Текст книги "Хороший парень"
Автор книги: Михаил Пархомов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Так он убеждал себя, стараясь не смотреть в Надину сторону. И в то же время лихорадочно соображал, что могло произойти, Ясно, что это не обычная профилактика, которую машины проходят на смотровых ямах. Вот и Касаткин – только теперь Яшка заметил это – помогает Наде. Завгар «весь в мыле», и не верится, что это тот самый Касаткин, который обычно боится ручки запачкать.
– Яшка! – позвал Касаткин, подняв шишковатую голову. – Хорошо, что ты здесь. Иди сюда...
– Ну, что там еще случилось? – с явным неудовольствием, скрывая тревогу, спросил Яшка.
– Подойди, тебе говорят. Помоги приподнять передок...
Только и всего! Сердце забилось громче, веселее. Ладно, он сейчас подойдет. Вытащит из-под сиденья рукавицы и подойдет. Не иначе, как Дынник собирается в длительную поездку и велел Наде подготовиться.
Яшка как-то незаметно втянулся в работу. Дроссель, свечи, шатуны... Надо же, в самом деле, привести машину в «божеский вид». Вы как хотите, а он еще разок должен опробовать акселератор. Чтобы, понимаете, потом никаких случайностей...
Уже ушел из гаража экспедитор, приводивший в порядок свои бумаги, ушел, сославшись на то, что его ждут какие-то неотложные дела, завгар Касаткин, а Яшка все еще возился возле «Победы» вместе с Надей.
Они почти не разговаривали. Только изредка, когда это было необходимо, отрывисто обращались друг к другу: «Контакты?» «В порядке». «Как зажигание?» «Сейчас проверю...» Яшка все время чувствовал Надину близость. Каждое случайное прикосновение ее плеча или руки оставляло, как ему казалось, на его теле ожог. Но как ему хотелось, чтобы эти ожоги повторялись еще и еще!..
С медленно бьющимся сердцем он напряженно прислушивался к Надиному дыханию, когда она была рядом. Он неожиданно открыл, что у Нади мягкие, ласковые волосы, не то упрямая, не то задумчивая складка на лбу и маленькие, совсем крохотные и прозрачные мочки ушей, тогда как со стороны она обычно походила на мальчишку в комбинезоне.
Он не догадывался, что и у Нади все чувства были сейчас обострены, что и она смотрела на него так, будто видела его впервые. Откуда было знать ему это? Ведь Надя даже ни разу не встретилась с ним глазами!..
Наконец, когда все было сделано и проверено множество раз, Яшка, чувствуя, что больше не сможет удержать Надю подле себя, решил украдкой посмотреть на часы. Круглые электрические часы, висевшие над входом, показывали без четверти одиннадцать.
– Боже, как поздно! – ужаснулась Надя. – Надо идти, иначе я опоздаю на автобус. Кажется, он отходит в одиннадцать...
– Не беда, – беспечно ответил Яшка. – Можно пройтись пешком. Между прочим, это полезно для здоровья.
– Ну, в этом я совсем не уверена, – сказала Надя. – Сейчас не время для прогулок.
Она заторопилась. Вымыла руки бензином, сняла косынку и комбинезон, превратившись из мальчишки снова в угловатую девчонку лет восемнадцати, которая до смерти боится темноты и поэтому предпочитает идти не по тротуару, а по мостовой, освещенной редкими матовыми фонарями.
Что ж, по мостовой так по мостовой. Яшка не возражал, хотя его и не пугала тревожная темнота, притаившаяся за тополями, которые навытяжку, шпалерами, стояли вдоль тротуаров. Яшка не имел бы ничего против того, чтобы из ближайшей подворотни вышел какой-нибудь хулиган. Тогда бы он, Яшка, доказал Наде, что с ним ей бояться нечего.
Но как ни спешила Надя, как ни стучали дробно по булыжникам ее каблучки, а на одиннадцатичасовой автобус она все-таки опоздала. Прежде чем она и Яшка успели добежать до остановки, огромный автобус, мигнув напоследок красным фонарем, завернул за угол.
– Вот досада! – сказала Надя. – Жди теперь следующего.
