Текст книги "Небо для смелых"

Автор книги: Михаил Сухачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава III
СМОЛЕНСК

Совещание командиров авиабригад и эскадрилий, посвященное замене устаревшего наставления по стрелковому делу ВВС и разработке временных курсов боевой подготовки по родам авиации, проводимое Алкснисом, подходило к концу. Яков Иванович торопился. С заменой наставления тянуть было нельзя, так как старое, признававшее обучение главным образом в воздухе, из-за своей неэффективности было похоже на стрельбу не патронами, а рублями. Участники совещания в этот же день разъезжались по своим частям.

– У вас есть дела в Москве, товарищ Птухин? – придержал Алкснис Евгения Саввича, когда совещание закончилось.

– Нет, – ответил тот, хотя собирался побыть несколько часов с мамой и сестренками перед отъездом в часть.

– Тогда задержитесь ненадолго или лучше давайте прогуляемся и потолкуем.

Они вышли в приемную, в которой, несмотря на поздний час, сидела за своим столом Клавдия Александровна Озерова, бессменный секретарь менявшихся начальников ВВС. Немногословная, предельно педантичная, с феноменальной памятью, она стала здесь предметом добрых шуток по поводу того, что только глубокое уважение к Баранову, а потом к Алкснису мешает ей занять пост начальника ВВС РККА.

– Вам в какую сторону? – обратился Алкснис к Евгению Саввичу, когда они выходили из подъезда.

– Можно налево по Варварке вниз, потом…

– В смысле по улице Разина? – И сразу же возвратился к делу. – Мне Уборевич говорил о вас как о хорошо подготовленном, способном командире, а ему можно верить, он человек тонкого чутья. Да я и сам убедился на сборах. А что вы читаете сейчас из художественной литературы? Кто вам из авторов больше нравится?

Птухин почувствовал, как стал густо краснеть. – Стыдно признаться, но похвастаться здесь нечем.

– Вас, как и всех командиров, заела текучка, да? Скверно это. Мы не можем себе позволить профессиональную узость, иначе превратимся в неполноценных граждан. Стыдно перед писателями, композиторами. Для кого они пишут? Ведь не для бездельников же? Знаете, скажу по секрету, есть человек, которому я по-хорошему завидую и восхищаюсь. Это Михаил Николаевич Тухачевский. Конечно, воспитание со счетов сбрасывать нельзя, но он и сейчас вровень с современностью в литературе, искусстве, во всем. А ведь у него не меньше работы, чем у нас с вами. Я слышал, как он играет на скрипке и на рояле. Так играть нельзя, если не садиться за инструмент систематически. Видимо, какая-то своя, особая организация труда. Ну а теперь о деле. Как вы смотрите, если вам дадут бригаду?

Птухин от неожиданности даже остановился.

– Ну, ну, неужели не думали, не мечтали об этом? Не может быть. Как-то Михаил Иванович Калинин сказал, что наш солдат может и должен носить маршальский жезл в ранце. Эту надежду дает ему Советская власть.

– Мечтал, конечно, но как ответить на такой вопрос, не готовился.

– Дело не в ответе. Важно, что об этом думали, мечтали, а следовательно, готовились. Видимо, это будет Смоленская бригада.

– Но там же опытный командир, я знаю его по службе в Подосинках…

– Да, опытный, но как бы это сказать помягче, вылетался, что ли. Словом, бригаде нужен новый командир. Там новый начальник штаба Новиков [А. А. Новиков – впоследствии Главный маршал авиации].

– Он из пехоты?

– Вас это смущает? А как вы относитесь вообще к тому, что ВВС укрепляются опытными общевойсковыми командирами?

– Отрицательно. Мне понятно, что теория глубокой операции требует основательных знаний общевойсковой тактики, а у нас, авиаторов, здесь серьезный пробел. Но не лучше ли восполнить этот пробел на курсах или специальной учебой, чем пехотных командиров учить летать? Они ведь уже не мальчики. Это же невыгодно государству.

