Текст книги "Небо для смелых"

Автор книги: Михаил Сухачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

М. СУХАЧЕВ
НЕБО ДЛЯ СМЕЛЫХ
(Повесть о Птухине)

Предисловие
СЛОВО О КРЫЛАТОМ ГЕНЕРАЛЕ

Рассказывать о жизни и боевой деятельности одного из первых генералов Страны Советов, Герое Советского Союза, генерал-лейтенанте авиации Евгении Саввиче Птухине довольно сложно.

Всю сознательную жизнь он посвятил беззаветному служению революции и своей великой Родине. Постоянная учеба, поиск новых путей применения авиации, воспитание мужественных крылатых бойцов – в этом он видел свою главную задачу. На его короткую, но яркую жизнь выпало четыре войны. Гражданская война, пылающая Испания, война с Финляндией и, наконец, Великая Отечественная война – таковы огненные вехи становления этого авиационного командира.

Е. С. Птухина характеризует твердая воля, бесстрашие, неиссякаемая энергия, высокое чувство товарищества, безграничная преданность делу партии Ленина, в которую он вступил в 1918 году, верность интернациональному долгу. Все, кто хорошо знал и общался с ним, отмечают его отцовскую заботу и внимание к подчиненным, особенно к воздушным бойцам. И люди отвечали ему любовью и уважением. Как командир-руководитель, летчик-истребитель, отлично владевший боевыми самолетами, генерал Птухин пользовался заслуженным авторитетом и уважением в Военно-Воздушных Силах.

Пятнадцатилетним пареньком он добровольцем вступил в один из первых авиационных отрядов молодой Советской Республики, участвовал в боях на польском фронте, в Крыму при разгроме барона Врангеля. Общение с выдающимися красвоенлетами У. Павловым, Н. Васильченко, И.Спатарелем и другими пробудило у юноши жажду к полету. После окончания гражданской войны он с большим упорством ликвидировал пробелы в школьном образовании и овладел профессией летчика-истребителя. В 22 года его зачисляют летчиком известной эскадрильи имени Ф. Э. Дзержинского.

Незаурядные способности быстро выдвинули Е. С. Птухина в число передовых командиров Военно-Воздушных Сил.

С середины 30-х годов промышленность нашей страны приступила к выпуску новых самолетов конструкций более совершенных по тому времени. Советская авиация приобрела значение оперативно-стратегического фактора и стала одним из основных видов Вооруженных Сил СССР. Партия поставила задачу овладеть новой техникой в кратчайшие сроки. За большие успехи в боевой подготовке и овладении новой техникой командир бригады Птухин в 1936 году был награжден орденом Красной Звезды.

В июле 1936 года вспыхнул мятеж против законного правительства Испанской республики. Восстание сразу было поддержано фашистскими правительствами Италии и Германии. Антифашисты многих стран устремились на помощь испанскому народу, который первым вступил в открытый бой с фашизмом. Среди них были и советские добровольцы. Естественно, что такие люди, как комбриг Птухин, не могли стоять в стороне. Он едет в Испанию. Командуя истребительной группой республиканских ВВС, принимает участие в Брунетской операции. Он считал, что командир является полноценным лишь после личной встречи с противником в воздушном бою, где можно проверить его тактику и боевые качества. Неоднократно вылетая на фронт, принимал участие в воздушных боях, сбивал самолеты противника. Вскоре генерал Хосе, как называли Птухина в Испании, становится главным советником командующего республиканской авиацией И. Сиснероса. Птухин участвовал в планировании и проведении операций на Мадридском, Арагонском и Теруэльском фронтах. Организованная им операция по разгрому авиации противника на аэродроме Гарапинильос стала в то время предметом изучения в академиях ВВС многих стран мира.

За мужество и отвагу, проявленные в боях за свободу республиканской Испании, Е. С. Птухин был награжден орденами Ленина и Красного Знамени.

Те, кто впервые столкнулся с фашизмом на земле и в небе Испании, приобрели неоценимый опыт. Это была проверка готовности к предстоящим, еще более жестоким схваткам.

