Текст книги "Египет"

Автор книги: Михаил Задорнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– А сколько платить? – спросил я. – Что-то никого вокруг не видно.

– Отдадите позже. Я им передам. Они все сейчас на обеде. – Он включил фонарик, и мы пошли вдоль его лучика в потустороннем мире. Уже после двух-трех вопросов я понял, что он не читал даже учебника истории за шестой класс средней школы. Например, направляя луч фонарика на стену коридора, по которому мы осторожно продвигались, говорил с максимальной важностью:

– Вот это стена. Очень древняя! А это дверь. Еще древнее!

На мой вопрос, какого века подземелье, он ответил, что оно очень древнее, такое древнее, что он уже и не помнит. Но то, что ему больше ста лет, – это точно.

Наконец он завел меня в глубь этого загадочного лабиринта, который, судя по всему, вырыли специально для того, чтобы заводить жаждущих эксклюзивных зрелищ туристов. Мы находились, естественно, в очень древней комнате. В ней пахло сыростью и плесенью истории. Земля сверху давила. Можно было только порадоваться за мумии, которые не боятся клаустрофобии.

Именно здесь мой гид сказал мне, что за такую экскурсию надо платить не меньше пятидесяти долларов, потому что эти раскопки сторожат пятьдесят секьюрити. Все-таки то, где мы находимся, – государственная тайна. А государственная тайна дешево не продается. Каждому по доллару. И, хоть они сейчас на обеде, он им передаст обязательно. Причем платить надо именно на этом месте. Иначе, судя по его тону, я рисковал навсегда остаться здесь и сам превратиться в мумию, покрытую исторической плесенью.

Мне ничего не оставалось, как заплатить и запомнить этот случай, чтобы рассказать, когда мне в очередной раз зададут вопрос: "А над вами кто-нибудь смеялся когда-нибудь?"

Да, смеялся! Секьюрити – сын летчика. Он до сих пор, наверное, смеется надо мной. Во всяком случае, когда мы вышли из катакомб, у него улыбались не только глаза, но и уши. Он тут же побежал от меня восвояси отдавать пятьдесят долларов друзьям детства. А я грустно пошелестел по барханам обратно, переживая не столько за пятьдесят долларов, сколько за испачканные навсегда пылью вечности шорты Ферре.

В тот день я плелся по пустыне с твердым убеждением, что правильно говорят: в Египте, как в Венеции, один раз в жизни побывать надо, но в отличие от Венеции одного раза для Египта вполне достаточно.

И все-таки я не согласен с выражением: "Если хоть раз побывал в Венеции – жизнь состоялась". Для полноты ощущений я бы еще советовал поплавать с аквалангом в Красном море. Тогда жизнь и впрямь можно считать мероприятием оптиченным.

Правда, в первый раз мое знакомство с Красным морем, как и с пирамидами, не удалось. Местный инструктор по дороге рассказывал с упоением мне о морских чудесах. Из-за нехватки английских слов пытался описать эти чудеса жестами. Изображал лицом кораллы. Растопыривал руки, стараясь стать похожим на водоросли, вращал, как краб, глазами. Это несколько скрасило двухчасовую дорогу в безрессорном, пыльном микроавтобусе к тому месту, где все это водилось. В конце дороги мы уперлись в какой-то мол, куда для ныряния свезли, по-моему, всех итальянских туристов со всей Синайской округи. Подводное царство буквально кишело итальянцами, как старый пруд головастиками. Интересно, что итальянцы умудряются быть шумными даже под водой. Они распугали всю рыбу. Казалось, что в этом безрыбном пространстве они просто охотятся друг на друга в масках и ластах. Я плавал между их ногами в надежде увидеть хоть что-нибудь из того, что, хлопоча лицом, обещал мне гид. Но похоже было, что от такого гвалта расползлись даже кораллы.

Словом, самое сильное впечатление в этот день на меня произвела мимика инструктора, который и на обратном пути изображал те чудеса, которые я так и не увидел.

