Текст книги "Гончаров и криминальная милиция"

Автор книги: Михаил Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Нет, не надо, я прошу вас. – Умоляюще протягивая руки, Стукалов вдруг упал на колени и в знак раскаяния скорбно поник головой. – Простите меня, первый раз со мной такое, бес попутал. – Он всхлипнул и униженно пополз к столу начальника.

– Кончай, придурок! Так ты нам пол протрешь. – Подбежавший Потехин силой усадил раскаявшегося грешника на стул. – Где ты хранишь вещи убитого?

– У себя в кабинете, под сейфом, – пытаясь вызвать сочувствие, плаксиво ответил Стукалов. – Там они лежат. И часы, и перстень.

– И бумажник с деньгами, и документы, словом, все, что было в его карманах, – добавил Потехин, придерживая взбрыкнувшее тело мародера.

– Что?! – захлопотал глазками Стукалов. – Какие деньги? Какие документы? Я ничего такого не знаю. Никаких его документов и денег я и в глаза не видел. Ищите сами. Я по карманам у него не шарил.

– Ты, наверное, просто забыл, – попробовал дожать его подполковник. Ничего, жук, в камере посидишь, парашей подышишь, может, и вспомнишь.

– Я человек верующий, так вот, Христом Богом вам клянусь, что ничего похожего на документы или деньги я не то что не брал, а даже не видел. Вы, конечно, можете посадить меня, даже известными вам путями вырвать у меня "признание", но от этого вам легче не станет, потому как мне негде взять его документы.

– Ладно. – Потехин пошел на попятную. – Я вам верю. Кстати, а как его звали?

– Кого? Убитого, что ли? Откуда ж мне знать, – затравленно озираясь, пожал плечами могильщик. – А, понимаю, вы хотели, чтобы я непроизвольно назвал его имя. Так бы оно и вышло, но только в том случае, если бы я его действительно знал. Но – увы...

– Увы и ах! – многообещающе ухмыльнулся подполковник. – Устрою я тебе этот самый ах! Мало не покажется!

– На то ваша воля, – скорбно кивнул Стукалов. – Плетью обуха не перешибешь.

– Оставьте его, Геннадий Васильевич. Пусть едет и немедленно привезет все то, что он снял с убитого. Вы меня поняли, Стукалов?

– Чего уж тут не понять, – по-прежнему бесцветно ответил он. – Конечно же я все привезу в течение часа. Я могу идти?

– Идите, и можете забрать своих рабочих.

– Зря ты его отпустил, – с сожалением глядя на закрывшуюся дверь, заметил Потехин. – Надо было его еще малость покрутить, чтоб неповадно было. Для профилактики!

– Не вижу смысла стрелять из пушки по воробьям. А нынешней профилактики ему и так хватит на добрый десяток лет. Давай лучше подумаем, в какую сторону нам дальше плыть. А главное – каким стилем и средствами.

– Средствами массовой информации. Наверное, портреты убитого уже готовы. Нужно разослать их по редакциям газет и забросить на телевидение.

– Это и коту понятно, хотя особых надежд я не питаю, – досадливо поморщился полковник. – В данное время я говорю не о телевидении, а о том, с чего начать.

– Пока что у нас есть только две версии, причем одна из них эфемерна и призрачна. Я имею в виду твою религиозную гипотезу. Вторая более реальна, и мне кажется, что именно с нее нужно начинать. Как тебе нравится фронтовик, майор Седов?

– Согласен, и более того, я ждал от тебя этого предложения. Кому, как не офицеру, дошедшему до Берлина, проще всего было привезти оттуда трофейный "вальтер"? Сейчас одиннадцать, а вынос в тринадцать часов. Знаешь что, Гена, а не поехать ли нам с тобой на кладбище во второй раз? Посмотрим на семейство покойного, глядишь, за что-нибудь да зацепимся.

– Не возражаю. Но время пока терпит. Пойду-ка я к криминалистам. И еще одно дело никак не дает мне покоя.