После возвращения из Испании партия назначила Е. С. Птухина на ответственный пост командующего ВВС Ленинградского военного округа. С присущей ему энергией, партийной настойчивостью и принципиальностью он руководил боевой подготовкой авиационных частей округа. И когда началась война с Финляндией, летный и технический состав ЛВО встретил врага во всеоружии. В этой войне, проходившей в тяжелых погодных условиях суровой зимы, наши авиаторы совершили десятки героических подвигов. За храбрость и отвагу шестидесяти восьми из них было присвоено звание Героя Советского Союза. Родина высоко оценила заслуги командующего авиацией Северо-Западного фронта комкора Е. С. Птухина, удостоив его звания Героя Советского Союза.

В мае 1940 года Е. С. Птухину в числе первых присваивается звание генерал-лейтенанта авиации. По решению ЦК ВКП(б) его назначают командующим ВВС Киевского особого военного округа. Хорошо понимая неизбежность скорого столкновения с фашистской Германией, Евгений Саввич вложил весь свой опыт и энергию в подготовку авиации этого важнейшего округа. Там он и встретил Великую Отечественную войну.

Всем, чего достиг Е. С. Птухин, он обязан Коммунистической партии, советскому народу, своим наставникам и соратникам П. И. Баранову, Я. И. Алкснису, И. П. Уборевичу, С. К. Тимошенко, А. А. Жданову, К– А. Мерецкову, Г. К. Жукову, И. X. Баграмяну, С. А. Красовскому, Ф. А. Агальцову и многим другим. С большой теплотой отзываются о нем все, кому пришлось с ним работать и общаться.

Книга о Е. С. Птухине – это страница истории создания и развития Военно-Воздушных Сил Советского государства. Думаю, что ее с интересом прочтут не только те, кто участвовал в защите нашей Родины, но и каждый советский человек, особенно наша славная молодежь. Эта книга учит мужеству и бесстрашию, преданности великим идеалам партии Ленина, беспредельной любви к Родине.

Дважды Герой Советского Союза генерал армии П. И. Батов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ОТ МЕЧТЫ ДО РЕАЛЬНОСТИ

Глава I
ДЕТСТВО ВОРОБЫШКА

Так и не привыкнув за дорогу к поездам, старший, Васятка, шарахнулся в сторону от паровоза, пустившего пары, когда все семейство Птухиных. гуськом, держась друг за дружку, шло за отцом по платформе к зданию вокзала Московско-Курской железной дороги.

У привокзальной ограды, где народу было поменьше, Савва Федорович Птухин в изнеможении свалил с плеча два больших узла, посадил на них трехлетнего сына Женю. Приказал всему семейству не двигаться, пока не отыщет Сомова, бывшего хозяина Ялтинской городской почтовой конторы, вызвавшего его в Москву.

Выйдя на привокзальную площадь, Савва Федорович был поражен множеством пролеток: у них на всю Ялту столько не было, сколько здесь на одной площади. Зачарованный зрелищем, начисто забыл о своей заботе. Опытным взглядом он мгновенно оценил, что здешние лошади значительно крупнее. «Видно, орловских племенных заводов!» Расчесанные гривы громадной шалью спадали вдоль коротких широких шей. «Хороши, но не для нас. – Птухин еще не отвык причислять себя к ялтинцам. – Для нас не сгодятся. Тяжела такая лошадь для горных дорог, и грива при крымской жаре – чистая помеха». Залюбовался Савва Федорович и сбруями, отделанными медными надраенными бляхами. Да и ямщик под стать экипажу, крупный, осанистый. По Крыму так предводитель дворянства, да и только!

Налюбовавшись, Птухин спохватился: ждут же его, сидя на узлах, домочадцы.

– Слышь-ка, мил человек, – обратился он к ближайшему извозчику, – ты не знаешь ли Сомова, что на… – Савва Федорович запнулся и лихорадочно стал искать письмо, где был указан адрес, – что на Трубной площади… – облегченно закончил он.

– А он кто, твой Сомов, губернатор, фабрикант, а может, он родственник царя? – хамовато осклабился тот. Вокзальный ямщик признал в приезжем незадачливого провинциала, над которым можно безнаказанно позубоскалить… – Эй, Кондратыч! Вот спрашивает… может, ты знаешь Сомова с Трубной площади?

