Текст книги "Бессемер"

Автор книги: Михаил Лесников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Тиснение по плюшу, в подражание старинному итальянскому плюшу с вытканным рисунком, было задачей, над которой билось немало людей и действительно она оказалась сложнее, чем это можно было думать на первый взгляд, также и для Бессемера, который после переговоров с Праттом взялся за это дело.

Вырезать штамп так, чтобы при надавливании им на ткань нетронутый ворс образовал бы рисунок на прижатом и до атласного блеска заглаженном фоне было конечно нетрудно, и ткань, казалось, получалась такой, какой нужно, но не проходило и двух-трех дней, как упрямый ворс снова приподнимался и торчал на прижатых, запрессованных местах. Никакая обработка не помогала тут: ни кипятком, ни паром, ни щелочами.

Пришлось несколько призадуматься и поближе изучить природу тканей. Очень может быть что в этом деле Бессемеру помог его приятель, д-р Юр, тот самый Юр, который написал несколько книг «О философии мануфактур», «О текстильной промышленности», «Словарь мануфактур и горного дела» и т. д. Тот Юр, которого цитирует и высмеивает Маркс.

Ведь ворс на плюше – шерстяной, а шерсть – роговое вещество, а рог – при достаточно высокой температуре хорошо сваривается, сплавляется и теряет свою упругость так, что сохраняет раз навсегда приданную ему в нагретом состоянии форму. Если в достаточной степени нагреть штамп, то вытесненный рисунок останется без изменения, но конечно легко можно и сжечь ткань.

Опыт подтвердил эти предположения. Тогда сравнительно легко удалось разрешить и механическую сторону дела.

Ткань пропускалась между двумя валками: нижним – гладким и верхним, с вырезанным на нем рисунком. Верхний чугунный валок нагревался изнутри газовой горелкой. Чтобы не перекалить его был придуман своеобразный пирометр. К нагретой поверхности цилиндра прикладывались два стержня из различных легкоплавких металлов с разницей в температурах плавления в несколько градусов. Эти точки плавления были подобраны так, что нужная температура нагрева валка лежала между ними. Если валок был перегрет, то плавились оба стержня, если он был недогрет, то не плавился ни тот, ни другой.

Машина работала хорошо и Пратт платил щедро, по шести шиллингов за ярд ткани, пропущенной через валки. Да и скупиться Пратту было незачем, скоро тисненный плюш украсил собой кресла и диваны Виндзорского дворца. Понятно, какую рекламу создало это новому товару.

Но у Бессемера появились, вероятно, конкуренты. Цены упали… Он продал тогда все оборудование одной фирме, вырабатывавшей плюш.

Судьба этого изобретения такая же, как и многих других – оно не оставило никакого следа в дальнейшей жизни Бессемера. Не то следует сказать про другую его работу – постройку словонаборной машины.

Мистер Джемс Юнг ведет большую торговлю шелковыми материями в Лилле, во Франции. Дело налажено хорошо и заботы и деловые соображения не настолько обременяют ум Джемса Юнга, чтобы он не мог заниматься и не думать и о чем-нибудь другом. А Юнгу есть о чем подумать: на досуге он занимается изобретательством. В последнее время в голове у него засела мысль построить словонаборную машину, при помощи которой можно было бы набирать литеры, ударяя по клавишам клавиатуры как на фортепьяно.

Мысль прекрасная, она значительно должна ускорить работу наборщика. Беда только в том, что мистер Юнг, отлично разбирающийся в сортах шелка, бархата, атласа, не имеет ни малейшего представления о механических конструкциях. Хорошо было бы найти человека, который смог бы разработать эту полезную идею.

Знакомый лондонский адвокат помог делу. У него на примете оказался молодой техник – очень изобретательная голова, он наверное придумает что-нибудь подходящее, живет он на Нортгэмптон Сквэре.

Юнг легко договорился с Бессемером, ведь это его рекомендовал адвокат. Генри не упускал ни одного случая применить свои изобретательские таланты и получить лишний десяток, сотню стерлингов.

За один фунт стерлингов в день, в качестве гонорара за консультацию, Бессемер согласился уделять этому делу «столько времени, мысли и внимания, сколько это возможно будет не нанося ущерба своей основной работе» – он разработает проект и изготовит и проверит нужные модели. Дело оказалось далеко не простым и трудности были преодолены только «после пятнадцати месяцев терпеливой работы».

Идею Юнга удалось осуществить, удар клавиши выталкивал соответствующую литеру из камеры, где эти литеры лежали столбиками и заставлял ее скользить по наклонному жолобу в верстатку. Одна из главных трудностей заключалась в том, чтобы каждая литера проходила бы этот путь в совершенно одинаковый промежуток времени. Длина пути и преодолеваемое трение при скольжении для каждой литеры должны были быть совершенно одинаковы.

Конструкция словонаборной машины не вплела особенно много лавров в изобретательский венок Бессемера; идея принадлежала не ему. Юнг взял патент на свое имя и самая машина оказалась не совсем удачной. Она пошла было в ход во Франции, в начале сороковых годов, но оказалось, что она мало рентабельна и вводить ее в производство не имело смысла.

Но Юнг был удовлетворен вполне, все-таки его изобретение увидело свет, а Бессемер приобрел в лице Юнга преданного друга, который вскоре поможет ему провести в жизнь изобретение, принесшее Бессемеру если не богатство, то вполне обеспеченное положение.

«Я все время ждал, что когда-нибудь мне удастся заняться каким-нибудь одним большим и постоянным делом и надеялся, что это позволит мне отбросить все те многочисленные планы, которые так легко создавал мой живой ум и которые вмешивались в мои текущие дела. Но это большое дело – предмет моих серьезных стремлений – все никак не проявлялось.

Бессемеру никак не удавалось найти эту «золотоносную жилу».

Помог случай, как он всегда помогал или подталкивал Бессемера; его автобиография – это своего рода проповедь культа случайности.

Это было в начале сороковых годов. Точнее время определить невозможно. Бессемер глубоко затаил хронологию своего творчества.

Открыть маленькое Эльдорадо, откуда посыпался золотой дождь, было нетрудно, но разработать его стоило колоссальных усилий. Нужно отдать справедливость, что тут во всем блеске развернулся изобретательский талант Бессемера и может быть в неменьшей степени проявилась огромная его трудоспособность, настойчивость и хорошее знание инженерного искусства.

Изобретение способа выделки бронзового порошка, служащего для позолоты предмета – ничтожнейший эпизод в истории техники, но в жизни Бессемера – это одно из важнейших событий. Таким по крайней мере он сам считал его и вел от него прямую линию к своему великому изобретению – выработке стали. Открытие нового способа приготовления бронзового порошка оказалось действительно золотым делом.

Поводом же к нему было ничтожнейшее обстоятельство: просьба сестры сделать надпись на альбоме ее акварелей. Альбом был так изящен в глазах Генри, что никакая иная надпись, кроме золотой, не могла бы достойно украсить его.

Зайти к москательщику и заказать золотой порошок двух сортов было минутным делом, но когда на другой день за два маленькие пакетика по одной унции пришлось заплатить 14 шиллингов, Бессемер не мог не выразить своего удивления.

Как! целых 7 шиллингов за унцию порошка (1/16 фунта) попросту превращенной в пыль латуни, которой красная цена несколько пенсов!

«Порошок должно быть делается каким-нибудь медленным трудным старым ручным способом», – было первым выводом сообразительного Генри после того, как ему пришлось расстаться с 14 шиллингами. «А если это так, то какой это превосходный случай для механика, которому удастся изобрести машину, способную выработать его при помощи механической силы».

И тут встала снова никогда не покидавшая Бессемера заветная мечта: «не является ли это той великой удачей, на которую я так давно надеялся, которая отметет все другие цели моей жизни и приведет меня к довольству, если не к настоящему богатству».

Действительно, Бессемер набрел случайно на отсталую отрасль производства, еще не пережившую технической революции, в область, где машина еще не заменила собой руки рабочего. Он стал виновником этой технической революции.

Правда, произведенная им «революция» была бурей в стакане воды, но именно потому и можно было полностью ему одному воспользоваться и всеми результатами ее. Он единственный выступил вооруженный машиной против распыленной массы ремесленников, работающих ручным способом.

Мы знаем, какие колоссальные богатства приносила машина тому классу, который монополизировал ее применение и как раз в те первые годы ее применения, когда разрушался старый способ производства. Прибыли были громадны, несмотря и на то, что жестокая конкуренция между отдельными обладателями машинной техники снижала их уровень. А тут ведь этой конкуренции не существовало! Бессемер мог легко стать единственным в мире обладателем нового орудия и нового способа производства, для этого стоило только сохранить его тайну, а это было возможно и было сделано. При таких условиях латунная или медная пыль действительно превращалась для фабриканта в настоящий золотой порошок.

А если так, то не теряя ни минуты за работу. «Я с головой погрузился в это новое и глубоко интересное дело». Но с какой стороны приступить к нему?

Читальный зал Британского музея увидел в числе своих посетителей Генри Бессемера. Он роется в разных энциклопедиях, технологиях и в одной из них ему удается вычитать, что золотой порошок изготовляется в Нюренберге, что тонкие медные пластинки расплющиваются ударами молотка между пергаментными листами в тончайшие листочки, а затем их растирают вместе с гуммиарабиком в мраморных ступках и, промыв клей, получают этот тончайший золотой порошок, который расходится по всему миру. Долгая кропотливая и нелегкая работа.

Немного нужно было размышлений, чтобы убедиться в невозможности точно воспроизвести механически этот способ производства. Надо придумать что-то другое. Но что же именно?

Не насекать ли мельчайшую сетку на вращающемся на токарном станке медном диске, а потом резцом срезать эти полученные таким образом мельчайшие бугорки? Получалась, правда, металлическая пыль, но она не имела ничего общего с золотым порошком.

Неудача обескуражила изобретателя, уж очень розовые дали рисовались ему. «Я очень хорошо помню, – пишет Бессемер, – что потребовалось все мое философское отношение, чтобы убедить себя, что я всегда могу ожидать подобной неудачи как естественного результата попыток осуществить столь многочисленные новые планы. Ведь это было не первым воздушным замком, который я построил только для того, чтобы он немедленно рухнул. К счастью, мой сангвинический темперамент способствовал тому, что я скоро забыл эту неудачу и снова занялся спокойно моими текущими делами».

На время дело было забыто. Лишь через год микроскоп, – а заглянул в него Бессемер после случайного разговора с одним из своих приятелей о способах открытия подделки крахмала, – раскрыл ему истинную причину его неудачи и показал, к чему собственно надо стремиться: к изготовлению тончайших листочков, разорванных затем на мельчайшие частицы.

Несколько недель напряженного, упорного обдумывания, а затем несколько месяцев работы за чертежной доской и за тисками и станком в мастерской.

Сооружена новая машина, настоящее железное чудовище.

Все приходилось делать самому. Ведь вся «соль» изобретения пропала бы, если рассказать его секрет. Опасно было бы даже и запатентовать его. Кто гарантирует, что не найдутся ловкие люди, которые по описаниям в патенте не построят нужного оборудования и не начнут фабриковать где-нибудь за границей этот товар?

Успех производства зависел от его полной секретности, а это значительно усложняло и чисто техническую проблему.

Наступил день испытания машины.

«Я с бьющимся сердцем следил за операциями и увидел, что железное чудовище выполняет свою работу, если не в совершенстве, то достаточно хорошо, чтобы считать достигнутое коммерческим успехом. Я чувствовал, что от результатов этого часа испытания зависит вся моя будущая жизнь».

Скоро Бессемер получил новое подтверждение полной пригодности своего фабриката. Один из лондонских импортеров согласился покупать у него, правда, меньше чем за полцены, его бронзовый порошок. Мало того, он предлагал пятьсот фунтов стерлингов в год за монопольное пользование его оборудованием. Но разве может соблазнить Бессемера эта цифра?

Он будет сам вырабатывать порошок, он будет снабжать им весь мир, он будет делать это один, тогда действительно каждая крупинка латуни превратится для него в крупицу чистого золота.

Затруднения только в том, откуда взять средства для этого. Чтобы разбогатеть тоже нужно иметь деньги.

Золотые горы видны лишь смутно в тумане отдаленного будущего, а чтобы добраться до них, что сейчас имеет Бессемер? Небольшие доходы от продажи художественного бронзового литья, гравировальных досок, от тиснения картонажей, штамповки медалей, случайный доход от продажи какого-нибудь изобретения или усовершенствования.

Нужна помощь со стороны, но как получить ее, не выдав тайны: ведь рассказать об изобретении можно только вполне верному человеку.

Бессемер остановился на Юнге, том самом Юнге, которому он помог усовершенствовать словонаборную машину.

Лилльский фабрикант с горячностью подхватил планы Бессемера. Конечно, надо построить настоящую фабрику и производить порошок «на весь свет». Деньги даст он, Юнг, и за это будет получать половину прибыли, а со всей технической частью справится Бессемер. Юнг глубоко верил в талантливость молодого изобретателя, а ожидаемая прибыль была так велика, что ради нее богатому фабриканту стоило рискнуть несколькими тысячами фунтов стерлингов.

«Рабочий вопрос» представил тоже не мало затруднений. Как сохранить тайну производства, наняв никому неизвестных людей? Ведь у любого из них язык легко может развязаться за сотню – другую фунтов, предложенную любопытствующим конкурентом.

«Рабочая сила» явилась в лице «бедных родственничков», трех братьев жены Бессемера: Ричарда, Уильяма и Джона Аллэнов.

На фабрике будет всего трое рабочих. Это создавало новую и нелегкую техническую проблему. Она была успешно разрешена. В конце концов получился автоматический завод в миниатюре; может быть один из первых в истории автоматических заводов.

«Нужно было проделать работу семидесяти или восьмидесяти человек, а я хотел, – пишет Бессемер, – чтобы она выполнялась только тремя моими родственниками и притом без особенно большой затраты труда с их стороны. Это значило, что я должен был сконструировать каждую машину в виде самодействующей машины».

Не разгибая спины, в течение долгих месяцев, сидит Бессемер над чертежной доской. Надо придумать и сконструировать все шесть нужных для процесса машин и притом так, чтобы их в состоянии были собрать не больше четырех человек: он сам и трое Аллэнов. Нужно сделать все расчеты и приготовить детальные рабочие чертежи. Эти чертежи должны быть сделаны особенно тщательно и подробно. Дело в том, что каждую машину нельзя заказать целиком на одном заводе, не рискуя раскрыть секрет ее конструкции.

Отдельные детали были заказаны на различных заводах, часть в Глазгоу, часть в Манчестере, часть в Ливерпуле, часть в Лондоне, так что фабрикант даже и представить себе не мог действительное назначение каждой из них.

Ценой огромного напряжения и благодаря исключительно богатой технической фантазии все эти задачи удалось разрешить.

Те полтора-два года, которые были затрачены на эту работу, Бессемер считал одним из самых напряженных периодов своей жизни:

«Это дело было предпринято в тот период, когда моя энергия, моя выносливость и вера в свои собственные силы находились в своем апогее; я удивляюсь, как я имел смелость взяться за это дело, столь сложное и столь трудное, о котором у меня не было никаких данных, могущих мне помочь».

Итак, машины заказаны, но где же их поместить, где вести это таинственное производство?

В тихом лондонском пригороде Сент-Панкрас, на Бакстер Стрит было найдено то, что было нужно: старомодный, не бросающийся в глаза, небольшой, но удобный жилой дом с большим садом при нем. Тут было построено здание фабрики без окон, дабы оградить от любопытных взоров, с верхним светом, с одной только входной дверью, со двора. Глухая стена отделяла помещение с паровым двигателем от собственно-мастерской, разделенной на несколько отделений, по одному для каждой машины. Заранее были заготовлены фундаменты для машин, установлены передаточные валы, проведены газ и вода.

«Ушел последний рабочий и молчание воцарилось в пустом здании, в двери которого с этого момента, в течение больше двадцати лет, вошло всего только пять человек».

Мало-помалу стало прибывать заказанное оборудование. Собрать и установить его удалось скорее и легче, чем можно было предполагать. Отдельные механизмы действовали вполне хорошо. Скоро должен был наступить день окончательного испытания и пуска в ход.

Понятны волнения и тревога, которые все больше и больше охватывали Бессемера:

«Я чувствовал, что наступает момент, когда определится все мое положение в жизни на несколько лет вперед. Через несколько дней станет известно, – основаны ли эти все сложные приспособления на здравых механических принципах и будет ли вся эта масса новых машин, занимающая несколько больших комнат, выполнять предназначенную работу и производить шаг за шагом те последовательные изменения, которые необходимы, чтобы превратить в один день сотни фунтов меди в бесчисленные миллионы блестящих тончайших частиц, известных в качестве бронзового порошка, или же, наоборот, несколько тысяч фунтов, все возрастающее в течение года умственное напряжение и большой физический труд, окажутся выброшенными на ветер и оставят после себя скомпрометированную репутацию инженера, разрушенные надежды и неизбежное сожаление, всегда поджидающее каждую неудачу».

«Я знал, что завтра я простым поворотом крана вдохну дыхание жизни в это чудовище и разнообразные комбинации механизмов преисполнятся движенья и попробуют заменить своей работой человеческий труд и разум в производстве материала, который в течение сотен лет как в Китае и Японии, так и в Германии, всецело зависел от искусства человека и его ума, воспроизводящих его замечательную тонкость и красоту».

Ожидания вполне оправдались.

С оглушающим визгом посыпался дождь тончайшей медной стружки, в виде мельчайших тонких игл, переплетающихся в сплошной, блестящий колючий войлок, передающийся механически по полотну в прокатные валки, откуда полилась блестящая лента, цельная на вид, а на самом деле состоящая из бесчисленного количества отдельных частиц, все больше и больше превращающихся, по мере прокатки, во все более и более утончающиеся пленки. Они рвутся на мельчайшие частицы и золотым водопадом падают в полировальный барабан, снова подбрасываются вверх и снова падают, и так тысячи раз, дробясь и шлифуясь друг о друга, а затем легкая струя воздуха, развевая золотую пыль, сортирует ее: откладывая крупные частицы ближе к вентилятору, а чем мельче, тем дальше и относя самую тонкую пыль в самый далекий конец длинного, покрытого черной клеенкой стола, в шелковый мешок. Та медь, которая тут собиралась, стоила в двести раз дороже своей первоначальной цены.

Нелегкой задачей было получить различные оттенки цвета порошка. Это было достигнуто подбором различных сплавов и химической обработкой порошка. Но тут Бессемер мог себя чувствовать в родной стихии, недаром же он, чуть ли не двадцать лет занимался отливками из цветного металла. Лучшим материалом оказалась русская медь. В автобиографии Бессемер признался, что переплавил на своем веку не одну сотню мешков русских копеек.

На том же участке, на Бакстер Стрит, рядом с секретной мастерской, где вырабатывался порошок, была устроена небольшая медно-литейная. Тут, лет десять спустя, будет производить Бессемер свои опыты по превращению чугуна в железо и сталь.

Нечего и говорить, что новый товар быстро пошел в ход, хотя кое-кто из потребителей упорно держался прежних поставщиков, даже и не подозревая, что иногда эти поставщики просто перепродавали бессемеровский фабрикат.

Импортеры скоро почувствовали неприятного конкурента, самым безбожным образом сбивающего цены. Уничтожить его было нельзя, значит надо было с ним договориться. В один прекрасный день к нему явилась делегация москательщиков-оптовиков. Соглашение состоялось. Бессемер отказывался от розничной продажи, а они закупали у него весь товар. Рынок был завоеван. Изобретение действительно оказалось «полным коммерческим успехом».

Юнг вероятно с удовольствием потирал руки, недаром верил он в бессемеровские таланты и не зря вложил он деньги в предприятие: дело приносило в течение многих лет тысячи фунтов барыша. Порошок обходился Бессемеру в пять шиллингов шесть пенсов за фунт, а за ту же цену продавался пузырек золотой краски, на который шла всего одна шестнадцатая фунта порошка.

В первый же год было продано 80 тысяч пузырьков.

Так продолжалось около двух десятков лет, но лет через двадцать эта «золотоносная жила» стала иссякать. В Америке открыли способ производства порошка механическим способом, несколько сходным с бессемеровским. Всякий желающий мог теперь прочитать подробное описание этого американского способа в вышедшем в 1861 г. пятом издании «Словаря ремесел, мануфактур и горного дела» – д-ра Юра. К этому времени фабрика и для Бессемера уже потеряла прежнюю цену, но до этого момента изобретение и доходы с него сыграли большую роль в его жизни и деятельности.

«Большие прибыли от этого дела не только дали мне средства, чтобы пользоваться всеми разумными удовольствиями, но, что было гораздо более важным для меня, они снабжали меня средствами, нужными для непрерывной деятельности моих изобретательских способностей. Мне не нужно было прибегать к помощи капиталистов, чтобы покрывать большие расходы по получению патентов и производству опытов при моих слишком многочисленных изобретениях».

Можно было теперь зажить пошире, завести выезд, а скоро затем приобрести и пригородную дачу под Лондоном в Хайгете и создать там полную иллюзию деревенского помещичьего житья. «Я построил там большую оранжерею, завел коров и шотландских пони, играл в крикет по летним вечерам… Я назвал эту дачу в Хайгете «Чарлтон-гаус».

А что получили трое родственников, трое Аллэнов, так верно хранившие несколько десятков лет драгоценную тайну?

Джон умер несколько лет спустя. С Уильямом мы еще встретимся позже, он будет директором Бессемеровского завода в Шеффильде. А Ричард до конца остался на Бакстер Стрите. Когда доходы от изобретения нового способа выработки стали сделали ненужной для Бессемера бронзовую фабрику, он «имел чрезвычайное удовольствие подарить ее Ричарду Аллэну, который так верно и успешно, в течение больше тридцати лет хранил секрет, за который, как ему вероятно хорошо было известно, он в любой момент мог бы получить несколько тысяч фунтов». Но ведь этот великодушный подарок был сделан тогда, когда за фунт порошка платили уже не восемьдесят, а всего только два с половиной шиллинга, и ничего кроме убытка производство принести не могло.

Сомнительно, выручил ли бы счастливый обладатель, Ричард Аллэн, теперь за всю фабрику такую же сумму денег, какую он мог бы выручить много лет назад за продажу секрета.

Итак, теперь Бессемеру вволю можно заняться изобретательством.

За время с 1843 по 1853 год включительно он взял 27 патентов.

Стекло и сахар – вот две области производства, которые тогда главным образом интересуют его, но они не захватывают всецело ни его внимания, ни его творческих способностей. В списке патентов вдруг совершенно неожиданно мелькнет патент «на производство непромокаемых тканей» (от 18 июня 1853 года) или на «производство лаков и красок» (15 мая 1849 года) или тут же рядом «на способ подъема воды» (23 июня 1849 года) – дело идет о центробежном насосе, наконец несколько патентов на усовершенствования в железнодорожном транспорте.

Бессемер еще в 1846 году первый предложил соединять вагоны «гармониками» для безопасного перехода на ходу поезда из вагона в вагон – изобретение, вошедшее в железнодорожную практику лишь много лет спустя.

Бессемер один из первых (еще в 1853 году) предложил систему одновременного торможения каждого колеса поезда, при помощи, – как он называл, – «гидростатического тормоза», где тормозные колодки нажимались на колеса давлением воды, регулируемым с паровоза машинистом. Это предложение «пришло, – как признает Бессемер, – раньше времени и ни одной железнодорожной компанией принято не было».

Но все же стекло и сахар прочно овладели в эти годы Бессемером. Он занимается ими по четыре-пять лет. Срок чрезвычайно большой для его неугомонной изобретательской натуры. Отчасти такое постоянство понятно. Работы в этих областях, особенно в стекольном производстве, можно хорошо связать с экономической обстановкой того времени. Вторая половина сороковых годов – как раз время расцвета английской стекольной промышленности, до того момента искусственно задерживаемой в своем развитии чрезвычайно высокими налогами, отмененными лишь в 1845 году. Техника стекольного производства сильно отстала. Деятельность в этой области сулила поэтому большой изобретательский и чисто коммерческий успех. То же самое можно сказать про выработку сахара из тростника. И тут мы видим отсталую технику и оживление общественного интереса к этой отрасли.

Бессемер говорит, что заняться усовершенствованием сахарного пресса побудило его знакомство с одним ямайским сахарным плантатором. «Чем больше слушал я его рассказы о положении этой важной отрасли промышленности, тем больше я удивлялся тому, как груба, как немеханизирована, как ненаучна была вся техника процессов не только по извлечению сахаристого сока из тростника, но и при дальнейшей его обработке».

Около того же времени «Общество Искусств» объявило премию и награду золотой медалью за усовершенствование по извлечению сахара из тростника. Имело полный смысл заняться и этим делом.

Бессемер довольно подробно рассказал об этих занятиях в области стекольной и сахарной промышленности. Они представляют интерес со многих сторон: и со стороны методов его работы и как зародыши некоторых идей, которые будут воспроизведены и развиты в его главном изобретении и наконец со стороны практической приложимости.

