Текст книги "Небо для смелых"

Автор книги: Михаил Сухачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава IX
НА СВОЕЙ ТОЧКЕ ЗРЕНИЯ

Не без волнения входил Птухин в кабинет нового начальника Управления ВВС Локтионова. Он был знаком с ним давно, еще по службе в Белоруссии. В отличие от других «пехотинцев» в авиации Александр Дмитриевич в душе остался преданным древнейшему роду войск. Он не летал и не стремился научиться. Тем не менее добросовестно исполнял возложенные на него партией обязанности начальника Управления ВВС.

Локтионов встретил Птухина приветливо. Только в такие моменты можно было убедиться, что этот на вид сумрачный человек с наголо обритой головой и большим нависающим лбом может так обаятельно улыбаться.

– Здравствуйте, дорогой Евгений Саввич, рад вашему благополучному возвращению. Примите мои поздравления в связи с присвоением вам звания комкора. Загорели, но осунулись. Оно и понятно, не на курорте были…

– Александр Дмитриевич, я бы хотел знать полную ясность о моих отчетах по командировке и перспективах дальнейшей службы.

– Да, да, – посерьезнел Локтионов. – Нарком выразил неудовольствие по поводу ваших докладов. Он считает, что, однажды сделав неверные выводы, вы просто до сих пор упрямитесь. Поэтому ваши доклады не попали к товарищу Сталину, несмотря на то, что он о них спрашивал. По этому вопросу надо поговорить со Смушкевичем, он в курсе дела. Я сейчас приглашу его.

Смушкевич вошел, сдержанно поздоровался.

– Яков Владимирович, нам троим надо уточнить взгляды на опыт войны авиации в Испании, которые лягут в основу требований к конструированию новых самолетов, – обратился Локтионов к Смушкевичу.

– Видите ли, Евгений Саввич, о качествах нашей авиации было много отчетов до вас, они хорошо известны правительству. Выводы из них существенно отличаются от ваших. Поэтому, естественно, сложилось впечатление, что вы сгустили краски в характеристике недостатков авиационной техники и тактики, – начал Смушкевич.

– Разве в моих отчетах только эмоции? Там ведь расчеты, факты, анализ.

Понимая, что сейчас многое зависит от того, насколько проникнется объективностью его доводов Локтионов, Евгений Саввич по памяти стал излагать основные положения недавно написанного им отчета. Он доказывал необходимость пушечного вооружения на истребителе, поскольку немецкие протестированные бензобаки почти не страдают от пуль ШКАС [ШКАС – авиационный пулемет калибра 7,62 миллиметра]. Птухин приводил количество пострадавших летчиков из-за отсутствия бронирования кабин, а также факты о том, как это бронирование осуществлялось кустарным способом механиками самолетов. В вопросах управления воздушным боем Птухин считал обязательным установку на самолетах радио, подкрепляя это примерами, когда подсказом можно было существенно повлиять на исход схватки. Так же обстоятельно он доказывал отсталость существующего взгляда на одновременное применение в воздушном бою скоростных И-16 и маневренных И-15. Последние привязывали к себе И-16. В конце он поставил вопрос о необходимости перехода звена от трехсамолетного состава к четырехсамолетному, состоящего из двух пар и хорошо зарекомендовавшего себя в воздушных боях в небе Испании.

– Это моя точка зрения, отказаться от нее в угоду кому бы то ни было я не могу и не имею права. Ради этого авиации отдано двадцать лет жизни, – уже взволнованно закончил он.

Локтионов слушал внимательно, изредка делая пометки в тетради. Смушкевич заметил, что конструкторы считают наши И-16 и СБ на уровне времени.

– А вы? – спросил Птухин.

Вопрос относился к обоим. Но никто не ответил. Неожиданно Локтионов спросил:

– Кем бы вы хотели работать?

– От командира эскадрильи до командира бригады. Сейчас идет перестройка на полковую систему, для меня это ново, я вижу в этом большую перспективу.

