Текст книги "Вирус "В-13""

Автор книги: Михаил Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Первая встреча

Байдаров подхватил товарища на руки и закрыл его своей широкой спиной. Но второго выстрела не последовало, за стеклами углового окна что-то мелькнуло и исчезло.

Не заботясь о том, будут в него стрелять или нет, Байдаров присел тут же на мостовой и положил голову Березкина себе на колени.

– Сережа, – позвал он тихо, как будто тот спал и жалко было разбудить его, – Сережа!

Глаза Березкина были закрыты. Тонкая струйка крови сбегала по щеке, и Байдаров с холодеющим сердцем несколько секунд смотрел на эту ярко-красную полоску.

Потом медленно отодвинул в сторону нависающую прядь волос с побледневшего лица юноши… и тут же облегченно вздохнул. Над виском виднелась неглубокая рваная ссадина – Березкин был только контужен пулей, скользнувшей по голове.

Опустив товарища на плиту вывороченного асфальта, Байдаров вскочил на ноги. Оглядевшись, он окрикнул проходивших мимо солдат, показал им на раненого, а сам, не теряя времени, кинулся к особняку.

Тяжелые стрельчатые двери с резными филенками были закрыты. Несколько раз ударив в них сапогом, Байдаров подскочил к окну. Однако стена и подоконник были гладкие, ухватиться было не за что. Тогда он вернулся к дверям, выхватив из сумки гранату, сунул ее в дверную ручку и, сдернув кольцо, быстро стал за выступ подъезда.

Взрывом сильно рвануло воздух, мимо Байдарова пронеслось облачко дыма, посыпались осколки филенок.

Ударом сапога он вышиб остатки дверей и кинулся по лестнице в глубь дома.

Он пробежал коридор, комнату, запутался в складках тяжелой портьеры и оторвал ее вместе с кусками штукатурки, которые посыпались ему на голову.

Никого не обнаружив в пустых комнатах, Байдаров выскочил в коридор и внезапно очутился на крыльце, которое выходило в садик за домом. От крыльца шли дорожки, посыпанные песком. За кустами роз он увидел сгорбленную человеческую фигуру.

Байдаров сбежал по лестнице.

– Стой! – крикнул он, вскидывая автомат.

Человек за кустами медленно выпрямился, повернулся и выронил из рук лейку. Вода брызнула на белый передник.

«Садовник, – удивился Байдаров. – Но кто в эти дни может заниматься садоводством? Это или переодетый враг или сумасшедший…» Капитан, не снимая пальца со спуска автомата, подошел ближе и пригляделся.

– Черт возьми! – воскликнул он.

Перед ним стоял Артюхов, сержант-разведчик, которого Байдаров не раз видел в штабе полка. В конце прошлого года сержант не вернулся из разведки, его считали погибшим.

«Но как он попал сюда? И что это с ним?» Артюхов, видимо, потерял рассудок. Глаза его смотрели бессмысленно. Синеватые веки испуганно вздрагивали, рот перекашивался в жуткой неприятной гримасе.

Но тем не менее это был он.

– Артюхов! – громко позвал Байдаров.

Бывший сержант опустил руки по швам. Он даже сделал неуверенное движение, как будто хотел выпрямиться и стать, как и положено стоять перед командиром. Но тут же забормотал что-то гневное, схватил Байдарова за рукав и потащил куда-то сквозь колючие кусты.

Удивляться было некогда. Следуя за ним, Байдаров увидел в ограде полуоткрытую калитку. Артюхов мычал, показывая в сторону улицы трясущимися пальцами.

Не раздумывая, Байдаров проскочил в калитку, очутился в узком пустом переулке. Направо, в конце следующего квартала виднелись советские танки. Он побежал налево, завернул за угол и чуть не налетел на женщину, которая не то стояла за углом, не то шла ему навстречу. Она посторонилась, но он на бегу задел ее прикладом автомата и вышиб из рук сумочку.

Байдаров остановился. Одетая в простой темный костюм, женщина была молода и красива. В ее прозрачных глазах он не заметил ни тени испуга или волнения. Она спокойно посмотрела на него, потом перевела взгляд на сумочку, валявшуюся у его ног. Извинившись, Байдаров поднял сумочку, мимолетно про себя удивившись ее тяжести, и подал ее женщине.