Зато на следующий день мне повезло. За завтраком в ресторане гостиницы меня узнала русская официантка. Таня из Днепропетровска. Первым ее желанием было накормить меня булочками, потому что арабы, по ее словам, худых не уважают. Если ты худой, значит, глупый, не можешь даже заработать на приличную еду. Поэтому лично она каждый день вынуждена есть местную выпечку. Хотя ее друг не местный, не араб. Он шотландец, инструктор подводного плавания. Но поскольку здесь работает много лет, то рассуждает уже, как настоящий абориген. Ему тоже нравятся девушки, похожие на булочки.

Я рассказал Тане о своем неудачном опыте подводного плавания между итальянскими ногами. Таня без доли иронии ответила, что сейчас сезон итальянцев. Для меня "сезон итальянцев" прозвучало, как будто итальянцы это рыба, которая тянется в Красное море на нерест. Этакая итальянская путина. "Тем не менее, – сказала она, – есть места, где их нет". Ее друг такое место знает и сделает мне все правильно. Он же европеец.

Европеец оказался мексиканцем, который долгое время жил в Ирландии. Видимо, поэтому Таня называла его шотландцем. К тому же он был не инструктором, а любителем подводного плавания. Правда, любителем профессиональным. Но таким полным, что не верилось, что вода его не вытолкнет вместе с аквалангом, как понтон. Его круглое лицо напоминало подрумяненную мексиканскую пиццу с помидорами, но что было приятно, весь этот понтон был наполнен интернациональным чувством юмора и латиноамериканской веселухой.

– Он же бульшую часть жизни проводит под водой, – жаловалась на него Таня. – Практически живет среди рыб, поэтому и веселый. А поработал бы с мое среди людей... Да еще в Днепропетровске.

Мексиканский шотландец сказал, что действительно знает места, где нет итальянцев. Прежде всего, это очень глубоко под водой. А так как там очень опасно, сначала нужен тщательный инструктаж по технике безопасности, после которого я должен буду сдать ему зачет. Тщательный инструктаж он проводил языком жестов минуты четыре:

– Первое и главное: под водой никого и ничего руками не трогать. Опасно. Как и у людей: чем привлекательней выглядит какой-нибудь гад, тем он ядовитее. Один раз погладишь, всю жизнь потом будешь мучиться. Второе: опустимся глубоко. Если вдруг под водой тебе станет плохо, покажешь мне рукой вот так. – Он повертел кистью, как будто вкручивал в люстру электрическую лампочку. – Я же тебе покажу в ответ три знака. Первый. – Он поднял вверх два пальца, указательный и безымянный, разведенные буквой "V". – Этот знак будет означать кредитную карточку "Visa". – Следующий знак. – Он опустил вниз три средних пальца, тоже разведенных, но уже буквой "М". – Этот знак будет означать "Master card". – Затем он изобразил, как он ест.

– "Dinner club card", – догадался я.

– Смышленый! – одобрил "сэнсей". – А это что такое? – Он расставил руки и ноги и стал похож на заплывшую жиром английскую букву "X".

– Не знаю.

– Это главный знак – "American Express"! Если тебе станет нехорошо, я покажу тебе по очереди все эти знаки. Ты мне на один из них кивнешь, и я пойму, какой карточкой ты будешь расплачиваться там, наверху, если я тебя спасу. О'кей?

– О'кей, – ответил я.

– Молодец! Поехали!

И мы после самого сложного в моей жизни экзамена нырнули в долгожданное безытальянское безмолвие.

Когда люди смотрят на что-то очень пестрое, они часто говорят: "Ну просто все цвета радуги". К подводному миру Красного моря это выражение может применить только дальтоник. Радуга по сравнению с ним – скряга и скупердяй. Она по законам физики не может расщедриться бананово-кардамоновыми оттенками с бирюзово-гранатовыми вкраплениями и зеленовато-малиновыми отливами цвета сверкающего в свете софитов костюма летучей мыши Киркорова.