– Любопытно. Вы знаете, я ведь тоже из пехоты, а звание пилота получил в тридцать два года. И ничего, не жалуюсь на усталость во время полетов. Конечно, лучше было бы восполнить пробел в общевойсковых знаниях авиаторов так, как вы советуете. Но тогда бы пришлось «доучивать» всю авиацию: от рядового летчика до командиров бригад. Для этого у нас никаких курсов не хватит. В данной обстановке приходится выбирать между «выгодно» и «необходимо» в пользу последнего. Кроме того, у нас еще есть один серьезный пробел – в дисциплине. «Пехотинцы» и этот пробел помогут восполнить. Мы своими силами пока не можем. Слишком мала «Академия Алксниса» – так, я слышал, называют дисциплинарные курсы, созданные мною при школе спецслужб. Потом, где же набрать вас, «потомственных» авиаторов, на все руководящие должности? А практика показала, что из «пехотных» получаются неплохие начальники штабов, да и командиры. Бригада Смушкевича – одна из лучших в ВВС, а он ведь пехотинец. Конечно, это мера временная.

* * *

Птухин уже перестал ждать новое назначение. Времени прошло много. Дел сделано еще больше… Наставление, которое они обсуждали у Алксниса, названное «Курсом огневой подготовки», требовало практической проверки. «Обкатать» его было поручено группе летчиков во главе с Птухиным. Евгений Саввич гордился полученным заданием, поскольку за ним было решающее слово практика в заключении авторитетной комиссии, состоявшей из представителей Управления ВВС, ученых Академии имени профессора Жуковского (а в их числе и Лапчинский). После того как Птухин предложил ввести «коэффициент трудности», учитывающий атаку с передней полусферы, Лапчинский все чаще стал привлекать его к решению вопросов теоретического характера.

Пользуясь случаем, комиссии поручили проверить только что предложенный электросинхронизатор эскадрильского умельца-моториста. Изобретение интересное, сулившее большие выгоды и надежность стрельбы. Старый механический синхронизатор [Синхронизатор – приспособление, обеспечивающее стрельбу через плоскость вращения винта], громоздкий по конструкции, часто выходил из строя.

Испытания на земле давали хорошие результаты, и многие члены комиссии доказывали Птухину, что проверка в воздухе – ненужная формальность. Однако Евгений Саввич не торопился. Подробно изучив приспособление на земле, он слетал с ним на полигон, пострелял и остался доволен. Но, прежде чем поставить подпись, решил еще проверить его работу на высоте.

Когда члены комиссии рассматривали пробоины в пропеллере после приземления самолета, Птухин подвел итог испытанию: тяги, вынесенные из обогрева мотора, при низких температурах замерзали и заклинивали. Надо либо подводить тепло от мотора, либо менять конструкцию синхронизатора.

* * *

Начался 1934 год. Все реже вспоминал Птухин о предложении Алксниса. Однако, когда ему передали, что завтра в 17 часов его вызывает командующий округом Уборевич, внутреннее чутье подсказало, что это связано с назначением.

Секретарша командующего округом взглянула на вошедшего, на свои записи, потом на часы.

– Товарищ Птухин? Вам назначено на семнадцать часов.

Было без четверти пять.

– Я подожду.

В 17 часов из кабинета командующего вышла группа военных. Тотчас секретарша доложила Уборевичу о Птухине и, оставив дверь открытой, пригласила:

– Иероним Петрович ждет вас.

«Позавидуешь, вот это порядочек, – подумал Птухин, – только у нас черта с два так получится. Разве кто-нибудь будет дожидаться за дверью кабинета командира бригады, если сел на вынужденную самолет?»

Уборевич энергично поднялся из-за стола навстречу Птухину.