– Данке, – коротко поблагодарила она и неторопливо прошла мимо.

Байдаров добежал до следующего угла, но и там не увидел ничего подозрительного. Бесцельно было продолжать поиски на улице. Бедняга Артюхов мог ошибиться; да и кто знает, что он подразумевал, показывая на калитку.

Возвращаясь, Байдаров еще раз взглянул вслед удаляющейся женщине. Если бы она оглянулась, заторопилась, то, возможно, он бы остановил ее. Но она шла не оборачиваясь, чуть помахивая сумочкой, и ничто в ее поведении не давало ему повода заподозрить ее в убийстве из-за угла. Он вернулся к калитке, где его ждал Артюхов, но, не задерживаясь с ним, пробежал в дом. Артюхов, ковыляя, заторопился за ним.

Толкнув ногой первую попавшуюся дверь, Байдаров попал в комнату, которая, очевидно, была женской спальней. Над туалетным столом висела большая фотография.

Байдаров шагнул ближе и тотчас узнал на фотографии ту самую женщину.

«Болван! Сумочка потому и была тяжела, что в ней лежал пистолет!» Байдаров помчался обратно.

Но в спешке он заблудился в коридоре и вместо выхода в садик влетел в комнату, выложенную белым кафелем. На полу валялся небольшой латунный цилиндрик, и как Байдаров ни торопился, он все же обратил на него внимание.

Гильза револьверного патрона! Так вот откуда стреляли?!

Взглянув за окно, он увидел лежащего на тротуаре Березкина. Кто-то уже перевязывал ему голову.

Внезапно Байдаров услышал за своей спиной резкий хлопок.

Он обернулся. По коридору, отрезая путь к выходу, пронеслась дымящаяся струя огня. Еще хлопок, более громкий, и по комнате, прямо ему под ноги хлынула волна нестерпимо жаркого пламени.

Байдаров поспешно отскочил в угол за столик, на котором стоял черный микроскоп. Пламя быстро разливалось по комнате, поднимаясь до потолка бледно-розовой стеной. Байдаров закрыл ладонью слезящиеся от дыма глаза. О выходе через дверь нечего было и думать, он схватил со столика тяжелый микроскоп, с силой швырнул его в оконный переплет и, замотав голову попавшимся под руку белым халатом, через пламя бросился в окно.

Загадочная находка

– Ну вот, Сережа, а ты говорил, что с нами уже ничего не случится.

Койки друзей стояли в палате рядом. Березкин, с забинтованной головой, полулежал на кровати, опираясь локтем о подушку. У Байдарова забинтованы левая рука и плечо, прыгнув из окна, он сильно разбил ключицу и колено.

– И подумать только, – продолжал сокрушаться он, – конец войны, праздник, – а тут, на вот тебе, лежи, как бревно.

Березкин закрыл глаза и поморщился. В голове стоял шум, как будто к ней протянули телефонные провода.

В висках усиливалась тупая боль.

– Что? – посмотрел на него Байдаров. – Болит?.. А ты бы лег?

– Ничего, – тихо произнес Березкин. – Лежать еще хуже.

– Да, – задумчиво произнес Байдаров. – Неплохо стреляет эта особа. Но я-то хорош, сам отдал ей сумочку.

В палату быстро и бесшумно, как мяч, вкатилась пухлая краснощекая сестра.

– Байдаров, – сказала она певучим голоском, – на рентген.

Она осторожно помогла Байдарову накинуть на больное плечо халат, взяла его под здоровую руку и повела из палаты. Вернулся Байдаров в хорошем настроении.

– Доктор сказал, – ничего страшного. У вас, говорит, кости не иначе, как из орудийной стали сделаны. Со второго этажа на мостовую хлопнулись и ничего как следует сломать не смогли. – Он достал из кармана халата плитку шоколада и положил Березкину на одеяло.

– В буфет заходил, думал по случаю окончания войны там что-нибудь покрепче лимонада имеется. Ничего нет.

Байдаров сбросил халат и улегся на свою койку.

– Я доктору про Артюхова рассказал, – промолвил он.