Пожалуй, Яшке надо было ответить, что автобус будет через тридцать минут и что ждать его не имеет смысла. По правде говоря, Надя была уверена, что он это скажет. Ей даже хотелось, чтобы Яшка снова предложил идти пешком. Она хотела этого, хотя и знала, что стоит ему заговорить, как она из упрямства снова откажется от прогулки. Но Яшка молчал.
Он молчал неспроста. Прислонясь к стволу старого дуплистого каштана, на котором виднелась цементная заплата, он с изумлением вслушивался в то, что творилось в эту минуту у него на душе – в эти неуловимо быстро чередующиеся ощущения легкости, радости, удивления, тревоги, грусти и снова грусти, тревоги, удивления и радости, создававшие вместе одно цельное ощущение чего-то огромного и неизведанного. Он еще не знал, что люди имеют обыкновение называть это чувство счастьем.
– Четверть двенадцатого... – глухо произнесла Надя и снова замолчала.
Яшка вздрогнул и очнулся. Закурил и, истолковав Надино молчание по-своему (она томится, спешит!), сказал, что ничего, ждать уже недолго осталось и скоро автобус подойдет.
Он говорил совсем не то, что думал. Он уже жалел о том, что сказал Наде, будто всегда возвращается с работы пешком. И зачем ему понадобилось сказать это? Он мог бы поехать вместе с Надей, проводить ее до самого дома (кстати, он узнал бы тогда, где она живет), а теперь она уедет одна на последнем автобусе, и он должен будет тащиться через весь город пешком.
Надя держала чемоданчик обеими руками впереди себя и рисовала что-то носком туфли на земле. Яшка тоже молчал и курил. Ничего не сказал он и тогда, когда подошел автобус. Надя вошла в него, дверца захлопнулась, и Яшка отпрянул.
Он остался один. Было тоскливо и грустно. Но это была совсем другая тоска, легкая, почти невесомая, какой он не знал раньше. Она не отпускала его, и Яшка еще долго бродил по городу, по его пустым и гулким улицам, шел без цели, наугад, целиком находясь во власти этого незнакомого чувства.
И у Нади появилось множество вопросов, на которые она не могла ответить.
Еще в автобусе, расставшись с Яшкой, она почувствовала, что к сердцу, невесть почему, прихлынула грусть. Но тогда, в этом полупустом фыркающем автобусе, Надя еще ни о чем не спрашивала себя. Автобус шел по каким-то улицам, в него входили и из него выходили люди, а Надя сидела у открытого окна, и тихая, ласковая усталость убаюкивала ее. Зато позже, очутившись дома, в тесной проходной комнатушке с добела выскобленными половицами, с выцветшими обоями, фикусом на подоконнике и с пухло взбитыми подушками на деревянной кровати, она невольно задумалась.
О чем?
В самом деле, ведь ничего, решительно ничего не произошло. Был день как день. Обычный, солнечный. Надя заехала за директором Дынником, потом привезла его на завод, потом возила в горком и еще куда-то, а потом домой. Дынник сказал ей, что собирается в длительную поездку, и вечером она решила кое-что подрегулировать в машине. Увидев, что одной ей не справиться, позвала на помощь Касаткина. А Касаткин, в свою очередь, позвал Яшку.
И все... Но оказывается, что это не все. И причина тому – Яшка.
Наде Яшка не нравился. Даже больше того, порой он раздражал ее. Он был красив, самоуверен, и Надя думала, что он наверняка окажется пустым и взбалмошным парнем.
И вдруг сегодня, присмотревшись к Яшке поближе, она неожиданно открыла в нем такие качества, о которых раньше не подозревала. Надо было отдать ему должное: работать Яшка любил и умел; он был бескорыстен и добр. А ко всему еще он был остроумен.
Врожденное чувство справедливости заставило Надю отметить и это.
Так почему же ей все-таки кажется, что сегодня, именно сегодня что-то случилось? Вздор! Просто она придает значение пустякам. Но тогда почему ей так грустно? И зачем ей хотелось сделать Яшке больно? И отчего она противоречила ему во всем? Из упрямства? Вряд ли... Если это было только упрямство, то почему она думает об этом сейчас и жалеет, что отказалась идти с Яшкой пешком? Нет, что-то не то... Кто знает, что руководило ею сегодня!