Бессемер неоднократно подчеркивает как свое огромное преимущество свою полную свободу от какой-либо рутины. «У меня не было установившихся идей – результат долгой практики, которые направляли бы и стесняли мой ум, и я не страдал той слишком распространенной верой, что все существующее – хорошо. Поэтому я мог совершенно свободно посмотреть прямо в лицо проблеме и без всяких предрассудков или предубеждений взвесить все обстоятельства за и против и бесстрашно пойти по совершенно новому направлению, если я это считал нужным».

Изобретению или разработке новой конструкции предшествует довольно тщательное изучение свойств обрабатываемого материала, – работа, приближающаяся к научному исследованию. Так, прежде чем начать проэктировать свой пресс для сахарного тростника, Бессемер тщательно изучает свойства его и условия наилучшего выжимания из него сока. Оказывается, что тростник и сердцевина его настолько упруги, что, подвергнувшись слишком кратковременному давлению при проходе между валками в общепринятой системе пресса, они тотчас же снова расправляются и впитывают обратно значительную часть только что выжатого сока. А это наблюдение определило и конструкцию пресса: не в виде вращающихся валков, между которыми пропускается тростник целиком, а в виде цилиндра, наполняемого резанным на куски тростником, где выжимание производится многократными ударами поршня, приводимого в движение паровой машиной.

Во время своих работ по стекольному производству, Бессемер много занимается наблюдениями над смешением вязких жидкостей и над попаданием в них пузырьков воздуха. Оказывается, например, достаточно в открытый сосуд с вязкой жидкостью быстро опустить и вынуть стеклянную палочку, чтобы ввести туда значительное количество воздуха. Не может быть поэтому речи о каком-либо перемешивании расплавленного стекла, чтобы придать ему большую однородность, а отсюда возникает идея медленно, но непрерывно вращающихся тиглей.

Производство стекла Бессемер изучал очень разносторонне. Тут и производство оптического стекла и массовая выработка дешевых сортов и обработка зеркальных стекол.

Важнейшим элементом, коренным образом менявшим всю технику производства, несомненно было приготовление стекла не в тиглях, а открыто на поду пламенной печи, а затем выпуск расплавленной полужидкой массы между двумя валками, прокатывающими ее в листы огромной длины.

Бессемер добился выработки стекла в пламенной печи. Известное значение имело тут измельчение всех составных частей в тончайший порошок и тщательное смешение их. Это было также своего рода изобретением, вернее заимствованием из другой отрасли техники – изготовления пороха. «Знать понемножку, но многое» – обстоятельство, которое, – как указывает Бессемер, – неоднократно помогало ему в его изобретательской работе, оказалось очень полезным ему и в данном случае.

Если можно было бы применить этот способ выработки стекла в промышленном масштабе, то несомненно, это было бы огромным шагом вперед. Устранялась бы тяжелая и дорогая работа стеклодува. У себя на Бакстер Стрит Бессемер установил небольшой прокатный стан для стекла. О новом способе прослышали фабриканты, и в один прекрасный день изобретатель увидел у себя в мастерской владельца крупнейшего стекольного завода Англии, мистера Чанса из Бирмингема, который попросил показать ему новый процесс, что и было сделано на другой день.

Но демонстрация чуть было не закончилась несчастьем: Бессемер, чтобы показать товар лицом, нарочно снял приспособления, автоматически разрезающие пласт стекла на куски по мере его выхода из валков, и когда был открыт затвор, то раскаленная полоса стекла легла во всю длину мастерской, отрезав присутствующих от выходной двери.

Хотя все они чуть было не задохнулись от жара и сильно перепугались, боясь сгореть заживо – больше всех испугался сам Чанс, который в ужасе кричал: «остановите машину! остановите машину!», однако впечатление было столь внушительным, что Чанс, как только выбрался на свежий воздух, предложил Бессемеру купить патент, несмотря на то, что вся операция требовала еще больших усовершенствований. Но то, что увидел Чанс, действительно могло поразить его. Ведь только что был изготовлен лист стекла в 70 футов длины и в 2 фута ширины, т. е. в три раза длиннее самого большого листа, который когда-либо был получен, но что было еще гораздо важнее «Чанс увидел в первый раз в жизни, чтобы из машины вытек лист стекла, без какой-либо помощи квалифицированного труда».