подумал он. Вызвав бухгалтера – лет сорока пяти сутуловатого мужчину – он отдал ему распоряжение. Тот бросил короткий взгляд на человека, которого знал под именем Виктор Данченков, и быстро вышел из кабинета.
Генеральский кабинет имел округлую форму, словно высеченную в бетоне. Центральное место занимал рабочий стол – с обязательный настольной лампой под зеленоватым абажуром и письменными принадлежностями. Второе, что бросалось в глаза, – это пара окон, этакий стереосвет по обе стороны стола. Массивный сейф находился в углу кабинета: незаметный, облагороженный грабом, он стоял справа от двери. Слева – роскошный глобус. Баскаков обожал раритетные машины и неспешную езду – правда, на грани возможностей машин из своей коллекции. На одной из картин, занявших место на стенах кабинета, был изображен «Хорьх» с двухцилиндровым двигателем и мощностью пять лошадиных сил, первый автомобиль Августа Хорьха.
Не сразу бросался в глаза монитор: его скрывала настольная лампа, и он был расположен так, что смотреть на него можно было только, развернувшись за столом. Это говорило о том, что хозяин кабинета пользовался компьютером от случая к случаю.
Соседний кабинет занимал бухгалтер компании, отличный специалист в своем деле и военный в отставке – впрочем, как и большинство служащих фирмы. Приемная была обставлена таким образом, что как бы объединяла два кабинета. Однако между кабинетом Баскакова и приемной была еще одна комната – Михаила Чащина, человека, которого чаще всего назвали референтом генерала. Чащин никогда не составлял доклады для босса, но был его главным консультантом по определенным вопросам.
На Баскакове был пиджак темно-серого цвета и в тон голубоватой рубашке галстук. На мизинце правой руки – неброская печатка с опалом.
Он вышел из-за стола навстречу гостю, которого не видел пять или шесть месяцев. Не изменяя давней привычке, генерал, положив вытянутые руки на его плечи, долго рассматривал вошедшего. Со стороны казалось, Баскаков сейчас крепко прижмет его к груди и расцелует, как Брежнев Хонеккера. Михаил Чащин, проводивший гостя в кабинет шефа, дождался от последнего жеста и вышел, прикрыв за собой дверь. Чащин был вторым и последним человеком в фирме, который знал имя, фамилию, кличку и род занятий этого человека.
– Как тебя называть? – проявил такт Баскаков, другим жестом предлагаю гостю сесть в кресло.
– Как прежде.
Валерий Кознов привычно устроился в кресле, положив руки на мягкие подлокотники. На одном из них уже стоял стакан с виски. Он любил этот шотландский напиток за его «самогонный», мягкий и неповторимый вкус. Единственный напиток, которым он мог запить виски, было само виски; и если закусывать его, то только льдом.
Он припомнил события почти тридцатилетней давности. Подполковник Утяшев, выписавший ему первую «лицензию на убийство», как-то сказал: «Давай-ка придумаем тебе позывной». Недавно в газете «Советский спорт» он увидел снимок пуэрториканского боксера Эстебана де Хесуса (Иисуса), который выступал на профессиональном ринге в легкой и полусредней весовых категориях. На счету Эстебана были победы над знаменитым Рэем Лампкиным, Хулио Мединой. В 1981 году Эстебан застрелил подростка. Внешне Эстебан и Кознов были похожи, только последний был выше и мощнее; особенно их объединяли глубокие темные глаза. «Эстебан?» – переспросил Кознов. Откровенно говоря, ему это прозвище не понравилось. «Какое-то оно китчевое». Разговор этот продолжения не имел. А вот кличка за Козновым закрепилась.
На взгляд Баскакова, Валерий Кознов заматерел. Лицо и руки его загрубели, как если бы он целый сезон провел на море, не сходя с борта своей яхты на берег выполняя обязанности и капитана, и матроса.