– Реввоенсовет округа согласен с предложением начальника ВВС назначить вас командиром и комиссаром 450-й смешанной бригады. Так что поднимайте паруса для большого плавания, – улыбаясь, пожал Птухину руку…

* * *

Смоленская бригада, как потревоженный улей, уже давно настороженно ждала нового командира. Жалели старого, уехавшего на восток. Хороший был человек, никого не обидит, не подгонит. Да и куда подгонять, когда сам он считал, что чем больше летаешь, тем больше аварий и катастроф. Поэтому бригада перевыполняла план наземной подготовки за счет летной. Жалели старого командира еще и потому, что многие были наслышаны о беспокойном характере нового, особенно в части, касающейся полетов. Да и с летной подготовкой тоже неизвестно, как будет. Новый комбриг ведь заядлый истребитель.

Не спеша расчехляли моторы, переговаривались летчики и техники 4-й и 9-й истребительных, 35-й и 42-й бомбардировочных эскадрилий и разведотряда.

Грохот мотора на полном газу возник почти одновременно с появлением истребителя на малой высоте над аэродромом. А он уже ввинчивался свечой вверх и после трехкратной восходящей бочки закончил фигуру иммельманом. Звук затих. Казалось, набрав высоту, летчик выключил мотор. Так же тихо, сделав переворот, он быстро стал камнем падать вниз. Почти у самой земли вышел из пикирования. Снова оглушительно взревел мотор, и машина устремилась вверх. Начался фейерверк фигур. Многие, знавшие технику пилотирования Птухина, безошибочно определили прибытие нового командира. Побросав работу, механики и летчики с восхищением наблюдали, как необычно представлялся новый комбриг своим подчиненным.

Вся жизнь бригады теперь переместилась на аэродром. Полеты не прекращались ни днем, ни ночью. Доставалось всем: и «сынкам-истребителям», и «пасынкам-бомбардировщикам», особенно когда Птухин овладел самолетом Р-5 и стал летать вместе с разведчиками и бомбардировщиками.

– Скажи, Александр Александрович, во время боя где в пехоте находится начальник штаба? – обратился комбриг к начальнику штаба бригады Новикову.

– Как правило, на КП вместе с командиром, а что?

– Вот! Аэродром – это наше поле боя. Сам не сиди в штабе во время полетов и своим подчиненным не позволяй. А разве у тебя нет желания подняться, подышать настоящим воздухом?

– Подышать я поднимался в 1932 году в качестве стажера. А если точно, то еще на десяток лет раньше, в 22-м, в Подосинках, когда я учился на курсах «Выстрел».

– Как в Подосинках? Я там служил в это время.

– Может быть, мы и виделись, но я, честно, не помню.

– Где ж тебе помнить? Ты был уже вроде как командир, а я всего мотористом у Васильченко.

– Я и Васильченко не знал тогда… А вообще-то есть желание овладеть современным самолетом по-настоящему.

– Если есть, то приступай, я помогу с удовольствием. Сначала на У-2, а потом на Р-5. Я ведь тоже только что освоил его, хотя, честно признаюсь, летаю на нем без удовольствия. Не по мне этот самолет.

Настойчивость, с которой Новиков, бывший начальник разведки стрелкового корпуса, овладевал летным мастерством, нравилась Птухину, хотя от своего негативного отношения к «пехотным» в авиации он еще избавиться не мог (по крайней мере для истребителей) и считал Новикова удачным исключением.

Проинформировав руководящий состав о вышедшем «Курсе ночной и слепой подготовки летчиков», Птухин свое сообщение закончил словами начальника ВВС Алксниса: «Сдать нелетную погоду в архив истории». Затем предложил остаться только командирам истребительных эскадрилий.

– Откровенный разговор. Чем объяснить, что вы все игнорируете полеты со мной на воздушный бой? Вы что, сговорились? Я планирую бой, а перед вылетом выясняется: один уже улетел, другой подсовывает командира звена, третий выставляет еще какую-либо причину. Я уже по разу слетал со всеми командирами звеньев. Это похоже на организованный бойкот. Как прикажете понимать? – Птухин сидел нахмурившись.

Наступила неловкая тишина.