– Знаю, знаю, – с готовностью включился в розыгрыш тот, кого назвали Кондратычем. – Это Сухаревский вор, его еще зовут Бычий Глаз, – нарочито громко под общий смех объяснил Кондратыч.

Савва Федорович обиделся.

– Сам ты вор, если над приезжим человеком вместо помощи зубы скалишь! – И в сердцах повернул в сторону.

– Эй, погоди! Нешто шуток не понимаешь. – Извозчик схватил его за рукав. – Давай путем расскажи, кто твой Сомов, где живет.

– Да он На паях с Ечкиным держит конный двор на Трубной площади, а живет… – Савва Федорович опять полез за письмом, – на Цветном бульваре… А у меня, понимаешь, жена с детишками малыми за вокзалом на холоду зябнут, – закончил он, показав в сторону привокзальной ограды.

– Э-э-э! Так бы и сказал – к Ечкину! Ечкина-то все знают. Здесь половина извозчиков от Ечкина. Сей секунд кто-нибудь из ечкинских тебя к нему на конный двор доставит.

Плотно прижавшись друг к другу, испуганно смотрели дети на непривычно большие, без ограды и огородов, дома, когда они пересекали Земляной вал. На выезде с Большой Казенной улицы возница осторожно направил лошадь на тротуар, где был узкий проход между домом и завалом, перегородившим улицу.

– Это что же, дом обвалился аль так хлам вываливают в Москве? – поинтересовался Савва Федорович.

– Нет, это рабочие настроили баррикад, чтоб, значит, воевать против полиции и солдат.

Непрестанно удивляясь рассказу ямщика о происходивших октябрьских волнениях 1905 года, выехали они со стороны Рождественского бульвара на Трубную площадь. А вскоре вкатили под широкие ворота на большой, заставленный пролетками двор. Чавкая копытами в конском навозе, лошадь, натужно упираясь, подтащила тарантас к крыльцу и остановилась точно напротив ступенек. Пригревшиеся в куче дети нехотя зашевелились, испуганно и с любопытством озираясь вокруг.

– Ну, пошли, – сказал возница и прямо с облучка прыгнул на ступеньки крыльца, не рискуя оставить галоши в грязи.

* * *

Нет, не ошибся в Птухине Сомов, когда рекомендовал вызвать его из Крыма своему двоюродному брату Ечкину. За пятьдесят рублей жалованья в месяц да квартиру на Цветном бульваре, возле цирка, Птухин, назначенный управляющим конным двором, служил не за страх, а за совесть. Уже давно нет во дворе той непролазной грязи, в которую они когда-то въехали. Все пролетки исправны, и у каждой свое место, несмотря на лихое упорство, с которым некоторые извозчики противились птухинским порядкам. И к мужикам Савва Федорович имел подход: не шумит, не матерится, а как-то со спокойной настойчивостью заставляет извозчиков делать что нужно. Бывало, бросит подвыпивший ямщик пролетку посреди двора, на замечание Саввы Федоровича понесет его мать в перемать, а Птухин ему спокойно говорит: «Не хочешь убрать – бог тебе судья. Я сам управлюсь. Вася, Женя, помогите бричку закатить на место». Стоит пьяница посредине, широко расставив ноги, и, набычившись, глядит исподлобья на то, как мальчишки, упираясь руками в задок пролетки, помогают отцу водворить ее под навес. Потом срывается – и с каким-то утробным, нарастающим звуком «Э-э-эх» оглобли под мышки! Тут только успей отскочить. Единым духом загонит пролетку на место.

– Тебя как зовут? – спросил кто-то трехлетнего Женю вскоре после их приезда.

– Воробышек, – назвался он именем, которым нарекла его старшая сестра матери тетка Агафья.

– Стало быть, Воробей?

– Стало быть, Воробей, – согласился малыш. Так и звали извозчики Женю – Воробей-воробышек.

Он давно уже стал общим любимцем за свой добрый характер, услужливость, любовь к лошадям, голубям и собакам.

– Эй, Воробышек! – крикнет, бывало, какой-нибудь возница, не въезжая во двор. – Погляди-ка за лошадью!

Женя карабкается на облучок и с серьезным видом держит поводья, пока не возвратится извозчик. Тот же, выйдя из конторы, запустив руку в глубокий карман поддевки, доставал леденцового петушка, обтирал его рукавом от налипшей махорки, протягивал в знак благодарности Жене.

Матери не нравилось, что Воробей пропадает все дни на конном дворе. Но и возле дома игры не сулили ничего хорошего. Однажды стайка соседских мальчишек обступила во дворе смущенного Женю.

– Ты знаешь, кто я? – спросил его один из них, смуглый красивый мальчик, одетый в черный бархатный костюмчик.

– Нет.

– А это ты знаешь что? – показал он на здание цирка.

– Нет, – опять ответил Женя.

– Это цирк, там работает мой отец. Хочешь, покажу фокус?

Женя утвердительно кивнул. Мальчик встал в театральную позу, поднял правую руку и почти профессионально красиво объявил:

– Выступает сын знаменитого артиста-иллюзиониста Антонио Жиляди, – закончил он в полупоклоне.

Поскольку аплодисментов не последовало, наследник знаменитого артиста-иллюзиониста быстро сунул Жене в руку винтовочный патрон без пули с забитой горловиной, в основании которого была пропилена маленькая дырочка, закрытая двумя привязанными спичками.

– Держи крепко, – скомандовал он и, чиркнув по серным головкам спичечным коробком, быстро побежал прочь.

Еще не понимая, в чем заключается фокус, видя убегающего, Женя инстинктивно бросил ему вслед патрон. Раздался взрыв, а вслед за ним истошный крик потомственного иллюзиониста.

* * *

Прижились Птухины в Москве. Пошли один за другим дети в школу.

В классе казенной трехлетней школы на углу Трубной и Большого Сергиевского переулка, куда привели Женю, было пятьдесят учеников. Савва Федорович с трудом усадил испуганного мальчика за парту, но тот, ухватившись за полу отцовского пиджака, никак не хотел расстаться с ним.

– Ну, будет, будет, – как мог успокаивал отец, настойчиво отдирая ручонки сына от своей одежды, – не срами меня. – И, увидев слезы, наполнившие большие голубые глаза, тихо прошептал: – Ты здесь поучись, а я тебя обожду за дверью.

Однако, когда дядька с деревяшкой вместо ноги, с Георгиевским крестом на солдатском мундире пробирался через толпу, вызванивая медным колокольцем, отец, перекрестив дверь класса и тех, кто за ней остался, вместе с другими взрослыми вышел из школы.

Весь первый урок монотонно и нудно учитель, похожий на старого стриженого пуделя в пенсне, требовал:

– Повторяйте за мной, балбесы: «Начальные народные школы имеют целью утверждать в народе религиозные и нравственные понятия и распространять первоначальные полезные знания…»

Из этого нагромождения длинных фраз Женя понял только одно, что они теперь балбесы. Учитель же на одной и той же ржаво-скрипучей ноте продолжал:

– Предметами изучения являются: а) закон божий; б) чтение по книгам гражданской и церковной печати; в) письмо; г) первые четыре действия арифметики; д) церковное пение.

После первого урока Женя поспешил к отцу – коридор был пуст! К тому же после звонка на следующий урок он обнаружил, что его место на четвертой парте занято, а сумка, сшитая отцом из кусков хомутной кожи, засунута между последней свободной партой и стеной. Женя поднял сумку и, не спросив разрешения у учителя, медленно вышел из класса с твердым намерением больше никогда сюда не возвращаться.

Вечером, несмотря на Женины слезы и упрашивания не водить его больше в школу, отец твердо сказал, что завтра Женя опять пойдет в «казенку». Но, припомнив полные ужаса глазенки Воробышка, добавил:

– Отведи-ка завтра его ты, Марья.

Наутро, часов в шесть, Савва Федорович, переступив порог конторы, замер на месте от изумления. Возле круглой чугунной печки на брошенном овчинном тулупе спали, прижавшись друг к другу, Женя и извозчичий любимец пес Сверчок. Чтобы не идти в ненавистную школу, Женя, не спавший всю ночь, под утро сбежал из дома! Глядя на сына, Савва понял, что в эту школу Женя действительно больше не пойдет.