Многие рыбы действительно были разукрашены, как мировые звезды эстрады на сцене. Но неэстрадная тишина придавала им в отличие от эстрадных звезд философский и умный вид. Они не унижались, не заискивали перед зрителями излишней дергатней и трясучкой. Они все плавали очень важно, неторопливо, сознавая собственную красоту. Рыб и всех этих морских чудищ было вокруг столько, что казалось, от них можно отталкиваться ногами. Говорят, морская соль особенно щедро разукрашивает все в ней живущее. Действительно, Балтийское море пресное и все рыбешки в нем маленькие и серые.

А тут? Коралловое дно вперемешку с водорослями было похоже сверху на расстеленную ткань для японского праздничного кимоно, из которого с удовольствием бы пошили себе рубахи горячие кавказские кореша и наши иммигранты на Брайтоне. Выражаясь современным языком, подводный мир кишел наворотами. Это было настоящее подводное шоу. Немое, но удивительно впечатляющее. Те, кто нырял в Карибском море, говорят, что нырнуть после Карибского в Красное – все равно что после Балтийского нырнуть в аквариум.

Водоросли развеваются, как в замедленной съемке. Из водорослей выглядывает какая-то толстая рыба, похожая на автобус. Глаза огромные, как линзы. Смотрит на нас внимательно и упрямо, точно хочет сглазить. Под ней скала в жабо.

Проскользнула мимо стайка рыбешек таких цветов, которых нет даже в аквариумах у российских финансистов. Какие-то подводные овощи, вроде как грядка патиссонов. У каждого внутри пещерка-ловушка. Выбросишь вперед руку пещерка, точно на фотоэлементе, тут же захлопнется.

Морские ежи и морские огурцы, как начинающие артисты, надулись важностью от сознания красоты собственного костюма.

Кораллы-рога, кораллы-мозги. Рыбы-шарики, рыбы-пузыри, рыбы со свинячьими носами, рыбы с индюшачьими хвостами. Медленно проплыло, обогнав нас, какое-то чудовище в юбке-кринолине. Моллюски-блины, моллюски в шипах, точно куски разорвавшейся зимней резины от нашего КАМАЗа, разметались по дну.

Нет, на такие чудеса нельзя охотиться. Таких рыб нельзя есть, как нельзя есть елочные игрушки. Их можно касаться только взглядом.

Правда, это только на первый взгляд в подводном мире царит замедленная добропорядочность. А посмотришь внимательнее – какая-то очередная плоская тварь стелется по дну, точно подводная лодка. Думает, ее не видно; судя по всему, уже что-то натворила. Краб дал от нее деру. Огромная рыбина погналась за более мелкой. У самого берега черепаха, отправляясь в свое двухсотлетнее путешествие, чего-то испугалась и втянулась вся в панцирь. Фиолетовые цветы с желтыми оборочками на выступе скалы заманивают сорвать их. Но если прикоснешься – обожжешься. Каракатица прикинулась на всякий случай камнем. Над ней веревками развиваются чьи-то щупальца с присосками.

Вот так миллионы лет существует этот замедленный хищный мир, прикрытый красотой и космическим спокойствием. Мир, недоступный для человека, хотя и живущий по тем же законам!

То, что в Египте есть пирамиды и Красное море, знают все. Но далеко не все знают, какая легендарная гора есть на Синайском полуострове. Правда, многие туристы не знают, что и сам Синайский полуостров находится в Египте. Он зубом мудрости врастает в Красное море. Весь в горах и в пустынях. Со стороны Красного моря оторочен пляжами и морским прибоем.

Синай для Египта, как Крым для Украины, – полуостров-курорт. И так же, как вокруг Крыма, идут споры, чей он. Арабы, естественно, считают, что Синай был арабским еще до того, как они заселили его. Пылко доказывают, как во время последней войны с Израилем героически разбили евреев и вернули себе исконно арабский полуостров. Евреи не менее убедительно рассказывают, какое сокрушительное поражение в той войне они нанесли Египту. И только после победы подарили Синай арабам из-за своей вечной еврейской щедрости! А заодно – чтобы успокоить непредсказуемый Советский Союз, с которым в то время корешился Египет.