– Я скажу, товарищ командир, – встал комэск Головня. – Дело совсем не в бойкоте. На нас, командиров эскадрилий, летчики сейчас смотрят как на асов. Воздушный бой вы ведете над аэродромом. Преимуществ нам не дадите. Ну, каково мне на глазах у подчиненных потерять свой авторитет? А что это случится, не сомневаюсь. Сейчас я для них ас, а потом, по вашей классификации, «марала».

– Так я же командир бригады, значит, и должен быть сильнее, – смягчаясь, возразил Птухин. – Решено, будем уходить на бой в зону подальше от аэродрома. Я ведь обязан проверять своих командиров. Но уступать не буду – это ясно. Бой должен быть на полную отдачу, «с перцем». А если нет, то лучше не летать. Вчера во время облета зон видел, как два «маралы» отрабатывали групповую слетанность. Смотреть тошно. Никакой осмотрительности, называется, истребители. Хвостовые номера я передал начальнику штаба. Найти их и обоих ко мне на проверку. Передайте всем летчикам, что я и впредь буду летать по зонам. Варежку не жевать, а крутить головой на все 180 градусов. С такой групповой слетанностью наши истребители никогда не попадут на первомайский парад в Москву. Так и будет летать туда Брянская бригада. Вопрос второй. Нам поставили задачу: подготовить одну эскадрилью на И-5 для отправки на восток. Самолет, сами знаете, ротозеев не любит, поэтому летчиков подобрать лучших, а не наоборот. Не нужно, чтобы нас упрекали в недобросовестности. Лучше сами будем мучиться с плохими. Сроки жесткие. Проверять эскадрилью приедет начальник ВВС округа. И последнее. В конце каждой пятидневки будем проводить соревнования по стрельбе и бомбометанию. Цель – макет паровоза и вагона. Штаб разрабатывает систему награждений, которые будут вручаться прямо на аэродроме. Лучшая премия за прямое попадание. Карикатуры «марал» будут изображены в стенгазете.

Проверять эскадрилью, отправляемую на восток, приехали сам командующий Уборевич, начальник штаба округа Мерецков [К. А. Мерецков – впоследствии Маршал Советского Союза] и новый начальник ВВС округа Локтионов.

– Чем вы объясните большую аварийность на И-5? – обратился Уборевич к Птухину. – Летчики по-разному отзываются о самолете. Что вы скажете?

– Мы его только начали осваивать после И-3. У многих летчиков мал опыт. Самолет строгий. На взлете и посадке сильный гироскопический момент. Если вовремя не парировать, можно сломать шасси или скапотировать. В числе первых в этом убедился начальник ВВС Алкснис…

– Этого момента на И-3 не было? – перебил с ноткой недовольства Уборевич.

– Был, но менее сильный из-за длинного фюзеляжа, более эффективного руля направления.

– А что вы скажете о плоском штопоре самолета? Летчики говорят, из него невозможно вывести и выпрыгнуть тоже.

– Это беда самолета. Со временем выяснят причину штопора и меры борьбы. Пока известны только признаки, по которым можно предугадать штопор, а следовательно, предупредить его.

– Предугадать? А если поздно гадать? Что же вы советуете летчику? Жди терпеливо, скоро конец? А вас самого разве не будоражит жажда поиска? Неужели нужно ждать, когда об этом выскажутся испытатели? А чем они лучше вас, опытных командиров?

Это был прямой упрек. Как же ему не пришла в голову мысль самому освоить штопор на самолете И-5? Неужели она должна была родиться сначала у командующего? Хороший урок на будущее.

– Считайте это для себя моим заданием номер один.

Сухо попрощавшись, Уборевич вышел из кабинета.

Птухин тотчас наметил программу полетов на плоский штопор, которые он решил выполнять сам. И когда на следующий день пришло указание о порядке вывода И-5 из плоского штопора, он искренне огорчился, что не успел выполнить задание командующего, которого глубоко уважал.

Закончились осенние маневры 1934 года, в которых Смоленская бригада была названа одной из лучших. Остались довольны маневрами нарком Ворошилов и начальник штаба РККА Егоров. Одобрительно отозвались представители генеральных штабов иностранных государств, не упускавшие случая познакомиться с подготовкой ответственного Белорусского округа.

