Текст книги "Гончаров разгадывает семейную тайну"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Что с вами? Что вас так испугало?

– Нет, ничего, просто я думал, что рубильник отключается внешним рычагом.

– Да, он служит для экстренного отключения, но он не работает, поэтому последнее время мы пользовались этим.

– Послушайте, а у вас что-нибудь работает? В цехе рубильник не работает, автомат не работает, экстренное отключение не работает. У меня такое впечатление, что ваш батюшка давно и целеустремленно готовился ко встрече с Богом, простите, с дьяволом, я только удивляюсь, что она не произошла гораздо раньше. При таком состоянии вашего электрохозяйства это должно было произойти неминуемо. Неужели он сам этого не понимал?

– Наверное, понимал, да уж больно жаден был тятенька, а экстренная вырубка накрылась совсем недавно. Ее-то как раз он чинить собирался в первую очередь, потому что боялся пожарных. Даже деньги какие-то приготовил, чтоб он сдох еще дважды, если это он убил маму.

– К вопросу о состоянии ваших электроприборов мы еще обязательно вернемся, а теперь скажите: где сейчас золотые часы вашей покойной матери?

– Еще из милиции не вернули.

– Сегодня же заберите их оттуда, это очень важно, завтра я за ними заеду, и мы с вами еще раз вспомним кое-какие детали гибели вашего отца. Вы пока об этом подумайте, а теперь извините, мне скоро должны звонить, и, кстати, по вашему делу.

Когда я выезжал с фермы, то чуть не столкнулся с красной "Нивой", за рулем которой восседала Татьяна. Серьезно глядя мне в глаза, она погрозила пальцем.

Макс позвонил, едва только я успел перешагнуть порог. По его унылому приветствию я понял, что блестящих результатов мне лучше не ждать.

– Короче, Макс, без предисловий, – оборвал я его вздохи, – что тебе удалось пронюхать? Говори коротко и исчерпывающе.

– А с каких вестей начинать? С приятных или наоборот?

– Давай наоборот.

– Паспорт твоего Логинова уже сожгли. Они обязаны это делать незамедлительно. Его гибель в результате несчастного случая не вызывает ни у кого сомнений. Так что тут полный облом и синичкины ножки. А теперь о приятном, можно сказать, что нам повезло. Легавый, который занимался пропажей Логиновой, сейчас ушел на пенсию и занимается разведением кролей на собственной даче, и если ты поставишь мне пузырь, то я сообщу его адрес и имя. Я его с трудом раскопал, так что не забудь это записать в мой актив. Мужик он был въедливый, за что и попросили.

– Тебе не кажется, что ты становишься чрезмерно болтлив? – с досадой прервал я его словоблудие. – Обычно это первый звоночек перед началом климакса. Говори домашний и дачный адрес, только побыстрее.

– Его зовут Анатолий Васильевич Мамаев, а проживает он...

– Все, больше ничего можешь не говорить, остальное я знаю и без тебя.

– Неужели старый знакомый?

– Ты еще за мамкину титьку держался, когда мы с ним уже пили водку.

– Выходит, зря я столько старался. Ты по своему скупердяйству не зачтешь мне этого балла и моя изможденная жена останется без антрекота?

– Макс, можно я задам тебе один вопрос, а потом повешу трубку?

– Задавай.

– В кого ты стал таким болтливым?

– В тебя.

Пролистав старую записную книжку, я нашел его телефон, набрал забытый номер и, затаив дыхание, стал ждать ответа.

Еще бы мне не знать Анатолия Васильевича Мамаева, попросту говоря, Толика. Если все спиртное, выпитое нами сообща, слить в одну цистерну, а потом разлить по бутылкам, то этого запаса Наполеону вполне бы хватило, чтобы напоить армию Веллингтона и выиграть Ватерлоо.