Посмеявшись проделке Воробышка, Ечкин посоветовал направить его в техучилище, благо оно совсем рядом, на Рождественке.

– И грамоте научат, и ремесло в руки дадут, а это в теперешние взбаламученные времена самое верное дело, – заключил Ечкин.

Время действительно было неспокойное. После поражения первой русской революции положение рабочего класса катастрофически ухудшалось. Московский «Дом трудолюбия» трещал под натиском безработных. Уже стало системой полное увольнение рабочих с фабрик на пасхальные праздники, с тем чтобы через десять праздничных дней набрать новых людей на еще более урезанную зарплату, оставив за воротами «крикунов» и «смутьянов».

Социальные контрасты достигли апогея.

«Торжественный обед, которым московское купечество чествовало английских гостей, был обставлен роскошно. Распорядителями заказаны ледяные фигуры медведя и льва, которые в лапах держали по пудовой чаше зернистой икры. Меню включало: уху из стерляди с на-лимовыми печенками, расстегаи городские, ланж из телятины по-русски, рябчики сибирские, салат, пудинг московский, десерт. Все входные билеты стоимостью 60 рублей были распроданы. Известный успех имел «Ухарь-купец», исполненный тенором г. Садовниковым», – взахлеб восторгается купеческим обжорством газета «Русское слово». И, будто посмотрев в перевернутый бинокль, газета «Раннее утро» в тот же день сообщает, что «…в одной из квартир дома Ечкина на Неглинной отравился нашатырным спиртом квартирант В. Я. Кабанов, 25 лет. Причина – крайняя нужда».

Страна была похожа на штормовой океан, готовый поглотить прогнившее суденышко самодержавия.

Как спасение восприняла буржуазия весть о начале первой мировой войны. Горе поползло в рабочие и крестьянские семьи. Не миновало военное лихо и дом на Нижней Красносельской, куда недавно переехала семья Птухиных. Через неделю должны были забрать на фронт старшего сына Василия. Вслед за этим известием в семью Птухиных пришло новое горе – неожиданно слег отец…

Как-то утром Савва Федорович, едва повернув к жене голову с широко открытыми от испуга глазами, каким-то не своим голосом сказал, что не может встать. Не может, и все тут. Не слушаются ни ноги, ни руки.

– Да полно, Савва, отлежал небось. Давай я подсоблю, – спокойно прошептала жена. Но как ни старалась Мария Яковлевна, грузное туловище мужа безвольно перегибалось, не в состоянии без опоры сохранить вертикальное положение даже сидя.

Приехавший вслед за врачом всегда шумный Ечкин на этот раз деланно-веселым голосом заметил:

– Да ты скоро поправишься, старина. Давай не залеживайся… Трудно без тебя. Много лошадей и мужиков забрали на войну. А с теми, что остались, сладу нет, тоже в революцию ударились, требования выставляют, забастовками грозятся…

На другой день Савва уже не мог говорить. Он только слышал и понимал, как Марья объясняла, что Василий пришел за благословением – забирают на войну. По лицу Саввы пробежала судорога, и от сильного напряжения из горла вырвался какой-то клокочущий звук. А по вискам скатились две крупных слезы.

С уходом Василия не стало кормильца в семье. Жить становилось все труднее и труднее. Цены по сравнению с довоенными возросли в три-четыре раза. Многие продукты исчезли совсем. Хлеб можно было купить, выстояв длинную очередь. Вчера Женя вместо хлеба принес сорванную с двери булочной картонку-объявление: «Хлеба нет и не будет». Чтобы свести концы с концами, Мария Яковлевна стала шить с утра до ночи.

Женя решил идти работать.

Как ему пришла эта мысль в голову, он и сам не знает. Скорее всего надоумили его мамины слова, когда она, накормив с ложечки отца, положив руку на голову Воробышка, сказала: «Ты у нас в доме остался один мужчина». Да, он мужчина, а мужчины – это ему хорошо было известно – должны кормить семью.

Ранним осенним утром Женя надел доставшееся ему от старшей сестры пальто с серым, выношенным до кожи кроличьим воротником и вышел из дома. В школу теперь ходить не надо, она занята под госпиталь для раненых. Женя еще не знал, где и как будет работать, но твердо был уверен, что это теперь необходимо.