– Ну и что?

– Я спрашиваю, отчего бы это человек ни с того, ни с сего вдруг полусумасшедшим сделался. Ну, доктор говорит, всякое бывает в жизни. Может, например, от контузии. А я ему про лабораторию рассказал. Задумался доктор. Так, говорит, сразу ничего не скажешь. Надо бы Артюхова посмотреть.

– А его нет, – вставил Березкин.

– Вот то-то и оно, что нет. Интересно, что там разыскал особый отдел. Да вот он легок на помине.

В палату, балансируя руками, на цыпочках, вошел молодой военный в белом нескладно застегнутом халате.

– Вот, Сережа, познакомься, – сказал Байдаров. Шерлок Холмс из особого отдела. В вещевой ведомости числится, как лейтенант Григорьев.

Григорьев, добродушно, по-мальчишечьи улыбаясь, осторожно ступая, подошел к Березкину и бережно пожал ему руку.

– Как дела? Лежите?

– Сразу видно контрразведчика, – заметил Байдаров, – моментально догадался, что мы делаем. Ты лучше скажи, почему на цыпочках ходишь?

– Да вот, – и Григорьев е досадой показал на свои новые блестящие сапоги, – черт возьми, сделали со скрипом. Да с каким – шагнуть нельзя.

Он для иллюстрации ступил на подошву, и сапог скрипнул так звонко, что Григорьев испуганно оглянулся на дверь. Березкин рассмеялся, но тут же закрыл глаза от боли и опустился на подушку.

– Смех смехом, а у меня с этими сапогами сплошные неприятности. Полковник Сазонов говорит: «Я вас за такие сапоги из отдела отчислю. Что это за контрразведчик, которого за километр слышно». К вам только в коридор вошел, смотрю, сестра бежит, врач из кабинета выскочил – полная боевая тревога. Снимайте, говорят, сапоги: у нас тут тяжелобольные лежат… Кое-как упросил. Жалко бросать – сапоги уж больно хороши.

– Сапоги хорошие, – согласился Байдаров. – Только белый халат тебе не идет. Все равно что рясу надел.

– Знаю, – шутливо вздохнул Григорьев. – Я, может быть, потому и медицинский институт бросил.

– Скажи-ка. Вот бы не подумал, что ты мог в медицинском учиться.

– На третьем курсе был.

– Выгнали? -, – Нет, сам ушел.

– Это почему же?

– Да так, знаешь… Любовь к приключениям.

– Вот как. А какие у тебя новости, любитель приключений? Женщину не нашли?

– Не нашли.

– И Артюхова не нашли?

– И Артюхова не нашли. Он, наверное, за тобой следом в дом вошел и погиб.

– Жалко.

– Конечно жалко. От дома ничего не осталось, весь сгорел. Видно, здорово его термитом начинили. Микроскоп разбитый нашли, который ты в окошко выбросил. Его полковник с собой забрал.

За окном темнело, вечерние сумерки незаметно заполняли комнату.

– Интересно, – промолвил Байдаров и, взглянув в сторону задремавшего Березкина, снизил голос до полушепота, -чем занимались в этой окаянной лаборатории? Зачем понадобилось ее спалить?

Они посидели в молчаливом раздумье еще несколько минут.

Григорьев посмотрел на часы и встал.

– Подожди, – остановил его Байдаров. – Письмо у меня есть на родину. Захвати, сдай на почту. – Он вытащил из полевой сумки письмо и вместе с ним небольшую книжечку в темно-зеленой обложке. – Это что? – он повертел в руках книжечку и прочитал на обложке: «Проф. Русаков. Витамины». Ч Откуда она у меня? Насколько помню, я никогда особенно не интересовался витаминами.

Из книжки на одеяло выпал листок бумаги. Байдаров развернул его и от удивления вытаращил глаза.

– Что там такое? – заинтересовался Григорьев. Он заглянул в листок и в свою очередь озадаченно уставился на Байдарова. – Черт возьми! Это же штамп имперской канцелярии. Канцелярии Гитлера.

И он прочитал вслух написанное по-немецки: «Профессору Морге. Посылаем Вам все, что удалось достать о работах профессора Русакова. Ждем результатов Ваших экспериментов». Посмотрев на подпись, Григорьев тихо свистнул. – Но как это все к тебе попало?