После серии длинных и долгих гудков приятный женский голос сообщил мне, что папа живет на даче и будет там находиться вплоть до наступления самых лютых холодов. Поблагодарив это милое создание и поздравив ее с чудесными родителями, я в самом наилучшем расположении духа отправился в путь. Первой преградой на этом пути встал магазин. Объезжать этот барьер у меня не было желания, но преодолел я его с честью. Когда я вышел на первый этап, на заднем сиденье за моей спиной весело похихикивали три дорогие, целомудренные бутылки. Что говорить, за чистоту тоже нужно платить. Врубив на полную громкость "Вальпургиеву ночь", я выехал за городскую черту и позволил себе немного расслабиться. За грохотом сатанинского оркестра было совершенно не слышно двигателя, и только стрелка спидометра, застывшая на цифре сто сорок, мне показывала: "Нормально, Константин! Пока у нас с тобой все идет хорошо".

По иронии судьбы, мамаевская дача находилась в том же направлении, что и деревня Лужино, то есть здесь сегодня я проезжал уже дважды. Как и днем, трасса была пустынна, встречные машины попадались редко; деревья уже оголились, слепых поворотов не было, и вся она лежала как на ладони.

Одинокую женскую фигурку, стоящую на правой обочине трассы, я заметил давно, но останавливаться никакого желания не было, особенно теперь, когда из придорожных кустов может выпрыгнуть ее кавалер с большой черной пушкой и сделать бо-бо. Но дело в том, что сейчас придорожных кустов не имелось, вместо них вплотную к дороге подступали открытые и безмолвные поля, а симпатичная, очкастенькая девчонка ну очень просила приключений. "Проехать или подобрать? Подобрать или проехать?" – судорожно решал мой слабый мозг, а ноги тем временем сами собой уперлись в педали. Запищав резиной об асфальт, я подвернул направо.

Что произошло, я толком и не понял. Наверное, она от нетерпения бросилась мне навстречу, и я, сам того не желая, немного зацепил ее крылом, не знаю, но, отброшенная на пару метров, сейчас она дрыгалась на земле. Положение – хуже не бывает, вокруг ни души и сбитая мною девчонка. Проклиная свое всегдашнее невезение, выбравшись из машины, я наклонился над ней. Кажется, дышит, а это уже хорошо. Я похлопал ее по щекам. Открыв глаза, она истошно заорала, а в моей голове апофеозом сатанинской пляски красной вспышкой взорвался сам ад...

– Да на фиг он тебе нужен, погнали отсюда. Еще пришьют нам его, мало тебе того козла. Митяй, дергаем, вон тачка какая-то гонит, пусть они с ним разбираются.

– Щас, шесть секунд прикинь, где-то я его видел. Может, оттащим его к лекарю, а потом доить будем? Прикид у него не фуфловый, капуста есть. Точняк его из тачки выкинули.

– Тебе мало своих проблем? Как хочешь, а я сваливаю.

– Тормознись, давай хоть его обшмонаем.

– Кончай, мне шакалить не в жилу. Митяй, погнали, ну его на...

Послышался стук дверок, рев двигателя, и опять наступила тишина. Думать не хотелось, тем более что сейчас мои птичьи мозги для этого не приспособлены.

Кряхтя и стараясь не шевелить головой, я с трудом сел, но совершенно напрасно. Меня тут же стало выворачивать. Похоже, приложились они крепко. Просто удивительно, что я остался в живых. Обычно работающие по этому профилю стараются обходиться без свидетелей и аккуратно их убирают.

Но убей меня Бог, если я что-то понимаю. Ведь я своими глазами видел, что сучонка была одна. Вокруг ни кустов, ни деревьев, где бы можно было спрятаться. Полная чертовщина. Ну не с неба же он свалился? Непроизвольно я задрал голову и от боли чуть не потерял сознание. Осторожно прощупав голову, я ужаснулся. Гематома над правым ухом была величиной с пряник, и из нее потихоньку сочилась кровь. Это какой же крепости надо иметь череп, чтобы после такого удара он остался целым? Перед смертью надо не забыть оформить на него дарственную в пользу Кунсткамеры. А эти крутые все-таки сволочи, могли бы, по крайней мере, оставить мне кусок бинта и бутылку водки.

Со всяческими предосторожностями, щадя безмозглую голову, я поэтапно начал подъем – сначала на колени, а потом и на ноги. Минуты через три мне это удалось.