Порыв холодного ветра взметнул мусор с тротуара и, обогнув афишную тумбу, неистово хлестал обрывками объявления о том, что… «Правление товарищества поставлено в тяжелую необходимость сократить производство на фабрике, следствием чего является дополнительное увольнение рабочей силы». Объявлений о найме не было.

Женя поднял воротник и, наклонившись навстречу ветру, двинулся на Каланчевскую площадь, где на вокзале надеялся что-то заработать.

На Казанский вокзал его просто не пустили. Туда прибыл воинский эшелон, а солдатам, как известно, носильщики не нужны. Он пересек площадь и вышел на перрон Николаевского вокзала. Прибыл поезд. Не зная, как предложить свои услуги, Женя остановился возле фонарного столба и стал наблюдать, как громадный рыжий детина, способный перенести чемоданы вместе с их скромно одетым хозяином и даже паровозом, пыхтевшим рядом, торговался за лишний пятиалтынный. Добившись своего, носильщик легко перекинул через плечо чемодан, связанный ремнем с саквояжем, два чемодана взял в руки.

Когда носильщик скрылся за углом, Женя перевел взгляд на перрон, на котором почти никого уже не было, и медленно пошел вдоль вагонов.

– Мальчик, мальчик! – настойчиво раздалось позади. – Ты не поможешь мне донести вещи до извозчика? – спросила его пожилая дама, одетая в длинное черное с таким же черным, необыкновенно пушистым воротником пальто.

– Да, да, – так быстро согласился Женя, что даме это показалось подозрительным.

– А ты случайно не воришка?

– Нет, нет, что вы, а разве я похож?.. – опешил Женя.

– Ну да, конечно, непохож, извини, голубчик.

– Не беспокойтесь, я вам помогу просто так, и мне ничего не надо. – Женя обрадовался тому, что его не подозревают, по домашним птухинским понятиям, в самом ужасном. Женя вспомнил рыжего верзилу и попытался так же легко закинуть за плечо чемодан, забыв, что под девчоночьим пальто укрыты худенькие, воробьиные плечи. В тот же момент, потеряв равновесие, упал на перетянувший его набок чемодан. Женя готов был от стыда провалиться сквозь доски перрона, когда дама сочувственно предложила нести чемодан вдвоем, а картонку и саквояж взять каждому в руку.

– Нет, нет, вы только помогите мне закинуть за плечи, – не соглашался он, – я донесу.

Выйдя на привокзальную площадь, они увидели, что ни одного извозчика нет. С началом войны их в Москве стало значительно меньше.

– Как же я доберусь до Домниковки? – растерянно оглядывалась по сторонам дама.

Женя предложил дойти пешком. Так, словно родственники, по силам распределив груз, они двинулись в путь. Возле квартиры дама достала из ридикюля бумажку. «Право, не знаю, как тебя отблагодарить», – подала мальчику деньги.

Женя никак не думал, что принимать вот так деньги, даже заработанные, ужасно стыдно. Ему они казались милостыней. Нагнув голову, словно провинившийся, стоял он перед женщиной.

– Постой, на-ка еще, – протянула дама вторую бумажку. Видя, что мальчик не протягивает за деньгами руку, она сунула ему купюры за манжету рукава пальто, добавив: – Ну-ну, не будь глупенышем, а теперь беги.

– Спасибо вам, – еле выдавил Женя. Держа деньги в кулаке, он примчался домой.

– Вот, мама, я заработал на вокзале, – опять смущенно протянул он две трехрублевые купюры.

– Господи, Воробышек ты мой милый! – закрывшись передником, заплакала Мария Яковлевна. – Видишь, Савва, еще кормилец подрос…

– Ничего, мама, проживем. Я буду подрабатывать каждый день. – Женя едва удерживал от волнения слезы.

Это был конец Воробышкиного детства.

Через неделю по объявлению «Нужен мальчик грамотный, из приличной семьи для посылок. Жалованье 6 рублей, квартира и харчи. Обращаться в контору газеты «Вече». Женя был принят на службу.