Как бы там ни было, но Синай теперь считается египетским, так же как Крым украинским. Как и в Крым, сюда едут туристы: отдохнуть, покупаться, позагорать, погулять вечером по ресторанам, попить дешевого вина среди экзотических пейзажей, почувствовать себя частичкой красивой жизни за сравнительно небольшие, скопленные за год деньги.

Но в отличие от Крыма на Синай тянутся и другого рода туристы. Это те христиане из разных стран, которые не только ходят, как положено, в церковь, но еще и читали Библию и если не соблюдают всех заповедей, то хотя бы их знают. Знают также, что заповеди эти, согласно библейской легенде, пророк Моисей получил от Всевышнего во время восхода солнца на вершине одной из самых высоких гор Синая.

Каждый вечер несколько тысяч паломников со всего мира с наступлением темноты собираются у подножья этой горы, чтобы совершить восхождение на ее вершину и, подобно Моисею, встретить на ней рассвет.

Наверняка кое-кто втайне надеется, что ему Господь тоже шепнет что-то заветное и укажет землю обетованную. И это даст ему силы начать новую жизнь с первого же понедельника. Или хотя бы с нового года.

Как правило, к такому испытанию большинство готовится заранее. Во-первых, все берут с собой теплые вещи. Ночью на горе очень холодно. Еще каждый берет с собой фонарик: идти предстоит в темноте под звездами. Дорога, точнее, тропа, осталась нетронутой со времен самого Моисея. Гора высокая и крутая, закрывает собой часть неба, как будто на звездную карту наложили вырезанный из картона силуэт этой горы. До вершины более двух тысяч метров. Но это если на вертолете. А если пешком, петляя, – километров одиннадцать. Где идти, где карабкаться, где почти ползти... Главное – надо успеть к рассвету, иначе можно пропустить заветное слово. Повторять персонально для опоздавших Всевышний ничего не будет.

Кто не уверен в своих силах, может нанять верблюда. Правда, верблюд пройдет только первые километров пять, а дальше начнется такое, что не только верблюд, но и сам черт себе ноги переломает. Эту последнюю часть пути сможет пройти только самое выносливое животное в мире – человек.

Наверное, среди тысяч ежедневно стремящихся к восхождению паломников есть и богатые, и очень богатые люди. Но никому в голову не приходит нанять вертолет. Ведь, согласно поверью, тому, кто пройдет это испытание и сам поднимется на гору, Господь там, на вершине, во время восхода солнца простит грехи. Правда, не всем и не все. Некоторым только часть. Это зависит от того, чего и сколько ты натворил за свою жизнь. Тот, кто обратный путь пройдет легко, ни разу не оступится, не поскользнется, – очищен. А тому, кто подвернет ногу или хотя бы споткнется, еще расслабляться рано. Такому начинать новую жизнь надо немедленно, не дожидаясь даже понедельника, чтобы успеть совершить что-то полезное для человечества. Ему уже простым восхождением в этой жизни не отделаться.

Очередной нанятый мною англоязычный Дерсу Узала сказал, что начинать подъем надо в двенадцать ночи.

– Не раньше? – переспросил я на всякий случай. – Ведь мне необходимо успеть принести все свои грехи на гору к рассвету.... А ноша эта достаточно нелегкая!

Дерсу меня успокоил. Он поднимается на эту гору с такими, как я, полутуристами-полупаломниками через день, все знает. Поэтому не надо его учить. Все успеем!

Когда же мы встретились с ним у подножья горы, он мне тут же заявил, что надо торопиться. Мы поздно встретились и можем не успеть к рассвету. Необходимо взять верблюдов. Естественно, за мой счет.

– Как же так? – рассердился я. – Вы же сами мне сказали, что надо стартовать в двенадцать!

Поскольку все это мы обсуждали по-английски, Дерсу сделал вид, что он меня не понимает, вернее, что понял мое раздражение как полное согласие взять верблюдов и побежал за верблюдами.