Баскаков предложил гостю выпить еще и через пару минут вернулся к нему со стаканом виски в одной руке и фотографией в другой; это была классическая сцена под названием «заказчик и исполнитель». За исключением одного «но»: этих людей связывало четверть века непростых отношений. Они не были особо дружны, но не проходило дня, чтобы не вспоминали друг о друге. Баскаков подал фотографию со словами:
– Знаешь этого человека?
Валерий Кознов мельком глянул на снимок, как будто заранее знал, что увидит именно это лицо, и кивнул, снова встретившись взглядом с генералом:
– Да, знаю.
– Сможешь его убрать?
– Да, – последовал короткий ответ.
– Нас связывали деловые, партнерские, даже дружеские отношения. Я доверял этому человеку долгие годы. Наивно полагал, что идем мы в одной упряжке. Что бы сказал отец этого человека, если бы был жив?..
Кознов пожал плечами:
– Не знаю.
– Теперь он мой враг. Мой личный враг. На нем лежит смерть двух моих людей – Глушкова и Бакулева. Ты должен знать их.
Кознов пожал плечами, взгляд его полусонных глаз говорил: «Может, знаю, а может, нет, какая разница?»
Баскаков взялся одной рукой за сердце, а другой привычно похлопал по карману, где всегда лежали валидол и аэрозольный нитроглицерин. Махнув рукой на лекарства, он прибег к другому средству и тоже испытанному: любимому напитку Валерия Кознова. Правда, он на этот счет имел другое мнение: припился. Валерий припился к «воде жизни», других вкусов упорно различать не хотел. Но это его дело, его слабая или сильная сторона.
Баскаков выпил тот же сорт виски, что и Кознов – ячменное шотландское, хотя в его коллекции спиртных напитков было несколько наименований, включая ирландское и американское. Как-то раз он на этот счет сказал: «Как-нибудь тебя вычислят по выдержке виски. Она же неизменна, четырнадцать лет, да?» – «Что верно, то верно», – последовал ответ. – Но оно каждый год обновляется».
Сердце отпустило, и, словно в связи с этим Баскаков заговорил о свободе, о последнем и самом продолжительном отпуске.
– С этого дня нас уже ничто не будет связывать. Я тебя никогда не торопил и сейчас не тороплю. Сделай свое дело – о нем я услышу – и не возвращайся. Денег, которые я заплачу, тебе хватит на всю оставшуюся жизнь. Набивай трюм своей яхты едой и выпивкой и выходи в открытое море. Боже, как я тебе завидую!..
Последние слова он произнес с надрывом.
Тот, кто не знал Баскакова, кто впервые слушал его, мог бы сказать, что генерала «пробило на откровения». Но в его словах было много боли и ничего, что можно было бы отнести к беззастенчивому хвастовству. Это был его стиль.
Моей жизни позавидовали бы многие сильные мира сего, кто налево и направо кричал о своих связях, называя громкие и очень громкие имена. Ты знаешь, Валерий, что я был не просто знаком с первым президентом страны. Нас действительно связывали партнерские отношения. Я входил в число тех генералов из Минобороны, которые разрабатывали проекты по собственным торговым фирмам и ждали только подходящего момента: «когда появится сильный хозяин из криминального мира и наведет порядок». Формальным основанием для появления фирм стали «идеи конверсии и финансирования социальных нужд Вооруженных сил и военной промышленности». Я не стал ждать прихода долгожданного хозяина, я на одном чутье вычислил его...
В 1993 году президент своим указом из нескольких существовавших при госструктурах фирм создает одну – «Росвооружение» – и во главе ее ставит меня. В эту структуру рвутся все, генералы и адмиралы, даже с треском уволенный министр спорта. Это был такой лакомый кусок, что даже от одного его вида гепатитно желтели глаза. Вместе с членами «первой семьи», которые провозгласили себя молодыми реформаторами-политиками-бизнесменами, мы кроили, переделывали «оборонку» по законам пролетариата: каждому по способностям и потребностям. На кой хрен в деревне иномарки и новые дороги? Мы всеми силами старались сохранить на селе и на окраинах городов уникальное деревянное зодчество. Уже тогда мы видели «на много лет вперед»: как будет гореть это зодчество, натурально выплавляя из земли золото. В отличие от нынешнего руководства, мы своих намерений не скрывали.