Иероним Петрович пригласил гостей на спортивный праздник физкультурников Белорусского военного округа. Открывали парад авиаторы.

В точно рассчитанное время над стадионом, распластав громадные крылья, плавно и величественно стал выписывать фигуры летчик звена управления Саша Пронин [А. С. Пронин – впоследствии генерал-майор авиации]. Открутив в безмолвии положенное количество минут, он не успел выйти за границу стадиона, как с юго-запада, из-за домов, вырвался ярко-красный И-5 Птухина и с высоты 15–20 метров начал каскад восходящих фигур высшего пилотажа. Каждый вывод из пикирования сливался с многотысячным возгласом трибун. После того как самолет устремлялся ввысь, раздавались аплодисменты.

– Вы спокойно воспринимаете это зрелище? – обратился Уборевич к Локтионову.

– Да, это комбриг Птухин.

– Ну, ну. Если все кончится благополучно, передайте ему мою благодарность.

* * *

Все шло хорошо. Казалось, только радуйся успехам, вкладывай все силы в любимое дело, которое стало содержанием каждого дня жизни. Однако комбрига постепенно охватывала какая-то внутренняя неудовлетворенность, словно занимался не совсем своим делом. Еще на маневрах появилось сомнение в целесообразности смешанных бригад. Хотелось проработать решение на боевые действия истребителей до полной глубины, следить за его осуществлением, корректировать по мере необходимости. А тут нужно точно так же глубоко обдумать решение для бомбардировщиков, разведчиков и тоже своевременно вмешиваться, отчего распылялось внимание, а в душе росла неудовлетворенность.

Глядя вперед, он видел все-таки себя «чистым истребителем», только для этого самолета мечтал разрабатывать тактику его применения. Наконец, свою личную тренировку он мыслил вместе с такими же одержимыми маневром и скоростью летчиками.

Действительность была иной. Бомбардировочные эскадрильи казались путами на руках и ногах. Птухин заметил, что и кабинетные дела у него в основном связаны с бомбардировщиками. А полеты с ними сдерживали совершенствование его как истребителя. Больше того, ему казалось, что от общения с ними притупляется его собственная быстрота реакций, сообразительность, навыки пилотирования истребителем. Постепенно зрело решение проситься в истребительные части.

Завершался 1934 год. Бригада крепла. Выполняя указание Алксниса, летчики интенсивно овладевали слепыми и высотными полетами. Росли свои опытные кадры, прибывали хорошие «бывшие пехотные». Поэтому без всякой предвзятости встретил Птухин нового командира эскадрильи Федора Фалалеева [Ф. И. Фалалеев – впоследствии маршал авиации], еще два года назад командовавшего стрелковым полком.

Радость успехов уходящего первого года второй пятилетки была омрачена злодейским выстрелом в Сергея Мироновича Кирова, чье имя неотделимо было от всего того, чего достигла Советская власть. Обращаясь к воинам Красной Армии, начальник Политуправления РККА Я. Б. Гамарник призвал в память выдающегося борца революции «повышать обороноспособность Родины, еще теснее сплотиться вокруг партии…».

Повышать оборонную мощь ежедневно, ежечасно вынуждала и международная обстановка. Мир постепенно втягивался в водоворот войны, центром которого стала Германия. Введением с марта 1935 года всеобщей воинской повинности в Германии Гитлер окончательно разрушил ветхий забор ограничений Версальского договора. Германия с поспешностью вооружалась, гигантскими скачками развивала авиацию. Похоже было, что фашисты действительно собирались реализовать указание Геринга: «Германская нация должна стать нацией летчиков». Иначе трудно было объяснить тот факт, что за год скромный, в 60 человек воздушный штаб Германии при министерстве транспорта разросся в самостоятельное министерство со штатом в 900 человек, а его бюджет к 1934 году увеличился по сравнению с 1932 годом в пять раз! Гитлер, успокаивая правительства соседних государств, заверял, что Германия обязана иметь воздушный флот, равный ВВС РККА.