– Догадываюсь. Это из халата. Там халат висел в лаборатории – я им себе голову завернул, когда в окно прыгал. Книжка из халата выпала, а ребята, когда меня подняли, думали, что моя…

– И сунули тебе в карман. Понятно. Давай-ка это все, я сейчас же полковнику покажу.

Забрав письмо и книжечку, Григорьев, забыв о скрипе сапог, поспешно выбрался из палаты.

Байдаров откинулся на подушку и попытался связать воедино разорванную цепь фактов и событий, участником которых он невольно сделался. Но в цепи не хватало основных связывающих звеньев, он пытался их придумать сам, но все они казались ему неправдоподобными.

В палате стало совсем темно. Березкин спал. Изредка он тихонько стонал во сне, и тогда Байдаров, прерывая свои размышления, озабоченно поглядывал в его сторону.

Новое предложение

Рабочий кабинет господина Эксона обставлен скромно: темные обои, черный письменный стол, жесткие кожаные кресла – сидеть в них неудобно, но у господина Эксона не засиживаются, он не любит лишних разговоров.

Дело – есть дело.

На стене большие часы. Их маятник, покачиваясь, равномерным постукиванием как бы напоминает забывшемуся посетителю, что время – деньги.

На письменном столе – строгий порядок. Чернильный прибор из мрамора с золотыми прожилками. Налево– стопка бумаг, направо – четыре телефона, пепельница. Посредине – раскрытый блокнот. Перо поперек блокнота. И все. Стол преуспевающего делового человека, ничего лишнего. Дело – есть дело.

Пачка бумаг придавлена вместо пресса бронзовой статуэткой, изображающей нагого человека с низким лбом и тяжелой, выдающейся вперед звериной челюстью.

Человек сидит на корточках и старательно обстругивает кремневым ножом корявую, узловатую дубину – жалкое оружие далекого прошлого.

Пока господин Эксон раскуривал сигару, доктор Шпиглер, сидевший в кресле, внимательно разглядывал бронзовую статуэтку. Вначале она показалась ему не нужной на столе, но потом он нашел, что она вполне на месте и даже как-то символично характеризует хозяина стола – и тот и другой делают оружие.

Сигара господина Эксона загорела сбоку; он бросил ее в пепельницу и взял другую.

– Как самочувствие профессора? – спросил он.

– Пока неважное. За эти два дня он не сказал и десяти слов. В его возрасте трудно переносятся такие переживания.

– Вы говорили ему, что я интересуюсь его работой?

– Да. Но он не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Старик находится в состоянии полнейшей прострации.

– Что ж, подождем.

– Кроме того, профессор упрям и принципиален, – С ним будет трудно договориться?

– Кто его знает, господин Эксон. Может быть, его стоит припугнуть.

– Припугнуть? Чем же?

– В его лаборатории опыты с вирусом производились на людях. Сказать ему, что это может явиться судебным материалом для международной комиссии по военным преступлениям.

– Есть документы? Доказательства?

– Документов нет. Все сгорело. Но документы в конце концов можно подготовить.

Господин Эксон сквозь дым сигары оценивающе посмотрел на Шпиглера.

– Вы правы, – сказал он с расстановкой, – документы можно будет подготовить. Но профессор в таком состоянии, что может оказаться и к этому безразличным. Прежде чем его припугнуть, нужно, чтобы он поправился. Создайте ему все условия, пусть он ни в чем не испытывает недостатка, пусть он вновь приобретет вкус к жизни. Деньги у вас еще есть?..

Вот уже неделя, как профессор Морге живет в городе, куда его доставил неизвестный самолет.

На аэродроме его встретил доктор Шпиглер. Профессор не особенно этому удивился. Он так и думал, что кто-кто, а его помощник сумеет выйти сухим из воды.

Вероятно, он в свое время приторговывал секретами его лаборатории. Жулик и прохвост! Как жаль, что он, Морге, не разобрался в этом человеке раньше. Сейчас доктор Шпиглер заботится о профессоре, как о родном отце. Он устроил его в хорошей гостинице, обеспечил его всем, что может тому потребоваться: изысканным столом, одеждой, книгами, автомашиной для прогулок. Каждый день он, почти насильно, вывозил профессора за город на озеро.