Первым делом я занялся своими карманами, но мог бы не беспокоиться, потому как, кроме носового платка и мятой десятки, ничего там обнаружить не удалось. Бедный Митяй, он бы понапрасну потратил на меня свое время. Подонки, кроме бумажника, увели у меня техпаспорт и права.

Шатаясь, как новорожденный теленок, я благодарно смотрел на мир, из которого меня только что хотели вежливо попросить. Ни с той, ни с другой стороны магистрали машины не предвиделось. Костыляя на дрожащих ножках, я начал осмотр места происшествия. Ничего, что бросилось бы в глаза с поверхностного осмотра. Оставив дорожное полотно, я занялся обочиной и прилегающей к ней узкой полоской невостребованного поля. И тут мне повезло впервые за сегодняшний день. В рыжей траве, неприметные с первого взгляда, затаились очки, те самые очки, что совсем недавно я видел на симпатичной мордашке молодой преступницы. Очевидно, когда она бросилась под машину, а потом притворно упала, очки при падении слетели и, на мое счастье, схоронились в траве. Через носовой платок за дужку я поднял этот ценный экспонат и внимательно рассмотрел. Правый окуляр при ударе о землю оказался выстекленным, а в остальном они идеально годились для идентификации. Я рассмеялся злорадно и мстительно. Посеять очки на месте преступления – все равно что оставить адрес своего места жительства. Самое позднее через неделю подонкам предстоит немного потолковать с Максом, и, честное слово, я бы на их месте этого не хотел.

Удача меня окрылила, и буквально через какие-то пять минут я нашел правую линзу, причем абсолютно целую. Дальше – больше. Невдалеке я наткнулся на неглубокую ямку, засыпанную желтой травой, и понял, где хоронился мерзавец, поджидая добычу. Ну что же – и мой улов не плох, теперь посмотрим, кто кого поймал. Незнакомец, бить я тебя буду долго и утомительно, чтоб другим было неповадно. А тебя, моя несостоявшаяся попутчица, я сдам в милицию за угон транспортного средства. Много мне не надо, я добрый, мне достаточно того, что ты проведешь несколько ночей там, где я того попрошу. Уверяю, девочка, ты сразу постареешь лет на десять, если вообще выйдешь живой. Ну а пока, извините, мне нужно поскорее отсюда сваливать. Очень скоро, поняв свою оплошность, вы непременно вернетесь за очками, если вы, конечно, не полные кретины, а я сейчас к нашей встрече не готов.

После получасового тревожного ожидания мне, наконец, удалось остановить горбатый "Запорожец", двигавшийся в сторону дач. За рулем сидел словоохотливый дед, разговаривать с которым у меня не было ни сил, ни желания. После нескольких попыток меня растормошить он обиженно умолк и заговорил, только когда мы приехали.

– Десять рублей, – сказал он просто и понятно.

Дача, где полтора десятка лет назад устраивались шумные оргии и задушевные вечера, почти не изменилась. Когда-то шикарная, теперь на фоне своих двухэтажных сестер она смотрелась более чем скромно. Дай Бог, чтобы таким оставался и хозяин, впрочем, к роскоши он не стремился никогда. Просто жил, читал книжки, любил водку и баб, а еще он ловил мошенников, грабителей и убийц и делал это поразительно ловко. Да видно, кому-то эта ловкость стала поперек горла. Что делать, меняются времена – меняются нравы. Жаль только, что вместо совести теперь в чести обман, корысть и подлость.

Через редкие штакетины забора за мной молча и выжидательно следил черный нос сенбернара, не проявляя при этом ни вражды, ни дружелюбия.

– Какой хороший песик, наверное, очень умный и порядочный, пойди, дорогой, позови хозяина, скажи – дело до него есть.

Тяжело выдохнув, пес поплелся в глубь двора и, к моему удивлению, через некоторое время вернулся в сопровождении Толика. Мамаев изменился. Он похудел и ссутулился. Его унылый нос совсем повис и стал похож на сизый баклажан, случайно засунутый в красные помидоры щек.

– Что вы хотите? – спросил он, даже не удосужившись меня узнать.

– Пахан Мамай!!! – заорал я, вспомнив кличку, которую знали только в нашем узком кругу. – Б...дей принимай!!!