– А как вы смотрите, если вас оставят в аппарате Управления ВВС?

– Я летчик, без систематических полетов не могу. Мое место в строю.

– Хорошо, я доложу о нашем разговоре наркому Ворошилову.

Дни тянулись невыносимо долго, несмотря на то, что друзья старались отвлечь Евгения Саввича от невеселых дум. Анатолий Серов с утра приносил целую пачку билетов в музеи, кино, театры, раскладывал на столе и, заставив Птухина отвернуться, тыкал пальцем в билет, спрашивал: «Сюда?» – «Нет». – «Сюда?» При этом бодро приговаривал: «Наконец-то ликвидирую свою эстетическую неграмотность». Анатолий дарил дружбу без оглядки на обстоятельства.

2 марта Серов позвонил очень рано и спросил: «Вы дома?» Потом почти начальственно добавил: «Ждите меня!» – и бросил трубку.

Птухин уже устал от его культпоходов и без радости подумал о том, что еще придумал этот неугомонный человек.

Серов на этот раз пришел без билетов, но зато тотчас развернул газету «Известия» и ткнул пальцем в строчки, выделенные красным карандашом:

– Глядите: «За особые заслуги перед Родиной наградить… комкора Птухина Евгения Саввича орденом Ленина и боевого Красного Знамени».

В длинном списке награжденных Анатолий стал выискивать фамилии друзей-летчиков: «Годунов, Панфилов… Смотрите! Соня Александровская! Орденом Красной Звезды!»

В этот же день Птухина пригласил к себе Локтионов.

– Рад за вас, поздравляю с наградами и назначением на должность командующего ВВС Ленинградского военного округа.

Птухин не сомневался, что Локтионову пришлось изрядно употребить свой авторитет, отстаивая его назначение.

В ту же ночь Птухин вместе с Прониным, которого Евгений Саввич взял к себе в заместители начальника штаба бригады, выехали к месту новой службы.

* * *

Словно усталый конь, отфыркиваясь белыми клубами пара, «Красная стрела» вошла под арку Московского вокзала. Птухин с Прониным едва успели выйти из вагона, как к ним подскочил молоденький лейтенант. Представившись адъютантом командующего войсками округа командарма второго ранга Дыбенко, он доложил, что прислан встретить командующего ВВС округа. Птухин был очень тронут вниманием прославленного героя гражданской войны Павла Ефимовича Дыбенко.

Ни он, ни Пронин никогда ранее не бывали в этом легендарном городе и попросили провезти по центру.

Юркая «эмка» развернулась на площади и, разбрызгивая грязный мартовский снег, стала пробираться сквозь толпу привокзальных пешеходов.

Адъютант любил свой город и гордился тем, что может блеснуть знанием его. Полуобернувшись к приезжим, он стал комментировать каждую улицу и чуть ли не каждый дом.

– Главная улица Ленинграда – проспект Двадцать пятого Октября, или, как называют коренные ленинградцы, Невский проспект, начинается вот отсюда, от Знаменской церкви. Это самый красивый проспект Советского Союза…

Птухин вошел в кабинет командующего войсками Ленинградского военного округа Павла Ефимовича Дыбенко, когда тот стоял у окна с газетой «Известия» в руках. Он был взволнован.

– Читали? – спросил он после того, как Птухин представился. – Это очень серьезно. – И стал цитировать: – «Завтра может быть поздно, но сегодня время для этого еще не прошло, если все займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира…» Вот, сожрали Австрию, а Франция и Англия за это больше похвалили, чем осудили Гитлера. Кто же теперь на очереди? Чехи? Поляки? Словом, подбираются к нашим границам. Агентура докладывает, что финны строят пограничные укрепления капитально, с размахом. А мы? Нам надо укрепляться в два раза быстрее. Особенно совершенствовать аэродромную сеть. Если финны нападут, то это будет, вероятно, зимой. Летом на территории тысячи озер и миллионы болот – особенно не развернешься. Значит, нашей авиации надо осваивать ледовые аэродромы.

Да, это была почти программа действий для командующего ВВС округа.

Аэродромы округа разместились на громадной территории. Знакомство с боевой подготовкой авиационных полков комкора огорчило. Ряд командиров частей и соединений мало уделяют внимания личной летной подготовке. Показалось, что даже нет такого рвения к полетам, какое было раньше, например, в Бобруйске. Это же уму непостижимо! Два комбрига на маршруте в 150 километров дважды теряли ориентировку и садились на вынужденную для опроса местных жителей! Как ямщики, да и то подвыпившие. Вот и результат: сломана стойка шасси.

Старший летчик-инспектор округа Иван Журавлев [И. П. Журавлев – впоследствии генерал-полковник авиации] словно знал, что он нужнее всех сейчас командующему

– Заходи, садись, давай порть настроение с утра пораньше.

– У меня служба такая, – улыбаясь, начал доклад Журавлев. – Я заготовил приказ по аварии в Порхове.

Птухин быстро пробежал листок, отложил в сторону.

– Так, что ты предлагаешь для командиров? Опять выговор? Они привыкают к ним как к портупее. Один мне сказал, что, когда у него нет выговора все равно по какой причине, он чувствует себя как бы не по форме одетым. Нет, Журавлев, в наших приказах есть что-то неживое и нудно-однообразное. Ведь сама по себе авария – печальный факт, а ты еще развел такую панихиду. После этого летать не захочешь. Нет в приказе оптимистического вывода. О потере ориентировки двумя именитыми военачальниками нужен особый приказ. Не такой, как обычно. С юмором! Особенно в той части, где дается описание их подготовки к полету. Идея такая: «Мы все знаем, все можем, нам все нипочем». Это разгильдяйство, и над ним посмеяться не грех. Я думаю, от такого приказа пользы будет больше, чем от разноса.

– Товарищ командующий, все знают, что приказы сочиняю я, смеяться будут надо мной, – возразил Журавлев.

– Будут. Если остроумно напишешь – то над ними, если плохо – то над тобой.

Начальник штаба ВВС округа А. П. Некрасов бегло пробежал проект журавлевского приказа. Потом, медленно опускаясь в кресло, начал сначала:

«18 июля 1938 года два больших командира собрались совершить полет по маршруту: Луга – Псков – Порхов. Они взглянули с высоты своего величия на столь мелкие отрезки пути, немного посовещались и к обоюдному удовольствию обнаружили, что все знают, все умеют и все им нипочем…»

Некрасов глубоко вздохнул, покрутил шеей, расстегнул ворот мундира, чувствуя, что в данный момент он мешает нормально дышать.

Такого в его практике еще не было: «Не иначе как Зощенко начитался…» Однако командующий внимательно прочитал приказ и, расхохотавшись, подписал его, добавив: «Молодец, Журавлев!»

Всю неделю на аэродромах округа приказ был главной темой разговора. Многие знали его наизусть и даже предлагали включить в программу художественной самодеятельности. Несмешно было только героям нового литературного жанра – приказ-новеллы.

* * *

В апреле, будучи в Москве, Птухин встретил своего бывшего начальника штаба Смоленской бригады Александра Новикова. С тех пор как они расстались, судьба жестоко обошлась с Александром Александровичем: похоронил жену, не успел оправиться от семейной беды, грянула беда служебная. Теперь его направляли снова в Смоленск.

– Неужели ты согласился поехать в Смоленск?

– В моем положении, Евгений Саввич, выбирать не приходится.

Птухину и в голову не приходило отделаться банальным сочувствием. Помочь! Но как? Пока Новиков продолжал рассказ, Евгений Саввич решил. У него освобождается должность начальника штаба ВВС округа. Но еще неизвестно, кого дадут! А тут перед ним талантливый штабист.

– Пойдешь ко мне начальником штаба?

Новиков от неожиданности замер, пытаясь понять, насколько серьезно предложение Птухина.

– Ну что, – вывел его из оцепенения комкор, – согласен или нет?

– Так ведь не утвердят меня. Масштаб-то какой! Птухин начал действовать и добился утверждения

Новикова. А вскоре от Александра Александровича пришла телеграмма с сообщением о приезде. Птухин встречал его на вокзале. Александр Александрович выскочил на перрон, когда поезд еще не остановился. Они обнялись.

– Давай вещички, и ко мне.

– У меня дети, Евгений Саввич, – Александр Александрович показал в сторону подходивших к ним ребят.

– Ого, полвагона и все Новиковы! – рассмеялся Птухин. – Ничего, разместимся. По-русски: «в тесноте, Да не в обиде». Куда вам в гостиницу? Детям в номере неудобно. Создадим второй «коммунальный» штаб ВВС. Все, что не успеем на работе, обмозгуем за обеденным столом!

С приездом Новикова штаб заработал, как отлаженные часы, ритмично и точно. Теперь командующий ВВС на своем красном И-16 спокойно улетал на самые отдаленные аэродромы.

Особое беспокойство у него вызывала истребительная бригада ПВО. Это было основное соединение прикрытия Ленинграда, и ему хотелось быть уверенным в его высокой подготовке. Поэтому, когда прислали помощником командира этой бригады Александра Бормана, Птухин обрадовался вдвойне. Как много прошло времени и событий с тех пор, как Саввов назвал их учлетами.

В августе пришла телеграмма от Военного совета ВВС: комкор Птухин обязан отбыть на курсы усовершенствования командного и начальствующего состава при Академии Генерального штаба РККА. Отрываться от любимого дела, друзей и сослуживцев всегда грустно. Если бы не на учебу, можно было и отговориться.

* * *

К своему удивлению, Птухин заметил, что учеба на курсах не увлекала так, как раньше – при инженерной академии. «Отчего это? – спрашивал он себя. – Собственный опыт, стаж или сильный уклон теперешнего преподавания в сторону академизма?» Материалы казались знакомыми истинами, но упрощенными и высушенными, словно цветы в гербарии. Гораздо полезнее были беседы с теми, кто воевал в Испании или на Дальнем Востоке. Много часов просидел Птухин со своим брянским однополчанином Алексеем Благовещенским [А. С. Благовещенский – впоследствии генерал-лейтенант авиации], только что вернувшимся из Китая. Алексей был интересным собеседником, умевшим дать глубокий анализ большим воздушным боям с японскими летчиками.

В день XXI годовщины РККА весь курс построили для торжественного приведения к военной присяге, после чего зачитали приказ о назначении слушателей на должности. Птухин оставался на своем прежнем месте. Благовещенского назначили в Ленинградский военный округ командиром 57-й истребительной бригады ПВО. Ради этого Птухин побывал несколько раз в Управлении кадров ВВС.

* * *

В сложнейшей международной обстановке 1939 года собрался XVIII съезд ВКП(б). Съезд призывал советский народ к бдительности. «Мы не боимся угрозы со стороны агрессоров и готовы ответить двойным ударом на удар поджигателей войны…» – заверил Сталин с трибуны съезда.

Но для этого нужно было держать порох сухим.

По возвращении в Ленинград Птухин застал перемены – округом командовал командарм второго ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков. Он еще зимой до приезда Птухина обследовал округ и сделал неутешительные выводы относительно его готовности. С Птухиным они были знакомы по Белорусскому округу. И сейчас, при первой же встрече, Кирилл Афанасьевич сразу начал о делах:

– Мы сделали запрос в Генеральный штаб относительно оборонительных сооружений линии Маннергейма, но разведка, видимо, не имеет точных сведений, потому что отписалась политико-экономическим обзором Финляндии. Отсутствие разведданных с нас не снимает ответственность, а усложняет работу. К следующему заседанию Военного совета округа подготовьте справку о возможном характере боевых действий авиации в различные времена года, а также что необходимо от округа или Наркомата обороны для ведения этих действий успешно. На днях будьте готовы: все члены Военного совета вместе с Ждановым отправятся осматривать южную границу округа – от Чудского озера и на юг.

Из штаба Птухин вышел поздно. Начиналась пора незабываемых ленинградских белых ночей.

«Все, решено, беру Соню и пойду гулять! Давно обещал. Так могут и белые ночи кончиться… Да, совсем забыл, у меня же дома гость! Сам пригласил Виктора Годунова потолковать о его делах и забыл».

Евгений Саввич поспешил домой.

За чаем Виктор изложил свою просьбу перевести его в Ленинград. После ранения в воздушном бою под Сарагосой ему необходимо специальное лечение, которого в Бобруйске нет. Годунов летал и хотел летать долго. Для этого нужно было лечить раненую руку. А тем, кто хотел летать, Птухин отказать не мог.

Проводив Годунова, Соня и Евгений Саввич медленно шли по светлому ночному городу. Соня не устает восторгаться белыми ночами:

– Наверное, трудно представить белую ночь без Ленинграда. Ленинград создан для поэзии и любви… для серенад, – Соня стала загибать пальцы, – для живописи…

Евгений Саввич продолжил.

– …Для обучения молодых летчиков полетам ночью, – теперь стал загибать ее пальцы он, – для групповых ночных полетов и вообще для полетов двадцать четыре часа в сутки…

– У тебя, кроме полетов, есть еще что-нибудь в голове?

– Ты! – обнял он жену за худенькие плечи. Соне очень хотелось узнать, кто же на первом месте, но она сдержалась, не желая ставить его в неловкое положение. И так все было ясно: большинство выходных дней он не бывает дома. Словно угадав ее мысли, он убежденно заговорил:

– Не сердись на меня, Соня. Иначе я не имею права. Нам надо как можно больше летать ночью. Неизвестно, сколько времени на тренировки отпустит нам противник. Вероятнее всего, мало.

Соня вспомнила недавний разговор мужа с Благовещенским у них дома. Евгений Саввич убеждал:

– Необходимо в белые ночи переключиться на ночную работу, чтобы в течение двух месяцев все сто процентов летчиков постепенно перешли к полетам в темные осенние ночи.

Благовещенский усомнился, что все могут летать ночью.

– Что ж, тогда дневных летчиков списывать из авиации?

– Зачем списывать? Можно перевести в разведывательные, транспортные отряды. Но истребители должны стать все ночниками.

* * *

Почти каждый месяц Сталин вызывал Мерецкова для доклада о подготовке округа к отражению возможных провокаций Финляндии, поскольку там катастрофически нарастал антисоветский психоз, захватывавший широкие слои населения. Как результат шюдкоровской [Шюцкор – реакционная организация буржуазии и кулачества в Финляндии] пропаганды студенческий союз заявил правительству о желании часть своих каникул бесплатно отработать на строительстве линии Маннергейма.

Все яснее обнаруживались и цели Германии. Премьерой разыгранной провокации в Глейвице Германия открыла шлагбаум на польской границе. Началась вторая мировая война. С этого момента стала реальной угроза нападения фашистской Германии на СССР через Прибалтийские страны. По договору с Литвой, Эстонией и Латвией началось строительство советских военных баз на территории этих государств. Ответственность за оборонные мероприятия в Эстонии была возложена на руководство Ленинградского военного округа. Мерецков вместе с Птухиным объехали всю Эстонию, намечая районы строительства укреплений и аэродромов. Результаты рекогносцировки они докладывали Сталину на даче.

Птухин и раньше несколько раз встречался со Сталиным на приемах после воздушных парадов, но общаться так близко, за одним обеденным столом, еще не приходилось. Порядка доклада никакого не было. Внешне это было похоже на беседу, где, естественно, больше задавал вопросы Сталин. И когда раздался вопрос: «А как товарищ Птухин мыслит использовать авиацию с аэродромов Эстонии в случае конфликта на финской границе?» – Птухин от неожиданности растерялся. Он выждал время и, чтобы скрыть волнение, стал медленно излагать свой план. Сталин слушал не перебивая. Будучи тонким психологом, он, видимо, изучал логику мышления командующего, о котором уже много слышал и знал.

– Товарищ Птухин, вы должны хорошо себе представить всю полноту ответственности, если хоть одна бомба упадет на Ленинград.

Эти слова были убедительнее любого приказа.

Зима началась рано, с сильными морозами и обильными снегопадами. Уже в начале ноября озера стали пригодны для базирования авиации. Птухин подтянул истребители на аэродромы Карельского перешейка. Самым близким к границе оказались полки 59-й бригады. Условия для летного состава были тяжелыми, и комкор считал своим долгом постоянно находиться на передовых аэродромах. Сам лично отрабатывал с летчиками управление воздушным боем в различных условиях и различными группами. Неоднократно можно было наблюдать такую сцену. На летном поле хороводом, расставив руки в стороны, летчики то приближались, то расходились вокруг командующего, имитировавшего руками эволюции самолета. «Полет» проходил при полной тишине, изредка нарушаемой эпитетами командующего в адрес несообразительных.

Разведданные говорили о возможной войне с Финляндией в самое ближайшее время. Число финских дивизий, придвинутых к границе, росло изо дня в день. Стали известны слова члена внешнеполитической комиссии парламента Финляндии Фрича, заявившего после осмотра укреплений на Карельском перешейке, что Финляндия к войне готова. 10 октября финское радио сообщило о начинающейся эвакуации населения из стокилометровой приграничной полосы на Карельском перешейке и Финском заливе, из городов Хельсинки, Вийпури, Тампере.

Птухин, помня слова Сталина, пробовал держать прогретыми моторы самолетов передовых полков в течение суток. Но через неделю обнаружилось, что, если сорокапятиградусные морозы продержатся еще два месяца, к концу года округ окажется без бензина. Командующий искал выход из положения. Наконец появилось решение, которое самому Евгению Саввичу показалось сначала авантюрным. Он рискнул поделиться им с Прониным. Тот неожиданно нашел его остроумным и надежным. После этого командующий дал указания: установить дежурство ответственного командира на станции Левашово с целью наблюдения за проездом представителя Финляндии Паасикиви. Если тот проехал в сторону Москвы, готовность обычная. Если он возвращается в Хельсинки, в первые сутки держать прогретыми моторы всех самолетов, далее – только передовых полков. Пронин сам инструктировал каждого дежурного командира.

25 ноября 1939 года Паасикиви проследовал из Москвы.

…Прогретые за ночь моторы сделали авиацию Ленинградского округа способной подняться в воздух вслед за командой «Боевая тревога».

Теперь, с началом войны, Птухин становился командующим ВВС 7-й армии, на которую возлагалась задача нанести основной удар на Выборгском направлении. Возглавил армию Мерецков.

Как назло, зарядили туманы, переходящие в низкую облачность. Авиация бездействовала, а в ней была острая необходимость, поскольку войска продвигались крайне медленно. Птухин не находил себе места, с ненавистью глядя на серое облачное одеяло, накрывшее фронт по всему горизонту. Бездействовала авиация и противника, но это Птухина мало утешало. Шло наступление, а самолеты сидели на аэродромах, если не считать отдельные вылеты мелких групп, в то время как планировались массированные действия.

В штабе армии стали раздаваться голоса, связывающие первые неудачи наступления с бездействием авиации, естественно, адресуя упреки Птухину. Кое-кому показалось, что это мнение разделяет и командующий армии Мерецков. Один из крупных работников штаба, подбодренный молчанием Мерецкова, сначала осторожно, потом громче стал высказываться о том, что Птухин слишком «по-мирному» бережливо относится к летному составу, боится рисковать. Дальше больше!

Мерецков прекратил все эти пересуды одной фразой:

– Птухину я доверяю как себе, и если он не разрешает вылет, то это, значит, единственно разумное решение.

В середине декабря поздно вечером, когда член Военного совета ВВС Агальцов перечитывал разведсводку, зазвонил кремлевский телефон.

– Вы знаете остров Даго?

– Да, товарищ Сталин.

– Там надо построить аэродром для эскадрильи И-16, и как можно быстрее.

– Но там сплошные леса.

– Вы что, не знаете, как среди лесов города вырастают?

– Ясно, товарищ Сталин.

В трубке раздался щелчок, все смолкло. Агальцов перевел дух и немедленно стал звонить Птухину.

– Хосе, – они по привычке иногда еще называли друг друга испанскими именами, – твоя задача такова: нужно срочно построить аэродром на Даго. Сейчас я звоню Мерецкову, попрошу помочь всем, что потребуется. Сообщай мне каждый день, как идут дела.

На следующий день почти следом за Птухиным Агальцову позвонил Сталин и был приятно удивлен тем, что уже два батальона приступили к работе.

– Кто ответствен за работу?

– Птухин, товарищ Сталин, – с готовностью ответил Агальцов.

К Новому году на укатанный аэродром сел полк И-16. Агальцов немедленно доложил Сталину.

– Как полк? – удивился Иосиф Виссарионович.

– Мы построили не на эскадрилью, а на полк.

– Это хорошо. Птухин молодец, – тихо и мягко сказал Сталин. И Агальцов по голосу понял, как он при этом скупо улыбнулся в усы. «Надо срочно передать разговор Птухину, – подумал Агальцов, – это для него значит больше, чем награда».

Со второй половины декабря все чаще стали появляться просветы в облаках. Пользуясь этим, Птухин поднимал все шесть полков бомбардировочной авиации для ударов по крупным военным объектам – Хельсинки, Котко, Лахта. Такого массированного применения наша авиация еще не знала. Началась отработка взаимодействия командиров авиационных бригад с общевойсковыми. Имея превосходство в воздухе, Птухин стал использовать истребители для штурмовок железнодорожных эшелонов и автоколонн, как это делал в Испании. Снова, словно зубная боль, возникла неудовлетворенность стрелковым вооружением самолетов.

Пока шла подготовка к штурму линии Маннергейма, по просьбе Мерецкова была сфотографирована вся основная полоса обороны в крупном масштабе. На основе фотосхем Мерецков окончательно уточнил план прорыва, с которым поехал на доклад к Сталину. Он изложил и предложение Птухина: наравне с артиллерийской провести и авиационную подготовку наступления, что в практике применения ВВС было новым. Сталин подробно ознакомился с этим предложением и поставил условие завершить разгром белофиннов до весеннего разлива.

В начале января 1940 года на базе Ленинградского округа был организован Северо-Западный фронт во главе с командармом первого ранга Тимошенко. Птухин, назначенный командующим авиацией фронта, сосредоточил основную массу самолетов в направлении удара 7-й армии Мерецкова, у которого теперь авиацией командовал Герой Советского Союза комкор С. П. Денисов.

Постепенно осуществлялось намерение Птухина сосредоточить всю авиацию в одних руках. Но возникло новое осложнение.

Пока не надо было давать команду на вылет и потом нести за это ответственность, присланные Управлением ВВС в полки и бригады советники из числа участников боев в Испании и на Дальнем Востоке считали своим долгом вмешиваться в организацию предстоящих боевых действий. Иногда это были дельные советы, а иногда… Все чаще стали поступать жалобы от командиров частей и соединений на вмешательство советников в прямые обязанности командиров. Действуя через голову командующего авиацией фронта, они докладывали прямо начальнику ВВС Смушкевичу. Создавалась напряженная обстановка в частях. И это накануне наступления, когда командующему никто не должен мешать.

О своем решении удалить всех советников из частей Птухин доложил на Военном совете фронта.

– А нельзя ли найти смычку в работе командиров и советников? – переспросил член Военного совета Жданов. – Все-таки «ум хорошо, а два – лучше».