Я понимал, что ему надоели эти восхождения с туристами через день и он обманул меня умышленно, чтобы не мучиться в очередной раз пешком, тем более что Аллах подобное восхождение лично ему за испытание не зачтет, поскольку Моисей не с Аллахом встречался на этой горе, не у него брал заповеди. Я рассердился не из-за того, что почувствовал себя в очередной раз разведенной простоквашей. Не из-за денег, потраченных на верблюдов. Я рассуждал, как человек, получивший математическое образование. Ведь если я полпути пройду на верблюде, то мне зачтется только половина грехов. А хотелось отработать все грехи за одну ночь. Потому что вряд ли я соберусь сюда еще раз.

В темноте верблюд шел мягко, но быстро, хотя у него не было фонарика. Первыми мы догнали группу немцев. Они отдыхали у самодельного ларька с напитками и очень завидовали тем, кто обгонял их на верблюдах. Уже через час мы стали обгонять все больше и больше тех, кто вышел значительно раньше нас, и дорога уже казалась освещенной из-за множества фонариков вокруг.

Главное теперь было – не смотреть вниз. Я понимал, что верблюд выбирал самый легкий для него путь, но он почему-то все время жался к пропасти. Обходя камни и валуны, раскачивался так, словно пытался катапультировать меня в эту пропасть. Что бы непременно и произошло, если бы меня от страха, когда я смотрел вниз, так плотно не заклинило между его горбами. Все время хотелось сказать верблюду: "Да посмотри же ты себе наконец под ноги!". Но верблюд гордо смотрел только вверх. Может, поэтому и не боялся пропасти, что просто не видел ее. Опустить вниз голову было ниже его фрегатного достоинства.

Есть святое правило. Если, скажем, на приеме у английской королевы вы не знаете, как вести себя за столом, следите за тем, кто умнее вас в этой ситуации, и просто повторяйте все движения за ним. Здесь, на Синае, синайский верблюд был умнее меня ровно настолько, насколько я умнее его был на российской сцене. Поэтому я стал подражать ему и тоже гордо смотреть вверх, туда, на вершину темного силуэта горы.

Тоненькой спиралью заползали на нее тысячи фонариков. Мерцая и подрагивая, они карабкались по темному силуэту горы и там, в вышине, превращались в звезды, плавно перетекая в Млечный путь.

Я до сих пор помню, как в этот момент мне захотелось, чтобы со мной рядом были все те, с кем я дружил еще в школе, в институте, все, кого я любил в своей жизни.

О пророке Моисее я вспомнил, когда дорога стала круче, все больше стало попадаться по пути валунов. Они мешали моему верблюду. Он недовольно фыркал, то и дело останавливался. Его трудно было сдвинуть с места, словно это был не верблюд, а осел. Хозяин все чаще и громче покрикивал на него, стегал какой-то длинной хворостиной, и верблюд снова шел дальше, туда, ввысь, в небо. Люди целыми группами уже останавливались на обочинах, чтобы перевести дыхание. Чувствовалось, что многие сильно устали.

Бедный Моисей! В отличие от нас он ведь не один раз поднимался на эту гору. И каждый раз там, наверху, Господь давал ему советы, как заставить избранный им, Богом, народ поверить в того, кто их избрал. Но избранники упорно сопротивлялись и продолжали поклоняться привычному идолу – тельцу. Хоть и идол, но конкретный, золотой. Его можно было пощупать и выпросить у него что-нибудь полезное для хозяйства. А Того, о ком рассказывал Моисей, никто ни разу не видел и не слышал, кроме самого Моисея. И неизвестно было, как и что можно у него выпросить. Правда, Моисей тоже Его не видел, а только слышал. Однако как можно было ему, Моисею, верить, если он обещал отвести их из Египта на землю обетованную, а сам заплутался? И столько лет водил хоть и избранных, но полуголодных соотечественников по одной и той же пустыне.

Даже сам Моисей растерялся. Он ради них столько грехов на душу взял целых двенадцать египетских казней. Крыс, мышей, жаб, саранчу... всю эту нечисть наслал на египетские поля, чтобы египетское народонаселение поголовно мучалось. "И для чего все эти мероприятия проводились? Чтобы египетский фараон по-хорошему отпустил евреев из Египта! – видимо, не раз с горечью думал Моисей у подножья этой горы, на которую меня, кряхтя, затаскивал сейчас мой верблюд-фрегат. – И он-таки отпустил. А вот соотечественники оказались неблагодарными. Радоваться должны были, что из плена вырвались!"

Хотя о каком плене может идти речь, когда патриарх Иосиф их сам в свое время в Египет всех перетащил? В отличие от фараона, которому служил, Иосиф разбирался в политэкономии и в государственном планировании и вообще знал не только много мудростей, но и хитростей. Даже жрецы-антисемиты ничего с ним сделать не могли – так фараон его слушался. Благодаря фараоновому послушанию Египет при жизни Иосифа стал больше всех других стран производить во времена послеэхнатоновского кризиса валового продукта на душу населения. Практически Иосиф был первым ученым-евреем при короле в истории человечества, потом многие пользовались этим "ноу-хау".

А еще Иосиф показал всем пример, как надо любить своих соотечественников. Мало того что всех перетащил из деревни в город, он еще и открыл для них разные министерства, фонды, кооперативные лавки, магазины... Словом, всех пристроил на теплые местечки. И ради этого целую перестройку в Египте организовал.

В одном ошибся. Перестройка вечной не бывает. Труды Маркса он не читал. Фараон сменился, и далее все произошло, как писали классики марксизма-ленинизма: после любого расцвета наступает кризис. Кто обычно в кризисе виноват? Евреи. Что такое кризис? Это когда верхи не могут, низы не хотят. Или наоборот. Неважно. Главное, другая династия пришла фараонов-антисемитов – и всех евреев из министерств, фондов и ларьков погнала. В деревню возвращаться им не хотелось. "Уж лучше, – подумали они, в рабстве, но в городе". И остались в Египте, пока этот новый, беспокойный пророк Моисей к ним не пристал: мол, давайте вернемся к себе на родину. Вообще все пророки в истории еврейского народа были очень беспокойными и не давали своему народу спокойно пожить на одном месте. Таким и Моисей был: хватит, говорит, поклоняться идолам, Бог един для всех людей и он нас, евреев, избрал благодаря нашему прадеду Аврааму, чтобы мы учили этой вере и другие народы, и обещал нам за то, что мы их будем учить, землю обетованную. Если мы в нее вернемся, жизнь у нас будет совсем другая. Эта земля очень плодородная, полна ископаемыми, в нее воткнешь палку, а на будущий год с этой палки будут падать лимоны, или помидоры, или апельсины – у кого что. Будем мы на этой земле вечно счастливы и свободны. Словом, собирайтесь – и в путь за светлым будущим. С фараоном я договорюсь.

Однако новый фараон оказался законченным антисемитом. Он и к власти евреев не допускал, и отпускать в светлое будущее не хотел. Во-первых, завидно было, что кто-то будет лучше жить, да еще в другой стране. Во-вторых, как любой антисемит, понимал: эмиграция евреев из государства утечка мозгов. Уперся фараон. И тогда Моисей ему такую разборку закатил, что мало фараону не показалось! За то, что фараон в очередной раз обманул пророка и несмотря на свои же обещания так и не отпустил евреев на землю обетованную, Моисей упросил ангела задушить всех египетских детей-первенцев.

Посмотрел наутро фараон на задушенных первенцев и понял, что с Моисеем ему лучше дела не иметь. И сказал: "Убирайтесь, чтоб я вас никогда больше не видел и не слышал".

Арабы, которые пришли на эти места через две тысячи лет, до сих пор за эту историю на евреев очень сильно обижены.

В общем, после всего, что Моисей натворил, евреям надо было убираться из Египта как можно скорее. Но тут уж сам Господь решил испытать избранный им народ. Начал их с помощью Моисея водить кругами по пустыне и морить голодом. Мол, кто пройдет эти испытания, тот уверует, что Бог един. Тому земля обетованная и достанется.

Не ожидали евреи такого подвоха. Людям, как всегда, любое испытание кажется несправедливостью. И начали они своему пророку закатывать скандал за скандалом. "Сколько можно нас дурить? Ты зачем увел нас из плена, где нам было так хорошо?"

Пригорюнился Моисей, сидит у подножья горы на Синае и думает: "Неужели Господь от меня отвернулся?".

И вдруг загорается куст. Из пламени является ангел и говорит Моисею: "Плохо ты справляешься с заданием, которое тебе дал Всемогущий. Люди твои перестали верить твоим речам. Поднимайся к рассвету на вершину этой горы, и там Творец сам наставит тебя на путь истинный".

Первое, что Бог объяснил Моисею: пророк должен быть не только вождем, но и учителем. Поэтому, во-первых, ты прежде всего передай своим от меня заповеди. А чтобы они поверили, что эти заповеди от меня, придется тебе перед ними пару чудес сотворить. Иначе какой я для них Всемогущий, если только умею читать нотации? И научил он Моисея разным фокусам.

Захотят евреи пить, ударит Моисей жезлом в скалу – треснет скала, и из трещины польется ручей чистейшей воды. Доволен народ. Ай да Бог, ай да Моисей! И верят искренне в Творца целый день. Пока ручей не высохнет. Наутро, как проголодаются, опять сомневаться начинают. Мол, Моисей, голодные мы уже, есть хочется. Куда твой Бог смотрит? Избранные мы или не избранные в конце концов? Неужели он о нас позаботиться не может? Выйдет Моисей в центр толпы, возденет руки к небу, скажет пароль – и с неба посыпятся куропатки. Причем уже жареные и с приправой. Словом, благодаря всем этим санкционированным сверху чудесам Моисей убедил все-таки своих соплеменников в том, что пора с язычеством заканчивать. В последний раз сказал ему довольный Господь все там же, на горе: "Молодец! Награда тебе будет – земля обетованная. Посмотри вон туда, вдаль. Видишь за этими горами? Вон она. Веди туда своих и поторапливайся, а то они снова скоро во мне разуверятся. Сам же ты до этой земли не дойдешь. Замучил ты меня. Заберу я тебя лучше к себе. Так мне же спокойнее будет. Если я тебя на земле оставлю, ты меня достанешь со своим народом".

Повезло Моисею, что забрал его к себе Всевышний до того, как его соотечественники увидели обещанную им землю. Разорвали бы на части. Не то что лимоны с палки не сыплются, палку эту и воткнуть некуда – сплошной камень.

Смотрели евреи на эту землю, и ни один из них не мог предположить, что всего через каких-то три с небольшим тысячи лет все эти камни покроются цветами. И что каждому туристу местные гиды будут с гордостью говорить: "Смотрите, к каждому корешку этих цветочков через компьютер вода иглой впрыскивается. А ведь на этой земле ничего раньше не росло". И все туристы из разных стран будут уважать и любить Израиль за эту трогательную, подведенную к корешкам жизни воду.

А тогда рассердились евреи сильно на Моисея! Чуть в Боге, который их избрал, окончательно не разуверились. Обидно стало Творцу. И решил он: "Не буду больше им ничего советовать и не буду их учить и наставлять. Пускай до всего собственным умом доходят. Мучаются пускай и умнеют сами. А поскольку многие из них все еще своему тельцу золотому поклоняются, пускай пройдут самое страшное в истории испытание – золотом! Может, тогда вспомнят, что избраны были мною для того, чтобы другие народы заповедям учить, а не для того, чтобы просто считать себя избранными Вот когда это поймут, тогда и обретут землю обетованную. В душе своей".

Словом, сами евреи подвели себя безверием. Поверили бы Моисею, Господь бы их и привел сразу в Швейцарию. За сорок лет он их вообще до Урала довести мог, богатого всякой всячиной. Была бы у нас сейчас хоть одна процветающая Уральско-Еврейская республика.

Вот такие великие события разыгрались на этой горе. И начало человечество свое восхождение к заповедям. Как по этой горе, медленно, в темноте, с препятствиями, с валунами на пути, с пропастями по краям, но с фонариками. Далеко не каждому удается добраться до вершины и увидеть рассвет.