– Мой кровать не сломай! – автоматически отозвался он на наш старый пароль. Несколько секунд он меня разглядывал, а потом тихо выговорил уже забытую мною фразу: – Пришел Кот Гончар, готовьтесь, девки, будем обжигать горшки. Господи, да ты ли это, Котяра облезлый, какими судьбами?

– Всякими, Толик, пусти меня в дом и для начала перевяжи мою бестолковую дыню.

– Ну конечно, что ж ты стоишь как не родной.

– Не приглашаешь, – заскромничал я, проходя вовнутрь.

– Котяра, да ты в крови. Что случилось?

– Пустяки, меня тут неподалеку немного грабанули.

– Этого еще не хватало, ты хоть запомнил их? – колготился Толик, бинтом превращая мой уникальный череп в бесформенный тюрбан.

– Только одну, зато очень хорошо, и даже сорвал с нее очки.

– Ну тогда проблем не будет. А у тебя что-нибудь ценное с собой было?

– Ага, три бутылки водки, которые я хотел с тобой распить, а еще права и техпаспорт на прошлогоднюю "девятку".

– Да хрен бы с ними, восстановишь, а водку мы и так найдем.

– И саму "девятку" тоже, – монотонно бубнил я, морщась от боли.

– Да хрен бы с ней с... Что? Что ты сказал?

– Машину, говорю, угнали, тупой, что ли?

– Так чего ж ты молчишь? Надо немедленно заявить. Где ее у тебя подрезали?

– Недалеко отсюда, километров пять, не больше.

– Тут у одного барыги есть телефон, я сейчас позвоню своим, говори госномер или лучше запиши цвет, модель, на чье имя зарегистрирована, а я пока оденусь. И не забудь о приметах преступников!

Это он мне кричал уже из-за стены, а я раздумывал, стоит ли привлекать к этому делу наши официальные органы. Решив, что все-таки стоит, я набросал все известные мне данные и вручил их Толику.

– Я мигом, – пообещал он, убегая, – если будет скучно, открой холодильник.

От нечего делать и невозможности размышлять я под охраной пса пошел осматривать мамаевские угодья. Участок готовился к зимовке, и потому ничего интересного в нем не было. Только в углу, отгороженном металлической сеткой, прыгали в неволе с десяток кроликов. Прямо скажем, хозяйство не слишком большое для громкого титула – кроликовод. Подойдя поближе, я несколько минут наблюдал за симпатичными зверьками. Когда возвращался назад, случайно наткнулся на ямы, закрытые мелкой сеткой, и сначала подумал, что это своеобразные резервуары для сбора дождевой воды. Подойдя ближе, я буквально обалдел. На дне каждого такого колодца на глубине не менее двух метров лежали, стояли, прыгали и спаривались полчища длинноухих грызунов. Смеясь, я попытался прикинуть, сколько же обитателей хотя бы в одной яме, но с таким же успехом я мог считать пчел, облепивших сахарный сироп.

– Сколько там их у тебя? – спросил я подошедшего Мамая.

– Да черт их знает, чтоб они подавились, надоели, сил моих нет. Я сделал о тебе заявление в городское и районное ГАИ. В районном сидит знакомый капитан, обещал подсуетиться. Наверное, уже объявили розыск. Идем в дом, примем по соточке, что-то холодно стало.

– Ага, – согласился я, послушно шагая сзади, – только сперва задам я тебе задачку, и, если ты мне к утру ее не разгадаешь, я забуду, как тебя зовут.

– Ты уже забыл, сукин ты кот, когда мы последний раз виделись?

– Наверное, лет шесть тому назад, я еще в ментовке прозябал.

– А сейчас где?

– Сейчас я, Мамай, замужем за дочкой начальника милиции, правда бывшего, но дело не в этом, давай-ка о главном.

– Не возражаю, но без соточки я теперь никаких дел не делаю. У меня, правда, самогон, но чист, как слеза Девы Марии. Для себя стараюсь.

Под копченого грызуна самогон пошел удивительно мягко и гармонично. Все-таки много значит, когда продукт произведен своими руками, а не в угоду коммерции.