Глава 3

С поминок я вернулся не в самом лучшем расположении духа. Вид убогого, пустого жилища, навсегда оставленного хозяйкой, деяния ее сынка и причитания старух действовали угнетающе. Макс довез меня до подъезда и покатил на встречу с полковником, пообещав передать мне их предстоящий разговор. Слава богу, дома никого, кроме собаки и кота, не было, и я избежал лишних и ненужных вопросов. Проскользнув к тестю в кабинет, я отлил из его сокровенной заначки порядочную толику коньяка и со стаканом в руках прошлепал на кухню. Вскрыв банку кошачьей кильки, я совсем было собрался выпить, но не вовремя под руку зазвонил телефон. Вернув стакан в исходное положение, я помчался в комнату. Приятный женский голос осведомился, может ли она меня услышать, а когда я ответил, что всегда к ее услугам, женщина попросила о встрече. Пообещав принять ее после обеда, я положил трубку и вернулся к прерванному любимому занятию. Моему гневу и негодованию не было границ. Кильку в томатном соусе, которую я так бережно и аккуратно открывал для себя, бессовестно сожрали мои животные. Таким образом, мое настроение испортилось вконец.

– Мерзавцы, – коротко охарактеризовал я их проступок и, проглотив коньяк, загрыз его какой-то каменной карамелькой. – Хорошо еще, на коньяк не покусились.

– May, – ответил кот, настороженно глядя на меня круглыми бесстыдными глазами.

– Тварь полосатая, только знаешь мау да мау! Уйди от греха подальше.

Словно понимая мое настроение, обиженный кот фыркнул и забрался на спину Бруту. Вытянувшись на диванчике, я закрыл глаза и попытался уснуть. Не тут-то было. Все нелепые события и картинки сегодняшнего дня вспыхнули в моей памяти красочно и отчетливо, ярче, чем это было наяву. Серебристый памятник. Мы тащим его по талому снегу. Разбиваем наст. Устанавливаем. А вот уже Макс через трафарет старательно выводит: "Нина Петровна Скороходова. 10.10.1933 – 18.12.2000". Застывший Макс с открытым ртом и наполненным стаканом. Рука трупа, торчащая из-за могильной насыпи. И наконец, сам труп бедолаги, застреленного в таком неподходящем месте.

Нет, конечно же ни о каком заказном убийстве не может быть и речи. Тогда что это? Ритуальное убийство или кровная месть? Не исключено ни то ни другое в отдельности. А возможно и то и другое вместе.

Представим себе такой вариант. Некий господин, назовем его условно X, задолжал своему другу, господину Y, некоторую сумму денег. Отдать долг в срок он не сумел, заработал счетчик, пошли проценты, и отчаявшийся господин X решается убить своего кредитора и тем самым снять все проблемы. Он совершает задуманное, но об этом каким-то образом узнает сын или брат Y. И в день похорон на уже заготовленной могиле брата или отца он символически казнит убийцу. Неплохо?

– Неплохо, Константин Иванович, но, к сожалению, ваш замок построен на песке, у вас нет ни единого реального факта, поддерживающего это бредовое сооружение. Я бы мог наплести вам кучу историй подобного содержания, где, кроме измышлений вашего ограниченного мозга, ничегошеньки нет. Успокойтесь, не травмируйте понапрасну вашу больную голову и слабую психику. Приедет Макс, и если он изложит какие-то реальные факты, на которые можно опереться, то тогда я позволю вам немного подумать. А пока суд да дело, я посоветовал бы вам отдохнуть.

... По белоснежному, девственному снегу я шел навстречу восходящему солнцу. Первые его лучи уже тронули верхушки сосен, и они заиграли, заискрились праздничными новогодними елками. По их стволам и веткам, точно в сказке, сновали радостные белки, а драчливые сороки сварливо и гортанно обсуждали наступающий праздник. Я нес на плече серебристый сверток, чтобы подарить его какой-нибудь красивой женщине. Я не знал ее имени, как и не знал того, что находится в моем свертке. Но почему-то был заранее уверен в том, что подарок ей обязательно понравится. Я знал, что она живет сразу же за взгорком, на который я уже поднимался. А между тем солнце уже коснулось моих глаз, и когда я взойду на вершинку, то окажусь полностью в объятиях его ласковых лучей. "Все! Я на вершине, еще шаг – и я увижу домик моей женщины", – подумал я и сделал этот шаг. Ночь, черная и беспросветная, ударила в глаза, словно я заступил за черту терминатора. Податься бы назад, да нету сил, ноги мои идут только вперед, в черную могильную темноту. Неизвестно откуда в моих руках оказалась тусклая керосиновая лампа – и при ее свете я с ужасом увидел, что несу не подарок для прекрасной женщины, а могильный памятник, на котором высечено чье-то незнакомое имя. Я пытаюсь его сбросить, но он, как намагниченный, всякий раз вновь оказывается на моем плече. А из открытых могил мне навстречу уже тянутся руки мертвецов.