Баскаков как должное принял тот факт, что его партнеры вознеслись над ним, – чтобы не потерять то, что он уже имел. Он чувствовал их влияние, зачастую давление, но подчинялся законам российского бизнеса. Как генерал, как солдат, он часто вставал на защиту своих покровителей. Об этом и другом он говорил Валерию Кознову, найдя в его лице слушателя. Он словно наговаривал в память этого человека, сыпля громкими именами: Ольга и Олег Ячевские, Султан Узбек. Порой казалось – уговаривал: «Убей! Сделай это для меня». Но он фактически заплатил ему, и Валерий выполнит заказ, что бы ни стояло у него на пути. Просто нужно было знать этого человека, как знал его сам генерал. Но сейчас в нем говорил страх. Сердце снова защемило, и боль отдалась под лопаткой. Новая порция виски и нитроглицериновая взвесь сняли и этот приступ.
– Ты убьешь этого человека? – все же не удержался от повторного вопроса Баскаков.
– Да, – подтвердил, вставая с места, Кознов и первым протянул руку, прощаясь с генералом. Тот скривился, еще на забыв жгучей боли в груди.
– Возможно, это последняя наша встреча.
– Что с того, – сказал Кознов.
Он забрал кейс с деньгами и вышел, даже не обернувшись на пороге. Баскаков слабо улыбнулся: если бы Валерий остановился, обернулся, он бы засомневался в нем, а так... Чем объяснить такие мысли, генерал не знал. Он не думал, что стоит на пороге жизни и смерти – рано, он был уверен, что врачи вытащат его с того света, как и три года тому назад. Тогда он, выписавшись из больницы, бросил курить, но не отказался от спиртного. Желание, еще более жгучее, чем сердечная боль, желание отомстить вытворяло с ним что-то невообразимое. Он засомневался в человеке, которому доверял безгранично. Другие бы не поняли его по той причине, что у них не было такого человека, и генерал мог назвать их глубоко несчастными людьми. А он – хотя бы сейчас – был счастлив.
Они познакомились много лет тому назад при странных обстоятельствах. Подполковник Утяшев, подчиненный генерала Баскакова, выполняющий задания шефа на территории Каракалпакии, задумал «аферу века»: убрать генерала и пробиться в наркотрафике из Каракалпакии на ступень выше. Для этого он завербовал молодого офицера из воинской части, где Утяшев представлял полковую разведку, и офицером этим был двадцатисемилетний Валерий Кознов. Он заплатил ему со словами: «Я дам тебе адрес. Ты убьешь человека, который откроет тебе дверь». Генерал Баскаков должен был приехать в Нукус – столицу Каракалпакии; только подполковник Утяшев и еще несколько человек, включая тогдашнего главу клана Мухаммеда Узбека, знали его постоянный адрес. Ни подполковник Утяшев, ни генерал Баскаков не ведали, что уже долгое время за ними следили оперативники Главного разведывательного управления Генштаба. И они, в свою очередь, разыграли другую карту: на вокзале в Нукусе к Кознову подошел оперативник ГРУ и представился человеком Утяшева. Кознов был настроен решительно. Но не ожидал, что события развернутся так быстро: оперативник назвал ему время и место: «Сегодня в десять вечера. Запоминай адрес... Клиент будет на месте. Может не пустить тебя в квартиру. Поаккуратней с ним. Помнишь, за что тебе заплатили?» – «Не беспокойся. Я убью любого, кто откроет мне дверь».