– Можно, но на это нужно время, у нас его нет, и не исключено, что в решающий момент ум зайдет за разум.

Тимошенко согласился с мнением Птухина.

* * *

С началом артподготовки авиация нанесла удар по точно известным укреплениям противника, затем в ходе наступления последовательно стала сопровождать боевые порядки сухопутных войск. Птухин вместе с Тимошенко, начальником артиллерии Вороновым [Н. Н. Воронов – впоследствии Главный маршал артиллерии. Был добровольцем в Испании] с командного пункта Мерецкова следили за результатами ударов авиации. Кирилл Афанасьевич, только накануне получивший впервые радиостанцию, теперь моментально сообщал результаты авиационной поддержки.

Наступление развивалось успешно. Можно было выкроить минутку навестить в госпитале раненного в воздушном бою Пронина. По дороге из штаба округа в госпиталь на углу Садовой и проспекта 25-го Октября взгляд Птухина остановился на человеке, одетом в старое летное кожаное пальто и надвинутой на глаза пилотке. Это при морозе-то в 18 градусов. Фигура этого человека показалась Птухину знакомой. Шофер притормозил, и Евгений Саввич узнал одного из командиров истребительных бригад Белорусского округа.

– Алексей Кулдин? – осторожно спросил Птухин. Тот вымученно улыбнулся и вяло отдал честь.

– Садись в машину, поехали.

– Не стоит, товарищ комкор.

– Если я тебе комкор, то приказываю! – Птухин сдвинул брови.

Кулдин все стоял на тротуаре.

– Зачем это, Евгений Саввич? Рискуете. Даже не все родные принимают.

– Ладно, переживем, поехали.

Кулдин два года назад был отстранен от работы.

Оставив Кулдина в своем кабинете, Птухин отправился к Тимошенко, от него к Жданову, где застал Николая Николаевича Воронова.

– Конечно, Евгений Саввич, мы устроим его, поможем, но почему прямо заместителем командующего ВВС армии? Он ведь более двух лет не соприкасался с авиацией, многое за это время изменилось… Потом ему надо отдохнуть от всего пережитого, а вы сразу в работу. А каковы его планы, интересовались?

– Нет, Андрей Александрович, не спрашивал, не буду. Я уже встречался с такими. Главное для них – скорее возвратиться в дело, почувствовать свою необходимость, доверие. А забыть отверженность можно только в коллективе, когда коллектив с тобой считается как с равноправным. Ему сейчас отдых моральный важнее отдыха физического. В способностях его я не сомневаюсь. Он был одним из лучших командиров бригад.

Птухин видел, как одобрительно кивнул Воронов и приветствовал испанским жестом поднятой правой руки, сжатой в кулак. Жест не ускользнул и от Жданова. Он улыбнулся.

– Ну что ж, коль вы ручаетесь! Будем требовать.

Через три дня совершенно преобразившийся полковник Кулдин представился командующему ВВС в связи с вступлением в должность.

* * *

Трещала хваленая линия Маннергейма. 7-я армия обходила с северо-запада Выборг, за которым открывалась совершенно не защищенная столица Хельсинки. Еще до того, как пришло указание Главного Военного совета РККА о прекращении огня, руководство фронтом знало, что время войны исчисляется уже часами.

В апреле 1940 года заседание Главного военного совета. ЦК ВКП(б) подвело итоги финской кампании. Несмотря на победу, встала необходимость разобраться в причинах расхождения действительности с лозунгом «На удар врага мы ответим тройным ударом». Резкой критике была подвергнута вся система боевой подготовки видов Вооруженных Сил и родов войск, ее слишком большая условность и «тепличный характер». О действиях авиации на Северо-Западном фронте делал доклад Птухин. Несмотря на то, что авиация с задачами, возложенными на нее, справилась успешно, в отчете командующего ВВС фронта основное внимание было уделено недостаткам, вытекавшим из децентрализации управления, слабого вооружения, отсутствия радио, низкой подготовленности к полетам в сложных погодных условиях днем и ночью.