– Не смей! – кричат они. – Это наш обелиск. Иди к нам!

– Не пойду! Не хочу! – ору я изо всех сил.

– Нет, пойдешь, – злобно смеется хор мертвецов, меня хватают за уши, за волосы, за нос. – Никуда ты от нас не денешься!

– Нет, не хочу, не пойду! – отрывая от себя их липкие и холодные лапы, отбиваюсь я из последних сил. – Оставьте меня, я не хочу-у-у!

– Что ты воешь, паразит! – выдергивает меня из кошмара противный голос любимой супруги. – Опять нализался, алкаш-самоучка. Нажрался и орет на всю квартиру. Хоть бы людей постеснялся. Вставай, блаженный, к тебе пришли!

– А! Кто пришел? – Вскочив с диванчика, я несколько секунд не могу прийти в себя. – Прости, Милка, не могу понять, кончился кошмар или он все еще продолжается.

– Очень остроумно. Приведи себя в порядок, к тебе пришла женщина.

– Женщина? – пытаясь пригладить взъерошенные волосы, крайне удивился я. – Объясни толком, какая женщина?

– Тебе лучше знать, – язвительно фыркнула супруга. – По крайней мере, она говорит, что вы по телефону договорились встретиться после обеда.

– Да, было такое, – с огорчением вспомнил я. – А ты ей скажи, что меня нет дома.

– Уже поздно, она в отцовском кабинете. Я ей пообещала разбудить ваше сиятельство. Откуда мне было знать, что ты нажрался, как последняя свинья.

– Ладно, чего уж там, – умываясь, снисходительно пробубнил я. – Тащи свежую рубашку и брюки. Это хоть в какой-то мере снивелирует мою помятую рожу.

– Твою помятую рожу уже не разгладить даже утюгом.

Поделившись своим столь легким наблюдением, Милка отправилась за одеждой.

Через пять минут, приведя себя в относительный порядок, я открыл дверь кабинета. Сказано, не верь ушам своим, но верь глазам своим. Воистину мудрое изречение. Эллу Фитцджеральд я сначала услышал по радио, а только через год впервые увидел по телевизору. И лучше бы я этого не делал. В данном случае ситуация была аналогичной, и я понял, почему Милка на сей раз обошлась без колкостей и всегдашних подковырок относительно моей клиентки. Хозяйка чудесного приятного голоса внешне являла вид противоположный. Худющая горбоносая старуха сидела в кресле и маленькими глоточками попивала кофе.

"Никак Милка постаралась", – подумал я, а вслух приветливо и хрипло проворковал:

– Добрый день. Извините, но я вас не знаю, давайте познакомимся.

– Вас зовут Константин Иванович, а меня Любовь Иннокентьевна Шаврина, или просто Люба. Называйте меня как хотите. Мне все равно, – без тени улыбки ответила визитерша. – Я не настолько стара, как вы подумали. Скорее всего, я ваша ровесница. Просто жизнь изрядно меня потрепала, а последние события довершили дело.

– И так бывает, – с некоторым сомнением согласился я. – Любовь Иннокентьевна, скажите, кто вам меня рекомендовал? Это необходимо, потому как в отношении клиентов, особенно в последнее время, я стал крайне разборчив.

– Обратиться к вам мне посоветовала Таня Голубьева. Вы помогли ей полтора года назад. Она очень вам благодарна. Припоминаете?

– Ну как же! – экзальтированно воскликнул я, не припоминая, впрочем, ни Тани, ни самого черта, ничегошеньки. – Так с каким вопросом вы ко мне пожаловали?