И Надя с удивлением думала об этом за столом, когда мать принесла ей из кухни пахнущий дымом суп («Никогда не знаю, когда ты придешь, Надюша. Я его раз пять подогревала»), и думала об этом позже, когда не могла понять, о чем говорилось в книге, которая лежала перед нею. В кухне мать гремела тарелками, сестренка спала, уткнувшись носом в кулачок, а Надя сидела, положив руки на стол, и думала. Все, что делалось сегодня с нею, было очень странно.
Усилием воли она заставила себя подняться и убрать посуду со стола. Затем подошла к окну. За окном был ветер. И он навевал на душу неясные, тревожные предчувствия.
А ночью Наде приснился Яшка.
Как и обычно, Яшка стоял, заложив руки в карманы синих диагоналевых бриджей, и улыбка играла на его губах.
Быть может, потому, что Яшка приснился ей, явившись непрошеным гостем, Надя, увидев его утром, не улыбнулась ему в ответ, а только ответила на его приветствие коротким кивком.
Встреча произошла возле заводских ворот. Яшка, который спал без сновидений и проснулся рано, быстро шел по тротуару. Он спешил, чтобы застать Надю в гараже. Ему очень хотелось ее увидеть. Но когда он подошел к заводу, машина под номером «21-05» уже выходила из ворот. Надя, по всей вероятности, ехала за директором.
Зная, что Павел Савельевич Дынник живет неподалеку, Яшка решил дождаться Надиного возвращения. Под благовидным предлогом отсрочил выезд из гаража и, когда Надя привезла директора на завод, подошел к ее машине своим легким, пружинящим шагом.
– Привет, – сказал он. – Между прочим, есть новость. Я хотел с тобой поговорить...
– Позже, – ответила Надя, поднимая боковое стекло. – Мне некогда.
– Видишь ли, завод отправляет машины на уборочную, прибыла разнарядка.
– И что же?
– Ничего... – Он замялся. Ему хотелось рассказать Наде о том, как он бродил вчера по городу. Но вместо этого продолжал говорить о машинах: – В гараже такое делается, что... Скребут, чистят разное старье!..
– Старье?
– Конечно! – Яшка оживился, довольный тем, что Надя слушает. – Касаткин приказал, чтобы, понимаешь, блестели, как новые. Не отдавать же, в самом деле, лучшие машины! Себе дороже. А подремонтировать старые – это другой разговор...
– Интересно, – сказала Надя. – Этого я не знала. – Захлопнув дверцу, она взялась за руль.
– Постой, куда же ты? – успел крикнуть Яшка.
– В город, – ответила Надя, рванув машину, и ему пришлось отскочить.
«И какая муха ее укусила? – Яшка прижал зубами мундштук папиросы. – Летит, как на пожар». Ему и в голову не могло прийти, что Надя примет близко к сердцу его рассказ. Сам он находил историю с машинами забавной. И только. Ведь его дело – сторона. Он думал, что и Надя вместе с ним посмеется. А она... Рассердилась не на шутку. Так, словно он, Яшка, перед ней виноват.
С чего, бы, спрашивается? Яшка, хоть убей, не мог понять. Может, он сказал глупость? Или Надя сердита на него за вчерашнее? Не разбери-поймешь...
Только в конце дня, вернувшись с линии в гараж и увидев, что там снова творится неладное, Яшка начал кое-что понимать. Выяснилось, что Дынника неожиданно вызвали в горком и что рыхлому добряку-директору здорово влетело за проделки завгара, решившего втереть очки. Поэтому на завод директор вернулся туча тучей и сразу отменил все распоряжения Касаткина. Ремонт негодных машин отставить. В район будут посланы лучшие машины. Кроме того, снабдить их горючим и запчастями. И выделить самых опытных водителей.
«Вот это номер! – сказал себе Яшка. – Неужели Надя приложила руку к этому делу? Неспроста поехала в город. Ну и ну!»
Своими догадками Яшка ни с кем не поделился, даже когда оказалось, что, кроме одиннадцати грузовых машин, в район отправляется директорская «Победа». Машины прошли техосмотр и одна за другой покинули территорию завода. Колонна, в которую им предстояло влиться, стояла на городской площади.