Крепли Вооруженные Силы Советской Республики. Был принят второй пятилетний план военного строительства.

На совещании авиационных командиров нарком обороны Ворошилов рассказал о плане развития ВВС на 1935–1937 годы и задачах командиров частей. Последние его слова: «За вами остается обязательство выполнить указание товарища Сталина о том, что мы должны иметь летчиков, преданных делу пролетарской революции, смелых, отважных, выносливых и в совершенстве владеющих техникой, чтобы играть ею» – были встречены громом аплодисментов.

В перерыве Птухин решительно направился к Алкснису, чтобы решить давно мучивший вопрос. Яков Иванович беседовал с комбригом Красовским [С. А. Красовский – впоследствии маршал авиации] и, увидев Евгения Саввича, опередил его:

– Товарищ Птухин, молодец, рад вашим успехам. Бригада в числе передовых и по налету и по безаварийности. Вам сейчас надо выступить, поделиться опытом. Считайте, что вы завоевали право участвовать в первомайском параде. Не подкачаете?

– Нет, все силы приложим, оправдаем доверие.

– А у вас ко мне вопрос? – испытующе глядя на Птухина, спросил Алкснис.

– Да нет, теперь уже нет. Пожалуй, теперь не время, – замялся комбриг.

– А, значит, просьба. Так я вас слушаю.

– Даже не знаю, с чего начать. Как бы вам объяснить… Истребитель я, а бригада смешанная – бомбардировщики, разведчики – лапша всякая… Извините, – спохватился он, – не по мне это.

– Вот как? Огорошили, с вами не соскучишься. А успехов с лапшой-то добились неплохих. Значит, работа по долгу, но вопреки желанию.

– Если необходимо, я буду работать и в смешанной.

– А знаете, вас ведь нельзя оставлять дальше в этой бригаде. Так сказать, первоначальный порыв кончится, а затем может наступить спад до равнодушия. Мы иногда не понимаем, почему у опытного командира идут дела все хуже и хуже, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Возможно, одна из причин этого – ваш вариант. Пожалуй, хорошо, что вы рассказали об этом. Спасибо за откровенность. Надо подумать. Но подготовка к параду остается на вашей совести…

«Подготовка к параду на вашей совести!» – со злостью повторял Птухин уже в который раз, глядя по утрам в окно на моросящий дождь. «Почему только на моей совести? Это какое-то наказание. До парада остается неделя. Даже если случится чудо и тотчас прекратится дождь, то и тогда солнцу не хватит недели высушить болото, в которое превратилось летное поле».

Подняв воротник реглана, он, сам не зная зачем, под дождем ходил по аэродрому. Не хотелось, наверное, выслушивать слова сострадания, с которых начинались встречи в штабе. И тогда Евгений Саввич решился на последний отчаянный шаг.

Вернувшись в штаб, он отдал распоряжение свозить на аэродром солому и объявить утром всему личному составу бригады общий сбор, желательно вместе с женами. Нужно в короткий срок построить «соломенный аэродром»!

Утром, когда возле огромных копен соломы собралось несколько сот человек, к ним подъехал автомобиль, из которого с трудом выбрался дед. Рядом с комбригом он выглядел подростком, одетым в старую поддевку, залатанные холщовые штаны, заправленные в онучи, туго перетянутые лыковыми ремнями лаптей. Птухин представил его:

– Вот дед Иван, соломенных дел мастер, сейчас покажет, как плести маты. Ими мы уложим полосу для взлета самолетов. Иного выхода у нас нет. Эскадрилья должна уйти на парад в Москву точно в срок.

Птухин ходил среди людей, разбившихся на группы, проверяя качество работы, подбадривал шуткой, поощрял песни, соревнование. Постепенно росла гора плотных соломенных квадратов.

