Текст книги "Телохранители"

Автор книги: Михаил Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

А вот и Унельма вышла. Иннокентий запрыгнул мне на плечи, устроился там, и мы пошли ей навстречу.

Рядом с Унельмой шел высокий худой мужчина, при взгляде на которого возникала ассоциация с обветренной скалой. Резкие, будто вырезанные из твердого камня черты лица. Глубокие морщины. Твердый, четко очерченный рот. Короткий ежик выбеленных неумолимым временем, но все еще густых волос. И внимательные глаза под седыми кустистыми бровями. С возрастом подобных людей всегда очень легко промахнуться. Ему с равным успехом можно было дать и 60, и 90. Они подошли, и Унельма представила его нам:

– Знакомьтесь, это президент Суоми, Константин Соболев.

Сначала я удивился. Потом вспомнил, что этнические финны составляют всего около трети населения колонии. Поэтому то, что президентом оказался славянин, а сомневаться в славянских корнях Соболева у меня и мысли не возникло, было абсолютно в порядке вещей. Неожиданно, но вполне логично.

Я представился сам и представил своего напарника. Рука у Соболева оказалась под стать лицу. Твердая, будто вырезанная их камня, и, несомненно, сильная. Рукопожатие было коротким, но емким. Он не придерживал мою руку в своей, не пытался жестко сжать пальцы. Все было естественно, без наигрыша и рисовки.

Не менее естественным, причем для обоих, было и его рукопожатие с Иннокентием. Было видно, что оба воспринимают своего визави если не как совсем равного, то, безусловно, в качестве достойной личности.

– Сегодня утром у меня была продолжительная беседа с Антеро Корхоненом, – начал разговор Соболев. – По ее результатам мы пересмотрели многие из своих представлений и частично изменили свои взгляды на происходящие события. Это я попросил вас немножко задержаться, так как хотел пообщаться и лично выразить свою благодарность. Вы ведь еще не успели посмотреть нашу планету?

– Нет, все это время мы находились в столице.

– Отлично, тогда я предлагаю совместить приятное с полезным. Сейчас слетаем в одно место, а заодно и поговорим. Как раз и погода налаживается. Так что незабываемые впечатления я вам гарантирую.

То, что Эдускунт принял закон, я думаю, вам уже понятно. Но это было не единственное решение, которое было принято на сегодняшнем заседании. В частности, в связи с возникшими обстоятельствами, сумма, причитающаяся вам с напарником по контракту, пересмотрена. Она увеличена в два раза и уже перечислена на ваш счет. Во-вторых, вам обоим предоставлены бессрочные приглашения для проживания на Суоми. Это первые такие приглашения в соответствии с новым законом.

– Спасибо. И это все, что решил Эдускунт?

– Разумеется, нет. Сегодня было принято много важных решений. Например, приняты законы о формировании двух силовых структур: профессионального отряда быстрого реагирования и контрразведки. Но об этом мы поговорим позже. А сейчас – прошу на борт.

Повинуясь жесту Соболева, из поднебесья сорвался полувоенный флаер с хищными, стремительными обводами, заложил грациозный вираж, завис над самой мостовой и мягко встал на посадочные опоры в нескольких метрах от нас. Люк мягко отъехал в сторону. Такому флаеру эскорт явно не требовался. Чувствовалось, что он в состоянии и сам достойно за себя постоять. Мы с Иннокентием, Унельмой, Соболевым и примкнувшим к нам Корхоненом, который в течение всего разговора ненавязчиво ошивался поблизости, заняли места в прозрачной кабине. Люк тихо чавкнул, присосавшись к обрамлению дверного проема.

– Летим на Сахарную Голову, – дал указание пилоту Соболев. Тот кивнул, оторвал флаер от грунта и неуловимым, стремительным движением, бросил послушную машину в воздушный простор.

Миг, и стольный град остался далеко внизу. Флаер ввинчивался в пространство, как будто для него не существовало такого понятия, как сопротивление воздуха. Горизонт рывком отодвинулся, брызнув в глаза насыщенным, синим цветом. Разумом я понимал, что это океан, но я еще никогда не видел такой глубокой, концентрированной синевы. Возможно, причиной такого глубокого оттенка синего цвета являлся спектр Кеплера-62, представляющего собой оранжевый карлик. Может быть, угол, под которым его лучи отражались от воды, или, например, глубина, либо прозрачность океана. Все эти мысли пронеслись через сознание по касательной, почти не затрагивая его, завороженного открывающейся перспективой. Синее небо где-то очень далеко соединялось с ширящейся полосой еще более синего океана.

Я все эти дни осознавал, что нахожусь на острове, но это понимание сидело где-то глубоко внутри, и только сейчас выплеснулось в сознание. Да, остров был достаточно большим. И под ногами он воспринимался как нечто непоколебимое, подразумевающее надежную опору. Только сейчас я до конца прочувствовал, насколько мала эта плоская вершина горы по сравнению с размерами океана. Пятнадцать миллиардов кубических километров воды. И маленькие песчинки островов. Вот уж действительно, всем своим нутром ощущаешь, что остров это часть суши, со всех сторон окруженная водой. Очень уж маленькая часть получается.

Высота полета больше не увеличивалась, но ширина этой невообразимо синей уже не полосы даже, а некой полубесконечной области продолжала расти. А остров, раскинувшийся далеко под ногами, уменьшался. Мы приближались к его краю. И вот там впереди, где заканчивался сужающийся зеленый клин, глубоко вторгшийся в эту невозможную синь, неожиданно вспыхнула яркая белая точка. Я понимал, что неожиданным это оказалось только для меня. Пилот уверенно держал курс именно на нее.

Светящаяся точка росла. Сначала она превратилась в быстро увеличивающееся пятнышко, которое, разрастаясь вширь и ввысь, преобразовалось, наконец, в огромный белоснежный конус, основание которого вытарчивало из морских глубин на самом конце острого мыса, а усеченная вершина площадью в добрый гектар возвышалась над поверхностью воды метров на двести.

Флаер мягко спланировал прямо на вершину и замер, чуть качнувшись на опорах. Люк отъехал в сторону. Первым на белую, искрящуюся в лучах Кеплера-62 поверхность спрыгнул Иннокентий. Осмотрелся, понюхал необычайно гладкий, полупрозрачный материал, попробовал царапнуть когтем и недоумевающе уставился на меня.

Мои действия внешне были почти идентичны поведению кота. Разве что я не принюхивался. В общих чертах понимая, с чем именно столкнулся, я должен был убедиться в этом полностью. Военная косморазведка очень сильно отличается от гражданской, но кое-чему и нас учили.

В первую очередь я оглядел поверхность, высматривая трещины. Потом, усевшись на корточки, убедился в наличии мелкозернистой структуры. Царапать камень ногтем я не стал. В специальном кармашке моего комбинезона можно было отыскать и что-нибудь потверже. Вольфрамокобальтовый сплав оставил на поверхности неглубокую царапину. Ну что ж, все ясно.

Поворачиваюсь к улыбающемуся Соболеву.

– Кварцит, однако. Причем высочайшей крепости. Думаю, что сильно не ошибусь, предположив, что коэффициент крепости по шкале Протодьяконова около двадцати.

– Которого Протодьяконова? – спросил Соболев.

Мы с ним переглянулись и дружно рассмеялись.

– А для меня можно пояснить, что тут смешного? – поинтересовалась Унельма.

– Это очень старая, бородатая шутка, – отсмеявшись, ответил я. – В XX веке профессора задавали такой вопрос студентам, пытающимся сдать экзамен на тройку, не имея достаточных для этого знаний. Дело в том, что Протодьяконовых было два: отец и сын. Так вот, если студент все же вспоминал про шкалу Протодьяконова, начинался следующий диалог:

– Которого Протодьяконова, отца или сына?

– Михаила Михайловича!

– Так, вы небезнадежны, только вот они оба Михаилы Михайловичи.

– Того, который профессор!

– Ваши шансы растут, только вот какая незадача, они оба были профессорами. Отец – российским, а сын – советским. Так который из них?

Скрип мозгов. Российский – это ведь еще до революции. Нет, слишком рано. Мы ведь и сейчас этой шкалой пользуемся. Наверно, второй придумал.

– Сын!

– А вот и неверно, отец. Еще в 1910 году. Но за упорство я вам «удовлетворительно», так и быть, поставлю.

Посмеялись. Иннокентий, которому надоело тупить когти и очень не хотелось оказаться сдутым в океан, запрыгнул ко мне на плечи и капитально там закрепился. А мы подошли к кованому заборчику, установленному по краю площадки. Вот тут у меня действительно захватило дух. Белоснежный скальный монолит уходил вниз под углом около 45 градусов. Площадка, на которой мы стояли, находилась на высоте не менее 200 метров и возвышалась над скалами мыса примерно на 50. А прямо перед нами находился океан. Самый большой из тех, которые мне приходилось когда-либо видеть. Расстояние до горизонта составляло около 100 километров, и все это пространство было залито невообразимо густой синью, которая слегка светлела только у самого подножия утеса. Небо было намного бледнее и, несмотря на то что его цвет скорее приближался к фиолетовому, выглядело значительно более светлым.

Ветер уже почти стих, но на волнении океана это не отразилось. Только гребни исчезли. Невообразимо длинные (более километра между соседними впадинами) пологие волны медленно и неудержимо катились к нам из-за горизонта. С двухсотметровой высоты они казались маленькими, но я понимал, что их высота составляет никак не менее десяти метров. И лишь перед самым утесом волны начинали горбиться, поднимаясь вверх на высоту десятиэтажного здания, с маху ударяясь о скалу и рассыпаясь в мельчайшую белую пыль, взлетающую вверх еще на десятки метров. Разбившаяся волна осыпалась с утеса и пыталась отхлынуть назад, но ей на смену уже приходила следующая. Белая скала почти на треть высоты была погружена в это белопенное облако, которое поднималось вверх, опадало и снова поднималось.

После каждого такого удара сначала чуть вздрагивала скала под ногами, а потом, примерно через секунду, на уши обрушивался мощный протяжный гул.

Каждая из волн обладала чудовищной силой, но белый как снег утес сопротивлялся им, по-видимому, уже миллионы лет, и все говорило о том, что и миллионы лет спустя он будет выситься тут не менее гордо и монументально.

– Да, – наконец, смог я отвлечься от этого прекрасного и величественного зрелища, – впечатляет! Вы действительно смогли меня удивить. Представляю, что тут происходит в шторм.

– А в шторм брызги через верх летят, – похвастался Соболев, – только тут в это время никого не бывает. Слишком уж сильные акустические воздействия получаются.

– Сейчас тоже шумновато, но поговорить, я думаю, можно. Сомневаюсь, что тут нас смогут подслушать.

– А мы будем наверняка действовать, чтобы сомнений не оставалось, – Соболев вынул из кармана небольшое устройство и вдавил кнопку. Иннокентий поморщился, но отнесся к действию президента колонии с пониманием.

– Теперь можно поговорить. Вчера мы убедились, что нашему комфортному и беспечному существованию пришел конец. За последние десятилетия мы привыкли, что никому особо не нужны. Варились в собственном соку и думали, что так будет продолжаться и дальше. А обстоятельства изменились. Раньше мы были составной частью земной Финляндии. Передовым ее форпостом, но одновременно и составной частью. Все внешние проблемы решались там. Мы осваивали эту планету и ни о чем другом не задумывались. Своих проблем хватало по горло. Обосноваться, развить инфраструктуру, обеспечить рентабельность. Это все было непросто. Очень непросто. Потом все вошло в колею, производство сельхозпродукции наладилось, появились излишки, которых хватало уже не только для обеспечения метрополии, но и на внешнюю торговлю оставалось. Мы приобрели самостоятельность, но не поняли до конца, что теперь и ответственность за все наши действия ложится на наши плечи. Не замечали, что давно уже представляем интерес. Нас ведь всего около миллиона, а планета в два раза больше Земли. И то, что большая ее часть залита водой, сейчас, когда острова полностью освоены, уже не принципиально.

– Очень хорошо, что вы это осознали. Но понимаете ли вы, что вчера была попытка реализации мягкого варианта, даже не смены власти, а элементарного давления на нее. Вчера на вас напали дилетанты. А ведь вы можете столкнуться и с жестким вариантом, реализованным профессионалами. Представьте, что произойдет, если к вам явится группа хотя бы из двух-трех десятков крепких, специально подготовленных ребят? Этого вполне достаточно для нейтрализации ваших пограничников и полицейских, после чего произойдет бескровная смена власти. Вы «добровольно» подпишете все необходимые для этого документы. И на планету, на абсолютно «законном» основании, начнется полноценное вторжение любых количеств захватчиков.

– Да, мы это все понимаем. Поэтому и решили действовать на опережение. Во-первых, мы существенно усилим пограничную службу. Во-вторых, создадим отряд быстрого реагирования – профессиональных бойцов, натасканных на силовое гашение любых проявлений внешней экспансии. Полноценная армия нам не нужна, воевать мы ни с кем не собираемся, но профессиональная силовая команда для противодействия внешней агрессии – жизненно необходима. В-третьих, мы создаем контрразведку. Выяснилось, что слушали не только Унельму, но и меня, и еще несколько человек, занимающих ключевые посты в нашей иерархии. Дальше терпеть подобное мы не намерены. В связи с этим у нас есть для вас конструктивное предложение. Нам нужны руководители, для этих двух вновь создаваемых структур. Предлагаем вам занять одну из них, на выбор.

– Спасибо, это очень интересное предложение, от которого трудно отказаться. Тем не менее я не могу его принять. Дело в том, что руководить такими структурами должны профессионалы высочайшего уровня, а я вообще не являюсь профессионалом ни в той, ни в другой области. Во время службы я специализировался именно на внешней разведке. У разведки и силовиков разные функции, мы берем не силой, а анализом информации. Да, я кое-что умею, но в сравнении с профессиональным десантником, например, являюсь почти дилетантом. Аналогично и с контрразведкой. У разведки и контрразведки противоположные функции. Они почти не пересекаются. Поэтому я был бы плохим кандидатом на эти должности. Но посоветовать вам, где искать кандидатуры, я могу. Во-первых, выбирать надо только из своих. Баба Яга должна быть выращена и воспитана в собственном коллективе. Варягам придется долго вникать в сложившееся положение вещей, разбираться в местных особенностях и нюансах. У вас просто нет на это времени.

– Поэтому на отряд берите силовика из своих. Либо пенсионера, который всю жизнь прослужил в силовых подразделениях, либо того, кто сейчас служит за пределами колонии, но родился и вырос в ней и хорошо вам известен.

– А вот на контрразведку у вас уже имеется вполне пригодная кандидатура, которая сейчас присутствует тут, – я мотнул головой в сторону Антеро. – Капитан Корхонен обладает всеми необходимыми для этой должности знаниями и навыками, а также некоторыми личными особенностями, которые чрезвычайно помогут ему в этой работе. А что молод, так этот недостаток быстро проходит.

– Спасибо, вы очень хорошо сформулировали требования к кандидатам и аргументированно доказали нежелательность использования себя на этих должностях. Только вот, между нами, может быть, у вас есть и другая причина? Я слышал, что разведчики бывшими не бывают.

– Знаете, я не буду ничего ни опровергать, ни доказывать. Скажу только, что, кроме перечисленных, у меня есть еще несколько причин для отказа.

– Ну и ладно, как говорится, замнем для ясности. А теперь я хотел бы обсудить с вами еще один вопрос.

Какой именно вопрос хотел обсудить со мной Соболев, я тогда так и не узнал. Иннокентий вдруг завозился у меня на плечах, напрягся, его шерсть встала дыбом. Кот пронзительно зашипел, спрыгнул вниз и побежал к флаеру, на бегу оборачиваясь и выдавая дурным голосом призывные мявы. Не раздумывая, я крикнул: «бежим», подхватил за плечи ничего не понимающую Унельму и бросился к флаеру. Остальные побежали следом. Первым в открывшийся люк заскочил Иннокентий. Я буквально забросил внутрь Унельму, подсадил Соболева и протиснулся сам. Вслед за мной в люк прыгнул Антеро, и флаер стартовал с места еще до того, как люк за капитаном успел захлопнуться.

Белая, ровная как стол площадка, еще только что служившая флаеру опорой, резко ушла вниз, а потом медленно заскользила вниз и в сторону.

Флаер поднимался вверх практически вертикально, а скала под ним скользила вбок, медленно заваливаясь в океан. Не вся. Примерно верхняя треть ее, срезанная как ножом под острым углом. Вот она чуть задержалась на краю, покачнулась и обрушилась вниз. Брызги от падения каменюги весом в несколько миллионов тонн взлетели на сотни метров вверх, едва не зацепив флаер. Волна, образовавшаяся при падении, перехлестнула через мыс. Отломившаяся часть Сахарной Головы несколько раз перекувыркнулась на мелководье и, достигнув более серьезных глубин, окончательно скрылась под водой. Оставшаяся на месте часть массива вытарчивала из воды как сломанный зуб и уже не возвышалась над скалистым мысом.

Четкая картина волнующегося океана начала смазываться. Валы дробились, на глазах превращаясь в мелкую, хаотическую рябь. А потом вода начала уходить, расступаясь и открывая подножие мыса.

Я предложил немножко приподнять флаер. Пилот согласно кивнул и, подчиняясь движениям его рук, флаер вознесся на полукилометровую высоту. И тут мы увидели волну. Она стремительно приближалась от горизонта, и издали казалась совсем небольшой. Цунами. Я много слышал о них, но никогда не видел ничего подобного воочию.

Соболев, который уже разобрался в природе явления, отдавал в микрофон короткие четкие команды. В его голосе звенел металл, и не подчиниться таким указаниям было невозможно. Я в очередной раз убедился, что пост главы колонии этот человек занимает не случайно.

Вода продолжала отступать от берега, открывая глазам сначала пологий, а потом резко обрывающийся в бездну подводный склон. Волна приближалась. Навскидку ее высоту можно было оценить как пятидесятиметровую. Следом шла вторая, казавшаяся заметно ниже. Я был поражен скоростью, с которой двигалась эта волна. Обычно волны перемещаются медленно, неторопливо. А эта волна бежала, ежесекундно сокращая расстояние. Вот она начала горбиться, подниматься. Наверху образовался пенный гребень, быстро вознесшийся на двухсотметровую высоту. Гигантская волна ударила по мысу, захлестнула его, перехлестнула и пошла дальше, постепенно становясь все более пологой.

Перехлестнуть через остров волна не смогла. Он был слишком велик даже для нее. Но побережье умыла очень даже неслабо. Вслед за ней набежала вторая, меньшая волна. Она была много слабее и с трудом перехлестнула через мыс.

Больше смотреть было не на что, и флаер взял курс на столицу. Но не напрямик, а вдоль побережья, чтобы можно было визуально оценить ущерб, нанесенный стихией.

Иннокентий

Раньше я никогда не сталкивался с землетрясениями и почти ничего не знал о них. Поэтому в первый момент я испугался. Реально испугался. Я почувствовал, что надвигается что-то очень большое и страшное. Чудовищно большое, неумолимое и неудержимое. Пробудилась какая-то мощная сила планетарного масштаба, корежащая и сжимающая невообразимо большие объемы материи. Как будто само пространство дало трещину.

Инстинкты требовали, кричали – беги! А разум понимал, что убежать от этого невозможно. Физически не получится. Но эту точку пространства надо покинуть. И чем быстрее, тем лучше. Передавать обуявший меня ужас людям было нельзя. Но надо было срочно их увести с этого места, которое, я чувствовал, мгновенно стало чрезвычайно опасным. Смертельно опасным. Я не имел понятия, что именно должно произойти, но четко понимал, что произойдет это очень скоро. Уже начинается.

Я спрыгнул вниз и побежал к флаеру, постоянно оборачиваясь и отчаянными мявами призывая всех последовать за мной. Сергей отреагировал быстро и правильно. Мы успели. Уже прыгая во флаер, я почувствовал, как далеко внизу что-то хрустнуло, причем настолько мощно, что я ощутил толчок всем телом. Это придало мне дополнительное ускорение, и во флаер я залетел как пушечное ядро. Оттормозился всеми четырьмя лапами и быстро убрался с прохода, чтобы не придавили невзначай. Все-таки эти люди удивительно неуклюжи и почти никогда не смотрят себе под ноги. Как только флаер взлетел, страх прошел. Что-то жуткое все еще происходило внизу, но нас это уже не касалось. Я запрыгнул Сергею на плечи и уже оттуда наблюдал развернувшееся внизу действие.

Когда все закончилось, я спрыгнул на свободное сиденье и принялся умываться. Заодно выслушивал дифирамбы в свой адрес. Ох, какой я, оказывается, хороший, какой смелый и предусмотрительный, как всех выручил. Да что там выручил, спас от неминуемой смерти. Ага, смелый. Знали бы они, насколько я перепугался! Сергей что-то втолковывал им про инфразвук, но мне это было уже неинтересно. Я и так знаю, что инфразвук способны воспринимать и кошки и собаки. Но собаки в этом плане достаточно бестолковы и не обладают даром предвидения. Они просто пугаются, а мы и с направлением на источник определиться можем, и осознанные действия предпринять.

Очень хотелось жрать. У меня всегда так бывает, когда перенервничаю. Но продуктов с собой никто взять не удосужился. Ну что ж, если нельзя насытиться прямо сейчас, то по крайней мере можно поспать. Чем я немедленно и занялся.

Сергей

Когда мы подлетали к столице, я решил проявить инициативу, обратившись к Соболеву и Унельме со следующими словами:

– Я понимаю, что вам сейчас будет не до нас, слишком уж много дел навалилось в связи с землетрясением и цунами, поэтому предлагаю сейчас распрощаться. Мы с Иннокентием возвращаемся на Землю, а вы, без помех с нашей стороны, впрягаетесь в ликвидацию последствий стихийного бедствия.

– Интересное у вас предложение, – рассмеялся Соболев. – Вы только что спасли нам всем жизнь, а мы в ответ должны выпроводить вас голодными? Неужели вы думаете, что мы на такое способны. Нет, мы вас не задерживаем, вы вольны отправиться на Землю в любой момент, когда вам это заблагорассудится, но только после обеда. Обед – это святое. Да и лично участвовать в разгребании завалов никто из нас не собирается. Для этого имеются соответствующие службы. А у президента и спикера Эдускунта имеются свои обязанности. И они не должны вмешиваться в работу специалистов, которые значительно лучше представляют, что и как им следует делать.

На это мне возразить было нечего, и мы остались.

Флаер сел на зеленой лужайке у самого дома Соболева. Ничего такой домик. Деревянный, сложенный из гигантских, потемневших от времени бревен, в два этажа с мезонином, кучей пристроек и просторным балконом. Под балконом располагались резное крыльцо и закрытая веранда в два света. Общей площадью застройки квадрат в двести. У крыльца играли дети, которые сразу заинтересовались Иннокентием. Он сразу же спрыгнул на лужайку, смачно потянулся и с царственной небрежностью принялся разгуливать, великодушно позволяя себя гладить и чесать. Дети вообще обожают больших, мягких и пушистых, поэтому котяра искренне наслаждался. Он буквально купался в их эмоциях, а дети млели в его.

– Внуки? – уточнил я у Соболева.

– Нет, праправнуки.

– Ничего себе, сколько же вам лет?

– Сто два.

– Никогда бы не дал! Я думал, что максимум девяносто. Кстати, раз пошли личные вопросы, а каким по счету президентом Суоми вы являетесь?

– Первым.

– Как это?

– Очень просто. Я был одним из тех, кто основал эту колонию. Когда встал вопрос об учреждении должности президента, выбрали меня.

– И с тех пор ни разу не переизбирали?

– А зачем? У нас тут нет политических игрищ. Если человек справляется со своими обязанностями, то к чему заморачиваться на новые выборы?

Я подхватил Иннокентия подмышку, и мы все прошли в дом. По пути Соболев расспросил меня о вкусах моего напарника и выдал ему, для начала, миску творога со сметаной, упомянув, что рыба поспеет несколько позже. Немного подумав, он набрал заказ на кухонном автомате и выставил на стол бутылку финской водки, хлеб домашней выпечки и целую кучу всевозможных солений.

– Давайте, за второе рождение, – сказал он, разливая по первой.

Выпили, закусили соленьями. Пикнул, сообщая о готовности блюд, кухонный автомат. Молодая женщина, судя по возрасту – правнучка Соболева, расставила все на столе, пару тарелок поставила в углу для Иннокентия и скромно удалилась. Разлили по второй.

– Напарнику расслабиться не требуется? – пошутил Соболев, оглянувшись на занятого вареной рыбой Иннокентия, – могу валерьянки накапать. – Спасибо, – отшутился я, – товарищ из мелкой посуды не употребляет.

Посмеялись. Немножко расслабились. Посмаковали напиток.

– Водку сами делаете? – поинтересовался я. – Или из метрополии возите?

– Разумеется сами. Неужели не чувствуете, что качество значительно лучше?

– Да не пробовал я на Земле финских водок. Наши, чай, получше будут. Но хватит об этом. Давайте к делу перейдем. Часто у вас тут подобное встречается?

– Планетотрясения бывают. И почти каждое из них сопровождается цунами. Но, разумеется, не такими сильными, как сегодня. Система оповещения у нас отработана и, судя по предварительным сообщениям, жертв среди населения колонии нет. Разрушений много, но ничего экстраординарного и непоправимого не случилось. Больше всего жалко «Сахарную Голову». Такая достопримечательность была! Никто и помыслить не мог, что вот так все закончится.

– Нет в этом мире ничего постоянного, – попытался я утешить Соболева и одновременно перевести разговор в другое русло, – все течет и все изменяется. Только вот сейчас, мне кажется, у вас появился еще один повод задуматься. Горы, вершинами которых являются ваши острова, тоже не вечны. И обладают значительно меньшей прочностью, чем обломившийся сегодня массив кварцита. Раньше этот массив сдерживал напор волн, что способствовало формированию узкого мыса, на конце которого он располагался. Если бы не существовало «Сахарной Головы», мыса уже давно не было бы. В дальнейшем остатки массива уже не будут представлять настолько эффективной защиты и через несколько лет мыс размоет. Вода точит камень. Медленно, но верно. Не всегда в буквальном смысле. Вы, как я понял, в процессах выветривания разбираетесь, а для Унельмы и Антеро я прочту коротенькую лекцию.

– Первичной и главной причиной разрушения камня является суточная смена температур: дневная жара и ночной холод. При нагревании тела, как правило, расширяются, а при охлаждении сжимаются. Со временем это приводит к образованию микротрещин, в которые попадает вода. А дальше вступает в действие основная причина разрушения. При замерзании вода превращается в лед. Происходит увеличение объема, и стенки трещин раздвигаются в стороны. Таким образом, трещины увеличиваются. При таянии льда вода проникает дальше вглубь камня. Когда вода снова замерзает, трещины растут дальше. Так продолжается вплоть до соединения трещин и выкрошивания фрагментов каменного массива. У вас бывают отрицательные температуры?

– Бывают. Не часто, но каждую зиму.