Несмотря на ранний час, площадь была запружена из края в край. Шоферы покуривали. Кто сидел в кабине, кто на подножке машины, а кто, умаявшись, прохаживался. Никто не задумывался над тем, где будет ночевать и что ему придется делать завтра. То был кочевой народ.
Яшку здесь знали все. Когда он подъехал, его сразу же окружила группа шоферов, ребят бедовых, как на подбор, охочих до смешных историй, рассказывать которые Яшка был мастер. Некоторые уже заранее давились от смеха, и Яшка, польщенный их вниманием, умышленно заговорил громко, чтобы его услышала Надя, протиравшая в отдалении кусочком замши ветровое стекло своей «Победы».
Искоса, как бы случайно, он бросал быстрые взгляды в ту сторону, где была Надя. Слышала ли она? Надо думать, слышала, хотя и продолжает, как ни в чем не бывало, протирать ветровое стекло. На ней знакомая Яшке цветастая косынка и ватная стеганка нараспашку.
– Вот как, и Надя здесь! – сказал Яшка, словно только теперь увидел Надю. Он изобразил удивление и, толкнув Чижика локтем, кивнул в Надину сторону и спросил: – Удивляюсь, Грачева, как это Дынник отдал тебя на съедение? Если бы я, к примеру, все еще возил директора, то, будь уверена, спокойно сидел бы сейчас дома и поплевывал в потолок. Не иначе как Пал Савельич решил от тебя избавиться. Уж я нашего Пал Савельича хорошо знаю.
Надя выпрямилась.
– А я, между прочим, сама захотела поехать на село, – сказала она. – Так что директор здесь ни при чем.
– Хо! – ухмыльнулся Яшка. – Ты это кому-нибудь другому скажи, а не мне. Я сам шибко сознательный, когда... заставляют. Ты еще не знаешь, что такое колхоз! Там не разгуляешься. Начнут тебя гонять по полям. И днем и ночью...
Яшке хотелось задеть Надю за живое. Ему было обидно, что она не обращает на него внимания.
– А ты не пугай, – сказала Надя.
– Я и не пугаю. – Ему доставляло удовольствие испытывать Надино терпение. – Но я знаю, что говорю. Мне, видишь ли, не впервые отправляться на уборочную. Все зависит от того, в какой колхоз попадешь. Поверь мне...
– Ну ладно, прекрати этот художественный свист! – отрезала Надя. – Надоело.
Она отвернулась, села в машину и с силой захлопнула за собой дверцу. Затем, вытащив из-за целлулоидного козырька какую-то толстую книгу, демонстративно уткнулась в нее.
Яшка опешил. Вот это язычок! Бритва!.. Но он быстро оправился от смущения и, оглянувшись на шоферов, сказал:
– Вот, обратите внимание: «Три мушкетера». Прихватила в дорогу. Думает, небось, что в колхозе дадут книжку читать. Как же, там почитаешь!..
Яшка был в ударе. Он мог еще долго распространяться на этот счет. Но развернуться ему не дали. Прибежал запыхавшийся уполномоченный, махнул рукой: «По местам! Едем!», – и передние машины, урча, тронулись.
Скажите на милость, много ли шоферу надо? Банка автола, запасная канистра в кузове – и езжай хоть на край света. А если ты еще догадался прихватить с собою в дальнюю дорогу подходящий харч и ватник, то никакие случайности не застанут тебя врасплох.
А Яшка был запаслив. У него было с собою все необходимое. И на душе у него было легко. Поэтому, посмотрев на спидометр, он сказал себе: «Больше газу!» – и, прислушиваясь к тому, как мелкая галька, поднятая колесами в воздух, каменным дождем барабанит по крыльям машины, закурил.
За городом дорога сразу нырнула в лес. Его накрывала сизая тень от тучи, и он был темен и глух, хотя стволы деревьев еще не успели остыть и отливали горячим золотом, а по зеленой хвое то и дело пробегал, мерцая, едва уловимый солнечный блеск. Знойный запах сосняка ворвался в кабину.
Затем взору открылись поля; плоское жнивье тускло желтело в сумерках. Мелькали крашенные известью столбики – сотни, тысячи однообразно белых столбиков, будто какое-то карликовое племя выстроилось с обеих сторон шоссе.
Беспечно сидя за рулем полуторки, Яшка высунул локоть наружу и напевал, перевирая слова известной песенки:
– Если хочешь, – будь здоров!