– Как думаешь, дед Иван, выдержат они самолет? – с тревогой спрашивал комбриг крупнейшего во всей округе специалиста по плетению соломенных половиков.

– Пес его знает, кабы телегу на болоте, так я тебе точно сказал – не сумлевайся. А такую махину?..

К исходу пятого дня полоса была готова. Уложены последние маты, но народ не расходился. Все чего-то ждали, хотя Птухин объявил, что завтра утром опробует соломенную полосу и решит. А что решит? Завтра эскадрилья к полудню должна быть в Москве. «Нет, люди не успокоятся до завтра. Нельзя их томить, они хотят знать сегодня, не напрасен ли их труд… Да и я сам изведусь до завтра».

Надо было спешить, до темноты оставалось не так уж много времени. Самолет на руках был подтащен к полосе. Птухин прожег свечи и отмахнул рукой, чтобы отпустили самолет. Нехотя, мягко приседая, Р-5 начал разбег. «Скорее поднять хвост, чтобы не резать костылем солому, – подсказывал сам себе Птухин. – Хватит ли полосы? Уже конец недалеко. А если не хватит – это верный скоростной капот, и вдребезги! Спокойно!» Усилием воли он удержался от соблазна оторвать самолет, заворожено глядя на соломенный край, отчетливо видный в десятках метров. Почти на самой кромке самолет неслышно отошел от земли. Птухин придавил ручку, выдержал самолет и на высоте 10–15 метров круто стал разворачиваться. Не выходя из разворота, он посмотрел на соломенную полосу, возле которой прыгали с поднятыми руками и подбрасывали в воздух шапки люди…

Утром, разбрызгивая грязь на разбитой полосе, последним взлетел комбриг. Четким строем, пройдя над стартом, эскадрилья взяла курс на Москву.

* * *

Внутрибригадные футбольные встречи Птухин любил судить сам, а матчи между истребителями просто никто, кроме него, судить не брался, потому что спорные моменты самой игры и тонкости судейства эти «петухи» выясняли недозволенными приемами. Уже и сегодня судье приходилось дважды серьезно вмешиваться в игру, особенно в начале второго тайма, когда вместо свистка по поводу закипающих страстей судья-комбриг сам в порыве азарта закричал: «Эх вы, маралы, верный гол не забили!» Это, наверное, и был сигнал к тому, что «маралы» кинулись выяснять, кто из противников подставил ножку нападающему. Трибуны немедленно отреагировали. Гвалт стоял такой, что трудно было услышать голос дежурного по штабу:

– Товарищ комбриг, товарищ комбриг!

– Ладно, оставьте. Дело не срочное, – остановил дежурного командующий ВВС округа Чернобровкин. – Посмотрим, чем кончится эта битва.

После матча командующий предложил Птухину пройтись пешком.

– Я думаю, если штаб округа не вмешается, то такое азартное судейство когда-нибудь закончится избиением рефери объединившимися командами, – все еще улыбаясь, начал разговор командующий округом.

– Как это вмешается! Запретит, что ли? – Птухин еще не остыл от спортивного азарта.

– Нет, не запретит, а переведет вас. Есть решение о назначении вас в Бобруйск командиром истребительной бригады… Не понимаю я настойчивости Алксниса. Зачем это? Только вытянули бригаду в число передовых, и вот, пожалуйста. Чему вы улыбаетесь? Вас это радует?

– Простите, так, вспомнилось.

«Спасибо, Яков Иванович, за исполнение просьбы», – благодарил он мысленно начальника ВВС.

Птухин даже сам растрогался, когда увидел искреннее сожаление на лицах людей, выстроенных на аэродроме. Много ли прошло времени, а сколько сделано вместе.

– Давай, Александр Александрович, действуй, па тебя остается бригада, – пожал он крепко руку Новикову.

Открутив над аэродромом прощальный пилотаж с «перцем», Птухин, покачав крыльями, взял курс на Бобруйск.

Люди долго не расходились. На поле не было ни одного летчика, к судьбе которого за это короткое время не прикоснулся комбриг Птухин.