– С самым печальным, который, к сожалению, в нашей стране обретает все большую остроту и актуальность. У меня пропал сын.

– Как давно и при каких обстоятельствах это произошло?

– Я не знаю, при каких обстоятельствах, но исчез он две недели назад, а точнее, двенадцатого декабря. Вот так вот, утром вместе со мной ушел в школу и больше дома не появился. Я наводила о нем справки, но ничего утешительного не услышала. Учителя его – мои знакомые, среди них две мои подруги. Они говорят, что он, как положено, отсидел все уроки, после чего вместе с друзьями покинул здание школы. Друзья же, Павел Белоконь и Руслан Пулатов, заявляют, что они с девчонками около часа потусовались возле порта, а в начале четвертого разошлись по домам. Однако, когда в половине седьмого я вернулась с работы, Саши дома не было, как не заметила я и никаких следов его пребывания.

– Вы заявили о его исчезновении в милицию?

– Естественно, но они мне ответили, что, прежде чем начать розыск, нужно переждать некоторое время, потому как парни его возраста довольно часто оставляют дом – кто на неделю, кто на две, а кто и на месяц. Все мои заверения в отношении того, что мой мальчик совсем другой и никогда бы себе не позволил подобного, были встречены прохладно и даже иронично.

– Вы только не обижайтесь, Любовь Иннокентьевна, но в данном случае я их понимаю. Всем родителям присуще видеть в своем дитяти что-то особенное, а то и необыкновенное.

– Нет, вы не понимаете, я ведь сама педагог, почти четверть века преподаю немецкий язык, и старалась относиться к сыну объективно. Именно эта объективность и вынуждает меня в данном случае бить тревогу. Так уж получилось, что с пяти лет Сашу я воспитывала одна. Алименты получала мизерные, а сколько платили и платят педагогу, вы, наверное, представляете. Я крутилась как могла, выгадывала каждую копейку, не гнушалась никакой работой, вплоть до тряпки уборщицы, и все для того, чтобы мой Санька выглядел не хуже других. И мне это удавалось. Большой поддержкой было его понимание того, что я для него делаю. Уже с десяти лет он начал меня жалеть. К сожалению, вам этого не понять, не понять того, когда десятилетний мальчишка, плача, прижимается к тебе и говорит, что скоро он вырастет и тогда его мама перестанет работать.

– М-м-да, – почесал я затылок. – Сколько лет вашему сыну?

– В сентябре исполнилось семнадцать, – с ноткой гордости ответила Шаврина. – Этим летом он заканчивает одиннадцатый класс.

– И вы считаете, что за семь лет он не изменился?

– Нисколько, а если и изменился, то только в лучшую сторону. Я прекрасно понимаю, что похожа на гусыню, но постарайтесь и вы войти в мое положение. Кроме Саньки, у меня никого нет. Родители умерли, а брат погиб в Афганистане двадцать лет тому назад.

– У вашего сына, очевидно, есть девочка. Как она объясняет его исчезновение?

– К сожалению, она, как и я, ничего не знает. Она учится в той же школе, но классом ниже. В тот злосчастный день она видела его только мельком.

– Вот видите, у него есть постоянная подруга, но это не помешало ему тусоваться возле порта с другой девчонкой, а где гарантия, что него нет и третьей? Я думаю, что именно у нее он и зависает, кажется, так они говорят.

– Нет, не мог он по своей воле где-то задержаться, он бы непременно мне позвонил.

– Право, Любовь Иннокентьевна, даже не знаю, чем могу вам помочь. Давая понять, что разговор окончен, я сокрушенно развел руками. – Нет никакой зацепки, мне не за что ухватиться. Если предположить, что вашего сына похитили с целью выкупа, то злодеи уже дали бы о себе знать. Да и вообще это полный абсурд – требовать выкуп у педагога. Прежде чем выкрасть человека с целью выкупа, специалист трижды проверит финансовое положение его семьи. А в данном случае я не вижу ни мотива, ни резона его похищения. Извините, но скорее всего ваш сын круто загулял или даже умотал в другой город с какой-нибудь девицей.

– Школьник? Да и вообще в любой ситуации он дал бы мне знать, – не сдавалась любящая мамаша.

– Возможно, – с сомнением заметил я. – Он у вас наркотиками не баловался? Травкой, таблетками или того хуже...

– Это исключено, – решительно прервала она меня. – Я ведь все-таки педагог, всякого насмотрелась. И потому отношусь к этому вопросу весьма и весьма болезненно. Уже с шестого класса я стала придирчиво присматриваться к своему сыну, но, слава богу, эта беда прошла стороной. А к шестнадцати годам Санька вполне оформился как личность, и следить за ним уже не было никакой нужды. Более того, он начал сам меня воспитывать. Стыдно признаться, но, поломанная судьбой, несколько лет тому назад я по вечерам начала было прикладываться к рюмочке, и человеком, отвратившим меня от этой пагубной привычки, был мой сын.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Ваш сын наркотики не употребляет, спиртное не жалует, дружит только с одной девочкой, похитителям взять с него нечего... А он у вас, случаем, в картишки не любит перекинуться? Например, с дворовой шпаной? Какой-нибудь там должок набежал?

– Нет, и такого греха я за ним не замечала.

– Тогда я сдаюсь, и мне нечего вам больше сказать, – решительно вставая, закончил я разговор. – Если от сына появятся сигналы или вскроются какие-то факты, то...

– Подождите, – преградила она мне путь к выходу, – не торопитесь отказываться, я вам хорошо заплачу. Хоть сейчас, в качестве аванса, готова выдать десять тысяч.

– Я не возьму у вас деньги, потому как почти уверен, что ничем помочь не смогу. Но позвольте... – Я не умел скрыть удивления. – Откуда у бедного учителя такие деньги?

– Сын заработал, – чуть смутившись, ответила она.

– Вот как? А почему вы умолчали, что он у вас работает?

– Видите ли... – покусывая губы, замялась она. – Как бы это лучше сказать...

– Как есть, так и говорите, если вы хотите моей помощи, то я должен знать все.

– Я так и думала, что рано или поздно мне придется это сделать. Короче говоря, мой сын нигде не работает, но начиная с сентября месяца регулярно приносит в дом большие деньги.

– Что вы подразумеваете под выражением "большие деньги"?

– Не знаю, но за три месяца он передал мне больше ста тысяч. Мы поменяли свою однокомнатную квартиру на двухкомнатную и купили подержанный автомобиль вместе с гаражом. Кроме того, он подарил мне золотые сережки и дюжину серебряных ложек.

– И каким же образом на него свалилось такое богатство? – невольно заинтригованный ее информацией, спросил я.

– В том-то и дело, что ничего членораздельного мне от него добиться не удалось. Он просто улыбался, когда я в десятый раз спрашивала его об одном и том же. Улыбался, уверяя, что никакого криминала за этим не стоит, а как-то напомнил, что в свое время обещал освободить меня от работы и теперь слово свое сдержал, и я могу бросать свою чертову школу.

– Это уже любопытно. – Я сел на место и, не спрашивая разрешения, закурил. – Он у вас часто пропадал по ночам? Если да, то как он объяснял свое отсутствие?

– Никак, потому что он всегда ночевал дома и являлся не позже одиннадцати.

– Еще одна загадка, – недоуменно пожал я плечами.

– Если бы только одна, – горестно вздохнула она. – Когда пошли третьи сутки его отсутствия, я решилась на крайние меры и произвела в его комнате детальный обыск. Вы знаете, что я обнаружила у него под матрасом?

– Не знаю, и, наверное, вы пришли сюда не для того, чтобы загадывать мне загадки.

– Простите, вы правы. – Смутившись, она щелкнула замочком сумочки и вынула из нее какой-то предмет, аккуратно завернутый в шерстяной шарф. Взгляните. – И после некоторого колебания она положила сверток на стол.

– Взгляну, – кивнул я, разворачивая шарф.