У подножья горы, где когда-то явился ангел Моисею, в шестом веке построили первый в мире православный монастырь. Называется он "Монастырь святой Екатерины". Все паломники, спускаясь с горы под утро, идут в этот монастырь. Так и стоит он с тех пор крепостью в обрамлении гор, которые нимбом окружили его от войн, непогод, мировых катаклизмов. Даже сам мусульманский пророк Мухаммед выдал монастырю охранную грамоту. Он ведь в этих краях хозяйничал – обращал кочевников в свою веру. Но монастырь не тронул, несмотря на то что на христиан косился, как на соперников по отъему паствы. Тем не менее Мухаммед признал, почувствовал, что Моисей тоже не простой пророк был, а как и он – пророк конкретный. Они, пророки, друг друга, как рыбак рыбака, издалека чувствуют. С тех пор все мусульмане Моисея тоже почитают и называют его Муса. Так что в этом монастыре теперь две достопримечательности – охранная грамота, подписанная самим Мухаммедом, и тот самый куст неопалимой купины, из которого в огне явился Моисею ангел. Куст, как рассказывают очевидцы, после того как сгорел вечером, наутро ожил и до сих пор цел-целехонек. Но, поскольку все посетители хотят до него дотронуться, приобщиться к чуду, сам куст упрятали в подвал, чтоб он не стерся от взглядов. Только дырку в полу прорезали, под которой куст растет. Под дыркой такая темнота, что ничего не видно. Приходится верить монахам на слово: мол, он еще там до сих пор. Зато народ со всего мира едет на эту святую дырку смотреть и рукой ее ощупывать. Так что теперь дырка намоленная и уже не имеет значения, есть там куст или нет. Потрогаешь рукой ее края, и так хорошо на душе становится, что веришь во все монашеские рассказы.

Почему человека так тянет ввысь, к небу, к звездам? Может быть, фантазеры правы и действительно наши хромосомки закинуты из каких-то других миров. Или нас, еще получеловеков, воспитывали и наставляли на путь истинный некие пришельцы из других галактик. Было их, судя по всему, двенадцать. Неспроста в мифах всех народов пантеон богов всегда из двенадцати – чуть не написал "человек" – нет, не человек, небожителей. Ведь в самых древних шумерских мифах все боги так и называются – небожителями. И каждый раз перед появлением очередного бога-небожителя сначала вспыхнет пламя, или огненная струя появится, или опустится на землю огненный шар – словом, шум, грохот. То есть гравитацию боги использовать в то время еще не умели. Летали, судя по священным текстам, на жидком топливе. Значит, Земля была нужна им позарез.

Ни в одном космическом закоулке не могли они найти столько нефти, сколько уже тогда было на нашей голубой планете. Вот и прилетели они к нам за нашими богатствами. Сами работать не хотели. Разучились. Потому что на их планетах уже был коммунизм. А предки наши о работе даже думать не могли в то время. Они только научились палочку о палочку тереть, чтобы огонь добывать. Посовещались небожители и решили из местных получеловеков наклонировать себе пролетариев, которые бы делали все, что этим небожителям заблагорассудится. То есть клонировать тех, кого бы они могли эксплуатировать, как самые последние капиталисты. Или коммунисты, что, собственно, одно и то же. Посовещались и провели такой эксперимент: густо замесили свою кровь с нашей плотью. Или наоборот. Не суть. Суть в том, что наши предки до их прилета были романтиками. По опушкам и берегам речушек неандертальцы счастливые валялись со своими нежными неандерталками. Были они все телепатами и телепатками. Даже черепа у них были удлиненные. Та часть была развита на задворках мозга, которая позволяла всегда "телепать". Достаточно было влюбленному посмотреть на свою возлюбленную – и бежали они вдвоем на опушку, и прекрасно проводили там время. И понимала возлюбленная – это любовь! Кстати, это все в первой части Ветхого завета описано. Раем обозначено. А Богом любовь была.