– Как у тебя с памятью? – закурив, издалека начал я.

– Пока не жалуюсь, как-то на досуге начал вспоминать всех своих подруг, а их у меня, отбросив случайные связи, было не меньше сотни, так ты не поверишь – я каждую вспомнил по имени и фамилии. Неплохо?

– Неплохо, – согласился я. – А слабо тебе вспомнить одно нераскрытое тобой дело двадцатилетней давности?

– Старик, это гораздо сложнее, но попробуем.

– Итак, внимание. Год тысяча девятьсот семьдесят восьмой. Пропала без вести Ольга Ивановна Логинова.

– Ну, старик, так нельзя, это удар ниже пояса. Это ж серенькое проходящее дело, я думал, ты мне предложишь что-то запоминающееся, например, как в Степашине бабка деда на куски порубила, а ты мне... Ты сам-то кого-нибудь помнишь? Я говорю про тех, кого ты тогда законопатил?

– Помню, помню, я все помню, и ты, гад ползучий, вспоминай. Ольга Ивановна Логинова, жительница села Лужино. Вспомнил?

– Вертится что-то неопределенное... Нет, не помню.

– Хороший дом в центре села. Ты там, наверное, не раз был. Во дворе того дома пепелище. Муж, три девчонки. Одна совсем маленькая.

– Вспомнил, черт тебя побери, ты и мертвого заставишь вспомнить. Ну и что? Что ты от меня хочешь?

– Деталей, Мамай, деталей и результата, к которому ты пришел, а главное ассоциаций, которые в тебе эта история пробуждает.

– Вона куда загнул, а попроще нельзя? Может быть, тебе вспомнить, какой пастой я чистил тогда зубы и что при этом думала моя неродившаяся дочь?

– Это лишнее, а про Логинову вспоминай.

– И чего ты к ней так прилепился? Что-то интересное?

– Интересное, но пока говорить не буду, это может тебя отвлечь.

– Хм, какие мы заботливые, давай лучше выпьем.

– Я выпью сам и за тебя и за себя, а ты не засоряй мозги, сиди и думай, мне нужны не только сухие факты, но и твои ощущения от той истории

– Ну и сволочь же ты, Гончаров, приходишь раз в десять лет, и вместо того чтобы как следует напиться, ты заставляешь меня делать черт знает что. Ладно, пойду лягу. Лежа у меня лучше получается, а ты кидайся здесь, на диван. Если понадобишься, я тебя толкну.

Обошлось без дивана, потому что уже через час, довольный и озабоченный, он выполз из спальни и осторожно подсел к столу.

– Значит, так, Костя, основные моменты я, кажется, вспомнил, вспомнил и кое-какие детали, возможно, что-то придет в процессе изложения. Слушай.

Дело это было начато в конце осени по письму ее матери, кажется, откуда-то с северов. В нем она просила найти ее дочку, которая якобы выехала к ней, но доехать не доехала. А так как я, как и ты, был тогда молодым и цветущим, то этой бодягой поручили заниматься мне. Это было чуть ли не первым моим серьезным испытанием, потому-то я его и вспомнил.

Прежде всего я, естественно, явился к ней с визитом, и что меня сразу же насторожило, так это недавнее пепелище во дворе нового дома. Муж без вести пропавшей Логиновой держался спокойно и даже вызывающе, он сразу и без обиняков заявил, что прекрасно знает, где сейчас находится его неверная подруга, и этот лейтмотив он с удовольствием насвистывал при каждой нашей встрече. Называл он ее не иначе как "шлюрва", нечто среднее между шлюхой и курвой. Этот термин мне понравился, и я даже взял его себе на вооружение.

Так вот, он упорно твердил, что его шлюрва бросила на него своих кукушат, а сама сейчас где-нибудь шлюрвится. Такую возможность я, естественно, не исключал, но сразу же задал себе вопрос: а почему в таком случае она не поставила в известность свою мать? Зачем заставляет волноваться старого человека? Все ведь мы не без греха, но существуют какие-то незыблемые каноны, рушить которые мы не вправе.