Закаляйся...
Впрочем, его беспечность была только внешней, кажущейся, напускной. Яшка следил за дорогой и думал о том, как устроить, чтобы его не разлучили с Надей. Они должны попасть в один колхоз, чего бы это ему ни стоило. Ведь, по правде говоря, он потому только и вызвался ехать на уборочную, что уезжала Надя. А она сама просила, чтобы ее послали на село. Это Яшка теперь знал точно. К тому же он был уверен, что история с подменой машин, которую затевал Касаткин, всплыла наружу благодаря ей. Что ни говори, а у Яшки есть нюх. Его не проведешь!.. А факты? Пожалуйста, фактов сколько угодно. Начать хотя бы с того, как сегодня завгар хмуро проводил Надю. Это что-нибудь да значит!
И Яшка невольно подумал: «Молодец, Надюша! Перехитрила Касаткина. Чисто сработано, ничего не скажешь!»
Включив фары, Яшка блаженно затянулся папиросой.
Он не заметил, как стемнело. Машины шли одна за другой. Впереди мелькали красные огоньки стоп-сигналов. Временами какой-нибудь шальной луч вонзался в темноту и тотчас угасал. Обычно это случалось на поворотах: дорога петляла. А звезды мерцали по-осеннему холодно.
Глава третья
Что грустишь, Яшка?
Было уже поздно, когда колонна прибыла в районный центр. Городок тихо дремал под луной, сквозь листву смутно белели стены мазанок, разбросанных по крутоярам; и косые резкие тени лежали поперек пустынных улиц.
Головная машина подъехала к единственному двухэтажному каменному дому и остановилась. За нею, как по команде, остановились и другие машины.
Яшка заглушил мотор и отправился на разведку. Выяснив, что гостиница, которая помещается на втором этаже каменного дома, переполнена, но что при гостинице имеется чайная, Яшка вернулся к шоферам и сказал:
– В общем, братцы, деваться некуда. Правда, по имеющимся сведениям, чайная работает до двенадцати. Так что есть предложение малость посидеть. Возражений нет? Принято единогласно.
– Правильно, пошли в чайную, – поддержал Чижик.
– Устами младенцев глаголет истина. – Яшка набросил ватник на плечи. – Кто еще со мной?
Он оглянулся. Где Надя? Ему очень хотелось позвать ее, но Нади возле «Победы» не было. Пойти разве поискать? Нельзя, его ждут. И Яшка уже без энтузиазма сказал, обращаясь к шоферам:
– Что ж, пошли...
Он первым вошел в пустой, неуютный зал и остановился. В конце зала на дощатой эстраде клевал носом небритый тапер. На столиках стояли унылые цветочные горшки. С табуретки поднялась единственная официантка и зажгла свет.
– Занимай места! – громко скомандовал Яшка. Он уже снова мог шутить и, усаживаясь, сказал: – А иллюминация, между прочим, ничего. Вполне подходящая.
Теперь, когда электричество горело в полную силу, чайная и впрямь выглядела как-то веселее, наряднее. А тут еще ее наполнили громкие звуки музыки.
Затем на столиках появилось пиво, и шоферы стали разворачивать свертки. Пировать так пировать.
– Смотрите, а вон Надя... – протяжно сказал Чижик. – Одна... Пожалуй, надо бы ее пригласить к нашему столику. Как думаешь, Яша?
В его голосе была нерешительность. Он привык безропотно подчиняться Яшке во всем и теперь не знал, что делать. Но, к его удивлению, Яшка, который всегда ссорился с Надей, на этот раз с готовностью отозвался:
– Надя? Где? Действительно... Ты, Чижик, как всегда, прав. Конечно, надо ее пригласить. Это мы можем... Сейчас я проявлю инициативу...
Он быстро встал и направился к буфетной стойке, возле которой стояла Надя. Он что-то сказал ей, и она ему ответила, но из-за шума нельзя было разобрать, что именно. Однако к столику Яшка вернулся один.
– Осечка. Начисто отбрила тебя Надюша, – не преминул заметить кто-то из шоферов.
– Ничего подобного... – ответил Яшка, стараясь казаться равнодушным. – В общем, братцы, давайте петь и веселиться. До утра далеко.