– Вот каждую зиму это и происходит. Днем тает, а ночью замерзает. Процесс медленный, но неотвратимый, идущий по нарастающей. Плюс к этому свой вклад добавляют землетрясения, цунами да и обычное волнение. Я перед самым разрушением «Сахарной Головы» осматривал ее. Там не было трещин! Единый монолит. Но при планетотрясении она лопнула. Что уж говорить об остальных породах, из которых сложены ваши острова. Это ведь в основном вулканические, эффузивные породы?

– Не везде, – ответил Соболев, – есть и метаморфические породы, и интрузивные. Когда этот горный хребет громоздился, что только наверх не вылезло. Но больше, конечно, вулканических пород.

– А эти породы как раз и растворяются в воде легче всех остальных. Они ведь аморфные. Остывали быстро, и кристаллическая решетка не успевала образоваться. Поэтому я рекомендовал бы вам заняться берегоукреплением. Понимаете, расти ваши острова больше не будут. Планета старая и серьезные подвижки литосферных плит маловероятны. А разрушение идет постоянно. И замедлить, или даже остановить его – вполне в ваших силах. Технологий сейчас имеется много. Разных. Как правило, это дорогое удовольствие. Но вполне подъемное. Так что, если вы хотите чтобы правнуки ваших правнуков жили на этой планете и могли передать ее своим правнукам – надо начинать вкладываться в укрепление островов уже сейчас. В противном случае вашим потомкам останется только два варианта.

– И каких же, – поинтересовалась Унельма.

– Возвращаться на Землю или отращивать жабры.

– Да уж, – согласился Соболев, – не слишком привлекательные альтернативы. Пожалуй, лучше заняться берегоукреплением. Спасибо вам, что своевременно просветили.

– Ну, тут счет идет не на годы и даже не на десятилетия. Начнете вы этим заниматься в этом году или через год – не принципиально.

– А вот тут вы ошибаетесь, – не согласился президент колонии, – для нас это как раз принципиально. Сейчас, после разрушения «Сахарной Головы», которая у нас, до сегодняшнего дня, считалась главным символом надежности и несокрушимости, убедить людей начать вкладываться в будущее планеты будет значительно проще, чем спустя несколько лет, когда это все забудется.

Выпили за процветание Суоми. Я почувствовал, что если сейчас не остановиться, то сегодня мы уже точно никуда отправиться не сможем. Финнов перепить трудно. Русские, в принципе, на это способны, но почему-то к моменту завершения процесса они переходят в абсолютно нетранспортабельное состояние.

Выбраться из-за стола хлебосольных финнов было непросто, но мне, с третьей попытки, это удалось. Попрощались. Еще раз выслушали слова благодарности за чудесное спасение. Подтвердили, что когда-нибудь с большим удовольствием выберемся в гости. Антеро вызвался проводить нас до портального комплекса.

От перелета на флаере я отказался. Недалеко, да и проветриться не помешает. Иннокентий запрыгнул мне на плечи (хорошо, однако, подзаправился, ощущается), повозившись, устроился там, и мы, наконец, двинулись. По дороге я решил высказать капитану пару соображений, касающихся его зоны ответственности.

– Знаете, Антеро, а ведь ситуация, в которой мы сегодня оказались, не должна была произойти в принципе.

– Что вы имеете в виду?

– Очень просто. Два первых лица государства не должны одновременно подвергаться одной и той же опасности. Это азбука. Азы охранной деятельности. Нельзя им садиться в один флаер, одновременно покидать территорию государства, садиться рядом на приемах. Мне рассказывали, что даже в XX веке командир войсковой части никогда не садился в одну машину вместе со своим первым заместителем или главным инженером. Случайная авария (не говоря уже о террористическом акте) и все – войсковая часть обезглавлена. На более высоких уровнях было еще строже. А с чем мы столкнулись у вас? В условиях, когда еще далеко не все «туристы» выловлены и депортированы, президент и спикер практически без охраны садятся во флаер и отбывают на одинокую скалу. И вы, как человек, отвечающий за их безопасность, даже не подумали оспорить это решение.