Профессор угрюмо и молча подчинялся. Отказываться от назойливого доктора было труднее, чем согласиться.

Однако постепенно он привык к ежедневным поездкам.

Ему уже нравилось сидеть на старых замшелых скалах, нависающих над озером. Профессор смотрел в блестевшую под солнцем прозрачную глубину озера, и ему казалось, что он глядит через окуляр громадного микроскопа на какую-то светло-голубую среду, где, как неведомые микробы, плавают толстые рыбы с выпуклыми глупыми глазами.

Он старался не думать о прошлом и не заботился о будущем.

К вечеру за ним приезжал доктор Шпиглер и вез в ресторан ужинать.

Профессор догадывался, что доктор Шпиглер уже успел где-то спекульнуть его именем; в первый же день за завтраком доктор намекнул на какое-то частное лицо, очень интересующееся их незаконченной работой. Но профессор тогда не стал даже и слушать. Он устал и хочет только одного – покоя. Но вскоре он понял, что у пего недостанет силы сопротивляться, а доктор Шпиглер постарается «пристроить» его и, конечно, не без выгоды для себя.

Профессор думал, что, пожалуй, было бы не худо сунуть Шпиглеру в стакан с вином ампулу с цианистым калием, которую он захватил из Берлина.

Однажды вечером, закрывшись в номере, он вытащил из кармана крохотный стеклянный цилиндрик. Достаточно взять его в рот, стиснуть зубами, и можно навсегда избавиться от той страшной усталости и горечи бесславного конца, которые давят нестерпимо на старые плечи.

Но он тут же почувствовал, что не сможет этого сделать – ниточка, протянувшаяся к нему в Берлине, оказалась крепче, чем он мог предполагать.

«Упрямая штука – жизнь!» – горько усмехнулся профессор и сунул ампулу в жилетный карман…

В конце следующей недели доктор Шпиглер привез его к господину Эксону…

– Садитесь, пожалуйста, профессор. Прошу извинить, что заставил вас ждать. Если бы вы знали, сколько у нас сейчас дел с вашей несчастной Германией.

Свет от настольной лампы падал на лицо профессора Морге. Он недовольно нахмурился, хотел отодвинуться, но не мог сдвинуть с места тяжелое кресло.

– Вас беспокоит свет?

– Да, – отрывисто бросил профессор.

– Простите, пожалуйста.

Теперь свет от лампы только на столе. Лицо сидящего за столом показалось профессору знакомым. Доктор Шпиглер невнятно назвал фамилию господина, профессор постарался вспомнить, когда, в какой газете или журнале он видел это лицо с тяжелой челюстью, и не смог. А впрочем, все равно…

– Дорогой профессор, -услышал он задушевный, ласковый голос, – прошу вас поверить, я всегда был истинным поклонником великой немецкой нации. – глубоко тронут несчастьем, постигшим вашу родину, а в том числе и вас, профессор. – узнал совершенно случайно, что вы вели в Германии интересную работу. К сожалению, вам как будто бы не удалось ее закончить? – Человек за столом доверительно наклонился вперед и сделал вопросительную паузу…

Профессор Морге со злостью поджал тонкие бесцветные губы.

Так и есть! Прохвост Шпиглер все-таки продал его этому дельцу. Но пусть они не думают, что им удастся заставить его работать. К черту!..

– Меня заинтересовало то немногое, что я сумел узнать о вашей работе, так же мягко и доверительно, как бы не замечая молчания профессора, продолжал сидящий за столом. – Не смогли бы вы рассказать мне о ней более подробно? Поделиться вашими планами?..

С угрюмым упрямством профессор разглядывал плавно покачивающийся из стороны в сторону круглый латунный маятник стенных часов. Медленно, но с непоколебимой уверенностью ползла по бело-матовому циферблату черная стрелка. Прошла еще одна минута упорного молчания.

Человек за столом откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и закурил сигару. Выпятив вперед нижнюю губу, он выстрелил клубком голубого табачного дыма.