И он громко рассмеялся тем искусственным, деревянным смехом, которым смеются, когда на душе тоскливо, но хотят, чтобы другие думали, будто весело. Он старался казаться веселым изо всех сил: дурачился, шутил, гримасничал, – но его глаза оставались темными и грустными. А через некоторое время он и совсем скис.
– Что с тобой? – тихо, наклонясь к Яшке, с участием спросил Чижик.
– Ничего...
– Тебе неможется?
– Нет, что ты! – Яшка поднял голову. – Просто нет причин для веселья. Знаешь пословицу: «Сколько пива, столько и песен»? – Он поднялся. – Вы как хотите, а я, пожалуй, пойду...
И он быстро, не оглядываясь, направился к выходу. Остаток ночи провел, съежившись, в кабине грузовика.
Разбудили его петухи. Утро уже гляделось в холодные ясные окна домов, как в зеркала. Было оно ветреное, и в палисадниках дрожали яблони. Из калиток выходили заспанные женщины и, гремя пустыми ведрами, спешили к водопроводным колонкам. То там, то тут открывались ставни. Мало-помалу городок оживал.
Вскоре к гостинице подкатил замызганный «ГАЗ-67». Из него с трудом выбрались четверо мужчин и, посоветовавшись с уполномоченным, без промедления приступили к распределению прибывшего «автотранспорта». У светлой «Победы», за рулем которой сидела Надя, эти люди остановились, и один из них – приземистый, кривоногий, видно, бывший кавалерист – восхищенно произнес:
– Вот это да!..
– Что, нравится?
– Хороша, ничего не скажешь...
– Девушка или машина, товарищ Неборак?
– Ну что ты, Василий Иванович! – Приземистый «кавалерист» смутился. – Я вот соображаю: у тебя в райкоме «Победа» есть, недавно только получил, а моя «эмка», сам знаешь, больше на ремонте, чем в ходу. Ну, а без машины, известно, как без рук...
– Ладно, не прибедняйся, – ответил тот, которого назвали Василием Ивановичем. И обратился к своим спутникам: – Как, товарищи, уважим просьбу? Исполкому, конечно, машина нужна: Советская власть!..
Яшка, стоявший поблизости, чутко, стараясь не пропустить ни слова, прислушивался к этому разговору. Яшку интересовали не столько люди, окружавшие «Победу», сколько то, что они говорили. Он понимал, что это от них зависела теперь дальнейшая Надина судьба, а значит, в какой-то степени и его судьба тоже.
Когда же выяснилось, что Надя остается в самом райцентре, на что ему, Яшке, работавшему на грузовой машине, надеяться было нечего, он выждал, пока отойдет начальство, и подошел к Наде.
– Выспалась? – спросил он вместо приветствия.
– Выспалась, – спокойно ответила Надя.
– Значит, остаешься? – опять спросил Яшка и неожиданно для себя самого выпалил: – А ты, оказывается, умеешь устраиваться.
Он понимал, конечно, что Надя ни в чем не виновата, но был слишком раздосадован тем, что рушились все его планы, и не удержался от соблазна ее же во всем обвинить.
– Конечно, умею, – ответила Надя. – А ты разве не знал? И вообще... Ты еще что-то хочешь сказать?
– Больше ничего. – Яшка отвернулся.
Он уехал, не попрощавшись. Был зол на себя и на Надю. Ну и характер у нее! А он, Яшка, тоже хорош: вытянул пустой номер. Вот он и будет теперь ишачить...
Глагол «ишачить», которого нет в словарях, Яшка употреблял довольно часто. Это было одно из любимых словечек Глеба Бояркова. Кстати, Боярков!.. Ему и на этот раз удалось отвертеться от поездки на село. У Глеба постоянный козырь в руках – «драндулет». Не машина, а гроб с музыкой. Боярков знал, что на такой машине его все равно никуда не пошлют, и поэтому ему ничего не стоило говорить, будто он «с дорогой душой» поехал бы на уборочную. Только с Яшкой Глеб был откровенен. Стоило Яшке спросить, почему бы ему в таком случае не пересесть на другую машину, одну из тех, что отобраны на село, как Глеб ответил: «Дура, а зачем мне ехать, чего я там не видел?»