В общем, не поверил я тогда этому Логинову и крепенько взял в оборот. Да, был я тогда новичком и потому дело копал добросовестно и скрупулезно. Его заявление о том, что он лично отвез жену на железнодорожный вокзал и посадил в вагон, я проверял около месяца. Опросил, понятно, всех соседей. Те видеть-то ничего не видели, но в один голос заявляли, что прекрасно слышали, как его "Волга" ночью отъезжала, а вернулась только под утро. И здесь у меня появились первые сомнения и даже подозрения: а почему отъезд машины должны слышать все? Ведь стояла глубокая ночь! Он как будто специально ходил по деревне с флагом и громко орал: "Глядите, люди добрые, все глядите, сейчас я поеду на вокзал! Помните об этом!"

Мне ничего не оставалось делать, как заняться вокзалом. Ты можешь себе представить, что это такое? Сейчас бы этим заниматься никто не стал. А мне нужно было найти какую-то, возможно несуществующую рыжую проводницу Наташу из десятого вагона, которой он подарил большую куклу и к которой якобы посадил свою жену. Учти, Костя, со времени ее исчезновения прошло пара месяцев, а проводницы – они словно блохи, прыгают из одного состава в другой, с одного направления на другое.

– Дохлое дело, – сочувствующе признал я.

– Не то слово, но Мамай – он и в Африке Мамай, в конце концов я нашел эту рыжую Наташу с большой куклой – и по фотографии она Логинова признала, больше того, сверившись со своими записями, она назвала точную дату, когда он к ней в вагон посадил свою жену. Но к тому времени этому обстоятельству я был не особенно удивлен. И ты знаешь почему?

– Тебя насторожило его железное алиби?

– Точно, уж больно обстоятельно и красочно он описал ночной вокзал, проводницу Наташу и все те подробности, которые незаинтересованный человек просто не заметит. Мне оставалось только предъявить этой Наташе для опознания фотографию Логиновой и спросить, на какой станции она вышла. Но первый шар прошел мимо лузы. Все ее фотоснимки сгорели во время пожара, а в паспортном столе их не оказалось по той причине, что документы она получала на родине. Ее личного дела в конторе совхоза я найти не мог. По идее, нужно было навести справки там, где она получала паспорт, или хотя бы сделать туда запрос, но я точно не знал, куда именно, а Логинов юлил и ускользал. То ссылался на то, что не знает, меняла ли его жена паспорт старого образца на новый, то не помнил ее девичью фамилию, в общем, гнал тюльку.

– Неужели сложно было спросить об этом ее мать?

– Умный ты, Котяра, без тебя бы я не догадался, да только померла ее мама к тому времени, а тут и начальство за меня взялось. Говорит, какого рожна тебе надо, только тянешь вола за хвост да казенные харчи прожираешь. Тут и козе все понятно – склизанула баба от мужика, и показания проводницы – верное тебе доказательство. Я, конечно, в амбицию, да как, да что, он, говорю, у меня уже в руках, уже пульс на его глотке пальцами чую. А они мне кипу лежалых дел в глотку и ауфидерзейн гутен таг. Завалили, как белого лебедя. Да только не на того нарвались. Не для того я ношу гордое имя Мамай и не для того два месяца ковырялся в этом деле, чтобы сразу умыть руки. Ты знаешь мою поговорку?

– Смотреть – так далеко, ... – так глубоко! – с ходу вылепил я любимую пошлость Мамая. – Наверное, за это "глубоко" тебя и проводили на заслуженный отдых раньше положенного времени?

– Ты прав. Свой нос нужно совать ровно настолько, сколько того требуют начальники. Нелицензированной глубинной вспашки эти девственницы страшатся больше ослиного члена и воспринимают как личное оскорбление. Но кажется, тебя выперли по той же самой причине?

– Не совсем, им показалось, что я выпиваю на работе немного больше, чем они сами, а этого ни один уважающий себя алкоголик допустить не может.

– Лицемеры! Давай-ка выпьем за то, чтоб они сдохли.

– Обязательно, только сначала ты закончишь свой интересный рассказ.

– Ну ты и садист. Ладно. Когда я понял, что от Логинова мне ничего путного не добиться, я переключился на его дочь. Ты говорил, у пропавшей было три дочери, но хорошо я запомнил только двух, одна была совсем маленькая, а другая уже довольно взрослая, и она мне запомнилась особенно. Нет, она не лгала, по крайней мере, во лжи я ее уличить не мог. Просто на моего арапа – типа я все знаю! – она ужасно перепугалась и заревела, а вслед за ней заголосила и малышка, которая находилась у нее на руках. Зареветь-то она заревела, да только по-прежнему твердила свое, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Спала я, да и только. И по новой мне бубнит, что мама уехала, а уехала потому, что уехала. Потому что накануне со мной простилась.

Ну что ты с ней делать будешь? Я тогда наддал жару, говорю, ты же хорошая девочка, тебя же мамка больше всех любила, а ты не хочешь рассказать, что произошло, куда она подевалась. Она опять в голос, да пуще прежнего, ну, думаю, сейчас я тебя расколю, не будь я Мамаем, и в лоб ей вопросик, от которого нормальный ребенок сознался бы только так. Девочка, спрашиваю, ты видела, как твой папа убивал маму? Полный форшмак! Сейчас, думаю, потечет. А она, скотина, повела себя совершенно неадекватно. Вроде бы даже вздохнула с облегчением, ну и за старое, ту же песню – про ничего не видела, только теперь уже без слез.

В общем, проканителился я с ней тогда до чертовой матери, но дело не сдвинулось ни на йоту, хотя я печенкой чувствовал, что девчонка знает что-то такое, чего мы знать не должны. Что? Я до сих пор без понятия. Возможно, это даже не касается убийства, но с матерью это связано обязательно. Помню, тогда я у них засиделся до того, что явился отец. И не знаю, кого она испугалась больше – его или моих вопросов. Она как-то сразу съежилась, втянула плечи и затравленно на него смотрела, словно в любой момент ожидала от него удара. Мне ее даже стало жалко. Какая-то она была ущербная, что ли, хотя по разговору я бы сказал, что девчонка она была развитая и по-своему неглупая, но вот почему она его так напугалась в тот раз? Возможно, он вымешал на ней злобу за проделки матери. Не знаю.

Между нами говоря, этот Логинов личность довольно одиозная. Как сейчас помню, при наших встречах меня не покидало чувство брезгливости, мне постоянно хотелось от него отойти или самого его отшвырнуть, как какую-то поганую тряпку.

– Успокойся, его уже нет, а о покойниках плохо не говорят.

– Говорят, Костенька, говорят, если он того заслуживает. А что он окочурился, так туда ему и дорога. Но пить мы за него не будем, а выпьем за нашу встречу, и теперь ты от меня не отвертишься.

– А я и не собираюсь, наливай, пахан Мамай.

– Так вон ты почему ко мне пожаловал, – обсасывая кроличью косточку, с укоризной молвил Толик. – А я-то сначала подумал, что просто пообщаться потянуло. Ладно, я не обижаюсь, потому что сам такой. И давно этот Логинов крякнулся? Поди, не своей смертушкой, коли ты все выспрашиваешь?

– Ты угадал, первого октября электротоком его накрыло. Несчастный случай.

– Вона, точно говорят: Бог не фраер. Ну и накрыло, а ты-то чего суетишься или кто-то ему подмогнул? А что, двести двадцать к унитазу – и вечный кайф.

– Похоже на то, только не двести двадцать, а шесть тысяч.

– Тоже неплохо, только кайфа меньше. У наблюдающего. А он что же, из бухгалтера в электрики переквалифицировался?

– Бери больше, фермером трудился.

– Это правильно, ему только со скотиной и работать, но почему ты его женой заинтересовался? Неужели она отыскалась?

– Отыскалась.

– Стоп! – Вытянув руку, Мамай вскочил. – Только не говори мне, где она пряталась, я тебе это попробую рассказать сам.

– Изволь, дружище, – снисходительно улыбнувшись, я взялся за бутылку, – а я пока разолью. Валяй!

– Она была замурована под полом в фундамент.

Простодушное горлышко бутылки перехватил спазм, а потом оно начало изрыгать самогон прямо на стол, минуя стаканы.

– Ты это серьезно? – только и спросил я, откидываясь на диване.

– Попал? Вижу, что попал, и поэтому отвечаю. Да. Серьезно.

– Тебе об этом кто-то недавно сказал?

– Нет, об этом говорил я, причем двадцать лет назад.

– Какого же черта ты молчал?

– Я не молчал, я говорил. Но только все напрасно. Чтобы проверить мою версию, нужно было разобрать дом и разломать фундамент. А ты его, наверное, видел, не дом, а хоромы. Он его еще тогда оценил в тридцать тысяч. Ты представляешь, какой скандал мог разразиться, если бы моя версия не подтвердилась? Это явилось одной из причин, по которой дело постарались поскорее прикрыть, а мою пасть заткнуть ворохом архивного дерьма. Но теперь рассказывай ты, как ее нашли, кто дал наколку?

– Она выплыла сама и без всякой наколки. После похорон Логинова дочери решили побаловаться самогоночкой и спустились за ней в подполье, но вместо нее вытащили труп двадцатилетней давности.

– Вот как, это интересно, а ты не знаешь, кто из них конкретно его обнаружил?

– Старшая Татьяна и средняя Варвара.

– Значит, тут я прокололся, выходит, старшая ничего о смерти матери не знала. Хотя я тоже с самого начала не был в этом уверен. Зря только ее мучил. Но еще раз повторяю, какой-то гнет на ней висел. Но как они могли ее обнаружить, если она была замурована? Они что же, фундамент рентгеном прощупывали? Неувязочка получается.

– Нет, просто тут сработало время и ливневые дожди. Фундамент подмыло, он раскрошился и по доброй воле отдал дочерям их мать, причем в день похорон отца. Не правда ли, есть во всем этом что-то мистическое? И еще одна неувязочка не дает мне покоя. Как я тебе уже говорил, Логинов погиб первого октября, и ничего бы тут странного не было, кабы не одно обстоятельство... Кстати сказать, именно оно и заставило Варвару обратиться ко мне за помощью. Дело в том, что еще при жизни Логинова в этот день мать всегда устраивала некое подобие праздника, дарила своим девчонкам нарядные платья, кормила всякими пряниками, конфетами да кренделями, в общем, старалась, чтобы этот день им запомнился.

– И именно в этот день, только двадцать лет спустя, погибает Логинов, подхватил мою мысль Мамай. – Действительно любопытно. Не хочешь верить в черта, а поверишь. Но если серьезно, то надо искать того человека, кто всю эту чертовщину подстроил. Как его дроболызнуло?

– Прямо на глазах у собственной дочери Варвары в тот момент, когда он отключал напряжение. У него там в коровнике загорелась проводка. Вот он и кинулся под ливневым дождем ее отключать.

– Ну ливень-то подстроить сложно, а вот возгорание проводки – это дело техники, это пожалуйста. Где в тот момент находилась старшая?

– Этого я не знаю, меня волнует другое: может ли человека убить насмерть в тот момент, когда он отключает пусковой ящик?

– Человека может убить всегда, даже когда он смывает унитаз. Тут важно, как он это делает. Ты недавно сказал, что его поразило шестью тысячами, вот тут мне не все понятно. Зачем на ферме высокое напряжение?

– Я в этом ни черта не смыслю, но завтра попробую выяснить. А теперь еще по одной и на боковую, с утра я обещал быть у них. Все-таки жалко, что угнали машину.

В восемь часов утра, побритые и умытые, мы чинно сидели за столом и пили чай. Со стороны могло показаться, что деловые, серьезные люди собираются идти на работу. Выкурив сигарету, я, почему-то покраснев, попросил у Мамая взаймы.

– Не дам, – категорично ответил он, и мне стало вообще не по себе.

– Извини, но мне не на что доехать до города.

– И не надо, я тебя отвезу сам, но, кажется, ты хотел заехать в Лужино?

– Да, но...

– Никаких "но", домой только через ферму, я тоже хочу посмотреть, что там у них и как там у них. Ночью я опять прокручивал события тех лет, и у меня, если хочешь, включилось это самое ассоциативно-предположительное мышление. И я... Даже не могу тебе объяснить...