– Прошу извинить мое любопытство, я хочу помочь вам, профессор. Но, к сожалению, я очень мало знаю о вашей работе. Скажем, не более того, что может заинтересовать комиссию по расследованию военных преступлений.

«Ну и пусть!» – упрямо подумал профессор.

И гут же, как и тогда в номере, когда он сидел с ампулой в руках, он почувствовал, что ему очень трудно, невозможно отказаться от того, пусть крохотного, кусочка жизни, который он сейчас имел. От удобного номера, хороших обедов, голубого озера… Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.

– Я не понимаю вас, профессор, – опять услышал он, – неужели вы плохой патриот? В ваших руках меч, которым вы сможете отомстить за унижение Германии, за оскорбление великой арийской нации, призванной управлять миром. Кончайте вашу работу – я помогу вам. Докажите миру, что вы, немецкий профессор Морге, изобрели самое могущественное в мире оружие…

Доктор Шпиглер ожидал профессора в приемной господина Эксона.

Приемная обставлена так же просто, как и кабинет.

Ни ковров на полу, ни картин в золоченых рамках по стенам. Такой же темный паркет, дорогие обои со скромным узором, такие же жесткие кресла с тугими сидениями.

В углу, за небольшим письменным столом работала секретарь господина Эксона мисс Фруди, как называл он ее на американский манер. Это была некрасивая особа с большим лиловым носом. Господин Эксон, в отличие от многих других промышленных заправил, не держал у себя хорошеньких машинисток и секретарей. Дело – есть дело!

Мисс Фруди бойко отстукивала на машинке какое-то письмо и, передвигая каретку, неодобрительно поглядывала на развалившегося в кресле доктора Шпиглера. Она привыкла к тому, что посетители ее шефа вели себя в его приемной скромно. Вот, например, в кресле в углу ожидает приема пожилой господин, очевидно бывший военный. На лице у посетителя заметны следы тревоги и неуверенности в своем будущем. Фамилия его фон Штрипс, кажется, шеф обещал ему место начальника полиции в городе Зиттине. По фамилии видно, что этот господин из бывших немецких графов или баронов, он умеет себя вести в присутствии дамы. Мисс Фруди уже второй раз ныряла в сумочку, закрывшись зеркальцем, пудрила свой внушительный нос и украдкой поглядывала в угол на посетителя.

Культурный человек! Не чета доктору Шпиглеру, который бывает здесь каждый день и всегда ведет себя, как в пивной. Вот сейчас развалился в кресле и в ее присутствии чистит себе ногти. Хам!

Доктор Шпиглер подровнял пилочкой все десять ногтей, прочел газету, а разговор в кабинете все еще продолжался.

«Неужели господину Эксону не удастся уломать упрямого старикашку?..»

– Я… согласен, – сказал наконец профессор и поднялся с кресла.

– Вот и прекрасно. Ваши условия?

Профессор сделал брезгливую гримасу, и господин Эксон тут же спохватился, – я говорю, разумеется, не о деньгах, профессор.

– Лаборатория. Первоклассная лаборатория.

– Лаборатория будет.

– Сотрудники.

– Подберите штат по вашему собственному усмотрению. Ваш прежний помощник будет, вероятно, вам полезен?

– Доктор Шпиглер? – глаза профессора прищурились. – Ну что ж, не возражаю.

– Еще что? – господин Эксон делал быстрые пометки в своем блокноте.

– Подопытные. Люди для опытов.

– Люди?.. Гм… Теперь это труднее сделать, вы сами понимаете, профессор… Гм. Что ж здесь придумать?..

– У меня в Берлине осталась дочь… – сказал профессор.

– Дочь?.. Так, так. Бедная девушка… – понимаю вас, я сам отец. Но…

– Я не об этом, – нахмурился профессор. – Моя дочь заведовала хозяйственными делами лаборатории. Она умеет решать трудные задачи. Постарайтесь ее разыскать.

– Ах, вот что. Очень хорошо. – сегодня же дам задание… Итак, вашу руку, профессор.

Господин Эксон протянул через стол свою большую гладкую руку с цепкими волосатыми пальцами, руку преуспевающего дельца, и профессор вложил в его руку свою, нервную сухую руку ученого…