И опять тоска наполнила Яшкино сердце. Он с каким-то ожесточением думал теперь о Наде и о себе. Для него уже не существовало ни тополиной тишины районного центра, ни приземистого «кавалериста». Во всем мире был теперь он один со своей глухой тоской. Яшкина машина направлялась в отдаленный колхоз, в так называемую глубинку.
Последние грузовики скрылись из глаз, разбрелись зеваки, и на опустевшей площади осела пыль. К Надиной «Победе» медленно подошел человек с ногами кавалериста. Вид у него был озабоченный, деловой, и, открыв дверцу, он сказал, усаживаясь по правую руку от Нади:
– Будем знакомы. Неборак, председатель исполкома. Гм, гм... А вас как величать?
– Надежда Грачева.
Она легко, двумя пальцами, повернула ключ, и мотор заработал. Неборак молчал. Тогда, чувствуя, что председатель ей не доверяет, Надя с непонятной холодной яростью подумала: «Ну, погоди! Сейчас я тебя прокачу!» Яшки, который обидел ее, рядом не было, и она должна была хоть на ком-нибудь сорвать свою досаду.
И сразу из-под колес бросились врассыпную пискливые цыплячьи выводки. Шарахнулись в сторону какие-то подводы, груженные сеном. В машину ворвался ветер, зарябило в глазах...
О председателе исполкома Надя, казалось, забыла.
А тот, забившись в угол машины, должно быть, думал: «Ну и девка! Шальная какая-то». Он подождал, пока Надя остановится, и, переведя дух, сказал:
– Вот что... Я... того.... буду целый день занят... – Он почему-то описал рукой полукруг. – А вы... подождете возле исполкома...
Надя кивнула.
До конца дня Неборак больше не беспокоил ее, и Надя, дежуря в машине, спокойно читала книгу о трех мушкетерах. Лишь под вечер, когда председатель исполкома вышел наконец на улицу из продымленного кабинета, Надя отвезла его домой.
Жил Неборак, как выяснилось, в небольшом собственном домике на окраине. Захлопывая дверцу, он попросил, чтобы завтра Надя заехала за ним пораньше, так часам к шести...
– Хорошо, – ответила Надя.
Она не спрашивала, зачем председателю может понадобиться машина в такую рань да еще в воскресенье. Это ее не касалось: в шесть так в шесть.
– Постойте, а вы-то сами где жить будете? – в последнюю минуту догадался спросить Неборак. – Уже устроились?
– Нет еще, – ответила Надя. – Гостиница, говорят, переполнена, и я не знаю...
– Ну, это дело поправимое, – усмехнулся Неборак. – Для вас, думаю, в гостинице местечко найдется.
И, продолжая улыбаться, он щелкнул замком, извлек из объемистого портфеля блокнот и, раскрыв его, тут же нацарапал карандашом несколько слов.
– Вот, – сказал он. – Возьмите.
По записке председателя Наде немедленно предоставили отдельный номер на втором этаже.
Номер, правда, был совсем крошечный: одно окно, железная кровать, крашенная голубой краской (коридорная называла ее «койкой»), столик, ворсистое рядно на полу... Наде, когда она осталась одна, сразу же захотелось раздеться и лечь в постель, но она заставила себя выйти из номера и спуститься вниз. Прежде всего надо было позаботиться о машине.
Найти райкомовский гараж не составило большого труда: он был тут же, в двух шагах от гостиницы. Когда Надя подъехала, в гараже еще был какой-то шофер, который собирался запереть ворота.
– Где поставить машину? – спросила Надя.
– А где хошь, там и ставь, – равнодушно ответил шофер. – В гараже, сама видишь, места нету.
– То есть как это нет места? – Надя повысила голос. – Всякий хлам, – она показала рукой на остов какой-то «раскулаченной» машины, – хранится у вас в гараже, а моя «Победа» должна стоять на улице? Открывай, тебе говорят!
Шофер сонно, нехотя пожал замасленными плечами; в сумерках казалось, что на нем железные латы.
– Нет, ты мне ответь! – настаивала Надя. – Это правильно?
Она быстрыми шагами вошла в гараж и, отыскав на стене телефон, сняла трубку.
– Соедините меня с первым секретарем райкома, – сказала она. – Что, его нет в райкоме? Тогда дайте квартиру...