То, что я увидел, невольно заставило меня вздрогнуть. Передо мной лежал "вальтер". Но не тот, армейский, девятимиллиметровый, из которого прикончили незнакомца на кладбище, а гораздо меньшего калибра и размеров. Обиходно его именуют дамским, а в войсках вермахта пистолетом "для себя". Однако факт оставался фактом – передо мной лежало трофейное оружие, довольно необычное для нашего времени и для наших мест.

– Где он мог его раздобыть? – вытащив полную обойму и понюхав ствол, поинтересовался я. – На дороге такие штуки не валяются.

– Я это прекрасно понимаю, но, откуда он у него появился, я не имею никакого понятия.

– Когда вы его нашли, он так и был завернут в шарф?

– Нет, он просто лежал под матрасом. В шарф его завернула я сама.

– Сделаем так: вы оставляете у меня оружие, а я вам выдаю расписку.

– Право, не знаю... – замялась она. – Я хотела отнести его в милицию...

– Несите, – пододвигая ей пистолет, согласился я. – Только учтите, за хранение оружия предусмотрена статья, и ваш сын может запросто ее получить. Кажется, это статья 222, она предусматривает лишение свободы на срок до трех лет. Вот если бы он самолично сдал "вальтер", тогда другое дело, тогда бы никаких претензий со стороны правоохранительных органов не возникло бы. Думайте.

– Хорошо, я оставлю эту идиотскую штуку у вас, но как быть с Сашкой?

– Искать, – убирая оружие в стол, кратко ответил я. – Теперь, после того, что вы мне сообщили, я хоть знаю, в каком направлении двигаться. Оставьте мне ваш адрес и телефон. Работать я начну уже завтра с утра.

– Я выдам вам аванс, – записывая свои координаты, заявила она.

– Не нужно. Скорее всего, деньги добыты сомнительным путем. Я их не возьму. Однако вы не волнуйтесь, в любом случае я работаю добросовестно. Всего вам наилучшего, и ждите от меня известий.

– Спасибо вам, завтра у меня всего три урока, так что в двенадцать я дома.

Проводив просительницу до двери, я было собрался вновь занырнуть в кабинет тестя, чтобы прикончить его заначку и с просветлевшей головой хорошенько подумать над свалившимся на меня делом. Окрик супруги, злобный и властный, помешал мне осуществить мой блестящий план.

– Ты это куда намылился, змей бесхвостый?!

– Туда, – трусливо отступая в глубину комнаты, указал я на дверь кабинета.

– Перебьешься, – безапелляционно заявила она, подталкивая меня к дивану. – Смотри телевизор и мечтай о лете. А можешь, если совсем не усох, и жену обнять.

Глава 4

В час дня черная "девятка" с тремя пассажирами заехала на территорию кладбища и, миновав центральную аллею, остановилась на самой окраине.

– Рановато мы приехали, – поделился своими соображениями сидящий сзади Потехин.

– Лучше подождать, чем вовсе опоздать, – философски отозвался Требунских. – Макс, ты мне все рассказал, кроме одного. Что это за тип был с тобою утром?

– Как же, Константин Иванович Гончаров. Странно, что вы о нем ничего не слышали. Лет десять тому назад он работал в органах. А потом за свое... гм... неадекватное поведение был вынужден написать заявление. В чине капитана, кстати сказать.

– Алкаш, что ли? – напрямую спросил полковник.

– Не так чтобы очень, но немного выпивал.

– А чем он занимается сейчас?

– Как и я, работает в охранной фирме "Сокол". Между прочим, полковник Ефимов приходится ему родственником, а если говорить точнее, то тестем.

– Нечего сказать, хороший зятек достался Алексею Николаевичу.

– Напрасно вы так. Отношения у них – любой позавидует. Можно сказать, друзья-товарищи.

– А ведь я о нем слышал, – вмешался Потехин. – Но далеко не лестные отзывы. Будто бы занимается он частным сыском, порой сует нос не в свои дела и тем самым мешает следствию. Так что, Васильич, надо быть готовыми к тому, что в связи с этим делом наши пути пересекутся.

– Он будет горько об этом сожалеть, – выходя из машины, усмехнулся Требунских. – Самодеятельности я не потерплю. Тем более, что я органически не перевариваю пьяниц. Макс, ты можешь ему это передать.

– Конечно же я это сделаю, но он не всегда ко мне прислушивается, да и мужик он далеко не глупый. Константин Иванович умудряется раскрывать большинство тех дел, за которые берется.

– А берется он только за те дела, которые можно раскрыть, – язвительно вставил Потехин и вслед за начальником вылез из машины. – Передай ему мой настоятельный совет – пусть едет в деревню и раскрывает куриные кражи.

– Хорошо. Мне только одно непонятно – почему в таком случае в это дело втянули меня? Ведь я тоже на сегодняшний день не имею к вам никакого отношения.

– Ты другое дело, – располагающе улыбнулся Требунских. – Во-первых, я хорошо тебя знаю, во-вторых, ты проживаешь как раз над объектом нашего наблюдения, а в-третьих, ты с ним знаком. Нет, конечно же ты можешь отказаться, мы никаких претензий иметь не будем. Тут дело добровольное.

– Нет уж! – заиграл желваками Ухов. – Я сам на этого поганца зуб имею и не успокоюсь, пока как следует с ним не разберусь. Ваше предложение мне по вкусу.

– Вот видишь... – развел руками полковник. – А ты говорил... Только, пожалуйста, не обращайся с ним слишком уж сурово, оставь чуть-чуть и нам. Внимание, друзья, кажется, едет наш покойник.

Показавшаяся вдали похоронная процессия очень скоро достигла своего конечного пункта и остановилась неподалеку от черной "девятки". Участник Великой Отечественной войны, майор Седов, дошедший до самого Берлина, прибыл обживать свою последнюю квартиру. Провожать его приехало три автобуса, никак не меньше ста человек. Ударила медь тарелок, жалобно взвыли трубы, и поплыл красный гроб с телом солдата, победителем прошагавшего пол-Европы.

– Еще один ушел, – сглотнув комок, заметил Требунских. – Сколько их осталось?!

– В нашем городе меньше полутора тысяч, – отозвался Потехин. – Здешним ветеранам еще хорошо, хоть умирают в России, а каково приходится тем, в Прибалтике, особенно в Латвии, где фашистское охвостье марширует по улицам городов. Ты помнишь, Петр Васильевич?

– Оставь, не надо, – отмахнулся полковник. – Глаза б мои не видели...

Деликатно и осторожно все трое влились в толпу провожающих, а через некоторое время оказались и в ее первых рядах. У гроба, установленного на двух табуретках, в полуобморочном состоянии склонилась старуха – когда-то веселая и задорная подруга майора, с двух сторон ее бережно поддерживали сыновья. В наступившей тишине к гробу поочередно подходили прощаться близкие и друзья покойного. Длилось это бесконечно долго. Все это время Требунских, Потехин и Ухов внимательно прислушивались и присматривались к толпе.

– Кажется, мы приехали напрасно, – прошептал Потехин. – Ловить здесь нечего.

– Подожди, – осадил его полковник. – Не гони лошадей.

– Товарищи, дорогие мои фронтовики, – начал прощальную речь худенький, лысый старичок, как елка увешанный орденами. – Сегодня мы вновь встретились, чтобы проститься с нашим товарищем, с нашим боевым другом, который своей кровью, своим сердцем заслонил весь мир от коричневой чумы фашизма. Нас осталось мало, мы стареем и умираем. Мы уже не в силах воевать. Не в силах держать в руках автомат. Жалко, очень жалко, что все наши нелегкие солдатские труды пропали даром. Нам больно видеть, когда горстка отъявленных негодяев, обобрав нас, ветеранов и старых солдат, до нитки, распродает и раздает нашу родину в угоду тем, с кем полвека назад мы дрались не на жизнь, а на смерть. Мне страшно видеть, когда наши внуки с бритыми затылками ради доллара идут на убийство. Мне...

– Заткни фонтан, старый козел, – явственно и страшно прозвучал голос откуда-то из середины толпы, и его тут же дружно поддержал чей-то подленький смешок.

Первым к тому месту ужом проскользнул Потехин, за ним полковник, а Ухов подобрался с тыла. Три пятнадцатилетних подонка, уверенные в безнаказанности, делали сразу три дела: жевали жвачку, курили сигареты и скалили зубы.

– Кто это? – шепотом спросил полковник у какого-то почтенного старика.

– Внук покойного Александра Ивановича, – тихо ответил тот. – Обкурились они или пьяные. Ничего, после похорон мы их вздрючим. У нас такое уже не первый раз случается. Толку, правда, мало, их уже не перевоспитать. Гниды они и есть гниды. Не обращайте внимания.

– Вот что, отец, вы их не трогайте, ими займутся кому положено.

– Ну и что! Подержите пару часов и отпустите, а они еще больше обнаглеют.

– Не обнаглеют, это я лично вам обещаю.

– Посмотрим. Ладно, я скажу своим друзьям. А вы кто?

– Городская криминальная милиция, только вы об этом не очень распространяйтесь.

– Понял, посмотрим, что вы за милиция.

Полковник вернулся к машине и наблюдал, как расходится похоронный митинг, грубо сорванный дебильным внуком майора. Уже безо всякого торжества гроб заколотили, опустили в могилу, установили памятник, прислонили к нему венки, и провожающие расселись по автобусам.

– Коля, держись за красным автобусом, – предупредил полковник водителя, – они в него сели. Это я на тот случай, если вдруг по дороге пацаны надумают выйти. А вообще-то брать мы их будем возле подъезда. Подумайте, как это лучше выполнить.

– Надо смотреть по обстоятельствам, – со знанием дела откликнулся Ухов. – Ежели все зайдут в подъезд, а им вздумается остаться на улице, тогда проще простого, а если поднимутся в квартиру, я найду какого-нибудь пацанчика, чтоб он вызвал их на воздух, ну а там дело техники.

– А мы втроем-то с ними справимся или вызывать подмогу? – подмигнул начальник.

– Обижаете, Петр Васильевич, да я с ними и один слажу.

– Сладишь, если они не вооружены, а если они прострелят тебе зад, тогда как?

– Буду работать передом, – криво ухмыльнулся Ухов.

– Ну и хам же ты, Макс. Знаешь ведь, не переношу я этого.

– Извините, больше не повторится.

– Смотрите-ка, автобус остановился, – притормаживая, воскликнул водитель.

– Они выходят, – удивился Потехин. – Даже до города не доехали. Как поступим?'

– Известное дело, – оскалился Ухов. – Здесь мы их и накроем.

– Накрыть-то накроем, но какого черта они вылезли в чистом поле и что собираются делать? Кто-нибудь может ответить мне на этот вопрос?

– Скорее всего, вышли они, опасаясь предстоящей расправы, – выдвинул свое предположение Потехин. – Возможно, здесь у них назначена встреча. Коля, проезжай мимо, остановишься через сотню метров.

– А мы не спугнем их? – выполняя приказание, спросил водитель.

– А то ты не знаешь, что делать, – недовольно буркнул шеф. – Откроешь багажник, вытащишь запаску и ковыряйся себе хоть до вечера. Только не вздумай отвинчивать колесо, а то переусердствуешь, как в прошлый раз. Мужики, курить на улице.

– Нет, что-то тут не так, – глядя на стоящих в ожидании подростков, задумчиво проговорил Потехин. – Плевать они хотели на стариковские угрозы. Чует мое доброе сердце – замышляют они какую-то подлянку.

– Ну и замечательно, – отозвался Ухов, щедро протягивая подполковнику пачку сигарет. – Накроем их в самый критический момент и обломаем рога.

– Накрыть-то накроем, жаль, машина у нас приметная. Прямо скажу, не ментовская тачка. Петр Васильевич, может быть, разделимся...

– Действуй, – согласно кивнул полковник.

Перейдя на противоположную полосу, Потехин принялся энергично сигналить проезжающему мимо транспорту и вскоре добился результата. Усевшись в белую "шестерку", он умчался в сторону кладбища. А немного погодя возле подростков остановилась красная "Нива", из нее вышел водитель и, жестикулируя, начал что-то объяснять. Пацаны сначала отрицательно вертели головами, но в конце концов согласились, забрались в салон и покатили в направлении города. С отставанием в четверть километра за ними увязался Потехин, завладевший "шестеркой".