Она знала, что делает. Но шофер не дал ей поговорить с секретарем. Положив руку на рычаг аппарата, он примирительно сказал:
– Ладно, будет тебе... Незачем беспокоить Василия Ивановича по пустякам. Да разве ж я против?
Ворча, что вечно должен за кого-то работать, он принялся помогать Наде. Вдвоем они выволокли во двор раму разбитой машины, откатили в сторону громыхавшую железную бочку и освободили место для «Победы».
– Ну вот, порядок, – сказала Надя, заведя машину в гараж. – Теперь можешь закрывать..
Ей казалось, что она уснет сразу же, как только коснется головой подушки, но на новом месте, как это часто бывает, не спалось. Было то жарко, то холодно, подушка плоско сплющивалась, и ее приходилось взбивать. Душные сны наполняли комнатку, залитую мертвящим лунным светом.
Во сне Надя снова ссорилась с Яшкой.
Но, вероятно, потому, что она весь день читала «Трех мушкетеров», на этот раз Яшка привиделся Наде в мушкетерском плаще и в шляпе с пером, из-под которой насмешливо улыбалось его лицо – хитрое гасконское лицо д'Артаньяна.
А к шести часам, так и не выспавшись, Надя была уже на ногах.
Она вывела машину из гаража и, подъехав к дому председателя исполкома, дважды просигналила. Тотчас распахнулось окно. Выглянул Неборак в нижней сорочке и с намыленной щекой. Помахав в воздухе помазком, крикнул, что скоро выйдет.
Действительно, не прошло и десяти минут, как он вышел на крыльцо. И не один, а в сопровождении двух ребятишек и рыжей костлявой женщины, кутавшейся в полушалок. У всех в руках почему-то были кошелки и сумки.
– Поехали, – сказал Неборак, уложив эти сумки и прочую тару в багажник. – Я вам покажу дорогу.
Надя промолчала.
Улица кончилась, и машина выехала на большак. Надя привычным движением переключила скорость. Тополя сменились вербами. Желтые отяжелевшие подсолнухи клонились долу...
По дороге Надя обогнала несколько машин и подвод, которые шли в том же направлении. Уж не на базар ли?
– Бачь, сколько народу держит курс на Ивановку, – сказал Неборак, обращаясь к жене.
«Ясно, едем на рынок», – подумала Надя.
Пышность и яркая, крикливая пестрота колхозного базара ошеломили ее. Вдоль плетней тесно, рядком стояли телеги. Высились горы глиняных глечиков, макитр и крынок. В мешках визжали поросята. С возов бойко торговали яблоками, иссиня-черными сливами (пять рублей за ведро), яйцами, курами, густым липовым медом. Пахло потом, дегтем, сыромятной кожей,..
Чуть ли не перед Надиным лицом помахивал завязанным хвостом какой-то потный чалый меринок. Он стоял, широко расставив передние ноги, и преспокойно щипал своими осторожными губами траву. Ни пройти, ни проехать...
Но оттого, что вся эта лоскутная, шумная сумятица базара освещалась жарким солнцем, еще нестерпимее сияла глазурь на глиняной посуде, еще прозрачнее светились паточно-сладкие конфетные петушки (их продавали на деревянных палочках), еще ярче сверкала конская сбруя и упряжь, еще сильнее блестели сапоги на высоких подборах и потные спины каурых, буланых и чалых кобыл. Базар был в самом разгаре.
И только к вечеру, покрывшись пылью, он стал медленно блекнуть. Уставшие краски позднего лета вяло окрашивали небо и землю. Вернулся утомленный Неборак и, кое-как распихав многочисленные покупки по машине, сказал, что пора ехать домой. Затем он осведомился у Нади, понравился ли ей базар. Шутка, ли, такое изобилие!..
– Понравился, – ответила Надя.
Она не кривила душой, ей действительно было все в диковинку на этом базаре. Она даже книги не раскрыла за. весь день. Всю неделю Надя возила председателя. Утром на работу, а вечером с работы. Днем делать было нечего, я она, сидя в машине, читала. А в следующее воскресенье, когда Неборак снова с видом хозяина уселся рядом с нею и велел ехать в Ивановку, молча вынула из книги какой-то листок и протянула его председателю со словами:
